CC BY
39
НАРОДЫ КАВКАЗА: ТРАДИЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
ББК Т3(2З37)74+Т5(2Р37)
НАРОДЫ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА И ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ГРАЖДАНСКОЙ НАЦИИ
С.Я. Сущий
Задача формирования российской гражданской нации входит в число центральных проблем, стоящих перед современной Россией. Причем по мере завершения институциональных трансформаций в социальной сфере и экономике, становление гражданской общности, как одно из основных условий устойчивого развития РФ, выдвигается на первый план. Закономерным образом эта проблема оказывается в центре оживленной научной дискуссии [1-5]. Существует множество определений гражданской нации, фиксирующих в качестве наиболее значимых различные характеристики общества. В целом такое множество может быть представлено в виде ряда основных дефиниций, согласно которым гражданская нация есть:
- политическая, социально-экономическая, духовно-культурная общность людей, сложившаяся в результате становления государства;
- высшая стадия развития этноса (ступени: род - племя - народность - народ - нация), в которой данный этнос обретает суверенитет и создает собственную полноценную государственность;
- форма этнической жизни в индустриальный и постиндустриальный периоды развития человечества (нация как "суперэтнос", представляющий множество связанных единой государственностью народов, относящихся друг к другу с положительной комплементар-ностью);
- все граждане данного государства.
Таким образом, гражданскую нацию
принято трактовать либо через гражданство (формально-правовой подход), либо через эт-ничность (принадлежность к определенному этносу), либо, наконец, через комплексную
характеристику, в которой, как правило, принципиальное внимание придается культурной близости и положительной социально-психологической комплементарности.
Именно к последнему, "синтетическому подходу тяготеет трактовка нации американского исследователя Б. Андерсона, которую нам представляется возможным использовать при анализе заявленной проблемы. Согласно Андерсону, "нация - это воображаемое политическое сообщество, имеющее границы и суверенитет... Независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать, нация всегда понимается как глубокое горизонтальное товарищество" (курсив наш. - С.С.) [цит. по: 6]. Проблему создания такого "горизонтального товарищества", т.е. устойчивой взаимоидентификации всех граждан РФ как "своих", можно считать основной в процессе становления российской гражданской нации.
Решение этой проблемы подразумевает "положительное" завершение сдвоенного процесса. С одной стороны, у всех национальных сообществ РФ формируется устойчивая российская самоидентификация, которая, по крайней мере, не уступает по значению их этнокультурной идентичности. С другой стороны, происходит устойчивое признание "рос-сийскости" каждого из данных национальных сообществ общественным сознанием всех других сообществ и, прежде всего, русскими, как стержневым народом РФ.
В современной, крайне сложной и противоречивой социальной динамике российского общества можно обнаружить множество проявлений подобных встречных процессов. Однако может быть зафиксировано и значительное число свидетельств их "пробуксовки".
Сущий Сергей Яковлевич - доктор философских наук, ведущий научный сотрудник института социально-экономических и гуманитарных проблем Южного научного центра РАН, 344082, г. Ростов-на-Дону, пер. Халтуринский, 60, e-mail: SS7707@mail.ru, т. 8(863)2509833.
Suschiy Sergey - doctor of philosophy, senior research officer in Institute of Socio-Economic and Humanitarian Problems of the Southern Scientific Center, Russian Academy of Sciences, 60 Halturinskyi Street, Rostov-on-Don, 344082, e-mail: SS7707@mail.ru, ph. +7(863)2509833.
Например, этнические группы некоторых народов частью населения "русских" регионов оцениваются достаточно негативно. С другой стороны, в ряде республик РФ "горизонтальное братство" в постсоветский период возобладало в полной мере, но не на гражданской (общероссийской), а на этнической платформе.
Анализируя существующую в этой области ситуацию, приходится констатировать, что реальное формирование общероссийской гражданской нации подразумевало бы серьезную трансформацию общественного сознания немалого числа национальных сообществ РФ; существенную коррекцию "пирамиды" их самоидентичностей. А это, в свою очередь, по необходимости предполагает системные по своему масштабу социокультурные и психоментальные сдвиги, способные существенным образом усилить в общественном сознании национальных сообществ чувство общероссийской идентичности.
