CC BY
70
Русская Православная Церковь и Российское государство
Д. И. Пронякин
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ И НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО Ч. 2. «Русь Святая», «Русь Великая»
Православная Церковь апеллировала не к разуму или здравому смыслу народа, а к его коллективному чувству. Русь усваивала и осваивала эту идею и эту идеологию, т. е. делала их своими — и идеология, и Церковь, и вера становились, таким образом, истинно народными. Так формировалась основа национального единства, самоидентификации русских, а Русь превращалась в «Русь Святую», «Русь Великую».
Ключевые слова: князь, дружина, лествичное право, изгои, удел, вотчина, договор, Церковь, организация, идеология, вера, идея, закон, грех, суд, право, правосознание, местничество, опричнина, собор, представительство; идея национальная, государство национальное.
Исследованию средневековой истории Руси традиционно предшествуют два устойчивых предрассудка. Согласно первому, удельная Владимиро-Суздальская Русь есть прямое и последовательное отрицание Руси Киевской: кризис политической системы Киевской Руси обусловил необходимость новой, свободной от недостатков прежней, организации; падение торговли и бегство населения стали последними причинами деградации южнорусской общественной жизни; появление татар нанесло ей окончательный удар. Таким образом, Русь Владимиро-Суздальская возникла вместо Руси Киевской, после нее, на ином месте, на иной политической и экономической основе, в иных, наконец, климатических и географических условиях. Согласно другому предрассудку, Русь Влади-миро-Суздальская — это прямое и последовательное продолжение и развитие древнекиевской государственности. Она возникла вследствие интенсивной миграции населения с юга на северо-восток и переселения киевских князей в Суздаль, Ростов или Владимир, вызванных указанными выше причинами.
Но, во-первых, города Ростов и Суздаль существовали с незапамятных времен, во всяком случае, задолго до описываемых событий. Во-вторых, процесс колонизации этих земель русичами начался гораздо раньше описываемых событий, и первыми колонистами, возможно, были новгородцы. Скорее всего, славянский народный поток непрерывно стремился на северо-восток от областей кривичей и вятичей, заселяя Поволжье многими путями, из многих
© Д. И. Пронякин, 2010
мест, среди которых Новгород играл важную, пусть и не исключительную роль. Все это не бесспорно, но очевидно то, что колонизационное движение Руси по Волге было явлением весьма древним. В-третьих, миграция с юга началась значительно раньше, но в первые века существования Руси она осуществлялась кружным путем по Днепру и верхней Волге и была не столь интенсивной. Во второй половине XII в. с установлением безопасного пути от Киева к Оке через земли вятичей процесс этот в связи с указанными причинами становится значительно более интенсивным, жизнь Суздальского княжества заметно оживляется и само княжество усиливается. В-четвертых, со времени Любечского съезда судьба Суздальского края была связана с родом Владимира Мономаха, и первым самостоятельным суздальским князем стал его сын Юрий Долгорукий, который оставался великим князем Киевским, но для его потомков, опять-таки в силу указанных выше причин, Великий стол Киевский просто утратил свое значение. В-пятых, владимирский великий стол занимался по-прежнему — согласно старинному лествичному праву, и любой из князей, кто водворялся на этом столе, становился Великим князем Владимирским; тем не менее во Владимирском княжестве своего князя не было. Оно присоединялось великими князьями к их личным уделам, и последним, княжившим по старинному обычаю в самом Владимире, был Александр Невский. В-шестых, ничего, по-видимому, не осталось от прежнего в новом государстве, кроме религии и Церкви, но именно они и позволяют не только констатировать разрыв в русской истории, но и понять историю русского национального государства в ее преемственности, органичности.
Объяснение конца Древнекиевского государства падением Киева столь же несостоятельно, как объяснение возникновения нового государства основанием города Владимира, как и несостоятельно, например, отождествление Римской империи с городом Римом, а Византии — с Константинополем.
Усиление Суздальского княжества сопровождалось становлением нового общественного порядка, получившего название удельного. Основной его характеристикой были существенное ослабление или даже полное отсутствие государственного единства и господство частноправовых начал во всех сферах общественной жизни. В основе этой характеристики лежали: а) отношение князей к подвластной территории и населению; б) объективное положение больших социальных групп, их отношение друг к другу и к князю; в) взаимоотношения между князьями. Процесс разложения родового порядка в XII в. первоначально был обусловлен влиянием «младших» городов Северной Руси, которые, получая своего князя, подчинялись ему, что позволяло князьям усиливать свою власть.
Возвышая новые города за счет прежних и в ущерб им, князья смотрели на них как на собственность, созданную личным трудом; в качестве личного владения стремились оставить их за семьей, передавая по наследству своим детям, а не роду в целом. Родовое владение, таким образом, падало, родовое старшинство теряло значение, и сила князя зависела уже не от места и значения в роде, а от материальных ресурсов, находящихся в его распоряжении.
