CC BY
108
ix s
Ei 8. Habermas J. The Structural Transformation of Public Sphere. NY., 2005.
9. Hantington S. Will More Countries Become Democratic? // Political Science
I § Quarterly. 1984. Vol. 99. № 2. P. 193-216.
-e- 10. Rueschemeyer D. Partial Modernization // Exploration in General Theory
^ in Social Science: Essays in Honor of Talcott Parsons / Eds. by J.J.C. Loubser,
R.C. Baum, A. Effrat and V.M. Lidz. NY, 1976. Vol. 2. P. 756-772. g 11. Therborn G. European Modernity and beyond: The Trajectory of European
K Societies, 1945-2000. L., 1995.
В.В. Титов
Национально-государственная идентичность: проблема интерпретации понятия в политической науке
Проанализировав ряд зарубежных и российских теорий, автор развивает политико-культурный подход к пониманию национально-государственной идентичности, определяя ее как устойчивую взаимосвязь человека с национальной общностью, репрезентацией которой выступает образ «Мы» как воображаемого сообщества, поддерживаемый посредством института государства и политико-культурной традиции государственности.
Ключевые слова: национально-государственная идентичность, политические символы, политика памяти, макрополитическая идентичность, социокультурная глобализация.
Одной из основополагающих научно-теоретических задач, предваряющих непосредственное изучение национально-государственной идентичности и особенностей ее формирования в современных условиях, является выработка приемлемого определения данного понятия. Начиная такой теоретический поиск, следует обратиться к более широкому и востребованному в современном социогуманитарном знании термину «идентичность». Его популяризация (и интериоризация в терминологические системы социальных и гуманитарных наук) связана, прежде всего, с развитием психоанализа, социально-психологических и, несколько позже, социологических наук в ХХ в.
О'З^О
Первый - психоаналитический подход к пониманию идентичности - 2 5 о
и з г^
представлен в работах А. Адлера, Г. Маркузе, Э. Эриксона и др. [1; 15; 23]. При этом важно заметить, что в рамках психоаналитической традиции 'о з ^ происходит своеобразный «дрейф» в осмыслении природы идентично- § ^ сти: от ее интерпретации исключительно в ракурсе бессознательного I ^ к интегративным биосоциальным подходам. Наиболее рельефно подоб- ^ ный взгляд обозначен в трудах Эриксона, для которого идентичность - о это, главным образом, целостность и непротиворечивость внутренней структуры личности, сбалансированность ее когнитивных, психоэмоциональных и поведенческих компонентов [23, с. 31-57]. Однако в работах Эриксона зримо вырисовывается и другая, социально-динамическая составляющая личностной самоидентификации. Формирование идентичности рассматривается именно как масштабный и длительный процесс взаимодействия человека с обществом, его ценностями, нормами, поведенческими моделями.
Следует признать, что упомянутые выше концепции обладают и существенными методологическими ограничениями. Так, гипертрофированная акцентуация на внутриличностных аспектах, детерминация идентичности исключительно психическими особенностями человека в некоторой степени «выводит за скобки» факторы социализации и макросоциальной динамики (например, политические или социально-экономические изменения), что неизбежно искусственно сужает спектр возможных дефиниций идентичности.
Вторая точка зрения на феномен национально-государственной идентичности проистекает из традиции концептуального осмысления нации как политического явления. Она берет свое начало в европейской политической философии второй половины XIX в. и активно развивается уже в ХХ в. в русле широкого историко-философского взгляда на коллективную идентичность в целом и на национально-государственную идентичность как ее важнейшую разновидность (наиболее значимую с точки зрения понимания генетических оснований социально-исторических изменений, происходящих в обществе). Родоначальниками данного направления социогуманитарной мысли считают французского философа Э. Ренана, который в научном докладе «Что такое нация?» пытается интуитивно выявить некие имманентные ей психологические основания [18]. Вместе с тем, важно отметить, что идея «духа» наций и народов, ценностно-обусловленной солидарности людей, изложенная в работах Э. Ренана и Э. Дюркгейма, хотя и оказалась методологически плодотворной с точки зрения политической философии, была слабо воспринята политической наукой (которая, начиная с 1920-х гг., развивалась в ином количественном и социологическом ключе) [8; 18]. В то же
^ время, дальнейшее уточнение понятий «нация», «цивилизация», «исто-
о
у Ец рическое время» в работах Ж. Ле Гоффа, Ф. Броделя, Э. Валлерстайна Л с= способствовало более четкому осмыслению и термина «национально-государственная идентичность» [4; 6; 12].