Как свидетельствуют социологические исследования, локальные (региональные) идентичности достаточно внушительно выглядят даже в некоторых российских областях и краях, не говоря уже о республиках, в большинстве которых локальные (этнокультурные) идентичности отчетливо доминируют. Постсоветский период, как известно, был связан с активизацией деятельности республиканских элит по укреплению этнокультурных идентичностей. Республики обрели свои гимны и гербы, сформировали календарь национальных праздников (включающих дни независимости и "местной" конституции). Возрождались этнокультурные традиции, в том числе даже архаические. Не удивительно, что, к примеру, в Саха (Якутия) в конце 90-х годов преимущественно якутянами считали себя 77 % горожан-якутов и 85 % сельского титульного населения (россиянами только 20 %). Аналогичное соотношение фиксировалось и в других республиках РФ -Татарстане, Башкортостане [2, с. 70].
Столь же (если не более) значительный перевес своей этнокультурной идентичности над общероссийской зафиксирован и у титульного населения большинства северокавказских республик. Общественно-политическая и административно-управленческая консолидация России начала XXI в. определенным образом сократила подобные "ножницы". Но подчиненное положение российской идентичности
в республиках сохраняется*. На Северном Кавказе это наиболее очевидно в Чеченской республике. Показателен в этом отношении проведенный в 2007 г. опрос студентов Грозненского нефтяного института. Почти 97 % из них ощущают себя в первую очередь чеченцами и только 3 % гражданами России. Соответственно, оказавшись за рубежом, представляли бы себя как чеченцов 93 % опрошенных и только 7 % говорили бы, что они из России [8].
Конечно, чеченское национальное сообщество, в силу крайне сложного характера своей постсоветской истории, - особый случай даже для традиционно приверженного своим локальным идентичностям Северного Кавказа. Но и у большинства других народов региона осознание этнокультурной самобытности заметно опережает чувство общероссийской принадлежности. А.А. Цуциев так описывает «современный спектр кавказского восприятия российской государственности: Россия как "русское/их государство", с которым "наши" республики находятся в исторической связи и зависимости; другой вектор - становление России как общего государства, государства исторического соучастия (имеющего в своем составе республики в качестве "балансира", назначение которого - нейтрализовать естественное русское доминирование в общегосударственном масштабе). Полагается, что Россия как федеральный центр должна иметь определенные явственные черты наднациональности. "Русификация" же России, подчеркивание именно русского - в этническом смысле - основания государственности, спо-
* Заметим, что самоидентификация, как идеальный конструкт самосознания человека или определенного сообщества людей, форма их индивидуального или группового самопозиционирования в социальной реальности, в значительной степени является проекцией в область сознания объективных качеств и характеристик этого индивида или группы. Безусловно, такая проекция в силу своей опосредованно-превращенной формы не сохраняет полного соответствия субъективной по своей сути идентичности и ее объективной основы. Именно потому, как замечает Х.Г. Тхагапсоев, "в повседневной жизни идентичность ... явлена, прежде всего, в... форме расхожих стереотипов" [7]. И тем не менее, достаточно плотная корреляция между идентичностью и объективными характеристиками этнокультурной группы несомненна. В этом смысле наличие известной "кавказофобии" в современном российском общественном сознании, как и ответного ментального и социокультурного отторжения кавказцами многих повседневных реалий русской жизни - индикатор объективно существующих и весьма значительных социокультурных и психоментальных различий.
собствует отчуждению кавказцев от России. Для них она становится чужим государством. Но в отличии от эпохи "покровительства", такое государство наблюдается кавказцами, уже обладающими собственными почти-государствами, т.е. институционально оформленной матрицей самоопределения» [9, № 3,
с. 54].
На наш взгляд, А.А. Цуциев фиксирует центральное ядро проблемы отношения северокавказских национальных сообществ к российской государственности и российскому обществу в целом. Причем такое смысловое ядро содержит несколько самостоятельных, хотя и взаимосвязанных содержательных сегментов.
Первый - это объективные идентификационные сложности национальных сообществ РФ, связанные с распадом СССР. Нет сомнений в том, что известное своей исторической памятливостью кавказское общественное сознание уже учло и включило в качестве значимой информации негативные итоги советского идентификационного эксперимента. И эта память будет отныне, так или иначе, весьма продолжительное время проецироваться на все аспекты деятельности федеральной власти по формированию общероссийской идентичности.
