CC BY
162
УДК 323.285 (470.6)
ДИСКУРСЫ О НАЦИОНАЛЬНОЙ И ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ИДЕНТИЧНОСТЯХ В РОССИИ
А.В. Лубский
Йаскурсы о национальной и ци-вилизационной идентичностях з России, с одной стороны, об-обализацией, бросающей серьезный вызов национальным и цивилизационным различиям [1], а также локализацией, в рамках которой этнические сообщества и национальные государства получают возможность реконструировать свою историю и идентичность [2]. С другой стороны, эти дискурсы порождены проблемами, связанными со строительством новой российской государственности и выбором пути ее развития в условиях американской "гуманитарной интервенции" [3] и ментальной экспансии [4], направленной, в частности, на включение России в орбиту западной цивилизации.
В российском обществе, состоящем из множества этнических и конфессиональных групп, каждая из которых обладает своей культурной спецификой, задача формирования интегрирующей идентичности является особенно сложной [5]. Ее решение затрудняется еще и тем, что существуют различные, порой противоположные, ответы на вызовы, которые бросают глобализация и локализация национальной и цивилизационной идентичностям в России.
В научной литературе уже рассматривались отдельные аспекты дискурсов о национальных и цивилизационных идентичностях в России. Прежде всего, следует назвать работы О.Ю. Малиновой, которая, рассматривая дискурс как систему представлений, опосредующих восприятие социальной реальности, отмечает, что конструирование идентичности, способной обеспечить интеграцию населения постсоветской России в единое целое, с самого начала осложнялось множеством проблем. Во-первых, речь шла о формировании существенно "новой" - российской идентичности.
Лубский Анатолий Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права Института по переподготовке и повышению квалификации Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, e-mail: [email protected], т. 8(863)2644977.
Во-вторых, возникла неопределенность в отношении границ конструируемого сообщества (как политико-географических, так и культурно-символических). В-третьих, идеологические расколы, затрудняли политическое самоопределение российского общества. В-четвертых, в меняющемся международном и внутриполитическом контексте определение "значимых других", в соотнесении с которыми предстояло конструировать новую идентичность, также стало поводом для разногласий. В-пятых, сохранялось наследие долгой традиции конструирования идентичности по смешанным лекалам, когда имели место и стремление адаптировать к российскому контексту идею нации, и соблазн помыслить себя еще "чем-то" [6].
В отличие от исследователей, считающих, что в постсоветской России отсутствует целенаправленная и осмысленная государственная политика идентичности, О.Ю. Малинова считает, что такая политика есть, но она носит противоречивый характер, поскольку политическая элита предпочитает прагматически балансировать между идеями нации и цивилизации, а предлагаемые модели коллективной идентичности были попытками специфического совмещения цивилизационной и национальной матрицы [7].
Дискурс о национальных и цивилиза-ционных идентичностях в России, как рефлексивная форма социальной коммуникации и производная различных смысловых схем социальной действительности, является интеллектуальным пространством ее когнитивного моделирования. Благодаря создаваемым различным моделям, эта действительность в дальнейших коммуникативных практиках начинает восприниматься как множество социальных реальностей. Поэтому дискурс представляет собой, с одной стороны, много-
Anatoly Lubsky - Institute for Retraining and Advanced Teaching in Humanities and Social Sciences at the Southern Federal University, 160, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, Russian Federation, 344006, e-mail: [email protected], tel. +7(863)2644977.
образие суждений об окружающей социальной действительности, ансамбль смысловых схем, образующих социальную реальность, с другой - интеллектуальное поле конкурентной борьбы, связанной с производством социального знания как различных моделей социальной реальности.
Дискурсы о национальных и цивили-зационных идентичностях в России связаны прежде всего с моделированием таких воображаемых сообществ, как нация и цивилизация, выступающих матрицами самоидентификации для индивидов, образующих эти сообщества. В результате, воображаемых сообществ, порой альтернативных, стоящих за понятием "Россия", оказалось множество, однако рефлексивное сознание обычно выбирает одно из них в качестве предпочитаемой социальной реальности. Для перехода от одной социальной реальности к другой надо время от времени переключать сознание, чему в немалой степени способствуют дискурсивные практики, в ходе которых ее участники предлагают другим оказаться в одном из возможных миров социальной реальности.
В современных научных практиках существуют различные представления о том, что такое идентичность, нация и цивилизация, порождающие разнообразные смыслы о национальных и цивилизационных идентич-ностях в российском обществе.
