CC BY
155
Маргарита ФАБРИКАНТ
Национализм как средство воздействия на общественное мнение: случай Беларуси
Введение. Национализм как предмет исследования пользуется исключительной популярностью в социальной теории и различных направлениях эмпирических социологических исследований, а также привлекает к себе внимание политических аналитиков с 1980-х годов. Этот интерес к национализму связан с его особой и неоднозначной ролью во многих ключевых событиях последних десятилетий — от «бархатных революций» конца 1980-х гг. в Центральной Европе до этнических чисток в Югославии и Руанде, от новой волны популярности национально-культурного разнообразия до конфликтов в поликультурных сообществах на фоне миграционных процессов. В непрекращающемся шквале публикаций отражено исключительное многообразие проявлений национализма в различных частях мира и в различные исторические эпохи. Как следствие, в современных исследованиях сформировано общее впечатление о двух основных свойствах национализма — изменчивости и универсальности1. Эти свойства одновременно отрицают и дополняют друг друга. Национализм наблюдается во множестве форм — от умеренной до радикальной, сочетается в различных социально-исторических эпохах со всеми идеологиями политического спектра, обслуживает интересы различных социальных слоев и даже примыкает к различным классам социальных феноменов — от системы политических взглядов и формы государственного устройства2 до секулярной религии3 и даже формы родства4. При всем своем многообразии различные модификации национализма легко узнаваемы, поскольку говорят на одном языке, соответствующем особому видению мира — как мира наций5. Это мировосприятие стало настолько привычным, что даже глобализация, вопреки прогнозам начала 1990-х,
1 GuibernauM. The identity of nations. - Polity, 2012.
2 Tilly C. States and nationalism in Europe 1492-1992 //Theory and Society. - 1994. - T. 23. - №. 1. - C. 131-146.
3 Smith A. D. TheSacred'Dimension of Nationalism //Millennium-Journal of International Studies. - 2000. - T. 29. - №. 3. - C. 791-814.
4 Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism (New Edition). - Verso, 2006.
5 Billig M. Banal nationalism. - SAGE publications Ltd, 1995.
не только не привела к культурной унификации и перераспределению влияния в пользу новых наднациональных образований, но, напротив, вызвала националистическую реакцию, например, в виде роста популярности националистических партий в Западной Европе — одном из наиболее глобализированных регионов. Более того, как отметил в своем пленарном докладе на 41-м конгрессе Международного института социологии ректор Лондонской школы экономики К. Калхун, в обозримом будущем роль национализма в формировании глобальной повестки дня будет только возрастать. В своей монографии, опубликованной полтора десятилетия назад, тот же исследователь указал одну из основных, по его мнению, причин популярности национализма — необъяснимой иррациональной эмоциональной притягательности, которая словно составляет неотъемлемую часть человеческой природы6.
Универсальность и изменчивость национализма предположительно делают его одним из наиболее эффективных ресурсов получения массовой поддержки или, по крайней мере, мобилизации общественного мнения. Это особенно актуально в постидеологическую эпоху, когда ранее возникшие идеологии утрачивают прежний смысл, теряют прежнюю социальную базу и с трудом восполняют ее привлечением новых сторонников. Если национализм обладает универсальной эмоциональной притягательностью и при этом совместим с любой системой взглядов, то победа любой силы за влияние в обществе будет во многом зависеть от того, насколько удачно ее представители смогут разыграть националистическую карту. При обсуждении этой возможности спектр затрагиваемых вопросов обычно сводится, во-первых, к тому, каким образом следует наиболее эффективно использовать националистический ресурс, во-вторых, насколько этически оправдана игра с националистическими настроениями, особенно в их радикальной, то есть, ксенофобической вариации7. При этом неявно признается тот
6 Calhoun C. Nationalism. Buckingham. - 1997.
7 Snyder J., Ballentine K. Nationalism and the Marketplace of Ideas // International Security. - 1996. - Т. 21. - № 2. - С. 5-40.
факт, что данная тактика в любом случае гарантирует мощное массовое воздействие, пусть даже оно не всегда получится в предполагаемом направлении и с большой вероятностью может выйти из-под контроля и привести к деструктивным последствиям.