Во-вторых, как верно замечает А.А. Цу-циев, способность северокавказцев самоидентифицироваться с Россией зависит от уровня ее собственной социокультурной универсальности - способности выступать наднациональным образованием, социальным интегратором самых разных локальных сообществ (в том числе относящихся к разным цивили-зационным ареалам). Между тем, как можно наблюдать в последние 15-20 лет, "наднациональность" государству с долей одного народа в населении страны более 80 % дается со значительным трудом; куда большим, нежели "советской империи", в которой этот народ составлял только половину населения. Российская Федерация по своим базовым параметрам объективно куда более "русское" государство, нежели СССР. Эта существенно возросшая "русскость" дает себя знать во всех сферах социальной жизни и столь же объективным образом затрудняет "самосопряжение" кавказских социумов с РФ.
Действительно, на месте огромного множества больших и малых национальных сообществ, составлявших "советский" народ,
сообществ различной цивилизационной "привязки" и уровня социально-экономического развития, оказывается куда более "усеченный" и спектрально, и количественно этнокультурный набор российской государственности. Из внутренней зоны длинного социоэтнокуль-турного спектра, протянутого от "европейских" прибалтов до "азиатских" туркменов и таджиков, северокавказцы переместились на край государственной этнокультурной цепочки, составили один из ее полюсов, с очень выраженной социокультурной спецификой, уже не "затеняемой" еще большей самобытностью Средней Азии.
Учтем и то, что русские - ядро "совет-ского"народа, выступали и своего рода его центральным социокультурным стержнем, соединяющим национальные сообщества с самым разным уровнем модернизации. В РФ, после государственного "обрезания" западных национальных окраин, русские, по сути, оказались самым "европейским" по уровню модернизации народом государства. Тем самым с позиции срединного, интегрирующего звена они переместились на место модерниза-ционного полюса. "Сводить" же полюса куда сложнее, чем сдвигать к центральной зоне края. Определенная "полюсность" русских и кавказцев - еще одна объективная сложность в конструировании их социокультурной медианы, некоего "компромиссного" социального плацдарма.
Итак, повышенная "русскость" РФ, масштабность русского этнического массива в стране - фактор, в известной мере ограничивающий социокультурную "универсальность" (наднациональность) и адаптационную пластичность российского общества. Учитывая же повышенную этнокультурную "прочность" северокавказских сообществ, их способность устойчиво противостоять внешнему давлению, процесс трансформации пирамиды их национальных самоидентичностей и существенное усиление российской составляющей - длительный процесс с открытым исходом. Результативность данной трансформации определяется множеством факторов, динамика и изменчивое соотношение которых в значительной степени непредсказуемы.
Но существует и еще одно немаловажное следствие того, что современные северокавказские сообщества располагают, повторим А. А. Цуциева, собственными "почти-государствами", институционально
оформленной матрицей самоопределения. Дело в том, что реально сформированная гражданская нация - это сообщество, имеющее всю территорию государства с его природными и социальными ресурсами в совместном более или менее равноправном пользовании гражданами вне зависимости от их этнической или социальной принадлежности (такая "совместность" и "равноправие", при всех возможных оговорках, были принципами функционирования советского общества).
Нарушение этого принципа для любой части (региона) страны автоматически свидетельствует о проблемах в конструировании гражданской нации. Масштабы нарушений принципа совместности владения территориальными ресурсами, соответственно, напрямую коррелируют с масштабом проблем, которые предстоит решить в процессе создания гражданской нации.
Надо учесть, что русские в пределах РФ в постсоветский период максимально пострадали и оказались разнообразно ущемленными в своих правах именно в республиках Северного Кавказа, которые, по замечанию А.А. Цуциева, с определенного момента начали рассматриваться титульными народами как "их коллективная этническая собственность" [9, № 2, с. 71]. Впрочем, русское общественное сознание уже в полной мере смирилось с подобной этнокультурной "национализацией" республик. Действительно, связь кавказских русских с территориями их проживания «не освящена этничностью. Эта территория не есть "родина народа", "колыбель его культуры"» [9, № 2, с. 71].
Отчасти поэтому русские в постсоветский период в массовом масштабе предпочли миграцию из республик каким-либо формам активной борьбы за свои гражданские права. Однако кардинальная этнизация республиканских социумов имела своим зеркальным следствием идентификационное отчуждение Северного Кавказа и его титульного населения в широком общественном сознании русских, которые хорошо осведомлены о процессах, происходящих в данном национальном макрорегионе РФ. Открыто и латентно "национализировав" свои административные территории, северокавказские сообщества в русском общественном сознании автоматически лишились своего права быть равноправными хозяевами и пользователями ресурсов всех остальных российских регионов. Из гражданских
"совладельцев" они закономерно превращаются в "гостей"со всеми вытекающими последствиями. И такое положение на самом деле является лишь зеркальным отражением ситуации, сложившейся в республиках.