В настоящее время можно выделить пять смысловых аспектов, в которых употребляется понятие "идентичность". Дополняя друг друга, они позволяют рассматривать ее с разных сторон: 1) феномен коллективной самости, 2) аспект индивидуальности,
3) результат социальных взаимодействий,
4) основание социального действия, 5) продукт конкурирующих дискурсов [8]. При этом индивидуальная идентичность понимается как "один из аспектов интерпретации индивидом социальной реальности, а именно того аспекта, который касается конфигурации и структуры самости индивида в соотношении с социальной реальностью" [9, р. 256].
В связи с этим в индивидуальной идентичности выделяют два уровня - личностный и социальный. Личностный уровень - это набор персональных характеристик, делающих данного индивида уникальным. Социальный уровень связан с соотнесением индивида с его социальными ролями и определенными социальными группами [10].
С методологической точки зрения следует различать социальные и коллективные идентичности [11]. Социальные идентичности являются результатом самоотождествления индивидов с определенными референтными группами, коллективные - результатом соотнесения индивидов с "Мы" как воображаемыми сообществами. В дискурсивные практики понятие "воображаемое сообщество" было введено Б. Андерсоном, который считал, что в отличие от общества как пространства непосредственного общения воображаемое сообщество - это ментальный образ общности составляющих его людей [12].
При этом следует подчеркнуть, что контекстом коллективных воображений выступает культура, а источником - коллективная память и различные дискурсивные практики. В связи с этим исследователи различают коллективные воспоминания, связанные с общим культурным опытом в рамках пространства и времени (т.е. акты коллективной артикуляции таких воспоминаний), и то, что называется мифопанорамами, т.е. дискурсивными сферами, в которых постоянно формируются, распространяются, обсуждаются и реконструируются мифы, лежащие в основе тех или иных коллективных идентичностей [13].
Национальные и цивилизационные идентичности являются коллективными, т.е. представляют собой идентичности индивидов, составляющих такие воображаемые сообщества, как нация и цивилизация. При рассмотрении такого рода идентичностей следует избегать крайностей эссенциалистского и конструктивистского подходов и необходимо видеть поле возможных стратегий анализа проблематики идентичности с помощью многообразных теоретических и практических инструментов [14]. В частности, в рамках конструктивного реализма некоторые ученые рассматривают идентичность как "процесс конструирования смысла на основе определенного культурного свойства" [15], поэтому коллективные идентичности можно одновременно трактовать как "искусственные" (конструируемые) и "естественные" (культурные). В связи с этим признается, что коллективные идентичности, с одной стороны, формируются социально значимой информацией, с другой -определяются культурной актуализацией [16].
При таком подходе проявляется стремление, во-первых, показать, что коллективные идентичности не являются нечто "естествен-
но" существующими, помимо составляющих воображаемое сообщество индивидов, и тем самым избежать радикальной эссенциа-лизации национальных и цивилизационных идентичностей, во-вторых - преодолеть и сугубо конструктивистскую их трактовку, поскольку идентичностям придается не только "искусственное", но и культурное, т.е. "естественное" измерение.
Продуктом дискурсов о национальных и цивилизационных идентичностях являются модели возможных коллективных идентично-стей, которые задаются различными синкретическими образами воображаемых сообществ или аналитико-синтетическими представлениями о них. Модели возможных национальных и цивилизационных идентичностей, конструируемые учеными, "навязываются" общественному сознанию субъектами, обладающими символическим капиталом власти. Однако эти модели становятся идентификационными матрицами, если вписываются в ментальную программу индивидов, составляющих воображаемые сообщества. Поэтому образы или представления, с которыми идентифицируют себя члены воображаемых сообществ, не только отражают, но и порождают социальную реальность.
Трактовка национальных и цивилизацион-ных идентичностей как когнитивных конструктов повлекла за собой вывод о подвижности этих идентичностей, поскольку они являются результатом символической борьбы, или конкуренции разных нарративов. При этом исследователи подчеркивают, что в дискурсе, как правило, сосуществует несколько нарративов об идентич-ностях, соперничающих друг с другом, и люди могут делать выбор между ними [17]. В результате одни нарративы идентичности могут оказаться преобладающими, тогда как другие будут вытеснены на второй план, однако победу одной из коллективных идентичностей никогда нельзя считать окончательной [18].
Таким образом, национальные и ци-вилизационные идентичности формируются в результате не только конструктивистских усилий (информационных воздействий), но и культурной предрасположенности (неосознанной), а также социальной готовности (осознанной) индивидов воспринимать образы и представления о воображаемых сообществах в качестве моделей этих идентичностей.