Однако, на наш взгляд, правомерна иная, более широкая постановка вопроса. Действительно ли национализм является универсальным гарантированным ресурсом для воздействия на общественное мнение? Всегда ли социальное движение, ставящее национализм во главу угла, вызывает если не массовую поддержку, то, по крайней мере, массовый интерес? В конце концов, национализм приобрел массовый характер относительно недавно — к концу XIX века, — а до этого долгое время оставался частью миропонимания элит (так, в средневековой Европе слово «нация» обозначало представителей привилегированного сословия определенного государства, а не все население1). Не исключено, что впечатление о всепроникающем характере современного национализма возникло из-за того, что предметом тематических исследований закономерно становились различные проявления национализма, в то время как случаи отсутствия и слабой выраженности этих проявлений там, где их следовало ожидать, оказывались за пределами рассмотрения. Тем не менее, изучение так называемых «негативных примеров»2 — случаев отсутствия явления в тех условиях, где обычно наблюдается его присутствие — является необходимым для понимания его причин и возможных последствий.
В данной статье предпринимается попытка детального рассмотрения одного из таких случаев отсутствия на примере постсоветской Беларуси, известной тем, что, в отличие от едва ли не всех постсоциалистических стран, именно в ней националистические идеи не получили популярности, а продвигавшие их силы потерпели поражение. В первой части статьи с опорой на результаты социологических и междисциплинарных исследований проводится анализ националистического движения в Беларуси рубежа 1980-90-х годов. Во второй части рассматриваются итоги этого движения и особенности современного белорусского национализма.
1 Миллер А. И. "Народность" и "нация" в русском языке XIX века: подготовительные наброски к истории понятий // Российская история. -2009. - №. 1. - С. 151-165.
2 Onwuegbuzie A. J., Leech N. L. Validity and qualitative research: an oxymoron? //Quality & Quantity. - 2007. - Т. 41. - №. 2 - С. 233-249.
«Белорусское национальное возрождение»: слава побежденным? В относительно немногочисленных международно признанных исследованиях современной Беларуси ее постсоветскую историю принято представлять как противоборство националистического и антинационалистического движений3. При этом неявно предполагается, что, хотя степень влияния, тактики и действующие лица белорусского национализма на протяжении двух постсоветских десятилетий менялись, его сущность каким-то образом оставалась неизменной. Однако такая общая схема не позволяет ни вскрыть причины неожиданной непопулярности националистической идеологии у населения Беларуси, ни даже принять во внимание ее недавние трансформации, которые показывают, насколько современный белорусский национализм отошел от своего хорошо изученного прообраза конца 1980-х — начала 1990-х годов.
Ключом к пониманию белорусского националистического движения позднесоветского и раннего постсоветского периода, на наш взгляд, является его самоопределение как «белорусского национального возрождения». Сама по себе идея циклического развития нации с чередованием периодов подъема и упадка достаточно типична для националистической риторики4, однако не является для нее обязательной и поэтому заслуживает детального рассмотрения. В первом приближении фигура национального возрождения не просто вызывает некие общие положительные ассоциации, но несет в себе вполне определенное видение истории. Идея возрождения делит национальную историю на три периода. Первый — хронологически и по приписываемой ему значимости — это далекое прошлое, которое предположительно достойно возрождения. Важно, что это прошлое не столько идеализируется, сколько сакрализуется, то есть объявляется подлинным, единственно и безусловно верным. Таким образом, привычная и оттого кажущаяся нейтральной идея возрождения несет в себе далеко не бесспорное представление о том, что гипотетическая сущность нации может быть реализована только в определенном формате исторического процесса. Ему противопоставляется второй период — недавнее прошлое, которое оценивается негативно, как время неподлинности, подавления национальной сущности, — иначе не потребовалось бы
3 Bekus N. Struggle Over Identity: The Official and the Alternative" Belarusianness".- Central European University Press, 2010.
4 Brubaker R. Ethnicity, race, and nationalism //Annual Review of Sociology. - 2009. - Т. 35. - С. 21-42.
возрождения. Наконец, третий период — настоящее и обозримое будущее — понимается как восстановление единственно верного порядка вещей, средством для которого объявляется возврат к прошлому. Соответственно, для того, чтобы понять содержательную сторону раннего белорусского национализма, необходимо выяснить, какие эпохи в прошлом объявлялись периодами подъема и упадка.