Анализируя взаимоотношения титульных народов и местных русских, А.А. Цуциев замечает, что «асимметрия гостей и хозяев состоит здесь в том, что "нормальность", "дружба", привычно воспринимается как достоинство кавказцев и достояние русских. То есть "мир и дружба в республике" есть всегда заслуга хозяев, свидетельство их благородства, и в то же время этот мир-дружба есть просто "счастье", "удача" для русских, обретенная ими благодаря хозяевам. Этот мир есть благо русских, дарованное благодеянием хозяев. Хозяева горды этим миром; русские должны быть за него благодарны» (курсив наш. - С.С.) [9, № 2, с. 71].
Но, поставив по сути всё нетитульное (по крайней мере, некавказское) население своих республик в положение "гостей", было бы крайне неразумно рассчитывать на равноправное "совладельчество" социально-экономическими ресурсами за пределами своего национального региона. Не удивительно, что мигранты не только из ставшего зарубежным Закавказья, но и из российского Северного Кавказа в "русских" регионах воспринимаются и оцениваются именно как "гости", которые, перефразируя А.А. Цуциева, должны быть благодарны за предоставленную им возможность обустроиться на новом месте. "Благодарность" же, как известно, означает возможно более полное соответствие социального поведения "гостей" порядкам, существующим в пределах данного территориального сообщества (с этим условием, заметим, кавказские мигранты в регионах "большой" России справляются заметно хуже, нежели русские в республиках).
На самом деле, в плотной, жестко структурированной социальной среде республик "инородцам" позволено куда меньше, чем в модернизированной среде "русских" регионов. Практически не представима ситуация, в которой группа "ухватистых" русских, приехав из Центральной России в одну из северокавказских республик (может, за исключением Адыгеи), за несколько лет создает там самостоятельный процветающий бизнес. В южных республиках РФ в настоящее время не "приживаются" даже заезжие славянские
криминальные группировки, в отличие, кстати, от криминальных "нацменов", успешно освоивших (и продолжающих осваивать) "русские" регионы. Повторим, обо всем этом население "большой" России осведомлено достаточно хорошо. И потому проявление специфических для Кавказа форм социального поведения далеко за его пределами воспринимается особенно болезненно.
Причем общественное раздражение направлено не только против мигрантов, но и против власти, как центральной, позволившей республикам установить на своих административных территориях социальный порядок, неравноправный по отношению к представителям разных национальностей, так и местной, которая, через своекорыстную поддержку мигрантов, "потворствует" распространению социально-этнического неравноправия уже непосредственно на "исконных" территориях России.
Итак, в данной области русско-кавказского взаимодействия соблюдается примерный паритет "неравенств". Пока нижегородец (пермяк, воронежец и т.п.) при переезде в Дагестан, Кабардино-Балкарию, Ингушетию будет "белой вороной", до тех пор (и в сопоставимых масштабах) представитель Северного Кавказа, попадая в Иваново или Курск, будет там "чужаком". Такова естественная реакция русского общественного сознания, над которой будут бессильны все манипуляционно-"интернационалистские" усилия власти, сколь масштабны и целенаправленны они бы ни были.
Впрочем, едва ли в этом случае стоит слишком выпячивать субъективный психологический аспект. Дело далеко не только в том, что "злопамятное" общественное сознание русских не прощает приезжим северокавказ-цам "национализации" социальных ресурсов республиканских социумов и отказывает им в равноправном "согражданстве". Не менее значимо то, что, этнизируя структуры повседневности республиканской жизни, национальные сообщества объективно в коммуникационном, социокультурном, психоментальном плане отстраняются от населения "большой" России. И эта растущая степень республиканской "инаковости"/отчужденности становится самостоятельным серьезным фактором, работающим против мигрантов из южнороссийских республик.
Наконец, необходимо учесть следующее. Доминирующая российская самоидентификация
северокавказских национальных сообществ -возможно, центральное условие решения проблемы оптимизации межнациональных взаимодействий на Юге России. Именно восприятие себя, прежде всего, самостоятельными социоэтноультурными общностями со своими политическими, социально-экономическими, культурными интересами, отличными от интересов соседей (а зачастую прямо им противоречащими), в постсоветский период является ведущей причиной межнациональных конфликтов в пределах республик и на межреспубликанском уровне.