Третья группа подходов определяет понятие «идентичность» как ^ социально-коммуникативное явление, через ее ценностную и символическую природу. Подобные взгляды наиболее выразительно представлены в рамках социальной психологии (труды Г. Тэджфелла, Дж. Тернера, Р. Брауна) и в трудах классиков символического интеракционизма (П. Бергера, Т. Лукмана) [3; 26]. При всех своих теоретических и методологических разночтениях, указанные концепции объединены выраженной детерминантой социальности, идеей, что именно коммуникативное взаимодействие есть базовый механизм формирования идентичности на основе ретрансляции смысло-символических систем, распространения социальных ценностей и представлений.
Представляется, что преимущество социально-коммуникативного взгляда на идентичность состоит именно в его вариативности, взаимосвязанном рассмотрении коммуникативной и динамической составляющих, что особенно актуально в условиях «информационного общества» начала XXI в., гиперкоммуникативного пространства «высоких скоростей», подверженного глобальным трансформациям.
И хотя исследователи, работающие в рамках социоцентричной парадигмы, делают акцент на разных аспектах процесса самоидентификации личности, ее «погружения» в социальную среду, тем не менее, не отрицается очевидная социокультурная генетика идентичности. Это обусловлено следующим: и знаковые системы, и ценности, и паттерны социального поведения, и иные конструкты массового сознания есть не что иное, как результат многопрофильной социокультурной деятельности, в т.ч. и в рамках формирования политической культуры конкретного общества.
Подобная точка зрения на природу идентичности находит свое продолжение и в концепции Дж. Марсиа, который рассматривает идентичность именно в стадиальном, динамическом измерении, как процесс смены стадий предрешенности, диффузии, моратория и достижения идентичности. Стадия достижения являет собой устойчивое состояние, характеризует факт состоявшейся идентификационной структуры личности, способной сочетать в себе множество ролей и социальных функций. При этом, однако, следует понимать, что процесс поиска идентичности человеком не может быть строго помещен в циклические рамки последовательных переходов: «откаты» - возвращение к предыдущему уровню поиска - являются также нормальными состояниями [24, р. 552-555].
Как представляется, подход, предложенный Дж. Марсиа и его учени- ¡2 5 о ками, может быть актуальным и для описания макрополитических изме- ^ 2 гонений. Например, стадия предрешенности означает наличие в обществе 'о з ^ устойчивой национально-государственной идентичности, опирающейся § ^
о
в ценностном плане на традицию, а в системно-динамическом - на инер- ^ ^ цию и высокий уровень институционализации политического процесса. ^ Стадия диффузии может означать как фактический распад идентифика- о ционных ориентиров общества, так и попытки механически соединить «старые» и «новые» политические представления, двигаться по симбио-тическому пути выстраивания новой «идентификационной матрицы». (В связи с этим можно вспомнить попытки российских элит 1990-х гг. искать национальную идею на стыке новых ценностей и идеологем досоветского периода, «России, которую мы потеряли».) Мораторий представляет собой, как правило, неинституционализированный запрет на «пересмотр прошлого» в целях сохранения политической стабильности. (Яркий пример - постфранкистская Испания второй половины 1970-х - 1980-х гг.) Достижение знаменует собой формирование полноценной многоуровневой национально-государственной идентичности.
И, наконец, четвертая группа подходов к пониманию феномена идентичности несет в себе выраженные макросоциальные акценты. Идентичность рассматривается как явление, коллективное по своей природе, в основании которого лежат не микросоциальные взаимодействия, прямая ретрансляция социокультурного опыта, а исключительно системно-функциональное свойство, генетика которого обусловлена самой природой и логикой организации социокультурного пространства во всем многообразии его измерений: институциональном, психологическом, идейно-символическом и темпоральном. Представляется, что именно такой взгляд на генетические корни феномена идентичности является наиболее продуктивным и для изучения ее «частного случая» - национально-государственной идентичности.