Из этих двух вопросов легче определить то, какой период недавнего прошлого представлялся деятелям «белорусского национального возрождения» эпохой национального упадка, чем то, более удаленное прошлое, которое предлагалось взамен в качестве эталона. Две основные протестные акции этого движения, которые стали на некоторое время ежегодными и смогли привлечь массовое внимание, были посвящены двум трагедиям — катастрофе на Чернобыльской АЭС1 и массовым расстрелам, проводившимся НКВД в конце 1930-х гг. в урочище Ку-ропаты под Минском2. Именно с публикации археологом З. Позняком результатов проведенных им раскопок в Куропатах3 началась консолидация белорусского националистического движения — по образцу аналогичных движений в прибалтийских странах и при некотором сотрудничестве с ними. То есть, ранний белорусский национализм изначально был выраженно антисоветским, что сближает его со многими другими протестными движениями того времени. Однако этот антисоветизм быстро приобрел специфические черты. Советский строй объявлялся активистами «белорусского национального возрождения» неприемлемым не потому, что признавался неэффективным, как считали сторонники экономических реформ, и не в силу приписываемой ему аморальности, как полагали диссиденты. Вместо этого конструировался образ советской власти, причем любой — как времен расстрелов в Куропатах, так и времен Чернобыльской катастрофы, — как целенаправленно антибелорусской. Так, репрессии объявлялись акцией по уничтожению белорусской национальной элиты, Чернобыльская катастрофа — «угрозой генофонду (курсив
1 Arndt M. From Nuclear to "Human Security"? Prerequisites and Motives for the German Chernobyl Commitment in Belarus/Von nuklearer Sicherheitzu Human Security? Voraussetzungen und Motive des deutschenTschernobylengagements in Belarus //Historical Social Research/ HistorischeSozialforschung. - 2010. - С. 289-308.
2 Mamul N. Fragmented collective memory and negative Belarusian identity //Ethnicity, Belonging and Biography: Ethnographical and Biographical Perspectives. - 2009. - Т. 16.- С. 145.
3 Зянон Пазьняк, Яуген Шмыгалёу. Курапаты — дарогасьмерц //
<^ÎM», 3 чэрвеня 1988.
мой — М.Ф.) белорусского народа»4. Глубинные причины этих и других катастроф в белорусской истории усматривались в предполагаемой «имперской ментальности» советского центра, которому анахронически приписывалась прямая преемственность с Российской империей и даже Московским княжеством. Таким образом, антисоветская направленность раннего белорусского национализма быстро стала неотделима от антирусской.
Зачем понадобилось такое натянутое смешение и связанное с ним конструирование достаточно примитивного образа внешнего врага? Какое отношение эта мрачная картина имеет к позитивной программе национального возрождения? Причина этой парадоксальной связи заключается в самом понимании национального развития как возрождения. Если решение актуальных проблем сводится к восстановлению универсального правильного порядка вещей, который предположительно отражает некую подлинную национальную сущность, то истоки актуального неудовлетворительного положения вещей невозможно связать с характеристиками самой нации. Соответственно, их приходится искать извне, формируя образ нации-врага независимо от того, входило ли это в первоначальные намерения националистов. Из этого следует значимый вывод: хотя национализм в различных условиях может проявляться по-разному и гибко адаптироваться к конкретным условиям и общественным запросам, на практике всегда приходится иметь дело с конкретной разновидностью национализма, которая диктует собственную, достаточно жесткую логику, порой непонятную и непредсказуемую для самих его сторонников.
Из этого закономерно вытекает следующий вопрос — о том, какая именно разновидность национализма была принята белорусскими активистами конца 1980-х — начала 1990-х и почему. Ответ на первую часть вопроса оказывается достаточно простым, если проанализировать условную положительную программу этого движения, — иными словами, то, что предлагалось возрождать. На первый взгляд, предложенный набор — национальная история и национальный язык — выглядит вполне традиционно5. Однако на практике оба пункта этой программы имели неочевидные практические последствия. Белорусская история,
4 Нарысы псторып Беларуау 2 ч. / М.П. Касцюк, У.Ф. 1саенка, ГВШтыхауинш //Мшск: Беларусь. - 1994. - С. 265-323.
5 Smith G. (ed.). Nation-building in the post-Soviet borderlands: The politics of national identities. - Cambridge University Press, 1998.
