CC BY
79
УДК 327+ 323.1
Н. В. Полякова
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ВИЛЕНСКИй ВОПРОС: ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
В статье рассматривается этнополитический контекст виленского вопроса, под которым исторически подразумевается комплекс противоречий в международных отношениях, связанный с проблемой государственной принадлежности Виленского края, т. е. территории бывшей Виленской, а также части Витебской и Гродненской губерний Российской империи, сгруппированной вокруг города Вильно как культурного и политико-административного центра данного региона. Первая мировая война послужила катализатором развертывания этого международного конфликта с его серьезной этнополитической составляющей, затронув интересы и польского, и литовского, и белорусского национальных движений в условиях краха империй. Делается вывод о том, что виленский вопрос сохраняет не только историческое, но и этнополитическое значение в контексте современных процессов, проходящих в восточноевропейском геополитическом пространстве.
Ключевые слова: Первая мировая война, виленский вопрос, международный конфликт, этнополитические процессы, национализм, национальная идентичность.
Первая мировая война (1914-1918 гг.), в которой приняли участие с обеих воюющих сторон более 30 государств, стала важнейшим историческим событием не только XX в., но и мировой истории в целом. Она кардинально изменила мир и подвела определенную черту под модернистским этапом развития европейской цивилизации, обозначив необходимость пересмотра основных параметров и перспектив ее эволюции: «Человечество никогда еще не было в таком положении. Не достигнув значительно более высокого уровня добродетели и не пользуясь значительно более мудрым руководством, люди впервые получили в руки такие орудия, при помощи которых они без промаха могут уничтожить все человечество. Таково достижение всей их славной истории, всех славных трудов предшествовавших поколений» (Черчилль, 1932, с. 312). По своим материально-техническим, социально-политическим и духовным последствиям Первая мировая война, воспринимаемая современниками как подлинная цивилизационная катастрофа, определила историческое лицо и обозначила основные проблемы наступившего XX в. «Современный мир, — писал в конце 1915 г. русский философ Л. М. Лопатин, — переживает огромную историческую катастрофу, настолько ужасную, настолько кровавую, настолько чреватую самыми неожиданными перспективами, что перед ней немеет мысль и кружится голова... В свирепствующей теперь небывалой исторической буре не только реками льется кровь, не только крушатся государства. не только гибнут и восстают народы, — происходит и нечто другое. Крушатся старые идеалы, блекнут прежние надежды и настойчивые ожидания» (Лопатин, 1916, с. 2-3). Важнейшим результатом этой войны стали череда революций и распад четырех империй — Германской, Российской, Австро-Венгерской и Османской, что заложило условия для разверты-
© Н. В. Полякова, 2014
вания бурных этнополитических процессов и кризисов, в том числе в Восточной Европе.
Одним из таких масштабных этнополитических процессов, набравших силу в ходе событий Первой мировой войны, явился международный конфликт вокруг так называемого виленского вопроса. Концепт «виленский вопрос», или «виленская проблема», используется в современной историографии для обозначения комплекса противоречий в международных отношениях, которые связаны с проблемой государственной принадлежности Виленского края. Исторически под Виленским краем принято понимать территорию бывшей Виленской губернии, а также часть Витебской и Гродненской губерний Российской империи, сгруппированную вокруг города Вильно как культурного и политико-административного центра данного региона. Несмотря на то что хронологические рамки виленской проблемы обычно обозначают от 1917 до 1939 г. (в некоторых источниках — до 1945 г.), собственно польско-литовский спор о принадлежности Вильно начался намного раньше, еще во второй половине XIX — начале ХХ в. И именно Первая мировая война послужила катализатором развертывания этого международного конфликта с его серьезной этнополитической составляющей.
