CC BY
31
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2008. № 5
ПРОФЕССОРУ
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
A.А. ЗИНОВЬЕВУ ПОСВЯШАЕТСЯ
B.В. Миронов
НАШ АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ
Наша конференция посвящена памяти Александра Александровича Зиновьева, профессора философского факультета Московского университета и выдающейся личности нашего времени. Хотелось бы сказать о нем несколько слов, так как мне посчастливилось не только работать с ним на нашем факультете, но и неоднократно беседовать. Лично для меня эти беседы остаются наиболее ценными воспоминаниями, ибо Александр Александрович был блестящим собеседником, о чем бы мы не говорили, будь то воспоминания о прошлом или меткие характеристики из нашего настоящего.
Жизнь Александра Александровича — ярчайший пример того, что мы называем философией поступка. Философия — это не только теоретическое, но и глубоко личностное образование, разновидность личностной деятельности. Поэтому по поступкам, совершаемым философом, мы можем реконструировать его философские взгляды, может быть, поступки отражают их даже более адекватно, чем теоретические рассуждения.
Я когда-то, по-моему, на праздновании 80-летия А.А. Зиновьева, говорил, что его жизнь является яркой иллюстрацией философского понимания проблемы времени, которое несводимо только к системе физических характеристик, но имеет также и личностные характеристики, личностное измерение. Будучи в физическом смысле некоей длительностью, не зависящей от наших личных физических параметров, оно тем не менее управляемо личностью человека, который может в значительной степени менять не только свое субъективное восприятие длительности, но и ее восприятие другими людьми.
Это наглядно демонстрирует жизнь выдающихся людей, которая не просто складывается из некоей совокупности событий, но конструируется ими. Действительно, описывая время физическими характеристиками, мы лишь складываем секунды в минуты, минуты — в часы, часы — в сутки, а сутки — в годы, получая в результате искомые годы жизни конкретного человека. Но когда мы начинаем все эти характеристики наполнять событиями, например жизни Александра Александровича, а ведь именно
события, а не физические характеристики переживает человек, то перед нами раскрывается иное время — время событийное, которое далеко превосходит количество обычных прожитых лет. Перед нами раскрывается своеобразная личностная бесконечность, некий собственный внутренний космос событий, который не может быть умещен в обычные пространственно-временные характеристики.
Не случайно про таких людей мы можем сказать, что в их жизни уместилось множество жизней как совокупность огромного числа событий. В этом смысле человек становится здесь демиургом своей жизни, и никто не может помешать ее конструировать согласно некоторому внутреннему плану. Зиновьев писал: «Если ты бессилен изменить реально общество в соответствии со своими идеалами, изменись сам... построй в себе самом это идеальное общество, создай из самого себя идеального человека, как ты его себе представляешь... Я мог создать свое государство в границах возможностей, имевшихся в моем распоряжении».
Действительно жизнь Александра Александровича — это своеобразный внутренний космос, микрокосм, как говорили в Средние века, который он последовательно выстраивал сам для себя, невзирая на внешние преграды и препятствия, так же как и на соблазны.
В этой жизни было все. Это и 1939-й год — время не самой комфортной жизни для большинства людей в нашей стране, когда чувство страха заставляло людей замыкаться в себе ради собственного спасения.
Факты его биографии, как я уже говорил в одном из интервью после его смерти, могут составить сценарий для захватывающего триллера. Выйдя из простой рабоче-крестьянской семьи, он поступает в легендарный МИФЛИ. Впереди возможности блестящей карьеры, но в стаде бегать не хочется. За антисталинские выступления он исключается из МИФЛИ, из комсомола и арестовывается. Далее еще круче. Он осуществляет побег, уходит в армию, закончив войну в чине капитана штурмовой авиации, пройдя путь от сержанта до офицера, служит до 1946 г., имеет ряд боевых наград. И все это время над ним висит тень КГБ.