В связи с этим, необходимо обратиться к современным концепциям макрополитической идентичности (системообразующего понятия по отношению к идентичности национально-государственной). Один из ведущих отечественных специалистов в данной области О.Ю. Малино-ва в своей работе «Символическая политика и конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России» дает следующее определение макрополитической идентичности: «данный термин охватывает все основания идентификации рассматриваемого сообщества, присутствующие в публичном дискурсе, позволяя анализировать возникающие между ними смысловые конфликты. В то же время, его можно рассматривать в качестве общего знаменателя для понятий, с помощью
о.
о
-©. ^ которых российская идентичность описывается в научном дискурсе -
о ¡= „ „ „
у Ец таких, как политическая нация , гражданско-государственная (нацио-Л с нально-гражданская) идентичность", комбинация "этнического и надна-
^ ционального (цивилизационного) начал"» [14, с. 7]. Малинова отмечает:
ст
понятие «"макрополитическая идентичность" указывает на идентификацию с более широким сообществом, которая предполагает наличие солидарности поверх границ, связанных с политическими и идеологическими предпочтениями» [Там же, с. 18].
Опираясь на приведенное выше определение, можно предположить, что термин «макрополитическая идентичность», с одной стороны, достаточно вариативен, а с другой - открывает серьезные эвристические и интерпретационные возможности в рамках «дискурса идентичности» в целом и проблематики национально-государственной идентичности -в частности.
Однако нельзя не отметить два важных теоретических момента, крайне существенных для осмысления национально-государственной идентичности.
Во-первых, со всей очевидностью следует, что макрополитическая идентичность - разновидность, «частный случай», идентичности политической, терминологическое толкование которой приняло в российской традиции весьма специфические формы: «политическая идентичность» используется для изучения партийной самоидентификации и электорального поведения и описывает социальные и идеологические основания выбора, осуществляемого индивидами в рамках политического процесса.
В связи с этим, неизбежно встает вопрос, связанный с сочетанием собственно политических и социокультурных начал национально-государственной идентичности. Первые очевидны в силу того, что национально-государственная идентичность - строго говоря, идентичность политическая (если последнюю понимать в широком смысле, без электорального «уклона»); вторые столь же очевидны потому, что любая макроидентичность есть результат культурных взаимодействий, а шире - определенного социокультурного процесса. Более того, традиция государства (в российском его понимании) - государственность -есть явление, сколько политическое, столько и культурно-историческое по своей природе. Более того, на наш взгляд, феномен государственной идентичности как таковой поддается куда более развернутому осмыслению в культурных, нежели в институциональных системах координат, когда государство понимается исключительно как «институт», «набор функций» и, тем более, «аппарат управления».
с
(3 2 УЗ
При этом следует сказать, что сам факт обращения к политико- ¡2 5 о культурному концепту государственности не отменяет институцио- ^ 2 т~ нальных аспектов формирования и воспроизводства национально- з 2 государственной идентичности. Институциональные составляющие § ^ зримо присутствуют как в процессе воспроизводства, через совокуп- ^ ^ ность более или менее институционализированных агентов и механиз- > мов политической социализации, так и в процессе институционализа- о ции самих результатов самоидентификации (например, через институт гражданства).
Второй момент, в определенной степени ограничивающий методологический потенциал макрополитической идентичности (и, в свою очередь, интерпретации национально-государственной идентичности только как макрополитической), связан с попытками вместить в данное понятие некие «цивилизационные начала». Предполагая, что речь идет в данном случае о метафоре, тем не менее, следует учитывать, что цивилизация есть явление, неизбежно социокультурное по своей природе, вне зависимости от угла зрения и теоретических предпочтений исследователей (как в рамках доминирующих сегодня локальных, так и стадиальных подходов). Следовательно, и в данном случае наиболее продуктивным является синтезное понимание национально-государственной идентичности как многогранного политико-культурного явления, институционального, ценностно-смыслового и динамического по своей сути.