Действительно, если бы осетины и ингуши были в первую очередь россиянами, а не представителями своих национальных сообществ, системный уровень (формат) их противостояния, его бескомпромиссность и болезненность были бы существенно ниже. Сама территориальная проблема, представляющая стержень конфликта, не стояла бы столь остро (можно ли себе представить, чтобы в соперничестве за один из спорных административных районов, две российских области - не только их управленческие вертикали, но широкие слои населения - сошлись бы в таком противостоянии). В своем отношении к Пригородному району осетинское и ингушское сообщества выступают именно как самостоятельные (суверенные) государства, нежели части одной страны и единой гражданской нации.
Иными словами, само наличие межнациональных конфликтов, а тем более их масштаб и острота - индикаторы уровня сформированности общероссийской гражданской нации, показатели проблемности данного процесса. Парад суверенитетов 90-х годов ХХ в., как и повсеместность в пределах национального Северного Кавказа открытых, "замороженных" латентных межнациональных конфликтов, эту проблемность в полной мере иллюстрируют.
Сказанное позволяет сделать несколько выводов, которые можно представить в виде следующих тезисов.
Необходимо разделять два процесса:
1. Создание российской гражданской нации.
2. Полное совмещение данной общности с комплексом народов современной российской государственности (т.е. формирование "общероссийской" нации).
Первый процесс уже в значительной степени завершен. Многие отечественные
социологи сходятся в том, что консолидаци-онные тренды последнего десятилетия привели к формированию в России обширной "горизонтальной" общности, включающей население областей, краев и многих национальных автономий (притом что дифференциация этой общности по некоторым важнейшим социальным характеристикам, и прежде всего уровню расходов, остается недопустимо высокой). Причем отмеченная выше ощутимая "русскость" РФ, являясь препятствием на пути интеграции всех этнокультурных сообществ РФ в единую гражданскую нацию (второй процесс), существенно ускорила создание данного, несколько "усеченного" формата российской гражданской нации.
Второй процесс находится на промежуточной стадии и на некоторых направлениях достаточно далек от своего завершения. Перспективы его теряются за пределами обозримого будущего. Другими словами, ряд национальных сообществ российской государственности по уже описанным причинам пока не имеет однозначно прочерченной перспективы своей полной социально-психологической интеграции в состав российской гражданской нации.
Это означает, что Россия еще весьма продолжительное время будет находиться в транзитном состоянии государственного нациостроительства. Ведь пока в государственном составе РФ остается хоть одна этнокультурная общность, российская самоидентичность которой в достаточной степени проблематична, - задача создания общероссийской нации не может считаться завершенной. Более того, именно эта общность и будет тем "слабым" звеном, через которое внутренние факторы (социально-экономические и политические кризисы) или внешние силы (деятельность геополитических оппонентов, конфессиональных и прочих радикалов) будут проверять Российское государство и общество на прочность.
Однако надо иметь в виду, что формирование гражданской нации - это, в первую очередь, огромная по своему масштабу и максимально комплексная по охвату социальной реальности работа по "взаимопритирке" самих российских национальных сообществ. В прямой обязанности власти - организация подобной работы, разработка (и последующая целенаправленная реализация) национальной стратегии взаимоинтеграции. Но, выступая
активными участниками данного процесса, и федеральный центр, и республиканские власти не являются его центральными субъектами. В качестве таковых определяются миллионы людей, своей повседневной практикой отвечающие на вопросы: существует ли такой феномен, как российская нация; на какой стадии своего становления она находится; на каких этнокультурных направлениях гражданская интеграция успешно завершена; на каких активно идет, а на каких пока "пробуксовывает"?
Сказанное выше абсолютно не означает, что современный национальный Северный Кавказ выключен из состава этой, в значительной степени сформированной российской нации. В силу своей глубокой внутренней дифференциации и сегментированности он включен и продолжает включаться в нее отдельными, все более значительными своими фрагментами. Иначе говоря, определенные социально-профессиональные группы или территориальные общности национальных социумов уже в настоящее время в полной мере интегрированы, представляя органичную часть российского общества; другие находятся в активном процессе инкорпорации; третьим - еще предстоит на этом пути большая работа.