по мнению националистических активистов, нуждалась в возрождении, поскольку в ранее существовавших ее версиях объявлялось относительно позднее возникновение белорусской нации — к началу XX века. Вместо этого ставилась задача проследить непрерывное существование белорусской нации с древнейших времен, как минимум, с раннего Средневековья. В результате была создана периодизация истории Беларуси, которая включает в себя протоэтнические (средневековые княжества VIII - XII веков) и мультиэтнические (Великое княжество Литовское XII - XVI веков, Речь По-сполитая XVI - XVIII веков) государственные образования1. Для того чтобы придать этим государствам национальный характер, потребовалось не просто анахронически распространить на них современное понимание нации, но и правдоподобно обосновать их белорусскость. Эти попытки привели к продолжающейся, хотя и менее интенсивно, конфронтации с польскими, украинскими и литовскими историками, которые в тот период реализовывали аналогичные проекты для своих наций. Оспариваемая история привела к таким парадоксальным идеям белорусских националистов, как требование к России вернуть Смоленск, который на протяжении нескольких столетий входил в состав то Великого княжества Литовского, то Великого княжества Московского, и к Литве — если не вернуть Вильнюс (столицу Великого княжества Литовского), то, по крайней мере, каким-то образом признать его историческую принадлежность Беларуси. Эти требования выглядели особенно иррационально в начале 1990-х годов на фоне острейшего экономического кризиса. Тем более интересно, что выход из него белорусское националистическое движение предполагало осуществить посредством союза как раз с теми странами, с которыми и происходил передел «престижной» средневековой истории. Вторым программным положением «белорусского национального возрождения» стало решение языкового вопроса. Суть вопроса заключалась в том, что, несмотря на существование белорусского языка, значительная часть населения, особенно городского, использовало в повседневной коммуникации русский язык. Общество белорусского языка, созданное в 1989 и зарегистрированное в 1991 году, отмечало, что «русский язык по-прежнему доминирует во всех сферах политической и общественной жизни республики: в сферах науки, культуры,
1 Wilson A. Myths of national history in Belarus and Ukraine //Myths and nationhood. - 1997. - С. 182-97.
делопроизводства, обслуживания, в эпиграфике, в средствах массовой информации»2. Такая ситуация признавалась активистами «белорусского национального возрождения» неприемлемой, и для ее исправления были предложены две группы мер. Во-первых, в 1990-93 годах предпринимались попытки директивной замены белорусского языка русским в сферах, находившихся под непосредственным государственным контролем, в частности в сфере образования. Так, выдвигалось требование, чтобы уже в 1993/94 учебном году все вузовские преподаватели (включая направленных в Беларусь по распределению из других союзных республик), работающие на первых курсах, полностью перевели свои лекции и другие учебные материалы на белорусский язык. Наряду с этими и подобными приказными мерами предпринимались попытки повышения престижа белорусского языка, которые подчас принимали экзотические и достаточно рискованные формы. Так, лингвисты стремились доказать, что белорусский язык из всех индоевропейских языков ближе всего к санскриту и, более того, могли давать своим публикациям названия наподобие «Арийская основа белорусского языка»3. Однако основная часть усилий была направлена на то, чтобы доказать, что белорусский язык является самостоятельным национальным языком и существенно отличается от русского, поэтому достоин усилий по изучению и введению в повседневную практику. Для этого, в частности, предлагалось заменить ту версию белорусского языка, которая преподавалась в школах, на предположительно более аутентичную и в большей степени отличающуюся от русского языка версию, существовавшую до языковой реформы 1933 года (так называемую тарашкевицу, по имени лингвиста и переводчика Бронислава Тарашкевича). Иными словами, населению предлагалось быстрое и массовое внедрение в публичной сфере не просто языка, который ранее в ней не преобладал, но и той его версии, которая подавляющему большинству населения была незнакома. Одновременно с этим порицалась и высмеивалась разговорная смесь русского и белорусского языков (так называемая трасянка — аналог украинского суржика), распространенная, прежде всего, среди сельского и/или малообразованного населения. Это закономерно вызывало взаимное отторже-
2 Коряков Ю. Б. Языковая ситуация в Белоруссии и типология языковых ситуаций //Дисс.... к. ф. н. М. - 2002.
3 Суд^к Сташслау, Арыйская аснова беларускай мовы// Роднае слова. - 1995. - 11(95).
ние этой части целевой аудитории и активистов «белорусского национального возрождения». Таким образом, меры, направленные на распространение белорусского языка посредством повышения его престижа, парадоксальным образом привели к его экзотизации, из-за чего белорусский язык представал чуждым и незнакомым для значительной части населения.
Белорусский национализм после 1990-х: итоги и изменения. Итоги кампании белорусского национализма принято оценивать как поражение, чему есть существенные основания. Так, уже в 1995 году на референдуме, в котором приняли участие 64,8% населения, 83,3% проголосовавших высказались за придание русскому языку статуса второго государственного на равных правах с белорусским, что для активистов «национального возрождения» было совершенно неприемлемо. (Такой же процент голосов с точностью до десятых долей был отдан в поддержку экономической интеграции Беларуси с Россией). Историческая часть националистической программы привела к тому же результату, что и языковая: подавляющее большинство (75,1%) высказалось в пользу замены введенных в 1991 году государственных символов, обозначавших историческую преемственность с Великим княжеством Литовским, на новые, которые представляли собой несколько адаптированные флаг и герб БССР1.