Казалось бы, жизнь его уже научила и предоставила еще один шанс стать человеком, который живет по стандартам, вписавшись в принятые стереотипы поведения, более того, занять высокое статусное место. Но внутренний мир Зиновьева не хотел мириться с реалиями внешнего мира. В 1945 г. он пишет сатирическое стихотворение «Тост» по поводу речи Сталина в 1945 г., в котором говорит о противоречивости и долготерпении русского
народа прежде всего по отношению к своим правителям. Там есть такие завершающие строки:
Он усы утер.
Никакая вина Не мрачила
Его
Лица.
Ликованием вмиг
Переполнился зал... А истерзанный
русский народ, Умиления слезы
с восторгом глотал, Все грехи Ему
Отпустив
вперед.
Гениальность поэта заключается не просто в нахождении рифм событиям. Это несложная задача. Необходимо, оттолкнувшись от ситуативного, найти типическое, характерное для более широкого класса явлений. Думаю, что приведенные строки полностью отвечают этим критериям, характеризуя не только прошлое русского народа и не только его настоящее, но, по-видимому, и будущее как некую судьбу России, менталитет русских людей, связанный с умилением и восторгом перед властью, перед сильной властью.
Эти строки очень актуальны и сегодня, а уж в 1945 г. за такое стихотворение можно было быть не только арестованным, но и расстрелянным.
С 1946 по 1954 г. А.А. Зиновьев — студент и аспирант философского факультета МГУ. С 1955 по 1976 г. — сотрудник Института философии, профессор МГУ и заведующий кафедрой логики.
В это время он чрезвычайно много публикуется и становится известным логиком не только в стране, но и за рубежом. Я просмотрел журналы «Вопросы философии» за все эти годы: Зиновьев был одним из постоянных, наиболее часто публикуемых авторов. Он настоящий учитель, у которого масса учеников. Согласитесь, приличная академическая карьера, собственная научная школа, блестящие перспективы. Имя Зиновьева называется в ряду крупнейших логиков мира.
Однако А.А. Зиновьев продолжает конструировать собственный внутренний мир, который вновь и вновь вступает в противоречие с миром внешним. В 1976 г. на Западе публикуются его «Зияющие высоты». Зиновьева увольняют со всех постов, лишают всех наград, степеней и званий. В 1978 г. его лишают советского гражданства и изгоняют из страны, даже квартиру отбирают.
Думаю, что не было ни одного человека в моем поколении, который не читал бы этот роман или не слушал его чтение по западным радиостанциям. Надо сказать, что даже это было опасно. Я в одной из бесед рассказывал Александру Александровичу случай из нашей факультетской жизни, когда мы, вместе с В.А. Бочаровым, спасали студента за конспектирование «Зияющих высот» по «вражеским», как тогда выражались, голосам.
Судьба А.А. Зиновьева на Западе складывалась непросто. С одной стороны, всеобщее признание литературных и научных заслуг, награждение самыми престижными премиями, избрание в члены целого ряда академий и научных обществ. Но вновь внутренний мир оказывается в противоречии с внешними обстоятельствами. Он вспоминал в беседах, какое огромное количество людей пришло на его первую лекцию, ожидая услышать критику Советского Союза, а он неожиданно для всех начал говорить о проблемах логики.
Он оказался слишком самобытным и не вписывался в стереотипы западного образа мышления и диссидентского сознания, которое также выстраивалось в некую фиксированную систему необходимых признаний и отрицаний. Он не стал, как это сделали многие диссиденты того времени, безудержно восхвалять западную демократию, а напротив, начал критиковать ее. Он не стал выливать помои на свою Родину, что могло бы принести ему, наверное, массу благ, а напротив, говорил о тех непреходящих ценностях и целях, которые были достигнуты в стране в советский период.
Это было неожиданно для многих, ибо искренность рассуждений человека в условиях, когда власть данной страны обошлась с ним так жестоко, становилась непререкаемой и подлинной, а значит, опиралась на истинное положение дел, т.е. на Истину. Для возникшего уже тогда диссидентского начальства это было еще страшнее, ибо разрушало сложившиеся мифы о диссидентстве как едином движении, выражающем интересы всего народа России. Оказалось, что человек может критиковать Родину за те недостатки, которые там есть, но одновременно и искренне любить ее. Все это привело его к столкновению с диссидентским «начальством», которое требовало определенного стереотипа поведения.