Одним из самых значимых "вызовов" для современной России некоторые специ-
алисты называют проблему формирования национальной идентичности [19]. Трудности, связанные с решением этой проблемы, обусловлены, с одной стороны, тем, что порождаемые дискурсами различные модели национальной идентичности не всегда соответствуют ментальным программам индивидов, составляющих такое воображаемое сообщество, как нация, с другой - они обусловлены мультипарадигмальностью дискурсивных практик, распространением в них интеллектуально-когнитивных мод и ангажированностью участников дискурсов.
Мультипарадигмальность научно-исследовательских практик выражается в том, что их участники отдают предпочтение разным методологическим подходам, имеют свои критерии социально значимого, используют специфические тезаурусы и создают конкурирующие между собой теоретические конструкты российской нации и национальной идентичности.
Распространение интеллектуально-когнитивных мод связано с тем, что многие участники дискурсов, говоря о нации и национальной идентичности, опираются на западноевропейскую интеллектуальную традицию, теоретические конструкты и понятийный аппарат которой стали широко использоваться применительно к российской социальной специфике. Многие из этих конструктов превратились в интеллектуально-когнитивные моды как теоретические образцы познавательной деятельности, выполняющие в дискурсе нормативно-принудительную функцию. Поэтому при формировании различных представлений о том, что такое российская нация и национальная идентичность, участники дискурса зачастую пользуются языком западной интеллектуальной традиции, являющегося интеллектуальным продуктом особого культурно-исторического развития, и который был разработан для изучения иной социальной реальности. Поэтому при использовании понятий, возникших в рамках определенного социокультурного опыта, для описания иной социокультурной среды надо учитывать фило-софско-методологическое предостережение П. Фейерабенда, который считал, что "словари и переводы являются весьма неудачным способом вводить понятие языка, синтаксис которого существенно отличен, например, от английского, или от идей, которые нельзя
"подогнать" под западноевропейский способ мышления" [20].
При этом речь идет не о том, что при изучении российской нации и национальной идентичности нельзя использовать теоретические конструкты, разработанные в рамках западной интеллектуальной традиции, а о том, что их познавательный потенциал надо соизмерять с российской социокультурной спецификой. Поэтому при изучении наций и национальных идентичностей надо придерживаться принципа контекстуальности, предполагающего рассмотрение социальных явлений в рамках породившей их культурно-исторической среды.
Ангажированность исследователей часто связана с их воображением как идеологической проекцией того, какими они хотят видеть нацию и национальную идентичность в российском обществе. В результате дискурсы зачастую становятся пространством противостояния идеологических оценочных суждений и производства идеологически-ан-гажированных моделей нации и национальной идентичности.
В изучении наций можно выделить несколько подходов к ее пониманию. Один из них сложился под влиянием мыслителей Старого Света и практики нациестроительства в Западной Европе. В рамках этого подхода нация рассматривается как общность людей, связанных этническим происхождением, традициями, религией, языком, единством экономических интересов и общей политической системой. При этом в трактовке нации можно выделить немецкую традицию, связанную с ее пониманием как этнонации, и французскую традицию, в которой нация рассматривается как политическая, или гражданская нация.
Другой подход связан с идеями и практикой нациестроительства в США, в рамках которого отождествляются понятия нации и государства и представления о нации базируются не на этнической общности или единой истории, а на верности стране и приверженности свободе и демократии. Это делает Америку, как отмечает В.Л. Иноземцев, лояльной к своим внутренним "другим" и нелояльной к "другим" внешним, позволяя американцам считать тех, кто отвергает американские ценности, анти-американцами. В связи с этим он считает, что в западноевропейском смысле слова "американская нация" сегодня не существует, как ранее не существовало
и советской, поэтому американцы представляют собой не nation, a people [3, с. 300-312]. На наш взгляд, американский народ следует отнести к идеологическим нациям (наряду, например, с многонациональным советским народом), базирующимся на идеологических ценностях и идее национальной исключительности.
В целом можно выделить несколько исторически сложившихся вариантов возникновения наций. Во-первых, это складывание моноэтнической нации на основе общности этнического происхождения, религии, языка, экономических интересов и единства политической системы (нация-государство). На основе этой нации формируется национально-этническая идентичность. Во-вторых, это формирование полиэтнической нации на основе общности государственных (национальных) интересов и ценностей (политическая нация). На основе этой нации формируется национально-государственная идентичность. В-третьих, это формирование полиэтнической нации на основе гражданского общества (гражданская нация). На основе этой нации формируется национально-гражданская идентичность. В-четвертых, это формирование трансэтнической нации на основе общности государственных интересов и идеологических ценностей (идеологическая нация). На основе этой нации формируется национально-идеологическая идентичность.