Уже в 1811 г. население Вильно составляло около 56 тыс. жителей: он был третьим по величине городом (после Петербурга и Москвы) в Российской империи (Уепс!оуа, 2001, е. 37). Кроме того, исторически этот город с прилегающими к нему территориями всегда был центром пересечения многообразных культурных (этнических, религиозных, языковых) и государственно-политических сил. Сосуществование в Вильно (Вильнюсе) на протяжении веков нескольких культур (польской, литовской, еврейской, белорусской, русской) сделало этот город своеобразным культурным феноменом, привлекавшим внимание не только ученых, но и писателей и поэтов. «Городом пересекающихся этнических групп» назвал его литовский поэт и ученый Томас Венцлова (Милош, Венцлова, 1981, с. 97). Ситуация многоплановости нашла отражение и в самих многообразных названиях города, который даже посредством множественности своих имен как бы ускользал от создания единой идентификации: Вильно (по-польски), Вильня (по-белорусски), Вильна (по-русски), Вильнэ (на идише) и Вильнюс (по-литовски). Его культурное разнообразие уходит корнями в яркое историческое прошлое — к истории Великого княжества Литовского, столицей которого он был. Согласно историческим источникам в 1323 г. литовский князь Гедимин заложил в этом месте политический, военный и экономический центр нового государственного образования (Топоров, 1980, с. 12). Княжество, сложившееся как государственно-политическое образование в XIII в., включало в себя в разное время различные части литовских, белорусских, русских территорий, причем очертания его постоянно менялись. В результате заключения Люблинской унии 1569 г. оно объединилось с польскими территориями, составив многонациональное федеративное государство. О характере Виленского края польский поэт и Нобелевский лауреат Чеслав Милош писал так: «...то ли Польша, то ли не Польша, Литва, а может, и не Литва, то ли провинция, то ли столица, хотя прежде всего провинция» (Милош, Венцлова, 1981, с. 62).
Подобная уникальность данного феномена, исторически обусловленная множеством как культурных, так и политических факторов, создавала в этом пространстве «известную независимость и даже некоторую обоснованность разных точек зрения в связи с одной и той же исторической реальностью» (Топоров, 1980, с. 10). На определенном историческом этапе сам Виленский край с центром в городе Вильно стал рассматриваться в качестве одного из таких объектов, в котором выразили свою заинтересованность различные этнополи-тические силы. И поляки, и литовцы, и белорусы рассматривали эту территорию в целом и город в частности как жизненно значимые для себя не только в культурном, но и в политическом плане, по-разному интерпретируя исторические основания своих претензий на Виленский край. Первая мировая война выявила и довела до практического разрешения все те противоречия, которые накапливались здесь в предшествующие десятилетия между различными националистическими проектами.
Так, значительная сложность для литовских претензий на эти территории заключалась в том, что в Вильно более 50 % населения к началу XX в. составляли поляки, слегка превосходившие по своей численности евреев, а сами литовцы — всего только около 2 % (Снайдер, 2013, с. 54). Представители литовского национального возрождения еще в конце XIX — начале XX в. заявляли, что население Виленской и Гродненской губерний на самом деле составляют этнические литовцы, которые ранее подверглись «полонизации» или «белорусизации». На этом основании уже в ходе революционных событий 1905 г. литовские национальные деятели начинают постепенно выдвигать свои претензии на данные территории, а также стремятся нагнетать в обществе антипольские настроения, поскольку видели в тот период в освобождении от польского культурного и политического влияния свою главную задачу: «Национальное самосознание в Литве развилось достаточно поздно, с большим трудом и именно в оппозиции к Польше» (Милош, Венцлова, 1981, с. 86). Город Вильна, основанный в свое время литовским князем Гедимином, рассматривается в качестве центра будущего культурного и политического объединения Литвы. Важно отметить, что, хотя основой национального литовского проекта в целом был избран этнографический и языковой контекст, для обоснования своих претензий на Вильно литовские националисты использовали исторические аргументы — обращение к эпохе и традициям Великого княжества Литовского, но при несомненно негативном отношении к Люблинской унии 1564 г. как точке отсчета потери литовцами своей независимости.
