CC BY
121
звучание через модификацию автор - герой - читатель, что проявляется в его повышенной символичности и в формировании особого отношения к миру детских, юношеских чувств и природы сложных взаимоотношений мира взрослых-детей, детей-взрослых, учителей-учителей, учеников-учителей. Щербакова не претендует на звание последовательницы Шекспира, она в реминисценциях, аллюзиях воспринимает шекспировские идеи и образы, наполняет их новым содержанием, ее герои, герои переходного времени, - будущие отцы детей индиго и поколения пепси. Творчество Щербаковой 80-х - предупреждение взрослых от педагогических ошибок. Повести пронизаны глубиной авторского терпения и понимания, которыми Щербакова щедро делится и с читателем, наделяя своих любимых влюбленных героев этими качествами через «вечные» литературные сюжеты русской и мировой классики.
Список литературы
1. Громова А. Ю. Проблема «отцов и детей» в повести Г. Щербаковой «Дверь в чужую жизнь». - [Электронный ресурс]: http://filfak.mrsu.ru/bak/sbom/s16s.html
2. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Русская литература XX (1950 - 1990-е годы): учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений: в 2 т. - М.: Академия, 2008.
3. Прозоров В. В. Другая реальность. - Саратов: Лицей, 2005.
4. Шекспир У. Гамлет. Перевод М. П. Вронченко. М. - СПб., 1828.
5. Щербакова Г. Н. Отчаянная осень. - М.: Эксмо, 2009.
6. Щербакова Г. Н. Дверь в чужую жизнь. - М.: Эксмо, 2010.
7. Щербакова Г. Н. Вам и не снилось... - М.: Эксмо, 2010.
8. Щербакова Г. Н. И вся остальная жизнь. Статьи. Интервью. Заметки. - М.: Эксмо, 2012.
Е. В. Абрамовских
Нарративная интрига в новелле Л. Улицкой «Брат Юрочка»
В статье рассматривается нарративная интрига текста, понимаемая как сюжет, взятый в аспекте события самого рассказывания. Показано, как нарративная структура текста, строящаяся на нарушении традиционных схем, программирует эффект «обмана читательского ожидания».
Ключевые слова: нарративная стратегия, нарративная интрига, событие рассказывания, обман читательского ожидания.
Нарративная стратегия новеллы Л. Улицкой «Брат Юрочка» строится на эффекте «обманутого читательского ожидания», в основе которого лежит нарушение стереотипной сюжетной схемы. По словам В. И. Тюпы, «нарративная стратегия осуществляется в выборе повествовательных возможностей и являет собой конфигурацию трех граней единого сюжетноповествовательного высказывания, взаимно обуславливающих друг друга:
181
1) нарративной картины мира; 2) нарративной модальности; 3) нарративной интриги» [6, с. 9].
Остановимся наиболее подробно на нарративной интриге, благодаря которой определяется «рецептивная компетенция адресата» [6]. По мнению В.И. Тюпы, данному понятию современная нарратология придает специальное значение сопряжения событий, связывающего начало истории с ее концом. «Библия представляет собой грандиозную интригу мировой истории, а всякая литературная интрига - своего рода миниатюра большой интриги, соединяющей Апокалипсис с Книгой Бытия» [4, с. 31]. Это сюжет, взятый в аспекте события самого рассказывания, предполагающего «удовлетворение ожиданий, порождаемых динамизмом произведения» [4, с. 30]. По определению П. Рикёра, суть такой интриги сводится «к закрепленным в культуре конфигурациям, к схематизму повествования, оперирующему в типах интриг, воспринятых из традиции» [4, с. 50]. Поскольку новизна истории может быть актуализирована только на фоне некоторой нормы - благодаря угадыванию сюжетной схемы рассказывания, - нарративная рецепция основывается на «нашей способности прослеживать историю», приобретенной «знакомством с повествовательной традицией» [4, с. 63].