Каждый стремился преумножить свою силу посредством увеличения своей земли, своего удела. Борьба шла за землю, князья основывали свои притязания не на родовом старшинстве, а на своей фактической силе. Раньше единство земли поддерживалось личностью старшего в роде князя, теперь этого единства не было, так как уже не было кровного единства, но еще не было единства политического — государства.
Общество северо-восточной Руси имело преимущественно сельский характер, а князья приближались к простым сельским хозяевам: во-первых, удел мог завещаться женщинам; во-вторых, он мог управляться княжескими холопами. Князьями-собирателями называли не тех, кто стремился к единодержавию, а тех, кто лучше устраивал свое хозяйство. Княжеские удельные владения весьма различались по размерам: одни были малы и ничем не отличались от частного владения; другие вырастали настолько, что наличие государственных черт в управлении ими не могло не предполагаться.
Княжеские семьи жили обособлено. Каждая из них, разрастаясь, превращалась в род и, пока родичи помнили о своем родстве, имела своего великого князя, поэтому на Руси удельного периода было несколько великих княжеств и великих князей. Отношения между ними определялись договорами, а когда дробление княжеских родов и земель достигло своего предела, договорами стали определяться даже отношения между родными братьями.
Добиться великого княжения значило получить и материальные выгоды, и политические преимущества, связанные со статусом великого князя. Не столько право старшинства, как это было прежде, но экономическая мощь и личные качества претендентов служили гарантией успеха. Борьбу за Великий стол Владимирский вели только сильные удельные князья.
Князья заботились об увеличении своего движимого и недвижимого имущества за счет соседей: покупали или захватывали землю, удерживали у себя часть дани, предназначенной в качестве ордынского выхода, и т. п. Единственной возможностью для слабых соседей оградить свои интересы был договор, призванный предотвратить насилие посредством создания союзов, с отказом от определенных прав в пользу союзника и, наоборот, принятием на себя
определенных обязательств. Договорами определялись взаимоотношения между князьями, ими же определялась политика в отношениях с третьими лицами — друзьями или врагами. Если князья договаривались как равноправные владетели, они называли себя братьями; если один признавал другого сильнейшим, принимал его покровительство, он называл его отцом или братом старейшим, а себя — братом младшим. Определяя взаимные отношения северорусских княжеств, договоры превращали эти княжества в северорусский союз.
Договорами определялась и так называемая княжеская служба. Не теряя распоряжения вотчиной, служебный князь XIV в. постепенно превращался из государя в простого вотчинника и слугу другого князя. Мелкие князья подпадали во все большую зависимость от более сильных. Передавая свои вотчины великому князю, удельные князья сознательно делегировали ему и верховные права на свои вотчины. Князья северо-восточной Руси как бы делили между собой верховную власть, соединяя ее права с правом простого землевладения. Будучи государями в своих владениях, князья в то же время зависели один от другого, как вассал от сюзерена.
Борьбу за Великий стол Владимирский вели только сильные удельные князья. Но в 1304 г. она развернулась между тверскими и московскими князьями и завершилась лишь в 1328 г. победой последних. С этих пор Великое княжение оставалось за Москвой. Однако Москва была далеко не самым сильным уделом: Даниилу не принадлежали еще ни Можайск, ни Клин, ни Дмитров, ни Коломна, он владел лишь ничтожным пространством между ними по течению Москва-реки. К моменту утверждения на Великом столе Калита владел только Москвой, Можайском, Звенигородом, Серпуховом, Переяславлем.
Вступление Москвы в борьбу за Великий стол, ее успехи, а затем и победа в этой борьбе — все это имело свои глубокие причины. Самим основанием Москва обязана военно-стратегическому значению местоположения: она строилась с целью обороны Вла-димиро-Суздальской земли от неприятеля со стороны черниговских рубежей, была пунктом встречи друзей и отражения врагов, шедших с юга. Москва была пунктом, подверженным агрессии со стороны врагов владимиро-суздальских князей, базовым пунктом военных операций владимиро-суздальского князя, сборным пунктом его войск. Своим усилением и возвышением Москва обязана своему выгодному срединному положению, которое давало экономические, торговые, политические и церковные преимущества ее жителям. Продвигаясь по бассейну Москва-реки, переселенцы с юга массово оседали здесь. Из-за отсутствия в Московском княжестве междо-
усобиц и сравнительно с другими княжествами малых разорений от татар сюда стремились переселенцы и из областей Северной Руси. Население приносило князю значительные доходы, которые тратились на покупку городов и волостей и выкуп из Орды пленных. Кроме того, Москва лежала на торговом пути между Новгородом и Рязанью.