Польский подход к виленской проблеме включал в себя два разнородных проекта, которые активно противостояли друг другу. Первый из них — федералистский — развивался прежде всего на собственно региональном уровне и апеллировал не только к наследию Великого княжества Литовского, но и к Люблинской унии как историческому прообразу федеративной модели сосуществования литовских и польских территорий. Его идеологи (например, Юзеф Пил-судский), которых принято называть «местными» (кгауомсу), были выходцами из Виленского края и сформировали собственный вариант польской идентичности. «Крайовцы» основывали свой проект на идее политической польской нации
и расходились в видении статуса Виленского края с представителями классического польского национализма. Второй польский проект — националистический — формировался вне территорий Виленского края, в условиях «коронной» Польши и никоим образом не был связан с исторической традицией Великого княжества. Его идеологи, такие как польский национал-демократ Р. Дмовский, посредством апелляции к двум фактором — языку и религии (католицизм) — представляли иной модерный вариант польской идентичности. Он был основан на этническом понимании польской нации, в рамках которого речь могла идти только о полном культурном и политическом поглощении Виленского края.
Особняком стоят в этом контексте белорусские претензии на Вильно: представители белорусского национального движения, активно действовавшие в Ви-ленском крае, также апеллировали к наследию Великого княжества Литовского и рассматривали Вильню как будущую столицу (К1ре! V., К1ре! I., 1988, с. 32-36). Вместе с тем они не ставили под сомнение ценность исторического наследия Речи Посполитой, что резко отличало их от идеологов литовского национального движения. Таким образом, белорусские деятели, высказываясь за возрождение польско-литовского сообщества, принимали модель традиционного федерализма, что не противоречило, на их взгляд, идее национального возрождения, поскольку Великое княжество Литовское интерпретировалось в традиции белорусского национального движения как политическое и культурное наследие старобелорусской народности. Несмотря на то что белорусы по своей численности преобладали по отношению к литовцам в Вильне и составляли в самой Вилен-ской губернии более половины населения, белорусский национальный проект оказался менее активным в виленском вопросе, поскольку вынужден был конкурировать, с одной стороны, с имперской идеей «западнорусизма» (Заблоцкая, 2012, с. 158-159), а с другой — с более пассионарными модерными проектами литовского и польского национальнализма.
Основные события вокруг Вильно и прилегающих территорий впоследствии стремительно стали разворачиваться на фоне сражений Первой мировой войны, приведшей к развалу Российской империи, росту националистических движений и созданию новых государственных образований: Советской России, Польши, Литовской демократической республики и Белорусской народной республики (БНР). 11 сентября 1917 г., в условиях немецкой оккупации, опираясь на поддержку германской армии, Литовский национальный совет (Тариба) провозгласил в Вильнюсе независимость. Литовская государственность воссоздавалась под германским протекторатом и в «этнографических границах», куда должен был войти в перспективе и весь Виленский край. По советско-литовскому договору от 12 июля 1920 г. Вильно с прилегающей областью был включен в состав Литвы, что на конференции союзников в Спа в июле 1920 г. признало Польское правительство и даже подтвердило польско-литовским договором от 7 октября 1920 г. Но уже 9 октября 1920 г. польские войска под командованием генерала Люциана Желиговского, предприняв неожиданный марш-бросок, захватили Вильно, при этом Польское правительство заявило, что Желиговский действовал «самочинно» (так называемый бунт польской Литовско-белорусской дивизии). Далее последовали события, которые призваны были легитимизиро-
вать польскую аннексию Виленского края: было провозглашено государство Срединная Литва (Шмэ Srodkowa), просуществовавшее до марта 1922 г., когда оно окончательно влилось в состав Польского государства. Создание Срединной Литвы предусматривало перекройку административно-этнических границ в этой части Европы: включение в состав Второго Польского государства белорусских земель (части Гродненской и Витебской областей современной Белоруссии), а также части литовской территории, остававшейся за пределами Срединной Литвы.