Рассмотрим реализацию нарративной интриги, программирующую неожиданную читательскую рецепцию, в новелле Л. Улицкой «Брат Юрочка». Художественная картина мира в произведениях Л. Улицкой демонстрирует относительность и неустойчивость бытия. Читатель оказывается в ситуации, когда «почва» уплывает у него из-под ног, и он не знает, что правда, а что ложь. Новелла «Брат Юрочка» входит в сборник новелл Л. Улицкой «Сквозная линия». (Авторское определение жанра «Сквозной линии» - повесть. Однако в данном случае уже на уровне жанрового обозначения возникает «эффект обманутого читательского ожидания», поскольку перед читателем фрагментарное повествование, представляющее собой сборник новелл, объединенных повествователем и образом главной героини Жени, выступающей в роли фокализатора повествования. Именно через ее точку зрения происходит познание сути понятия «ложь». - Е.А.) [8]. Сборник посвящен исследованию категории лжи. Ложь рассматривается в разных ипостасях: во спасение, как самообман, ложь для достижения своих целей, для того, чтобы вызвать сочувствие и сострадание, ложь как маска (норма жизни). Текст строится парадоксальным образом: порой то, что казалось ложью, - оборачивается правдой и наоборот. Феномен лжи, содержащий бесконечные смысловые аберрации, воплощается в нарративной структуре текста.
В основе новеллы, как и в основе каждого произведения сборника, -нарушение горизонта читательских ожиданий. То, что сначала воспринимается читателем как ложь, оказывается правдой и наоборот. Текст прово-
182
цирует читателя на повторное чтение. При этом читатель может осознать те «эстетические ловушки», в которые он попадает.
В названии новеллы заложен минус-прием, текст назван именем вымышленного героя, существующего лишь в воображении героини девочки Нади. В основе сюжета - рассказ о том, как Женя с двумя своими сыновьями приезжает на лето в деревню, снимает там домик у хозяйки Анны Никитичны Малофеевой. Дочка хозяйки Надя остается вместе с Женей, пока ее мать работает в Москве. Изменение восприятия девочки Нади Женей воссоздается на двух уровнях: действия Нади и ее слова. Все действия девочки (помощь по хозяйству, организация досуга и т.д.) радуют и восхищают Женю. Однако фантастическим историям, рассказанным Надей, Женя не верит, более того, «вранье» ребенка провоцирует возмущение, в то время как рассказ о том, что у Нади есть брат Юрочка, воспринимается как нечто само собой разумеющееся. На самом деле фантастические истории оказываются правдой, а брат Юрочка - всего лишь выдумкой, мечтой девочки об Идеале. Женя вторгается в мир детских фантазий и, сама того не ведая, жестоко его разрушает.
Нарратор новеллы «Брат Юрочка» предстает как субъект, наделенный определенной точкой зрения, которая сказывается в отборе тех или иных элементов из «событий» для повествуемой «истории». Однако в некоторых случаях нарратор прячется за точку зрения персонажей, в данном тексте ими являются - Женя, Надя, мать Нади (Анна Никитична). В тех случаях, когда нарратор фокусируется на точке зрения Жени, дается несобственнопрямая речь, а Наде и ее матери слово предоставляется открыто, без опосредованного участия. Тем самым создается некоторая интрига, как будто бы нарратор наделен тайным знанием (знает о прошлом героини, позволяет себе дружески называть её «Женькой», иронизирует по поводу её неудавшейся личной жизни и др.), но предоставляет читателю самому разобраться и понять происходящее вместе с Женей, принимающей активное участие в этой истории. Именно поэтому он не считает нужным что-либо объяснять или комментировать. По словам В. Шмида, «смысловая позиция этого нарратора осуществляется почти исключительно на материале чужого сознания и чужой речи. Тем не менее, присутствует она как имплицитно изображаемая позиция "автономного ума"» [9, с. 43].
Сведения, которые нарратор сообщает о Жене, немногочисленны: ученый-филолог с незащищенной докторской диссертацией, мать двух сыновей с неудавшейся личной жизнью. При описании детской игры в лесу дано интертекстуальное включение: «в полном соответствии с картинкой из Сетона-Томпсона, плели, рубили и вязали» [8, с. 63]. Очевидно, что Сетон-Томпсон («Биография гризли», «Береста», «Книга о лесе», «Рольф в лесах», «Рассказы о животных», «Маленькие дикари»), пропагандировавший идеологию жизни в гармонии с природой, является обязательным чтением для сыновей Жени. Позднее повествователь сообщит об увлече-
183
нии биологией, которую она прививает своим детям. Женя давно мечтала «навестить своего университетского приятеля-чудака, который уже лет десять жил в глубине Нефедовского леса и наблюдал за птицами и прочими животными, которые предоставляли его любимым птицам либо корм, либо смерть» [8, с. 64]. Как выясняется, Женя поэтому и сняла эту дачу на лето, «имея в виду, что сыновей пристроит к натуралистам, а сама будет лежать в гамаке, книжечки почитывать и размышлять о своей неудачливой личной жизни» [8, с. 65]. В следующем фрагменте Женя уводит рассказ Нади о тете Кате Труфановой, которая родила от немца, в «ботаническую тему»: «указала на старую березу, облепленную древесным грибом, велела грибы аккуратно срезать, потому что, сдается, это и есть целебная чага» [8, с. 66].