Разумеется, неспособность раннего белорусского национализма склонить общественное мнение в свою пользу не означает, что движение за «национальное возрождение» не возымело вообще никакого влияния. Так, по данным опроса, проведенного Институтом социологии Национальной академии наук Республики Беларусь2, хотя наиболее значимым событием белорусской истории представляется Великая Отечественная война, истоки белорусской государственности большинство опрошенных связывают не с БССР, а с теми ранними протонациональным государственными образованиями, которые были столь значимы для историков «национального возрождения». Ситуация с белорусским языком также неоднозначная: согласно данным переписи населения
1 Сообщение Центральной комиссии Республики Беларусь по выборам и проведению республиканских референдумов. Об итогах голосования на республиканском референдуме 14 мая 1995 года. ЬйрУМеЬ.агсЬте. org/web/20110720220048/http://www.rec.gov.by/refer/ref1995resdoc.html
2 Ластовский А. Специфика исторической памяти в Беларуси: между советским прошлым и национальной перспективой // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. - 2009. - № 4. - С. 88 -99
2009 года, примерно 53% населения Беларуси (в переписи 1999 года этот показатель составил почти 74%) считают белорусский своим родным языком, однако только 23% (в 1999 году — 37%) указали, что обычно разговаривают на нем дома3,4. Эти данные вместе с результатами качественных исследований5 позволяют сделать вывод о том, что белорусский язык в современной Беларуси в отличие от русского не является языком повседневной коммуникации, но играет устойчивую и неоднозначную символическую роль, связываясь в сознании населения отчасти с национальной идентичностью и отчасти, особенно в дореформенной версии, — с национализмом. Тем самым подтверждается выявленное нами противоречие языковой программы раннего белорусского национализма: завоевание белорусским языком престижного статуса исторического наследия и символа белорусской национальной идентичности не поспособствовало, а, напротив, в определенной мере воспрепятствовало его внедрению в практику повседневного общения.Таким образом, программа «национального возрождения» конца 1980-х — начала 1990-х годов была реализована лишь в небольшой и менее значимой части, а основные идеи большинством населения были отвергнуты. Оценка этих результатов зависит от изначально занимаемых позиций. Для тех, кто в целом разделяет программу «белорусского национального возрождения», ее неспособность склонить общественное мнение в свою пользу представляется историческим поражением белорусской нации, а ее несоответствие националистическому эталону является свидетельством неполноценности, незавершенности или даже неподлинности. Однако для тех, кто занимает по отношению к программе «белорусского национального возрождения» более отстраненную и рефлексивную позицию, эти же результаты представляются поражением не белорусской нации, но белорусского национализма, или определенной его версии, или даже определенной стратегии ее реализации. В связи с этим возникает вопрос, можно ли было выбрать иную версии или иную форму ее продвижения?
3 Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Перепись населения 1999 г. (основные итоги). http://belstat.gov.by/homep/ru/ perepic/main.php
4 Национальный статистический комитет Республики Беларусь. Перепись населения - 2009. http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/2009/ main_new.php
5 Brown N. A. Status language planning in Belarus: An examination of written discourse in public spaces //Language policy. - 2007. - Т. 6. -№. 2. - С.281-301.
Националистическая программа, основанная на возрождении культурного наследия — прежде всего языка и истории, — представляется самоочевидной и безальтернативной, однако в современных исследованиях предстает лишь как один, но далеко не единственный из видов национализма. Такой национализм известен под названием этнического или этнолингви-стического1. Для этнического национализма характерна, прежде всего, вера в возникновение нации в древнейшие, доисторические (при-мордиальные) времена и преемственность современных наций с различными архаическими формами этничности. Соответственно задача каждой нации видится в сохранении и упрочении своего этнического фундамента — языка, обычаев, ритуалов, костюма, музыки и т.п. — и поддержании представлений об их актуальности вследствие исторической непрерывности. В этом смысле этнический национализм можно понимать как одну из форм традиционализма. Альтернативный вид — гражданский национализм — предлагает считать ядром национальной идентичности не лингвокультурное историческое наследие, а современную национальную государственность, территорию и суверенитет. В частности, в рамках гражданского национализма для признания индивидуальной национальной идентичности ни использование национального языка, ни знание национальной истории, ни соблюдение этнонациональ-ных обычаев, ни, тем более, происхождение не играют решающей роли: необходимыми условиями является лояльность национальному государству, прежде всего, соблюдение его законов. Считается, что гражданский национализм появился в тех нациях, которые в XIX веке — в эпоху появления национализма и наций — имели собственную государственность, то есть, прежде всего, в США и странах Западной Европы, а этнический — в тех, которые либо были раздроблены на множество государственных образований, как Германия, либо находились в составе донациональных империй, как большая часть Центральной и Восточной Европы. Именно поэтому более ранние названия этнического и гражданского национализмов — восточный и западный2. Наиболее признанная теория центрально- и восточноевропейского национализма исходит из неявного предположения, что в данной части Европы могла раз-