Рассуждения о нации в России разворачиваются на двух уровнях - теоретического осмысления вопросов о том, существует ли в России нация и каковы ее особенности, и концептуализации политических проектов, связанных с формированием российского народа как нации. На уровне теоретического осмысления вопросов о том, существует ли в России нация, высказываются различные суждения. Некоторые исследователи считают, что макрополитическое сообщество, стоящее за российским государством, трудно вписать в идею нации при строительстве национальной идентичности. Это обусловлено тем, что конструирование макрополитической идентичности происходит в постимперском контексте, который предполагает, с одной стороны, конкуренцию разных проектов "нациестроительства", а с другой - наличие политических и культурных ресурсов для конструирования этой идентичности в наднациональной системе координат [21].
Поэтому в современной России, видимо, нет ни полиэтнической нации, ни трансэтнической нации.
Другие исследователи считают, что нация в России есть, но как ее называть -гражданской нацией или политической нацией - вопрос непростой. В частности, В.А. Тишков полагает, что "процесс формирования гражданской нации достаточно давно и успешно идет в России, а в каком-то смысле или в какие-то событийные моменты следует говорить о российской нации как о свершившемся факте общественного сознания" [22]. М.К. Горшков говорит лишь о возможности в обозримой перспективе возникновения гражданской нации, связывая этот процесс с практиками формирования гражданского общества в России [23].
При обсуждении вопроса о национальных идентичностях в России некоторые исследователи предлагают различать государственно-гражданскую и национально-гражданскую идентичности. При этом они отмечают, что основу государственно-гражданской идентичности составляют государственное самосознание индивидов и этатистская культура, предполагающие, прежде всего, лояльность по отношению к государству. Основой национально-гражданской идентичности выступают гражданское самосознание и гражданская культура, которая предполагает в первую очередь отождествление индивида с гражданским сообществом как политической или гражданской нацией. В западноевропейской традиции государственно-гражданская и национально-гражданская идентичности на определенном этапе стали совпадать, поэтому применительно к Западу часто говорят о гражданской политической нации. В российской традиции понятия государственного и гражданского самосознания не совпадают, поэтому люди, как подчеркивает Л.А. Дробижева, отвечая на вопрос о гражданстве, гражданской идентичности, имеют в виду именно принадлежность к государству. При этом она отмечает, что между государственной и гражданской идентичностью нет непроходимой стены, а самое главное, наши соотечественники не всегда различают эти свои идентичности [24].
Таким образом, современные исследователи выделают в России такие модели национальной идентичности, как государственно-гражданская и национально-гражданская, предлагаемые в качестве возможных иденти-
фикационных матриц индивидов, составляющих нацию как воображаемое сообщество. Вероятно, такие виды национальной идентичности, во избежание терминологической путаницы, лучше называть национально-государственной и национально-гражданской.
К такой терминологии склоняется, в частности, и Л.А. Дробижева, которая во введении к книге, посвященной гражданской, этнической и региональной идентично-стям в России, пишет, что "В данной книге идентичность рассматривается как самоотождествление себя с общностью, представление о ней, эмоциональное переживание этих представлений и готовность действовать. В международной практике такая идентичность интерпретируется как гражданская идентичность. Однако в условиях России, где гражданское общество только формируется, мы стоим перед вопросом: полученные в ходе исследования показатели - это идентификация действительно гражданская или пока еще только с государством, т.е. идентификация государственная?" [24, с. 17-18]. Результаты социологических исследований, проведенных Институтом социологии РАН, показали, что в российском обществе доминирует национально-государственная идентичность, включающая лояльность государству, представление о его истории, нормах и чувства, переживаемые в связи с ними. Так, по данным социологических исследований в 2011 г. 95 % опрошенных в стране идентифицировали себя как "граждане России", при этом 72 % ощущали свою общность с гражданами России "в значительной степени". Это оказалась наиболее сильная идентичность среди других наиболее значимых идентичностей. Вместе с тем присутствуют и элементы национально-гражданской идентичности, включающей представления и чувства общности с гражданами страны, солидарности с ними, ответственность за свою судьбу и жизнь окружающих. Но в целом национальная идентичность в России хранит в себе болезненный опыт перемен, негативизм фобий и переживаний [25].
В частности, когда респондентам задавался уточняющий вопрос "Кем вы себя чувствуете в большей мере?", то оказалось, что в России 47 % считают себя "скорее, россиянами", 25 % в равной мере ощущают себя и "россиянами" и представителями своей национальности. При этом среди русских назы-
вали себя "скорее, россиянами" чуть больше, чем среди людей других национальностей (48 против 39 %). В республиках среди титульных национальностей респонденты считали себя, прежде всего, представителями своей национальности [24].