Другой комплекс причин, обусловивших возвышение и усиление Москвы, был связан с так называемым татарским фактором. Разброс мнений относительно влияния татарского нашествия велик, но сводятся они в основном к следующему. Татарское иго положило начало новому порядку жизни народа, изменило отношение князей к населению и друг к другу, поставило князей в зависимость от хана, чем повлияло на ход возвышения Москвы. Этим возвышением Москва обязана помощи татар, даже сама идея самодержавия, единодержавия была заимствована у них. Положение князей в условиях зависимости великого княжения от ханов неизбежно развивали в них политическую ловкость и дипломатический такт, что видно на примере борьбы между Тверью и Москвой. В усилении Московского княжества татары не смогли своевременно заметить опасность для себя. Под влиянием опустошений и разорений, произведенных татарами в восточных и отчасти в северных княжествах Суздальской земли, происходила миграция населения с ее востока на запад, что обусловило возвышение княжеств, лежавших на западе этой земли, — Тверского и Московского.
Народ, много претерпевший от татар, сочувственно относился к национально ориентированной деятельности Московских князей. К перечисленным причинам добавлялись следующие: а) правильность престолонаследия в Москве (на протяжении трех столетий московский стол занимали прямые потомки Даниила Александровича, что обеспечивало сочетание законности и легитимности власти с ее преемственностью и стабильностью); б) личные способности первых московских князей, их политическая ловкость и хозяйственность, умение пользоваться обстоятельствами, чего не имели тверские князья, несмотря на одинаково выгодное положение Тверского и Московского княжеств; в) сочувствие бояр; г) отсутствие непосредственно на границах княжества сильных врагов — Новгород силен не был, а в Твери происходили постоянные междоусобия князей. Наконец, следует назвать церковный фактор. Митрополиты переселились из Владимира в Москву, потому что считали необходимым находиться в центральном пункте между областями севера и юга Руси. Церковь способствовала усилению Москвы, поскольку как владелица больших вотчин была заинтересована в отсутствии междоусобиц в Московском княжестве. Сила и полнота власти мос-
ковского князя отвечала высоким представлениям Церкви о единодержавной власти государя, вынесенным ею из Византии.
Церковь, и об этом не следует забывать, считалась еще и единственным законным и общепризнанным представителем Бога на земле. Сама княжеская власть своей легальностью и легитимностью была обязана ей, чем и определялись взаимоотношения между ними. Пришедшая из Византии на Русь, христианская Церковь стала источником и проводником новой идеологии, новой организации, новой веры. Идеология, первоначально служившая средством обоснования цели личного спасения, обосновывала возможность и необходимость спасения церковного, общехристианского, о чем свидетельствовали сдвиги в христианском сознании.
Наряду с так называемым умным деланием, унаследованным от византийских исихастов, все большее место занимала молитва за отечество. Если первое состояло в личной, непрерывной, мысленной молитве: «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешнаго», творимой келейно, то вторая была соборной, читалась или пелась в храме и звучала так: «Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние твое, победы на супротивныя даруя и твое сохраняя крестом твоим жительство». Именно этому, последнему, подчинены были и церковная деятельность, и организация, которая не сводилась к материальной организации самой Церкви или созданного и курируемого ею так называемого церковного общества. Речь шла о новой организации русского общества в целом. Каждый рассматривался как член мистического тела Христова, которое, в свою очередь, представляло собой единство всех православных христиан, как ныне живущих, так и живших прежде. Главой этого тела был сам Иисус Христос. Именно он ориентировал на спасение и жизнь вечную как всю свою Церковь, так и каждого ее члена.
Каждый христианин в своем обращении к Богу молил уже не только о себе и своих близких, но и обо всех живущих и ушедших, будучи связан с ними коллективной ответственностью. Это делало каждого сопричастным истории своего отечества, обращенного в прошлое во имя будущего. Так формировалась и коллективная и личная ответственность за судьбу отечества, воспитывалась любовь к нему. Много позже А. С. Пушкин выразил это стихами:
Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу — Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.
(А. С. Пушкин)
При постановке и разъяснении цели — спасения православных христиан и сохранения православия — Церковь апеллировала не к
разуму или здравому смыслу народа, а к его коллективному чувству, что было единственно возможным в тех условиях. Русь усваивала и осваивала эту идею и эту идеологию, делала их своими. И идеология, и Церковь, и вера становились, таким образом, истинно народными. Об этом свидетельствовало народное мифотворчество, например уже упоминавшаяся легенда о проповеди Евангелия на Руси Андреем Первозванным, легенды о происхождении московских князей от Пруса — брата императора Августа, о передаче из Византии на Русь Мономахова венца, белого клобука, который носили новгородские архиепископы, и т. п. Все такого рода сказания о церковных святынях и символах политического главенства явно или неявно, но стремились обосновать мысль о том, что политическое первенство в православном мире, ранее принадлежавшее старому и новому Риму, Византии, Божьим смотрением перешло на Русь, которая и стала «Третьим Римом», что именно на Москву промыслом Божьим возлагалась миссия хранить православие не только у себя, но и на всем востоке. Московский князь становился, таким образом, главой всего православного мира, царем православия.