1 Smith A. D. National identity.- University of Nevada Press, 1991.
2 Kohn H. The Idea of Nationalism: A Study in Its Origins and Backs-ground. - Collier Books, 1969.
виться только его этническая разновидность3. Однако ситуация в конце XX века существенно отличалась от реалий предшествующего столетия. Поэтому не исключено, что если не от всех, то хотя бы от некоторых центрально- и восточноевропейских стран можно было ожидать развития не этнического, а гражданского национализма.
Справедлива ли эта гипотеза для Беларуси? Действительно, для недавно возникшего независимого государства первоочередной задачей является не возрождение культурного наследия прошлого, а легитимизация существующего государственного образования в настоящем. Согласно результатам ряда количественных и качественных исследований4-5-6, для молодого поколения белорусов гражданская принадлежность и ее атрибуты (паспорт, государственные символы) оказываются более значимыми, чем этничность. В одном из наиболее интересных исследований белорусского национализма последних лет на этом основании предлагается вывод, что белорусскую нацию следует считать не несостоявшейся или незавершенной нацией этнического типа, а «формирующейся гражданской нацией»7. На наш взгляд, эта позиция в большей степени соответствует фактам, чем этнонационалистическая, однако представляется справедливой лишь отчасти. Национальная идентичность гражданского типа не тождественна гражданской идентичности и не сводится к признанию роли гражданской принадлежности. Стержнем гражданской национальной идентичности является общая цель, требующая коллективной мобилизации и координации усилий. Нация гражданского типа предполагает обращенный в будущее проект нового, более совершенного общественного устройства и объединяет сторонников этого идеала и его принципиальной осуществимости. Именно этим гражданская нация отличается от этнической. Последняя обращена не в буду-
3 Hroch M. Social preconditions of national revival in Europe: a comparative analysis of the social composition of patriotic groups among the smaller European nations. - Columbia University Press, 1985.
4 НауменкоЛ.И., Водолажская ТВ. Этническая и гражданская принадлежность в восприятии населения современной Беларуси. - Беларус-ская наука, 2006.
5 Титаренко Л. Г. Национальная идентичность и социокультурные ценности населения в современном белорусском обществе. - РИВШ, 2006.
6 Fabrykant M. Understanding of Globalization in Narratives of National Identity: the Case of Belarus // Societal And Political Psychology International Review. - 2010. - № 2. - P.55 - 63.
7 Buhr R. L, Shadurski V., Hoffman S. Belarus: an emerging civic nation? //Nationalities Papers. - 2011. - Т. 39. - № 3. - С. 425-440.
щее, а в прошлое, апеллирует к традиционным ценностям, которые затрагивают не столько общественную, сколько частную сферу, и возлагает основную часть ответственности за поддержание традиций не столько на коллективные, сколько на индивидуальные усилия.
В свете наличия такого выбора возникает два вопроса. Во-первых, почему активистами белорусского национализма конца 1980-х — начала 1990-х годов был выбран именно этнический национализм? Во-вторых, был ли после провала этой попытки извлечен урок и если да, то в чем он заключается — в переходе к гражданскому национализму или в чем-либо ином?
На первый вопрос были предложены три различных ответа — философский, исторический и социологический. Первая версия представляет собой взгляд изнутри и была предложена философами, которые не только разделяют основные идеи этнического национализма, но и сами участвовали в движении «белорусского национального возрождения», хотя предположительно занимают по отношению к нему более сложную и рефлексивную позицию, чем другие участники1. Эта версия объясняет этническую природу белорусского национализма глубинной сущностью белорусской нации. Национальная сущность видится данным авторам в дефицитарности разной степени сложности — от долгого отсутствия собственной государственности, из-за чего белорусская национальная идея существовала преимущественно в художественной литературе (отсюда роль национального языка), до отсутствия героев, что одновременно позволяет и требует их изобретения (отсюда роль национальной истории). Эти объяснения объединяет неявное представление о существовании пред-заданной неизменной природы каждой нации, а также некоторого универсального идеала нации, которому необходимо соответствовать. Оба этих положения являются далеко не бесспорными и большинством современных исследователей не разделяются.