Все это позволяет говорить о том, что в России сложилась политическая нация и сформировалась национально-государственная идентичность, которая, однако, испытывает сильную конкуренцию со стороны этнонациональной идентичности, включающей в себя такое понятие, как идентичность индивидов, составляющих этнические сообщества, стремящиеся к усилению своей государственности. Именно по этой причине сложившаяся национально-государственная идентичность, как отмечают некоторые исследователи, оказалась, с одной стороны, недостаточной для "купирования" межэтнических и межконфессиональных противоречий, а с другой -неспособной стать реальной основой культурно-аксиологической общности российского народа. Преодоление дезинтеграционного потенциала этноконфессиональных различий в российском обществе эти исследователи видят в формировании в нем цивилизационной идентичности. Однако в формировании этой идентичности, на их взгляд, имеется сложность, которая заключается не столько в том, как это сделать, и даже не в том, что именно нужно делать, а прежде всего в том, что это такое, поскольку Россия до сих пор не определилась со своим цивилизационным статусом [25].
Таким образом, сформировавшаяся национально-государственная идентичность не стала фактором консолидации полиэтнического российского общества. Нужна новая трансэтническая идентификационная матрица. Такой матрицей может стать образ России как государства-цивилизации, на основе которой возможно формирование цивилизационной идентичности, являющейся самой общей из числа всех возможных коллективных идентичностей.
Цивилизационная идентичность, как считают некоторые исследователи, - это самое большое "Мы", в которое может включить себя индивид. Она является более абстрактной и менее "эмоционально заряженной" по сравнению, например, с этнической идентичностью, основанной на привязанности к "земле и почве" и обладающей огромной витальной силой. Одной из важнейших осо-
бенностей цивилизационной идентичности является ее синкретическая нерасчлененность, выражающаяся в том, что она иногда почти полностью сливается с конфессиональной, этнической, национально-политической, в том числе имперской идентичностью [26].
Цивилизационная идентичность, по нашему мнению, это - воображаемая коллективная идентичность. "Воображаемая" не в том смысле, что она не существует как социальная реальность, а в том, что она является результатом самоотождествления индивида с цивилизацией как воображаемым сообществом. Цивилизационная идентичность является результатом и информационного воздействия (конструктивистских усилий), и культурной актуализации (эссенциалистских предпосылок). Возможности информационного воздействия появляются благодаря тому, что в дискурсе создаются различные образы, например, России как цивилизации, а субъекты, обладающие символическим капиталом власти, навязывают эти образы общественному сознанию в качестве возможных идентификационных матриц. Однако матрицы становятся основой идентификации для индивидов, составляющих цивилизацию как воображаемое сообщество, при условии соответствия этих матриц ментальной программе людей. В силу этого цивилизационные идентичности выступают, с одной стороны, проекцией осознанных представлений индивидов о своей цивилизационной принадлежности, с другой -проекцией неосознаваемых цивилизационных архетипов, или культурных кодов.
В настоящее время сложились различные цивилизационные образы России. Прежде всего, это - образы России как восточнохри-стианской, православной, русской, русско-славянской, или восточнославянской, евразийской и российской цивилизации. Представлениям о России как государстве-цивилизации соответствуют ее образы как православной, русской и российской цивилизации. Эти образы являются возможными идентификационными матрицами в качестве основы формирования цивилизационных идентичностей в России. Однако с учетом того, что идентификационная матрица должна быть информационной основой формирования цивилизационной идентичности трансэтнического и надконфес-сионального характера, наиболее походящим для этих целей, по нашему мнению, является образ России как российской цивилизации.
Особенность России как российской цивилизации состоит в том, что доминантной формой интеграции в ней выступает государственность, которая, являясь "политическим обручем", стягивающим гетерогенное социокультурное пространство, задает единый в нем нормативно-ценностный порядок (символический универсум). Государственность как государственно-организованная форма общества включает в себя государственно-правовые организации и институты, национально-государственную идею ("общее дело") и практику ее реализации, а также принципы отношений государства и человека, государства и общества, государства и мирового сообщества. Российской цивилизации присущи мобилизационно-модернизационный алгоритм социального развития и особый культурный код как совокупность архаических коллективно-бессознательных образов, ценностей и установок. Базовыми структурами этого кода выступают этатизм и державность, со-циоцентризм и патернализм, выступающие культурными маркерами цивилизационной идентичности в России.