О превращении православия в истинно народную религию свидетельствовало также новое обращение к народу: «Православные!» Но гораздо более наглядно это проявилось позже — во времена реформ Никона, когда на защиту «старой» (народной) веры поднялись широкие массы и разные слои населения. Так формировалась основа национального единства, самоидентификации русских. Русь превращалась в Русь Святую, что имело свои далеко идущие последствия.
Церковь открыто не солидаризировалась с результатами народного мифотворчества, но и не отмежевывалась от него. Более того, псковский монах старец Филофей I в послании к великому князю Василию III писал: «... блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская црьства снидоша в твое едино, яко два Рима па-доша, а третей стоит, а четвертому не быти». Это означало, что два Рима пали, поскольку отступили от православной веры: первый — ветхий Рим — развратился аполлинариевой ересью, второй — Константинополь — уклонился в латинство; единственным носителем и хранителем истинной «богооткровенной» веры становилось Русское царство — «Третий и последний Рим»; «посеем чаем царства, ему ж нес конца». Отныне, наставлял Филофей князя, «един ты во всей поднебесней христианем царь», и «уже твое христианьское царство инеем не останется». Чтобы полнее выразить величие и объем власти Московского государя, царя всея Руси, он наделял его такими эпитетами, как «пресветлейший», «высокостольней-ший», «вседержавный», «боговенчанный», «благочестивый», «свя-
тейший». В изображении Филофея Великий князь Московский — не только царь, которому вручена Богом вся полнота гражданской власти, но и «броздодержатель святых Божиих престол», глава православной Церкви. Он, как «Ной в ковчезе», правя и окормляя Христову Церковь, несет бремя двойной ответственности и как царь православной Руси, и как блюститель православия во всем мире. А потому «подобает тебе, царю, сие держати со страхом Божиим», писал Филофей Василию III, напоминая об этой ответственности (цит. по: Замалеев, Осипов, 1994, с. 12-13).
В условиях постоянного мощного давления Орды с востока и юго-востока, не прекращающейся экспансии или прямой ее угрозы со стороны Польши, Литвы и рыцарских орденов на юго-западе, западе и северо-западе, Русь обретала невиданную способность к противостоянию. Более того, чем сильнее было «сжатие», тем большим становилось сопротивление, пока, наконец, достигнув критической точки, не перешло в свою противоположность — Русь начала увеличиваться. Случилось это во время правления Ивана III, при котором был в основном завершен процесс собирания русских земель под властью Москвы, складывания, формирования единого великорусского государства.
В начале его княжения Московское княжество окружали русские владения Господина Великого Новгорода, князей тверских, ростовских, ярославских, рязанских. Подчинив себе эти земли, он раздвинул границы Великого княжества Московского и в конце имел уже лишь иноплеменных и иноверных соседей — Литву, шведов, немцев, татар. Но, уничтожая чужие уделы в Твери, Ярославле, Ростове, Иван отнимал уделы у своих братьев, ограничивая их старые права, требуя повиновения, какое подобало государю от подданных; в своем завещании он не только обделил младших сыновей в пользу старшего, но и лишил их всяких державных прав, подчинив Великому князю как простых служебных князей.
Совершенно иначе выглядела внешняя политика Ивана III: он окончательно сбросил остатки зависимости от хана Золотой Орды, начал наступательные действия против Литвы, от которой Москва до тех пор только оборонялась, заявив претензии даже на те русские области, которыми владели литовские князья еще со времен Гедимина. Причем, называя себя государем всея Руси, он имел в виду не только северную, но и южную, и западную Русь.
Объединительная политика московских князей способствовала переходу на их сторону и соответственно к ним на службу князей литовских, которые переходили вместе со своими земельными, порой весьма значительными, владениями. Это неизбежно вело к войне Литвы с Москвой, которая и разразилась после смерти поль_ 269
ЛОЛИШЭКС. 2010. Том 6. № 3
ско-литовского короля Казимира IV в 1492 г., когда Литва вышла из состава Польши, а на ее Великокняжеском престоле водворился Александр Казимирович. В результате Литва уступила Ивану III земли перешедших к нему князей Вяземских, Новосельских, Воротынских, Одоевских, Белевских. Кроме того, и это особенно важно, Александр признал за ним титул государя всея Руси. Вновь война вспыхнула в 1500 г. и продолжалась до 1503 г., завершившись перемирием, по которому Иван удержал за собой все приобретенные княжества, в том числе огромные вотчины по Днепру и Десне князей Бельского, Новгород-Северского и Черниговского. Таким образом, политика Ивана III из удельной или даже великокняжеской превращалась в национальную, сам он из великого князя — в национального государя, а Великое княжество Московское — в Русское национальное государство. Политика митрополитов московских, особенно Алексея, была направлена на сохранение единства и целостности православной Руси и пресечение любых попыток организации самостоятельных митрополий — киевской и литовской.