Единственная «развернутая» характеристика Жени намечает своеобразный конфликт между теорией (наукой) и практикой (жизнью): «Женя легла, немного подумала о том, как обрушилась опять ее нескладная личная жизнь, а потом отогнала эту надоевшую за десятилетие мысль и взяла в руки умную книгу, не совсем по зубам, но по каким-то непостижимым ощущениям нужную... Надела очки, вооружилась тонким карандашом для вопросительных знаков на полях - и немедленно заснула под чудную многослойную музыку, которая разыгрывается в деревенском доме во время дождя (...)» [8, с. 71-72].
Элементы, отобранные нарратором для создания повествуемой истории (персонажи, ситуации, действия, их речь, мысли и т.д.), втягивают читателя в «эстетическую ловушку». Уже с самого начала повествования, когда читатель узнает о том, что главная героиня Женя проводит с детьми лето на даче, вводится тема лжи-правды, причем очевидна Женина настороженность к миру. По поводу слов молочницы Тарасовны о том, что дождь теперь зарядил на сорок дней, «потому что нынче Самсон» [8, с. 61] - «Женя не поверила, но расстроилась: а вдруг правда?» [8, с. 61]. Далее в тексте упоминаются факты, правдивость которых вызывает сомнение, но они появляются с самого начала рассказа, тем самым настраивая читателя на то, что с Надей могут происходить сверхъестественные истории: «... дачная хозяйка привезла свою десятилетнюю дочку Надьку, которая должна была ехать в лагерь на юг, да лагерь сгорел.» [8, с. 62].
Девочка Надя становится для Жени объектом познания. Оценка Нади дается повествователем через точку зрения Жени. Уже при первом знакомстве заметна пристрастная заинтересованность, высокомерная дистанция, передающаяся экспрессивно-оценочной лексикой: «Девочка удивила Женю своей розовой смуглой красотой, не то цыганской, не то индийской. Но скорее всего, южно-русской. Странно было, как от грубой мордастой медведицы произошел такой благородный отпрыск» [8, с. 62]; «круглая телом, как целлулоидный пупс, а скачет балериной» [8, с. 68]; «Женька в который раз подивилась тому, что Надька, красотка писаная, так сильно похожа на свою медведицу-мать, низколобую, мелкоглазую, с рубленым носом и
184
длинным, от уха до уха, ртом...» [8, с. 81]. Действия Нади заслуживают уважения Жени («.приходила к обеду, не опаздывая, потом, даже без Жениных указаний, перемывала всю грязную посуду, на удивление споро и чисто, и снова уходила, теперь уже до ужина, по соседям» [8, с. 63-64]; «но Надя прочистила какую-то трубу, то открывала, то прикрывала вьюшку, создавая тягу, которой все не было. Наконец после нескольких попыток маленький берестяной костерок, который она сложила по всем правилам деревенского искусства, загорелся, от него занялась избушка из щепы.» [8, с. 70-71]. К Надиным словам Женя испытывает негативные эмоции: «по дороге на биостанцию Надя трещала не переставая» [8, с. 65]; «была бы эта сладострастная маленькая сплетница ее дочкой, ох, хороший подзатыльник бы сейчас Женя ей отвесила.» [8, с. 67]. Мотивировка недоверчивого отношения дана в разъяснениях повествователя. С одной стороны, такое отношение обусловлено особенностями семьи и воспитания: «Семья у Жени была с сильным мужским преобладанием, у мамы были братья, у нее самой - младший брат, и в последнем поколении тоже все прибывали мальчики, а девочки ни у кого не рождались.» [8, с. 67]. Поэтому поведение девочки воспринимается как нечто чуждое, незнакомое. С другой стороны, у Жени в отношении к Наде проявляется и неосознанная ревность как к сопернице: «И Женя догадалась, что в малолетней компании происходит то же самое, что повсюду на свете, как и в ее собственной жизни, -кто-то кого-то уже любит, не любит, плюнет, поцелует.» [8, с. 70].