По нашему мнению, национально-государственная идентичность может быть определена как устойчивая взаимосвязь человека с национальной общностью (как этнически однородной, так и неоднородной), репрезентацией которой выступает образ «Мы» как воображаемого сообщества, поддерживаемая посредством института государства и политико-культурной традиции государственности.
Таким образом, перед нами открывается широкий круг методологических вопросов, связанных с интерпретацией национально-государственной идентичности.
Во-первых, возникает вопрос о динамических свойствах идентичности, внешних и внутренних факторах ее трансформации, обусловленных и самой ее природой, особенностями ее структуризации, спецификой национальной политической культуры (включая институциональное ее измерение), широкой совокупностью внешнеполитических факторов (в этом ракурсе национально-государственная идентичность «граничит» с идентичностью геополитической) [5, с. 79-86]. На сегодняшний день в политической науке не сложилось какого-либо явного понимания
Н .
.
о
«границ трансформации» национально-государственной идентичности. При этом инвариантные подходы, понимающие идентичность как неизменную историческую «самость», переплетены с концепциями «утраты» и «потери» идентичности. Последние, безусловно, связаны с пониманием процесса самоидентификации в его рефлексивном ключе, когда на первый план выходит «поиск себя», развернутый дескриптивный, а не номинальный ответ на вопрос «Кто мы?». При этом идентичность проявляет и присущую ей глубоко ценностную природу: она выражается в непрерывном сопоставлении нормативного и реального «Мы», кросс-темпоральном сравнении себя с некими нормативными пространственно-временными образцами («золотой век русской культуры», «Россия, которую мы потеряли», «жить, как в СССР» и т.п.).
Однако ценностно-рефлексивный взгляд на идентичность, будучи, безусловно, методологически полезным, не позволяет четко зафиксировать социокультурные «пределы трансформации» современных национальных идентичностей. Очевидно лишь, что «трансформация» как таковая - наиболее масштабное описание идентификационных изменений, включающая в себя как органическую «эволюцию» - усложнение идентификационной матрицы, выработку в ее рамках новых ценностно-смысловых модальностей и символических репрезентаций, так и ее возможную инволюцию - примитивизацию, а также механический «слом» идентичности под воздействием деструктивных внутренних и внешних факторов.
Во-вторых, особого внимания заслуживает проблема символических репрезентаций национально-государственной идентичности. Важно отметить, что самоидентификация (в т.ч. национальная) изначально содержит в себе мощный символико-ассоциативный импульс, т.е. симво-лична по своей природе. Символика идентичности, естественно, может иметь как позитивные («гражданин великой страны»), так и негативные тональности. Но необходимо осознавать, что символическая составляющая идентификационных систем не исчерпывается функцией репрезентации образа «Мы» в окружающем социальном пространстве. Символы как элементы идентификационной композиции выполняют не менее значимую функцию актуализации смыслов - «знакового закрепления» чувства принадлежности к определенной общности. Следовательно, динамику идентичности во многом определяет структурная сбалансированность в сочетании «смысловое ядро - символическая оболочка», эмоциональная выразительность символов, их способность отражать важнейшие смысловые характеристики национальной идентичности.
В-третьих, анализ политико-культурной природы национальной идентичности неизбежно побуждает нас обратиться к феномену
к
О" 3 УЗ
исторической памяти, рассмотреть проблему сопряженности образа ¡2 5 о прошлого и сформировавшихся в обществе идентификационных уста- ^ 2 т новок. Указанная проблематика получила достаточно широкое осве- з"^ щение в работах зарубежных и российских исследователей. Наряду § ^
О
с классическими подходами (М. Хальбвакс, П. Нора, Э. Смит, Э. Нольте ^ е^ и др.), существенного внимания заслуживают и публикации ряда совре- ^ менных российских авторов (В.В. Бушуев, А.И. Миллер, О.Ю. Мали- о нова, И.Н. Тимофеев и др.), в которых анализируется роль как «официальной», так и «повседневной» исторической памяти в процессе кристаллизации национально-государственной идентичности, становления полномасштабного коллективного образа будущего [16; 19-21; 25].