Митрополит Исидор, признавший унию с Римско-Католической Церковью и стремившийся присоединиться к ней, был изгнан с престола, а на его место был поставлен рязанский епископ Иона, причем не по воле Константинополя, а по решению русских епископов. Это событие имело весьма важные, далеко идущие последствия: русские митрополиты, случалось, и раньше возглавляли Церковь. В последующем Русскую Церковь возглавляли исключительно они, раньше — по воле Константинопольского патриарха, отныне — исключительно по решению Собора Русской Церкви, которая обретала полную автокефалию — самостоятельность, независимость и от Рима, и от Константинополя. Оставаясь христианской, т. е. интернациональной в своей сущности, Русская Православная Церковь становилась национальной. Все это создавало необходимые условия для последующего развития Руси. Договоры между князьями не только вызывались необходимостью, как раньше, но и сами обретали силу необходимости, поскольку порождались не только внутренней борьбой между князьями, но заключались на почве нового единства, были его выражением и свидетельством. Они получали дополнительную легальность, легитимность и санкцию, освящались и подкреплялись нравственным и политическим авторитетом Церкви. Так формировалось новое единое правовое пространство, складывалось новое государство — Великое княжество Московское превращалось в Великую Русь.
Можно выделить четыре группы исторических событий, сопровождавших и характеризовавших этот процесс. Битва на Куликовом поле и стояние на Угре, падение Новгорода и Пскова, взятие Казани
и Астрахани, крещение язычников на северо-востоке Европы и начало колонизации Азии с последующим ее присоединением — эти события составляли первую группу и служили внешними показателями формирования и усиления единого Русского государства. Из событий этой группы самым важным традиционно считается Куликовская битва. Но она, по-видимому, ничего не изменила в положении вещей: иго татар свергнуто не было, Русь по-прежнему платила хану ордынский выход. Более того, победа на Куликовом поле ослабила Русь и спровоцировала новые набеги татар, например набег Тахтамыша в 1382 г. Но Куликовская битва и победа в ней считаются судьбоносными для Руси: князь Дмитрий Иванович, не принимавший фактически участия в сражении, стал национальным героем — народ присвоил ему титул Донского, а Церковь позднее причислила его к лику святых. Куликовская победа уничтожила прежнее убеждение в непобедимости Орды и доказала, что Русь созрела для борьбы за независимость. Она явилась мощным катализатором народного объединения под властью одного государя — Московского князя.
Все это так, но, главное, скорее всего, было в другом: по разным причинам одни князья, например рязанский, в помощи отказали; другие — суздальский, нижегородский, тверской — выжидали; не спешил с помощью и Великий Новгород; Московский князь один встретил Мамая, притом не на рубеже своего княжества, что было бы в тех условиях вполне логично, а, как говорится, в чистом поле, где заслонил не только свой удел, но и всю Русь. Приняв на себя удар Орды, предназначавшийся всей Руси, Дмитрий явил себя страдальцем за всю землю Русскую, за весь ее народ, а отразив его, он явил чудо, свидетельствовавшее, что с ним — Бог. Именно так это и было воспринято современниками, особенно в связи с благословением, полученным князем перед сражением от Сергия Радонежского. И понятно, что он воплотил любовь к ближнему в действие; во имя Господа он принес жертву «за други своя», трансформировав ее в жертву за отечество; он тем самым снискал Божье благоволение и помощь, хотя сам, возможно, ничего такого не думал и спасал, прежде всего, «достояние свое», а не Божье. Но все это ставило его выше всех других князей во главе всего народа. Москва, таким образом, стала очевидным для всех центром народного объединения.
Ко второй группе событий относились переселение Владимирского митрополита в Москву, превращение Владимирской митрополии в Московскую, самостоятельное поставление собственных митрополитов, учреждение Московской патриархии, поставление собственного патриарха. Это говорило о полном совпадении и центра,
и границ Церковной и государственной жизни, об общности задач, решавшихся Церковью и государством. Вместе с тем это свидетельствовало и о повышении их значения не только во внутренней жизни страны, но и на международной арене.
Третью группу составляли события, скорее не внешние, а внутренние, быть может, не столь впечатляющие, например передача Великого стола Владимирского в удел Великому князю Московскому. Во Владимирском княжестве своего князя не было. Оно присоединялось великими князьями к их личным уделам, и последним, княжившим по старинному обычаю в самом Владимире, был Александр Невский. Его братья Ярослав Тверской и Василий Костромской, получив Владимирский Великий стол, жили уже не во Владимире, а в своих уделах. Занимался Владимирский Великий стол по-прежнему, согласно старинному лествичному праву, хотя и нарушавшемуся. Но любой из князей, кто водворялся на этом столе, каким бы способом это ни произошло, становился Великим князем Владимирским, разумеется, с одобрения золотоордынского хана. В 1328 г. стол получил Иван Калита, и с тех пор ни он, ни его потомки никогда уже с ним не расставались, не считая всего лишь одного кратковременного перерыва. Однако угроза его потери оставалась. И в 1363 г. митрополит Алексей исхлопотал его в Орде в удел для своего воспитанника — юного Великого князя Дмитрия. Это значило, что отныне и навсегда Великое княжество Владимирское становилось собственностью князя Московского — неотчуждаемой частью его владений, передавалось по наследству его детям, что и осуществил Дмитрий, передав его по завещанию своему сыну Василию I. А это значило, что Василий I, его дети, внуки и правнуки становились потомственными и наследственными Великими князьями.