После 1922 г. в литовской государственной идеологии сформировался «виленский миф», согласно которому Польша, выступив как агрессор, нарушающий международные обязательства, оккупировала Виленский край с целью ликвидации в дальнейшем Литовского государства. Польшу обвиняли в нарушении Сувалковского договора, который признавал Вильно за Литвой, а выборы в виленский сейм 1922 г. характеризовали как «сфальсифицированный плебисцит», опровергая тезис о стремлении большинства населения Вилен-ского края присоединиться к Польше. Утверждалось, что, поскольку поляки составляют в Виленском крае незначительное меньшинство, польское правление на Виленщине осуществляется с помощью репрессий и дальнейшего ополячивания литовцев. В Каунасе началась антипольская кампания «Боже, возврати нам Вильнюс!»: в каждой семье висела листовка с литографией «Башни Геди-минаса» и соответствующей подписью под картинкой, а на центральной аллее города Каунаса, на крыше гостиницы и ресторана «Метрополь», была сооружена деревянная модель этой башни, чтобы постоянно напоминать жителям и гостям временной литовской столицы о «неустанных чаяниях литовской нации». В свою очередь, польские идеологи и историки, доказывая необоснованность литовских претензий, стремились в первую очередь показать правомерность включения Виленского края в состав Польши. Они утверждали, что население Виленского края выступало в ходе проведения плебисцита за вхождение в состав Польши, а сами литовские претензии не были оправданы ни историческими, ни этнографическими аргументами, а, скорее, инспирированы извне, с опорой на поддержку Германии и СССР. В своей борьбе за Виленский край литовцы разыгрывали и белорусскую карту, хотя деятели БНР изначально имели намерение строить союз с Литвой на равноправных основах и не желали отказаться в ее пользу от спорных территорий (проект «Конфедерации ВКЛ», т. е. нового Великого княжества Литовского). Проблема участия белорусских национальных деятелей в событиях, связанных с «мятежом Желиговского», образованием Срединной Литвы, выборами в виленский сейм, а также сотрудничества литовского правительства и деятелей БНР по организации повстанческого движения в польском Виленском крае — вот те аспекты белорусского следа в виленском вопросе, в котором белорусы оказались одновременно и заинтересованной, и потерпевшей стороной.
Таким образом, по результатам Первой мировой войны борьба вокруг ви-ленской проблемы завершилась польской аннексией этой территории, которая так и не была признана Литвой до 1939 г., когда Вильно был возвращен Литве в результате так называемого польского похода Красной армии (договор меж_ 133
ПОЛИТЭКС 2014. Том 10. № 2
ду СССР и Литвой от 10 октября 1939 г). «История показала правоту польских и литовских националистов, считавших, что Вильно/Вильнюс будет аннексирован национальным государством, а польские националисты правильно угадали ответ на вопрос, каким именно государством оно будет аннексировано. Торжество их идей о желаемом государстве и о желаемых границах доказало преимущество модерного национализма в эпоху краха империй», — очень точно отмечает в своей монографии профессор Йельского университета, один из ведущих американских специалистов по истории Восточной Европы Тимоти Снайдер (Снайдер, 2013, с. 63). Спустя столетие после окончания Первой мировой войны, в итоге которой различными политическими силами была разыграна в том числе и «виленская карта», эта проблема сохраняет не только историческое, но и этнополитическое значение в контексте современных процессов, проходящих в восточно-европейском геополитическом пространстве. Для современных польских националистов и апологетов идеи «великой Польши» виленский вопрос остается серьезным козырем в деле привлечения новых сторонников и оформления собственной политико-идеологической идентичности: ностальгический культ Срединной Литвы как одного из элементов «великих кресов», оставшихся за пределами современной Польши, по-прежнему остается темой политических и общественных дискуссий. В условиях строительства общеевропейского пространства и партнерства с НАТО для официального польского политического истеблишмента этот исторический проект предстает не только как периодически возникающая национально-пропагандистская проблема, но и как один из амбивалентных аспектов выстраивания отношений с современной Литвой, где в настоящий момент (прежде всего, в самом Вильнюсе) существует крупная польская община, активно представленная в литовском политическом пространстве. В Белоруссии также существуют националистические силы, готовые разыгрывать «виленскую карту» для организации своего участия в современном политико-идеологическом пространстве. Все эти силы, периодически активизируясь и вступая в различные коалиции, способны в зависимости от контекста становиться либо дополнительными инструментами, либо, напротив, серьезными препятствиями на пути тех разновекторных интеграционных процессов, которые мы наблюдаем сегодня на восточноевропейском геополитическом пространстве.