Проекты, связанные с формированием цивилизационной идентичности в России, встречают критику со стороны либерально настроенных ученых. В частности, Э.А. Паин, абсолютизируя западноевропейские лекала формирования в России гражданского общества и гражданской идентичности, считает несостоятельными попытки использовать идею цивилизации в качестве некой альтернативы нации, рассматривая их как стремление спрятать одиозную империю с ее вертикальной организацией за респектабельным термином "особой цивилизации" [27]. Кроме того, рассуждения о цивилизации и цивилизационной идентичности в России рассматриваются ими как реанимация идеологемы ее "особого пути".
В связи с этим следует обратить внимание на то, что в рамках методологии нового универсализма существенно изменились представления о локальных цивилизациях в эпоху глобализации. Представители этой методологии предложили синтетическую концепцию локальных цивилизаций в условиях глобального их взаимодействия, учитывающую как тенденцию к глобализации, так и тенденцию к локализации. Признавая существование глобальной конфигурации универсальных символических форм, они на-
чинают применять понятие "цивилизация" только к тем социокультурным образованиям, которые обладают творческой способностью вырабатывать (или перерабатывать) универсальные символы, т.е. обладают способностью к коммуникации, усвоению и толкованию универсальных идиом и значений. При этом подчеркивается, что отдельные цивилизации вырабатывают собственные оценки этих универсалий и выражают таковые через призмы своих ценностей и исторического опыта. И в этом плане некоторые исследователи вообще рассматривают локальные цивилизации как "вызовы" глобальным императивам [27].
В рамках такого понимания цивилизаций признается, что в современном мире, с одной стороны, идет процесс глобализации, а с другой - возрастает значение цивилиза-ционных различий. Универсальные идиомы и значения воспринимаются и осмысливаются людьми через цивилизационную призму своего исторического опыта, противопоставляющими свои ценности "семиотическому империализму" глобальной культуры. Поэтому различные локальные цивилизации сохраняют свою жизненную силу, поскольку служат основой для самовыражения масс населения, для выработки соответствующих символов. Такая коммуникационно-герменевтическая трактовка локальных цивилизаций преодолевает представление о них как дискретных социокультурных единицах.
В этом плане обсуждение вопроса о цивилизации и цивилизационной идентичности в России является не попыткой идеологического обоснования ее особого пути в противостоянии с Западом, а стремлением к формированию собственных, обусловленных ее цивилизационной спецификой "ответов" на "вызовы" глобализации как фактора консолидации российского общества и необходимого условия его национальной безопасности.
Таким образом, дискурсы о национальной и цивилизационной идентичностях в России порождают различные идентификационные матрицы для индивидов, составляющих такие воображаемые сообщества, как нация и цивилизация. Национальная и цивилиза-ционная идентичности являются разновидностями коллективной идентичности, которая формируется в результате информационного воздействия и культурной актуализации.
Применительно к России следует различать национально-государственную
идентичность, складывающуюся на основе политической нации, включающей граждан Российской Федерации, и национально-гражданскую идентичность, формирующуюся на основе гражданской нации как гражданского сообщества. В настоящее время в России сложилась политическая нация и сформировалась национально-государственная идентичность, которая, однако, испытывает сильную конкуренцию со стороны этнонациональной идентичности [28]. Поэтому национально-государственная идентичность оказалась недостаточной для преодоления межэтнических противоречий в России и консолидации российского общества.
В связи с этим необходима иная интеграционная идентичность трансэтнического характера, способная преодолеть дезинтегра-ционный потенциал этноконфессиональных различий в российском обществе. Такой идентичностью может стать цивилизационная идентичность, сформированная на основе образа России как государства-цивилизации.
Трудности формирования цивилизацион-ной идентичности обусловлены, с одной стороны, наличием различных цивилизационных образов России, с другой - тем, что матрица цивилизационной идентичности в настоящее время находится на периферии массового сознания в российском обществе, поэтому особую роль в ее формировании приобретают социокультурные и институциональные практики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Huntington S. Who Are We? The Challenges to America's National Identity. N.Y.: Simon & Schuster, 2004. 428 p.; Goldschmidt P. Europe's Identity Crisis // The New York Times. 2010. February 5.
2. Robertson R., Knondker H. Discourses of globalization: Preliminary considerations // International Sociology. 1999. Vol. 13. № 1. Р. 25-40.
3. Иноземцев В.Л. Потерянное десятилетие. М.: Московская школа политических исследований, 2013. 600 с. С. 296-301.
4. Ракитянский Н.М. Догматические основания англо-американской ментальной экспансиии // Информационные войны. 2010. № 4 (16). С. 12-25.