Интересна с этой точки зрения аллюзия к «Легкому дыханию» И.А. Бунина. Женя обращает внимание на важную деталь во внешнем описании Нади - туфли: «скользя сбитыми, но очень породистыми недетскими туфельками» [8, с. 68]. Вспоминаются туфли Оли Мещерской, которые оценивает начальница гимназии: «- Ах, вот как, вы не виноваты! - сказала начальница. - Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка ...» [2, с. 263]. Женя выступает в данном контексте в роли некой сдерживающей, охранительной силы, ревностно заботящейся о чистоте нравов, лишающей свободы, завидующей юности и красоте. И в то же время данная аллюзия - свидетельство ложного пути восприятия Жени.
Композиция повествовательного текста представляет собой принцип соположения сцен, в которых раскрываются представления о правде и лжи. Сцены, воспринимаемые Женей как «вранье», даны в восходящей градации (пик вранья - история про «летающую тарелку»), а затем по нисходящей - проверка каждой истории. Эти сцены перемежаются Надиными рассказами о воображаемом брате Юрочке.
Рассмотрим более подробно элементы текста, в которых правда оказывается ложью и ложь оказывается правдой. Надя первый раз говорит о
185
Юре, когда мальчики не берут её с собой в лес: «Юра, мой старший брат, в прошлом году на дереве шалаш построил. Но ему-то четырнадцать...» [8, с. 63]. Второй раз упоминает о нем, когда рассказывает историю о Кате Труфановой: «А Юра, брат мой, вообще никогда никого не дразнит, потому что зачем сильному и умному других дразнить? Правда ведь? Кто дразнится, сам хуже всех.» [8, с. 67]. Третий раз - когда Надя говорит о медвежьей зимовке: «И она правдиво осеклась: - ... раньше здесь много медведей водилось. Я не видела, а Юра, брат мой, он видел. Но давно. » [8, с. 69]. Четвертый раз о Юре упоминается повествователем, передающим точку зрения Жени на происходящее, как о том, во что она уже поверила: «то вытаскивала с чердака какие-то старые игры своего старшего брата Юры, однажды это была самодельная географическая карта здешних мест, и полтора дня все сидели и старательно ее перерисовывали, чтобы, как только дожди кончатся, обследовать края, столь заманчиво изображенные Юрой» [8, с. 76]. Пятый раз - когда Надя отказывается от Жениной похвалы за придуманную игру, говорит, что это Юра придумал. Даже выдуманную планету Надя называет «Юрна» (первые слоги их имен).
Так, мы видим, что Юра для Нади - воплощение мечты о сильном, умном, смелом, интересном, творческом старшем друге, способном защищать, беречь, заботиться. Эта мечта раскрывает внутренний мир Нади, в котором уже выстроена определенная иерархия ценностей. Рассмотренные текстовые элементы со-противопоставлены тем, в которых правда, рассказанная Надей, воспринимается как ложь.
Первая «ложь», как ее воспринимает Женя, заявлена в эпизоде «Игра в карты на историю». Надя рассказывает историю - она дана через сложную систему опосредования: повествователь рассказывает о Жене, которая слышит Надину историю и не верит ей, соответственно настраивает читателя на то, что Надя говорит заведомую ложь. «Надька травила свою историю, затейливо и без тени правдоподобия выдуманную (.)» [8, с. 72]. История о том, как Надя была на киносъемках в Испании, как ей дали лошадь, которая раньше выступала в корриде и ее взаимоотношения с лошадью, конюхом, его дочкой Роситой, оказавшейся цирковой наездницей. Далее по нарастающей - как Росита хотела взять Надю с собой на гастроли, потому что Надя учится в лучше русской школе верховой езды.