Литература
Заблоцкая М. В. Идеи «западноруссизма» в политической и культурно-национальной жизни Беларуси в конце XIX — начале XX века // Русский Сборник: исследования по истории России / ред.-сост. О. Р. Айрапетов, М. Йованович, М. А. Колеров, Б. Меннинг, П. Чейсти. Т. XII. М.: Издательский дом «Регнум», 2012. C. 157-177 (Zablotskaya M. V. Ideas of «Zapadnorussizm» in the Political and Ethno-Cultural Life of Belarus in the End of XIX — Beginning of XX Century // Russian Collection: Studies on the History of Russia / ed.-comp. O. R. Hayrapetov, M. Jovanovic, M. A. Kolerov, B. Manning, P. Chaisty. Vol. XII. Moscow: Publishing house «REGNUM», 2012. P. 157-177).
Лопатин Л. М. Современное значение философских идей кн. С. Н. Трубецкого // Вопросы философии и психологии. Кн. 131(1). М., 1916. С. 1-39 (Lopatin L. M. The Current Value of the Philosophical Ideas of Pr. S. N. Trubetskoy // Questions of Philosophy and Psychology. T. 131 (1). Moscow, 1916. P. 1-39).
Милош Ч., Венцлова Т. Вильнюс как форма духовной жизни / пер. с польск. А. Израиле-вич // Синтаксис (Париж). 1981. № 9. С. 57-100 (Miliosz Cz., Venclova T. Vilnius as a Form of Spiritual Life // Syntax (Paris). 1981. N 9. P. 57-100).
Снайдер Т. Реконструкция наций / пер. с англ. М.; Вроцлав: Летний сад, Коллегия Восточной Европы им. Яна Новака-Узераньского во Вроцлаве, 2013. 412 с. (Snyder T. Reconstruction of Nations / transl. from Engl. Moscow; Wroclaw, 2013. 412 p.).
Топоров В. Н. Vilnius, Wilno, Вильна: город и миф // Балто-славянские этнолингвистические контакты / отв. ред. Т. М. Судник. М.: Наука, 1980. С. 3-71 (Toporov V.N. Vilnius, Wilno, Vilna: the City and the Myth // Baltic-Slavic Ethnolinguistic Contacts / ed. by T. M. Sudnik. M.: Nauka, 1980. P. 3-71).
Черчиль В. Мировой кризис / пер. с англ.; с предисл. И. Минца. М.; Л.: Государственное военное издательство, 1932. 328 с. (Churchill W. World Crisis / transl. from Engl., frwd. I. Mints. M.; L.: State military publishing house, 1932. 328 p.).
Kipel V., Kipel Z. Byelorussian Statehood: Reader and Bibliography. New York: Byelorussian Institute of Arts and Sciences, 1988. 398 p.
Venclova Т. Wilno. Przewodnik Vilnius: R. Paknio leidykla, 2001. 216 s.
ПОЛИТЭКС. 2014. Том 10. № 2