Надо полагать, что реализуемый в настоящее время сценарий постепенного включения все более значительных элементов региональных национальных сообществ будет продолжен и в будущем, увеличивая общесистемный уровень интегрированности национального Северного Кавказа в российскую гражданскую нацию. Но это процесс крайне долгий, к тому же имеющий в ряде республик своих открытых противников, в том числе готовых противостоять ему через вооруженное противостояние. Удельный вес такой радикальной оппозиции очень невелик (даже в Чечне она едва ли превышает 1-2 % населения). Однако ее агрессивность может заметно усложнить "положительную" социальную динамику отдельных республиканских социумов (тем более, что именно на эту группу будут ставить внешние силы, абсолютно равнодушные к судьбе самих северокавказских народов, но заинтересованные в сохранении внутренней "проблемности" РФ).
К тому же помимо активных национальных радикалов имеются и "пассивные" противники интеграционного проекта. Эта группа
своеобразием отмечены традиции обработки кожи, но количественно уже более весома, нежели радикалы. Наконец, с известного ракурса, "пассивным" противником комплексной интеграции может выступать заметная часть титульного населения республик, как коллективного пользователя приобретенных в постсоветский период этнокультурных привилегией (пускай они распределяются крайне неравномерно, это не отменяет сам этнический принцип их формирования - определенное число исключений здесь скорее подчеркивает реальное положение вещей).
Конечно же, в настоящее время трудно представить себе сценарий развития республиканских социумов, при котором русское (и шире - некавказское) население республик возвращает себе фактическое равноправие в использовании республиканских административных и социально-экономических ресурсов. А между тем, как уже отмечалось, это является одним из основных условий признания региональных национальных сообществ (со стороны русского большинства РФ) органичной частью российской гражданской нации.
И тем не менее ситуация далеко не безнадежна. Прежде всего потому, что Северный Кавказ, в лице подавляющей части своего населения, является устойчиво "про-российским" - 90-95 % представителей всех его национальных сообществ, включая чеченское, понимают, что нахождение в составе РФ - наилучший (из реально существующих) вариант исторического развития их республик в современном мире. Причина минимальной популярности самостоятельной государственности не только в хорошо осознаваемой национальными сообществами своей зависимости от комплексной помощи федерального центра. При всем формализме формулировки "дружная семья российских народов" в нем по-прежнему заключено живое содержание -реально идущие процессы социокультурной, языковой, в известном смысле и социомен-тальной адаптация народов Северного Кавказа к условиям функционирования в составе РФ (особенно если принять во внимание растущую долю диаспор).
Данная пророссийскость северокавказских национальных сообществ, их "заинтересованность" в своем российском статусе, своем месте в кругу российских народов предполагает и известную внутреннюю готовность к социокультурным компромиссам. А это - потенциальный залог успешности комплексной интеграции Северного Кавказа в РФ; притом что очень многие реалии современной социальной практики республиканских обществ свидетельствуют против этого.
Нам остается повторить, что данный интеграционный процесс и связанные с ним заключительные стадии процесса формирования российской гражданской нации являются весьма продолжительными даже по меркам исторического времени. И завершение их отодвинуто от современности на весьма отдаленную перспективу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнян Ю.В. Об этнических компонентах российской идентичности // Социологические исследования. 2009. № 6. С. 38-44.
2. Дробижева Л.М. Процессы гражданской интеграции в полиэтническом российском обществе (тенденции и проблемы) // Общественные науки и современность. 2008. № 2. С. 67-78.
3. Губогло М.Н. Идентификация идентичности. Этносоциологические очерки. М.: Наука, 2003. 324 с.
4. Кавказская идентичность в российской социокультурной трансформации. Нальчик, 2007. 384 с.
5. Этнокультурные технологии формирования идентичности в полиэтничном регионе. Краснодар: Краснодарский гос. ун-т культуры и искусств, 2009. 584 с.
6. Гурова Т. Братство в территориальных границах // Эксперт. 2008. № 2. С. 8-12. С. 9.
7. Тхагапсоев Х.Г. Кавказская идентичность в процессах российской социокультурной трансформации: к методологии анализа и механизмам регулирования // Этнократии на Юге России в экспертном измерении. Южнороссийское обозрение. № 47. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ, 2007. С. 36-67. С. 39.
8. Хоперская Л.Л., Харченко В.А. Локальные межэтнические конфликты на Юге России 2000-2005 гг. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2005. 140 с. С. 79.
9. Цуциев А.А. Русские и кавказцы: очерк привычных восприятий // Научная мысль Кавказа. 2001. № 2. С. 65-74; № 3. С. 52-59.
1 июля 2010 г.