При этом подчеркивается двойственный характер указанных процессов. С одной стороны, фрагменты «образа прошлого», социальные и политические реминисценции, циркулирующие в обществе, выполняют функцию «элементарных частиц», интеграция которых помогает выстроить ценностные и смысловые основания «дня сегодняшнего». С другой стороны, не менее значимая функция государственной «политики идентичности» - кросс-темпоральная интеграция, воспроизводство целостных представлений о национальной истории и их последующая актуализация через социокультурную «связь времен», непрерывную традицию государственности.
Например, немецкий ученый Г. Люббе дает следующее образное описание генетической взаимосвязи «истории» и «идентичности»: «идентичность - это ответ на вопрос о том, кто мы такие. Только в тех случаях, когда некто уже знает о нас... ему достаточно сообщить наше имя, чтобы он понял, кто мы такие. Во всех остальных случаях требуются дополнительные сведения. И карточка идентичности представляет этот минимум дополнительных сведений о месте рождения, возрасте и месте жительства. В своей совокупности эти сведения образуют, как нетрудно заметить, некоторую историю. Эта история составляет нашу идентичность, и с ее помощью нас идентифицируют» [13, с. 38].
Э. Смит, подчеркивая роль исторического фактора в процессе становления национальной идентичности, отмечает: «нациям необходимо обращаться к мифам и прошлому, чтобы оправдать свое отличие, подтвердить свою коллективную "индивидуальность" в каждом поколении через ритуалы, церемонии, политические мифы и символы, искусство и историю» [25, р. 67].
И.Н. Тимофеев предлагает в числе возможных подходов к осмыслению национальной идентичности ее историческую интерпретацию, в рамках которой она трактуется как «совокупность представлений о прошлом политического сообщества, об исторических событиях,
-©■ 5
Н .
о.
о
значимых для граждан и осознания ими своей политической общности», которая «во многом выступает объектом конструирования политическими и интеллектуальными элитами» [19].
Однако, на наш взгляд, национально-государственная идентичность не может быть сведена к совокупности представлений о прошлом. Не менее значимые ее элементы - и текущая массовая самоидентификация, и сложный «образ будущего», который неизбежно сказывается и на исторических интерпретациях.
Потребность проработки проблематики исторической памяти в контексте российской идентичности (которая остро обозначилась в 90-е гг. ХХ в.) была связана с признанием учеными факта глубокого социального кризиса, неустойчивости и внутренней разбалансированности находившейся на тот момент в транзитном состоянии и в процессе институциализации политической системы «новой России». При этом исследователи подчеркивали, что кризисные явления не ограничились институциональной сферой. Они также затронули социокультурные паттерны политической организации общества, свидетельством чему явились дефицит доверия к ключевым политическим акторам, ценностный и символический «вакуум» политического пространства, резкий рост уровня конфликтности политических практик.
Еще одним важным фактором, без которого сложно интерпретировать рассматриваемый нами феномен, является проблема отношений «нация - государство» как в контексте классического «вестфальского» мировоззрения, так и в современных условиях. В политической картине мира, сложившейся в эпоху модерна, доминирует норма, согласно которой государства «конституируются» нациями. Однако, несмотря на гибкость модели культурно-политического сообщества, заданной многовариантной идеей нации, во многих случаях в нее оказывается непросто вписаться. Многогранность понятия нации, ее несомненная корреляция с более широкими проектами мироустройства (главным образом, циви-лизационными), ставит целый ряд вопросов:
- насколько государство «форматирует» нацию;
- выходит ли нация за институциональные и функциональные «пределы» государства;
- как быть с «нациями без государства» (курды, уйгуры и т.д.);
- насколько эффективно современное государство способно институционально поддерживать национальное строительство и пр.