Второе, историческое, объяснение было предложено одним из наиболее авторитетных исследователей национализма Р. Брубейкером применительно не конкретно к Беларуси, но ко всем постсоветским странам2. По мнению Р. Брубейкера, советская национальная поли-
1 PershaiA. Localness and Mobility in Belarusian Nationalism: The Tactic of Tuteishasc* //Nationalities Papers. - 2008. - T. 36. - № 1. - C. 85-103.
2 BrubakerR. Nationalism refrained: Nationhood and the national question in the new Europe. - Cambridge: Cambridge University Press, 1996. -
T. 30.
тика, основанная на декларируемой идеологии интернационализма, во многом действительно сводилась к борьбе с национализмом, который мыслился исключительно как этнический. Других видов национализма просто не предполагалось, причем не только идеологами интернационализма, но всеми, кто находился в советском информационном пространстве. Эта версия представляется достаточной для объяснения того, почему этнический национализм был принят активистами «белорусского национального возрождения» изначально. Однако обращения к советскому идеологическому наследию недостаточно для того, чтобы объяснить, почему белорусские националисты продолжали придерживаться этой программы уже после того, как стало ясно, что этнический национализм вызывает в Беларуси, в отличие от ряда других постсоветских стран, явное отторжение. Это представляется тем более неясным, что к тому времени уже стала доступна обширная западная литература о гражданском национализме.
Наиболее точным является третье и, на первый взгляд, наиболее простое социологическое объяснение, предложенное А. Савченко3. Оно заключается в том, что активистами «белорусского национального возрождения» были почти исключительно представители академической (преимущественно гуманитарной) и творческой (преимущественно литературной) элиты. Программа «национального возрождения» привлекала их, во-первых, возможностью открыто, не опасаясь цензуры, воплощать и популяризировать свои замыслы, во-вторых, из-за того, что творения национальной культуры независимого государства, а не одной из союзных республик, будут пользоваться большим престижем как во внутринациональном, так и в мировом масштабе. Первые прообразы националистического движения возникли не в виде диссидентских кружков, которых в БССР фактически не было, а в виде культурно-просветительских сообществ. К концу 1980-х такие сообщества возникли во многих белорусских городах и первоначально занимались проведением фольклорных мероприятий, литературных чтений, театральных постановок, выставок и т.п., то есть были аполитичны по крайней мере внешне. Лишь впоследствии представители этих сообществ объединились и стали выдвигать политические требования, которые, как отмечалось выше, имели преимущественно антисоветскую направленность и не смогли сформировать-
3 SavchenkoA. Belarus: a perpetual borderland. - Brill, 2009. - Т. 2.
ся в положительную программу действий. Как отмечает А. Савченко, деятели «белорусского национального возрождения» не имели управленческого опыта и, соответственно, не могли обладать так называемым менеджерским мышлением, которое позволило бы им разработать и реализовать целенаправленную стратегию воздействия на общественное мнение вместо того, что выглядело как спонтанное высказывание своих убеждений. Более того, если принять, что цель «национального возрождения» виделась ее инициаторам в свободе творчества, а не, допустим, в проведении самостоятельной экономической политики, то необходимость приспосабливаться к общественному мнению неизбежно должна была представляться несовместимой с поставленной целью. Следовательно, наиболее сжатое и непосредственное объяснение того, почему белорусский национализм долгое время оставался этническим, несмотря на очевидное отсутствие массовой поддержки этой программы, заключается не в метафизической сущности самой белорусской нации, а в социальном статусе белорусских националистов и, в определенной мере, в связанных с ним социально-психологических особенностях. Говоря языком классической социологии, белорусские националисты стремились изменить свою социальную роль, которая была продиктована их статусом, но не сам статус, и поэтому не нуждались в идее нового, предположительно более совершенного общественного устройства, которая является основой гражданского типа национализма.
Второй вопрос — какие уроки активисты «белорусского национального возрождения» смогли извлечь из своего поражения и, в более общем плане, чем современный белорусский национализм отличается от своего предшественника рубежа 1980-х и 1990-х — продолжает оставаться открытым. Новые формы белорусского национализма почти не представлены в современных исследованиях: во многих работах, ссылки на которые были даны выше, весь постсоветский белорусский национализм сводится к его ранней версии, подробно рассмотренной выше. Тем не менее, в последние годы у белорусского националистического движения появились новые черты, которые, наш взгляд, можно разделить на две основные группы.