К этой же группе событий относилось упразднение должности московского тысяцкого. Тысяцкий командовал московской ратью (городовым полком и пригородным ополчением), подчинявшейся непосредственно ему, и своей личной дружиной, которая количественно и качественно могла не уступать княжеской, что ставило исход битвы, а может быть, и всей войны в зависимость от воинских доблести и таланта не только князя, но и его тысяцкого. Кроме того, нарушался принцип единоначалия в войске, что содействовало его ослаблению. В XIV в. в борьбе за должность московского тысяцкого соперничали два сильных старинных боярских рода — Вельяминовых и Кобылиных. Соперничество это и в мирное время создавало очаг напряженности, служило источником постоянной угрозы общественной стабильности. После гибели на Куликовом поле последнего тысяцкого Василия Вельяминова князь Дмитрий Иванович упразднил эту должность, лишив, таким образом, спорящие стороны
их «яблока раздора», что решало сразу две задачи: во-первых, в войске утверждался столь необходимый ему по самой его природе принцип единоначалия, и князь становился не только верховным, но и единственным главнокомандующим; во-вторых, исчезал источник социальной дестабилизации, потенциальной угрозы самой великокняжеской власти.
К этой группе можно отнести также бракосочетание в 1472 г. Ивана III и племянницы последнего византийского императора Константина Зои (Софьи) Палеолог. Инициатором брака выступал Папа, надеявшийся, что она, воспитанная в духе Унии, будет способствовать проведению в Москве униатской (прокатолической) политики. Но этот брак не имел никаких значимых последствий ни для Европы, ни для Римско-Католической Церкви. Зато он имел значение для Москвы. Во-первых, вместе с Софьей и вслед за ней в Москву потянулись греки и итальянцы — мастера по строительству крепостей, храмов и палат, литью пушек, чеканке монет, использовавшихся также и в качестве дипломатов. Во-вторых, женитьба на византийской царевне делала Ивана III как бы преемником византийских императоров (именно после этого он присвоил себе в качестве герба византийского двуглавого орла).
К этой же группе можно отнести «борьбу с местничеством и опричнину», нанесшими самый решительный удар по оппозиционному боярству, и венчание Ивана IV на царство, что по сути дела означало полное торжество на Руси принципа единодержавия, ее превращение в абсолютную монархию.
Примерно с середины XV в. происходили существенные изменения в структуре московского служилого боярства, новые черты приобретали как отношения внутри этого социального слоя, так и отношения между ним и Великим князем. Объяснялось это мощным притоком к Московскому двору при Иване III и Василии III (это была эпоха окончательного присоединения и подчинения уделов) новых сил: это были удельные князья, потерявшие или уступившие московскому князю свои уделы, ранее потерявшие свою самостоятельность и служившие другим удельным князьям, бояре — слуги удельных князей, перешедшие вместе с ними на службу к Московскому князю, новые выходцы из Литвы — литовско-русские православные князья, перешедшие со своими уделами под власть князя Московского. Все перечисленные социальные группы, включаясь во властную элиту, меняли ее структуру.
Отношения между князем и боярами в Москве до середины XV в. основывались на договоре, главным условием которого был взаимовыгодный обмен — обязанность служить, с одной стороны, и платить — с другой. Согласно договору, каждый служивый боярин имел
право на кормление по заслугам и право участия в княжеском совете и отъезда от князя в случае несогласия с ним. Таким образом, до середины XV в. отношения внутри элиты были довольно прозрачными, а интересы боярства были тесно связаны с интересами князя: боярин должен был работать на усиление мощи князя, ибо чем сильнее был князь, тем безопаснее была его собственная вотчина и тем легче служба; князья, в свою очередь, признавали заслуги бояр. Элита была относительно сплоченной и стабильной: московские князья и бояре представляли как бы одну политическую силу. Но перечисленные выше социальные группы не вписывались в существовавшую уже структуру. Они навязывали свою, новую, ставившую их в иные отношения и к боярству в целом, и друг к другу, и к князю.