Реакция Жени выражена в комментариях повествователя: «Жене хотелось одернуть завравшуюся девочку, но, во-первых, Женя принципиально не воспитывала чужих детей, считая, что воспитывать детей должны родители, а не посторонние люди. Во-вторых, Надька врала все же очень забавно и как-то неординарно (.)» [8, с. 73]. Вторая «ложь» выявляется после похода в магазин за хлебом, где обсуждалась новость об убийстве: «и теперь до Жени, накрывавшей на стол, доносились клочки нового На-дькиного повествования - на этот раз о психологии преступника» [8, с. 75]. «Далее шла ее вставная новелла, как она три года тому назад таким обра-
186
зом поймала убийцу. Подробностей Женя из соседней комнаты не расслышала, но кое-что уловила. В рассказе фигурировал фоторобот, мужчина в темной куртке и барашковой шапке-ушанке, и медаль, которую она получила за помощь в поимке преступника» [8, с. 76]. У Жени не возникает никаких сомнений, что Надя врет. Повествователь углубляется в ситуацию, показывая точку зрения героини о природе вранья мальчиков и девочек, считая при этом, что мальчишки врут по делу - избежать наказания, скрыть поступок, а девочки - просто так.
Однако отношение к Наде у Жени вновь колеблется: «Честно же говоря, Надька была просто клад. Она все время придумывала занятия для всей команды (...)» [8, с. 76]. «Женя только диву давалась, до чего же талантлива эта маленькая врушка. Когда Женя невзначай похвалила ее, она, улыбнувшись мультфильмовской улыбкой рисованных игрушек, радостно сказала: - Это мой старший брат Юра придумал!» [8, с. 77].
Третья «ложь» раскрывается в истории о летающей тарелке, которую Надя рассказывает сама. Повествователь доверяет слово рассказчику (Наде), а не Жене. Данный фрагмент текста максимально приближен к детскому устному рассказу: «Тарелка эта, НЛО называется, подлетела к нашему огороду и зависла в воздухе, очень низко, и три луча из живота выпустила, и они на земле соединились, и землю просто расплавили. Я сразу же закричала маме, мама выскочила, но тут они как раз лучи свои убрали и полетели вон за тот лес... Это позапрошлым летом было, а трава на том месте и до сих пор не растет.» [8, с. 78]. Реакция Жени доведена до крайней степени неприятия: «И тут Женя страшно разозлилась: вранье было хоть и безобидным, но все-таки отрава. Надо все-таки с ее матерью поговорить, просто патология какая-то - такая милая девчонка, но почему же она все время врет? Может, ее надо психиатру показать?» [8, с. 78].
Композиционно новелла делится на две части, и своеобразным маркером становится повтор ситуации «встречи с Тарасовной». Эпизодический персонаж - молочница Тарасовна - появляется в самом начале рассказа и сообщает, что дождь будет длиться 40 дней, потому что «нынче Самсон». Вторая встреча Жени с молочницей Тарасовной - своеобразная «бытовая ложь», когда Тарасовна отговаривается от своих слов.
Приезд Анны Никитичны - переломный момент в развитии действия, далее - сцены даны по нисходящей градации, проверка всех историй, с точки зрения Жени придуманных Надей, их правдивость и разоблачение совершенно неожиданного. Повествователь, рассказывая об Анне Никитишне, встает на ее точку зрения (даже ее отчество в разных формах: Никитична, книжный вариант - когда с точки зрения Жени, Никитишна - с точки зрения повествователя и местных жителей). «Она была широкой натуры, бывшая местная жительница Анна Никитишна. Давно уже работала на хорошей должности в Москве, в УПДК, на ней лежали присмотр и обслуживание высших дипломатических чиновников по части уборки, стир-
187
ки, стряпни. Штат у нее был - сотня баб, работа очень хлебная и очень ответственная: ошибок там не прощали» [8, с. 80]. Когда Анна Никитишна говорит Жене, что не будет брать с нее денег за весь месяц, за то, что она за Надей присматривает, «про Надькино вранье Женя в этот момент и не вспомнила, удивленная широтой и щедростью этой полупростой тетки» [8, с. 82]. Ночью Женя с Анной Никитичной откровенничают. И каждая из них выносит своеобразный вердикт: «Нормальная девчонка», - одобрила про себя Женю Анна Никитишна. «Экзотический продукт эта тетка», -решила Женя» [8, с. 83].
На обратном пути к автобусу Женя спрашивает Анну Никитишну об Испании, о медали за поимку преступника. И оказывается, что все эти фантастические истории - чистейшая правда. Первая пуанта оказывается неожиданной для читателя так же, как и для героини. Повествователь в этой ситуации остается в стороне, он прячется за слова героев.