Он с регулярностью в буквальном смысле выгоняет из своего немецкого дома журналистов-псевдодемократов, которые пытаются использовать его как идеологического союзника. Но Зиновьев слишком самобытен и самостоятелен, и его никто не может использовать. Именно в этот момент в наибольшей степени становится ясным патриотизм Александра Александровича, связанный с болью и переживанием судеб России, русского народа.
В результате, оказавшись среди диссидентов после высылки в 1987 г., он стал диссидентом среди них.
И наконец, следующий виток судьбы, в котором мне вместе с А.А. Гусейновым и, конечно, Ольгой Мироновной удалось в какой-то мере поучаствовать. Зиновьев возвращается на Родину и приходит в Московский университет на наш факультет. Это удивительно. Я уж не знаю, принес ли кто-нибудь извинения Александру Александровичу в момент его возвращения на Родину со стороны властей. Вряд ли. Да и вряд ли он принял бы такие извинения от власти, ибо всегда дистанцировался от нее. Виктор Антонович Садовничий в мягкой форме попытался это сделать за университет, который когда-то потерял своего профессора. Причем понятно, что уж университет в этом был виноват менее чем кто-либо. И Александр Александрович мгновенно прореагировал на это словами: «МГУ не сделал мне ничего плохого, и я буду счастлив работать в нем».
В связи с этим нельзя не отметить гражданскую позицию ректора нашего университета — В.А. Садовничего, для которого критерием профессионализма выступают академические заслуги человека в фундаментальной науке, талант преподавателя и преданность университету. Именно по этим критериям А.А. Зиновьев должен был вновь стать профессором МГУ и стал им, несмотря на «предостережения», которые высказывались «доброжелателями».
И в этот период судьба Зиновьева также складывалась непросто. Сначала бурные встречи, попытки вовлечь его в псевдодемократическое движение в стране. Затем «разочарование» в том, что Зиновьев не такой, как все, что большинство ценностей подобной демократии он не признает. Конечно, травле такую яркую фигуру, как А.А. Зиновьев, подвергнуть уже было невозможно, но мелких наскоков со стороны хватало. А Зиновьев продолжал строить собственный идеальный внутренний мир, рассказывая об этом нам и, наверное, надеясь в душе, что количество поддерживающих его людей будет все время возрастать.
И вновь парадокс жизни. Александр Александрович Зиновьев очень не любил, когда его называли диссидентом. Судьба распорядилась иначе. Он был, может быть, одним из немногих настоящих диссидентов в смысле инакомыслия. Он не любил действовать как все, поступать как все.
Он имел собственное миропонимание и выстроил для себя собственную философию, которую назвал формулой жизни. В ее основе лежала простая мысль: я есть суверенное государство, и никто не сможет и не вправе в него вмешаться. И эту собственную религию он исповедовал до конца жизни.
Александр Александрович мужественно переносил свою болезнь, в том числе и благодаря помощи своей замечательной
жены Ольги Мироновны. Я был в гостях у Александра Александровича незадолго до его смерти, мы беседовали, пили чай. Ольга Мироновна показала мне картину, которую они были вынуждены разрезать, и она в таком виде висит у них в квартире, как бы символически разделяя жизнь автора на две половины. В тот вечер Александр Александрович быстро уставал, и в какой-то момент он попросил извинения, сказав, что должен немного отдохнуть, и ушел в другую комнату. Все это проходило очень мягко и интеллигентно: человек просто не хотел, чтобы его болезнь и усталость видели другие.
Александр Александрович Зиновьев как истинный философ не боялся смерти, понимая, что она неизбежна. Но для него центральной была идея самодостаточности личности перед лицом кого угодно, в том числе и Бога, если таковой есть. Ему была присуща гордость за самого себя как личность, и это состояние задолго до смерти он описал в своей «Предсмертной молитве»:
Сейчас настанет твой конец. И распадутся жизни звенья. И неспособен сам Творец Остановить времен теченье. В лицо Небесному Царю Скажи такое многократно: Что жизнь мне дал — благодарю, Вдвойне — что взял ее обратно.