5. Авксентьев В.А., Аксюмов Б.В. Россияне: от гражданской к цивилизационной идентичности // Научная мысль Кавказа. 2013. № 4. С. 31-37.
6. Малинова О.Ю. Символическая политика и конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Политические исследования. 2010. № 2. С. 90-105.
7. См.: Между идеями нации и цивилизации: дилеммы макрополитической идентичности в по-
стимперском контексте // Фонд либеральная миссия. [Электронный ресурс]. URL: http://www.liberal. ru/articles/5797 (дата обращения 12.05.14)
8. Brubaker R., Cooper F. Beyond "Identity" // Theory and Society. Dordrecht. 2000. Vol. 29. № 1. Р. 1-47.
9. Greenfeld L., Eastwood J. National Identity // The Oxford Handbook of Comparative Politics / Eds. by C. Boix, S.C. Stokes. Oxford University Press, 2007. P. 256-273.
10. Karolewski I. Citizenship and Collective Identity in Europe. London; New York: Routledge, 2010, 260 p., P. 24-43.
11. Barkov F.A., Lubsky A.V., Lubsky R.A. Transformation of Intellectual Discourse on Collective Identities // Middle-East Journal of Scientific Research, 2013. № 17 (10). Р. 1425-1428.
12. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1983. 224 p.
13. Bell D.S.A. Mythscapes: memory, muthology and national identity // The British Journal of Sociology. 2003. Vol. 54. № 1. Р. 63-81.
14. Calhoun C. Critical social theory: culture, history, and the challenge of difference Twentieth-century social theory. Wiley-Blackwell, Cambridge, MA, 1995, 256 p. Р. 198-199.
15. Castells M. The Power of Identity, The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. II. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1997, 461 p. Р. 6-8.
16. Harrie G. European identity - implications from the social theory of Norbert Elias // European Identity: Theoretical Perspectives and Empirical Insights / Eds. by I.P. Karolewski, V. Kaina. Berlin: LIT Verlag Münster, 2006, 317 p. P. 59-90.
17. Martin D.-C. The choices of identity // Social identities. Basingstoke, 1995. Vol. 1. № 1. Р. 5-20.
18. Constructing Collective Identities and Shaping Public Spheres: Latin America Paths / Eds. by L. Roniger and M. Sznajder. Brighton: Sussex Academic Press, 1998. 280 р. P. 103-143.
19. Sherlock T. Historical Narratives in the Soviet Union and Post-Soviet Russia. N.Y.: Palgrave Macmil-lan, 2007. 280 р. P. 151; Tolz V. Forging the Nation: National Identity and Nation Building in Post-Communist Russia // Europe-Asia Studies. 1998. Vol. 50. № 6. Р. 993-1022.
20. Файерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. 467 с. С. 432.
21. Малинова О.Ю. Российская идентичность между идеями нации и цивилизации // Вестник Института Кеннана в России. 2012. Вып. 22. С. 48-56.
22. Российская нация: становление и этнокультурное многообразие / Отв. ред. В. А. Тишков. М.: Наука, 2011. 462 с. С. 3-4.
23. Горшков М. К. Социальные основы формирования гражданской нации в современной России // Феномен идентичности в современном гуманитарном знании: к 70-летию академика В.А. Тишкова. М.: Наука, 2011. 670 с. С. 104.
24. Дробижева. Л.М. Российская идентичность и согласие в межэтнических отношениях: опыт 20 лет реформ // Вестник Российской нации. 2012. № 4-5. С. 17-34.
25. Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера, сегодня, завтра / Рук. проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Российская политическая энциклопедия, 2013. 485 с. С. 7, 39-40, 47-48.
26. Хачатурян В.М. Человек в пространстве цивилизаций: проблема цивилизационной идентичности // Вопросы социальной теории. 2010. Т. IV. С. 218-240.
27. Чешков М.А. Осмысление мироцелостности: новая оппозиция идей или их сближение? // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 2. С. 146-153.
28. См.: Дегтярев А.К., Черноус В.В. Гражданская идентичность в пространстве националистического дискурса // Изв. вузов. Северо-Кавказский регион. Обществ. науки. 2011. № 3. С. 16-20.
REFERENCES
1. Huntington S. Who Are We? The Challenges to America's National Identity. New York: Simon & Schuster, 2004. 428 p.; Goldschmidt P. The New York Times, 2010. February 5.
2. Robertson R., Knondker H. International Sociology, 1999, Vol. 13, No 1, рр. 25-40.
3. Inozemtsev V.L. Poteryannoe desyatiletie. [The lost decade]. Moscow: Moscow School of Political Studies, 2013. 600 p., pp. 296-301.