Реакцией на эти изменения стали активное формирование и проявление отношений так называемого местничества — нового порядка служебных отношений боярских фамилий, сложившегося в Москве XV-XVI вв., когда, принимая служебное назначение, каждый князь или боярин заботился о том, чтобы не встать в равное или подчиненное отношение к другому лицу, менее родовитому по происхождению, дабы не умалить тем самым себя и весь свой род. Согласно праву местничества, все московские боярские роды постепенно размещались в определенном порядке по знатности происхождения. На этом аристократическом основании большие княжеские роды, как самые знатные, оказывались выше других. Занимая высшие государственные должности, их представители претендовали на все большее участие в отправлении властных полномочий. Их фактическое положение в своих вотчинах изменилось мало, они оставались теми же суверенами для своих прямых вассалов, а поэтому сохраняли свои прежние понятия и привычки. Помня о своем происхождении, о том, что являются потомками прежних правителей Русской земли, нередко прямыми Рюриковичами, они продолжали смотреть на себя как на ее хозяев. Они не согласны были мириться с положением прежних служилых бояр при князе, а стремились добиться новых прав, воспользоваться выгодами своего нового положения. И, наконец, превращаясь из самостоятельных людей в подчиненных, они вряд ли могли испытывать особенно теплые чувства к своему новому господину, лишившему их независимости.
Требуя права участвовать в управлении государством и грозя в противном случае отъездом, новые служилые князья уже не могли переехать от одного князя на службу к другому, как это делали прежние бояре прежних удельных князей. Теперь по мере сокращения независимых уделов реальной становилась возможность отъезда только в Литву или к немцам, что считалось уже изменой Русскому государству. Так формировалась боярская оппозиция, кото-
рая представляла интересы отнюдь не всего боярства в целом, а лишь высшей, наиболее родовитой меньшей его части. Впервые наглядно проявилась она в ближнем окружении Ивана III после его женитьбы на Софье Палеолог и была вызвана чужеродностью последней; форму же открытого демарша она приняла после женитьбы Ивана IV на Анастасии Захарьиной, когда часть ближнего боярства отказалась признать в ней царицу по причине ее худородно-сти. Но все это было лишь видимым поводом для протеста и выражало субъективную сторону конфликта.
Главное же заключалось в том, что Великий князь выступал носителем и проводником общенационального интереса, своей деятельностью он выражал объективную потребность, прогрессивную тенденцию развития общества, его перспективу. Княжата же представляли лишь частный интерес и пытались реализовать реакционно-консервативную задачу. И это была объективная сторона конфликта. Дело было и в том, что местничество обусловливало формирование новой политической контрэлиты и способствовало этому процессу.
Основными чертами новой контрэлиты были: а) абсолютная ее закрытость — полная невозможность обновления ее извне; б) жесткая структурированность, никак не связанная со специализацией частей и разделением функций; в) полное отсутствие внутренней мобильности, лишавшее ее способности к адаптации — приспособления к меняющейся социальной среде. Все это несло угрозу обществу, если бы она полностью вытеснила действовавшую политическую элиту и заняла ее место. Но и без этого из-за местничества контрэлита сама по себе несла обществу серьезную угрозу, ибо изначально являлась мощным источником повышенной конфликтности. Пусть и не всегда адекватной, но вполне правомерной, даже необходимой была реакция на местничество со стороны московских государей. Непрерывными боярскими опалами и казнями было отмечено княжение Ивана III и Василия III, но своего апогея борьба с местничеством достигла при Иване IV, когда была истреблена чуть ли не половина бояр.
Будучи продолжением политики Ивана III и Василия III, политика Ивана IV в отношении боярской родовой знати в то же время существенно отличалась. Иван Грозный ипользовал тот же прием, который обычно использовался Москвой на завоеванных землях, но применил его к территории старых удельных княжеств, где находились вотчины бояр, в наибольшей степени определявших местничество и пользовавшихся его возможностями и преимуществами. В XV в. сложилась традиция, когда из покоренных земель — Новгорода, Пскова — выводили наиболее опасных для Москвы людей во
внутренние области, а в завоеванные земли посылали переселенцев из Московского и других центральных княжеств. Это был испытанный прием ассимиляции, особенно наглядно продемонстрированный в Великом Новгороде — при Иване III и в Казани — при Иване IV.
Такую же политику Иван Грозный стал проводить в отношении врага внутреннего: он решительно и последовательно начал выводить из удельных наследственных вотчин их владельцев — княжат — и селить в отдаленных местах, где они не могли пользоваться не только прежним, но вообще никаким влиянием, а освобожденные от прежних владельцев и разбитые на мелкие наделы огромные вотчины заселялись московской служилой «мелкотой». Таким образом, наносился сокрушительный удар и по местничеству, и по формирующейся на его основе новой контрэлите. Такая политика Ивана IV, проводившаяся посредством жесточайшего террора, и получила название «опричнины».
Написано об опричнине очень много. Но бесспорным является то, что она подрывала силы правительства и готовила ему жесточайшие испытания в дни последовавшего вскоре кризиса, а само государство ставила на грань национальной катастрофы. Но прямая цель опричнины была достигнута, а оппозиция сломлена. В течение 20 последних лет царствования Ивана Грозного опричнина, охватившая добрую половину государства, разорила все удельные гнезда, разорвав тем самым связь княжеских родов с их удельными территориями и сокрушив княжеское землевладение. Княжата были выброшены на окраины государства. Отныне и впредь структура властной элиты определялась не местничеством, а исключительно волей князя. Только от него, а не от древности рода и знатности происхождения зависели и место, занимаемое подданными в иерархии власти, и имущественное положение, и сама их знатность. Право совета, которое пытались присвоить представители древних родов, даровалось теперь исключительно князем, причем совет давался лишь тогда, когда о нем спрашивали. Все это свидетельствовало об абсолютном равенстве подданных перед властью, о ее самодержавном, единодержавном и неограниченном характере.