По мнению целого ряда ученых, на рубеже ХХ-ХХ1 вв. обозначился кризис национально-государственных идентичностей, связанный, прежде всего, с политико-культурными трансформациями современности:
к
глобализацией и становлением транснациональных идентичностей, ¡2 5 ЕВ регионализацией политического пространства и всплеском локальных ^ s самоидентификаций. В этих условиях национально-государственные з z идентичности испытывают двойное давление: со стороны наднацио- è| р^
нальных и субнациональных (региональных, локальных) идентифика- ^ ж
О ^
ционных проектов [2; 11; 22]. >
Особо остро тенденция кризиса национально-государственных о идентичностей прослеживается в многосоставных обществах, в которых к традиционным факторам (этническая неоднородность, территориальная и социокультурная фрагментация и т.д.), сопровождающим ее формирование и эволюцию, добавляются новые тенденции, связанные с процессами политико-культурной глокализации. По нашему мнению, парадокс феномена глокализации заключается именно в том, что национально-государственная идентичность оказывается в сложной ситуации двойного давления со стороны глобализационных факторов, порождающих неустойчивые по своей природе транснациональные самоидентификации, и локальных сообществ, генерирующих собственные микроидентичности.
Следовательно, вырисовывается проблема воздействия глобализаци-онных процессов на динамику национально-государственной идентичности в современном мире, связанная с теоретическим осмыслением феномена политической и социокультурной глобализации во всем многообразии его проявлений, включая рост субъектности локальных сообществ, их превращение в автономных акторов политики [22].
Таким образом, можно сделать вывод, что национально-государственная идентичность представляет собой взаимосвязь человека с национальной общностью (как этнически однородной, так и неоднородной), репрезентацией которой выступает образ «Мы» как воображаемого сообщества, поддерживаемая посредством института государства и политико-культурной традиции государственности. При этом процесс теоретической интерпретации данного понятия возможен исключительно в контексте осмысления его культурно-исторической и символической природы, поиска макрополитических оснований трансформации национальной идентичности в начале XXI в.
Библиографический список
1. Адлер А. Наука жить. М., 2007.
2. Бек У. Что такое глобализация. М., 2001.
3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995.
к s
i 4. Бродель Ф. Динамика капитализма. М., 2001.
5. Бушуев В.В., Титов В.В. Национально-государственная идентичность g ° в современном мире и роль исторической политики в ее формировании
(теоретико-методологический анализ) // Вестник МГГУ им. М.А. Шоло-^ хова. Сер. «История и политология». 2011. № 4. С. 77-93.
¡р 6. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. М., 2003.
° 7. Гидденс Э. Ускользающий мир. М., 2004.
8. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 2000.
9. Емельянова Т.П. Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества. М., 2006.
10. Историческая политика в XXI веке: Сб. ст. / Под ред. А. Миллера, М. Лип-ман. М., 2012.
11. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2004.
12. Ле Гофф Ж. Средневековье и деньги: очерк исторической антропологии. СПб., 2014.
13. Люббе Г. Историческая идентичность // Вопросы философии. 1994. № 4. С. 108-113.
14. Малинова О.Ю. Конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2010. № 1. С. 5-28.
15. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М., 2003.
16. Нольте Э. Фашизм в его эпохе. Новосибирск, 2001.
17. Попова О.В. Особенности политической идентичности в России и странах Европы // ПОЛИС: политические исследования. 2009. № 1. C. 143-157.
18. Ренан Э. Что такое нация? URL: http://www.hrono.ru/statii/2006/renan_naci. php (дата обращения: 12.04.2016).
19. Тимофеев И.Н. Российская политическая идентичность сквозь призму интерпретации истории // Перспективы. Фонд исторической перспективы. URL: http://perspektivy.info/print.php?ID=64421 (дата обращения: 12.11.11).
20. Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж и др. СПб., 1999.
21. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М., 2007.
22. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004.
23. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1995.
24. Marcia J.E. Development and validation of ego identity status // Journal of Personality and Social Psychology. 1966. № 3. P. 551-558.
25. Smith A. National identity and idea of European unity // International Affairs. 1992. Vol. 68. № 1. P. 58-70.
26. Tajfel H., Turner J. The social identity theory of intergroup behavior // The psychology of intergroup relations. Chicago, 1986. P. 49-87.