4. Rakityanskiy N.M. Information warfares, 2010, No 4 (16), pp. 12-25.
5. Avksent'ev V.A., Aksyumov B.V. Nauchnaya mysl' Kavkaza, 2013, No 4, pp. 31-37.
6. Malinova O.Yu. Politicheskie issledovaniya, 2010, No 2, pp. 90-105.
7. Mezhdu ideyami natsii i tsivilizatsii: dilemmy makropoliticheskoy identichnosti v postimperskom kontekste [Between the ideas of nations and civilizations: dilemmas of macropolitical identity in postimperial context], available at: http://www.liberal.ru/ articles/5797 (12.05.14)
8. Brubaker R., Cooper F. Theory and Society. Dordrecht, 2000, Vol. 29, No 1, рр. 1-47.
9. Greenfeld L., Eastwood J. National Identity. In: The Oxford Handbook of Comparative Politics / Eds. by C. Boix, S.C. Stokes. Oxford Univ. Press, 2007, pp. 256-273.
10. Karolewski I. Citizenship and Collective Identity in Europe. London; New York: Routledge, 2010, 260 p., pp. 24-43.
11. Barkov F.A., Lubsky A.V., Lubsky R.A. Middle-East Journal of Scientific Research, 2013, No 17 (10), pp. 1425-1428.
12. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1983, 224 p.
13. Bell D.S.A. The British Journal of Sociology, 2003, Vol. 54. No 1, pp. 63-81.
14. Calhoun C. Critical social theory: culture, history, and the challenge of difference Twentieth-century social theory. Wiley-Blackwell, Cambridge, MA, 1995, 256 p., pp. 198-199.
15. Castells M. The Power of Identity, The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. II. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1997, 461 p., pp. 6-8.
16. Harrie G. European identity - implications from the social theory of Norbert Elias In: European Identity: Theoretical Perspectives and Empirical Insights. Eds. by I.P. Karolewski, V. Kaina. Berlin: LIT Verlag Münster, 2006, 317 p., pp. 59-90.
17. Martin D.-C. Social identities. Basingstoke, 1995, Vol. 1. No 1, pp.5-20.
18. Constructing Collective Identities and Shaping Public Spheres: Latin America Paths. Eds. by L. Roniger and M. Sznajder. Brighton: Sussex Academic Press, 1998, 280 p., pp. 103-143.
19. Sherlock T. Historical Narratives in the Soviet Union and Post-Soviet Russia. N.Y.: Palgrave Mac-millan, 2007, 280 p., p. 151; Tolz V. Europe-Asia Studies, 1998, Vol. 50, No 6, pp. 993-1022.
20. Fayerabend P. Izbrannye trudy po metodologii nauki [Selected papers on the methodology of science]. Moscow: Progress Publishers, 1986. 467 p., p. 432.
21. Malinova O.Yu. Vestnik Instituta Kennana v Ros-sii, 2012, Issue 22, pp. 48-56.
22. Rossiyskaya natsiya: stanovlenie i etnokul'turnoe mnogoobrazie [Russian nation: emergence and ethnic and cultural diversity]. Ed. by V.A. Tishkov. Moscow: Science, 2011. 462 p., pp. 3-4.
23. Gorshkov M.K. Sotsial'nye osnovy formirovaniya grazhdanskoy natsii v sovremennoy Rossii [Social foundations of formation of a civil nation in modern Russia]. In: Fenomen identichnosti v sovremennom gumanitarnom znanii: k 70-letiyu akademika V.A. Tishkova [The phenomenon of identity in contemporary humanities: the 70th anniversary of academician V.A. Tishkov]. Moscow: Science, 2011. 670 p., p. 104.
24. Drobizheva. L.M. Vestnik Rossiyskoy natsii, 2012, No 4-5, pp. 17-34.
25. Grazhdanskaya, etnicheskaya i regional'naya identichnost': vchera, segodnya, zavtra [Civil, ethnic and regional identity: yesterday, today and tomorrow]. Ed. by L.M. Drobizheva. Moscow: Russian Political Encyclopedia, 2013. 485 p., pp. 7, 39-40, 47-48.
26. Khachaturyan V.M. Voprosy sotsial'noy teorii,
2010, Vol. 4, pp. 218-240.
27. Cheshkov M.A. Mirovaya ekonomika i mezhdun-arodnye otnosheniya, 1995, No 2, pp. 146-153.
28. Degtyarev A.K., Chernous V.V. Izvestiya vuzov. Severo-Kavkazskiy region. Obshchestvennye nauki,
2011, No 3, pp. 16-20.
7 мая 2014 г.