Во-первых, как справедливо отмечается в одной из наиболее новых публикаций по теме белорусской национальной идентичности, в последнее время в белорусском национализме произошел достаточно выраженный сдвиг в
сторону традиционализма в его негативной версии — гомофобии, ксенофобии, мигрантофо-бии и антилиберализме. Эти особенности были не характерны для «белорусского национального возрождения», в рамках которого Великое княжество Литовское и прославлялось как эталон толерантности, предположительно основной национальной черты белорусов, а участники национально-освободительных восстаний XIX века — как борцы «за нашу и вашу свободу». Новый традиционализм обусловлен, на наш взгляд, не столько внутрибелорусскими особенностями, сколько общей повесткой дня в регионе и мире. Об этом свидетельствует также обращение современного белорусского национализма к геополитике, прежде всего, в форме популяризации неоевразийства1. Этот способ мышления был также нехарактерен для конца 1980-х — начала 1990-х, когда сущность белорусской нации искалась в автономном национальном прошлом, а не в ее актуальном положении в конфигурациях глобального масштаба.
Эта новая особенность современного белорусского национализма может быть отчасти вызвана другой его характеристикой — осознанным вниманием к стратегии и тактике воздействия на общественное мнение для популяризации своих взглядов и привлечения новых сторонников. Об этом, например, свидетельствует своеобразный публицистический сборник с явно провокационным названием «Беларусь превыше всего». Содержание сборника в значительно степени соответствует его названию (например, фольк-музыкант, ставший в Брюсселе жертвой кражи, объясняет это событие наличием в данном городе большого числа инокультурных мигрантов), но не сводится к нему. Так, авторы книги настаивают на том, что националистическая пропаганда должна осуществляться именно на русском языке, который, в отличие от белорусского, оценивается как понятный для всех белорусов. Это явление русскоязычного белорусского национализма является столь же новым, как и представляемые работы его историков-любителей (в рамках «белорусского национального возрождения» авторами исторических трудов и даже части исторической художественной литературы были по преимуществу профессионалы). Вместе с тем, несмотря на осознание необходимости продуманного плана работы с общественным мне-
1 Buhr R.L., Fabrykant M, Hoffman S. Youth and Identity in the PostSoviet Sphere: A Comparison of Lithuania and Belarus. A paper presented at the 2012 Annual World Convention of the Association for the Study of Nationalities. Columbia University, New York, 19-21 April 2.
нием, современный белорусский национализм, как справедливо отмечает Т. Фильвок1, остается элитистским в том смысле, что посвящен абстрактным вопросам и не обращен к решению актуальных повседневных проблем населения. Еще одной общей характеристикой ранней и современной версий белорусского национализма является его принадлежность к этническому типу. Таким образом, современный белорусский национализм не демонстрирует попыток отреагировать на выявленный исследователями запрос на гражданский национализм, особенно со стороны поколения родившихся в независимой Беларуси. Поражение «белорусского национального возрождения» было проинтерпретировано не как неуспех этнического типа национализма, а как свидетельство неэффективности выбранной стратегии его пропаганды, точнее, ее отсутствия. В предлагаемой современными белорусскими националистами программе воздействия на общественное мнение основная ставка, по-видимому, делается на неотрадиционализм и ксенофобию, что может отражать не только тактические соображения, но и искренние убеждения активистов. К каким последствиям приведет движение нового белорусского национализма, покажет время...
Выводы. Пример современного белорусского национализма представляет собой, прежде всего, убедительное свидетельство того, что, вопреки распространенным представлениям националистическая идеология не об-
ладает универсальной притягательностью и не является безотказным средством воздействия на общественное мнение. Как и любая другая система идей, национализм получает массовую поддержку в том случае, если существует общественный запрос, пусть даже неартику-лированный, на предлагаемые националистами решения актуальных проблем. Кроме того, для национализма, как и для других идеологий, является очевидным — эти решения должны быть преподнесены населению не спонтанно, а следуя продуманной стратегии. Наряду с глубоким пониманием общества работа с националистическими идеями требует не менее глубокого осознания особенностей самого национализма в различных его видах. Как показал проанализированный нами пример движения «белорусского национального возрождения», национализм обладает собственной внутренней логикой, подчас довольно жесткой. Непонимание противоречий, которые могут быть изначально заложены в различных версиях национализма, приводит к непредвиденному сужению пространства для маневра и вынужденным неэффективным поступкам независимо от индивидуально-психологических особенностей активистов и их первоначальных намерений. Рассмотренный пример показывает, что оперирование националистическими идеологема-ми, не основанное на специальном экспертном знании, может представлять опасность не только для общества в целом, как принято считать, но и для самих националистов.
1 Villwock T. Belarus und die Krise //Sebastian Friedrich / Patrick Schreiner (Hg.): Nation - Ausgrenzung - Krise. Kritische Perspektiven auf Europa edition assemblage. - S. 94-105.