Наконец, говоря о четвертой группе исторических событий, нельзя не вспомнить о так называемых, Земских Соборах. Прежние великие князья в случаях крайних затруднений обращались к дружине, войску, боярам. Иван Грозный начал свое царствование с апелляции к народу, нации, боярству, дворянству, духовенству. И не имеет принципиального значения вопрос о полноте представительства, в частности, неизвестно, были ли представлены на Соборе, скажем, посадские и торговые люди, а тем более смерды. Вполне достаточно было того, что на нем довольно полно была пред-
ставлена Церковь. В Русской Церкви не существовало непреодолимых границ между миром и клиром, чем она походила на Византийскую и принципиально отличалась от Римско-Католической. Это давало ей право с большим основанием, чем последней, претендовать на представительство интересов мира, народа, нации, право, которым она активно и эффективно пользовалась.
В Соборе царь искал и нашел новый дополнительный источник своей власти, ее законности и легитимности, и, как показали последовавшие вскоре события, был абсолютно прав. В 1596 г. пресеклась династия Рюриковичей, с которыми был связан процесс становления, формирования русской государственности. Последнего Рюриковича — Федора Иоанновича — сменил на троне его родственник по жене и ближайший прижизненный помощник, фактический соправитель Борис Годунов. Но народ был не готов признать его в качестве законного царя. С этим связано, видимо, большинство политических просчетов и неудач этого в общем-то талантливого руководителя. Его легитимности не способствовал и спектакль с избранием на царство, устроенный его сторонниками. После весьма несвоевременной кончины Годунова страна была ввергнута в хаос и оказалась на краю гибели.
Гибель была предотвращена народом. Только апеллировал к нему на сей раз не царь, а посадский человек из Нижнего Новгорода Козьма Минич Сухоруков. Он был услышан не только нижегородцами, а всем русским народом. Отечество — теперь русские могли называть Русь так уже с полным основанием — было спасено. Но дело спасения Руси этим не ограничилось: был созван Земский собор, избравший на царство нового самодержца, который занял его уже на вполне законных основаниях, обладая при этом мощным ресурсом власти — всенародной легитимностью.
Самодержавие сохранялось, монархия оставалась абсолютной. Однако над самодержавным монархом стоял отныне не только Бог, но и народ, который мог как усилить царскую власть, так и ограничить ее. Отсутствие оформленного института народного (национального) представительства создавало благоприятную возможность выступления от имени народа самых различных оппозиционных сил — от целых социальных слоев и групп населения до отдельных личностей, зачастую самозванцев, от оппозиции внутренней до внешней.
Единственной законной и легитимной представительницей всего народа была Церковь, что возвышало ее до уровня государства, а власть ее предстоятеля — до уровня царской власти. Именно этим определялся спектр взаимоотношений Церкви и государства во второй половине XVI - первой половине XVII в. — от убийства
митрополита Филиппа при Иване Грозном, чего не мог позволить себе ни один русский самодержец ни до, ни после, до введения института контрассигатуры при Михаиле Романове. Именно эти взаимоотношения лежали в основании национальной внутренней и внешней политики Русского государства, которое, оставаясь самодержавной, абсолютной монархией, перешло в новое качество — стало национальным.
Таким видится процесс становления и развития русской национальной идеи и Русского национального государства в их взаимосвязи и взаимообусловленности. «Несомненно, — пишет Г. В. Голосов, — как то, что нация складывается в тесной исторической связи с процессом государственного строительства, так и то, что государство предшествует нации» (Голосов, 1995, с. 40). Это применимо лишь к незначительному отрезку истории России — к XI в. и первой половине XII в.
По мнению Г.В. Голосова, сложившиеся в Европе в XVШ-XIX вв. государства выступали как факторы национального строительства по четырём причинам; государство, во-первых, создавало внешние рамки, в которых гораздо быстрее и эффективнее протекали процессы культурной и экономической интеграции; во-вторых, способствовало возникновению общности исторических судеб, в частности в отношениях с другими народами; в-третьих, создавало общую для всей формирующейся нации идеологию, отражающую национальные проблемы; в-четвертых, поддерживало культурную деятельность, способствовавшую созданию нации, а во многих случаях было инициатором обособления национальной религии (Там же). Очевидно, что из четырех этих критериев Русь в рамках рассмотренного нами периода отвечала, да и то с оговорками, лишь первым двум.
Литература
1. Голосов Г. В. Сравнительная политология. Новосибирск, 1995.
2. Замалеев А. Ф., Осипов И. Д. Русская политология: Обзор основных направлений. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1994.
278 _
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 3