Вторая пуанта проявляется, когда Женя спрашивает Анну Никитичну про брата Юру. «Как же? А Юра? Она все про своего старшего брата Юру рассказывает... - еще больше удивилась Женя» [8, с. 87]. Неожиданна реакция - «Анна Никитишна налилась краской, свела брови, и сразу стало видно, что не зря ее в этом самом УПДК держат: - Ну, паршивка! Так это она по двору разнесла, что у нее брат. Соседкам много не надо, слух пустили, что у Кольки моего где-то на стороне сын есть... Вот оно откуда пошло! Ну Женя, ну я ей задам!» [8, с. 87]; «врать моду взяла» [8, с. 88].
В финале новеллы Женя просит Надю показать след от летающей тарелки, и Надя, в знак доверия дает ей руку и ведет. «Надька сияла своим чудесным лицом и радовалась и излучала святую истинную правду.» [8, с. 90]. После проверки этой информации, Женя спрашивает: «А про брата Юру наврала?» [8, с. 90] Реакция Нади непредсказуема: «Надькины карие глаза остановились, как будто покрывшись пленкой. Рот чуть-чуть открылся, и она судорожно всунула между губами почти все кончики пальцев и начала их мелко-мелко грызть» [8, с. 90]. «Надя оторвалась от Жени, сверкнула черными ненавидящими глазами: - Он есть! Он есть! И горько заплакала. Женя стояла на чугунке, прожженной лучами летающей тарелки, и ничего не понимала» [8, с. 91].
Открытый финал новеллы оставляет героев на пороге ситуации. Стремление Нади поделиться со взрослыми своей фантазией можно рассматривать и как способ познания окружающего мира - расширить реальность, изменить фантазию до реальности, и как самоутверждение, и как индикацию мира взрослых. «Индикация» мира взрослых оказывается смертельно опасной. Надя обманута, поскольку Женя безжалостно разрушает ее мечту, лишает ее фантазии. Для Нади - это своеобразный переход из счастливого мира детства в мир взрослых, живущих по своим законам. Ведь Надя даже не может предположить, почему эта история неприятна ее матери и чем может обернуться информация о ее старшем брате, когда об-
188
растет сплетнями и распространится по деревне. А для Жени произошедшая история - стимул к переоценке ценностей. Надино созидание ради мечты, ради нового гораздо ценнее, чем страдания по неудавшейся жизни Жени. Женя не ценит, и никто из мира взрослых не способен оценить, что Юре она готова отдать все лучшее, что в ней есть. Нарушая свой принцип не воспитывать чужих детей, Женя наносит психическую травму ребенку и вносит дисгармонию в семью, где возникнет ревность, последует выяснение отношений. Педагогическая правота оборачивается душевной нечуткостью, черствостью.
В таком же непонимании и крайнем смятении находится и читатель, оказавшийся в роли дважды обманутого, сочувствующего разным персонажам, что спрогнозировано нарративной структурой текста, в которой «эстетические ловушки» создаются непроясненностью позиции повествователя, встающего на точку зрения разных персонажей.
Таким образом, рассмотренные «лакуны» текста инспирируют читательское со-творчество и формируют определенные читательские стратегии. Нарративная стратегия новеллы «Брат Юрочка» задает многократное радикальное изменение точки зрения на «событие», тем самым, с одной стороны - дезориентирует читателя, создает ощущение зыбкости и призрачности происходящего, с другой стороны - повышает его активность, настраивает на самостоятельный поиск истины.
Список литературы
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979.
2. Бунин И. А. Избранные сочинения. - М.: Худ. лит., 1984.
3. Григорь С. А. Повествовательные стратегии в прозе Л. Улицкой: автореф. дис. ...канд. филол. наук. - Саратов, 2012.
4. Рикёр П. Время и рассказ. - М.-СПб.: Культурная инициатива: Университетская книга, 2000. - Т. 2.
5. Теория литературы : учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учебных заведений. В 2 т. / под ред. Тамарченко Н. Д. - Т. 1. - М.: Академия, 2004.
6. Тюпа В. И. Нарративная стратегия романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Новый филологический вестник. - № 3 (18). - 2011. - С. 8 - 24.
7. Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А.П.Чехова). - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001.
8. Улицкая Л. Сквозная линия: повесть. - М.: Эксмо-Пресс, 2011.
9. Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянской культуры, 2003.
189
