CC BY
78
РАЗДЕЛ VI ЭТНОПЕДАГОГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
УДК 371.134: 331.108.4
Розманова Татьяна Юрьевна
Старший преподаватель кафедры социальной работы и социологии Красноярского государственного технологического университета, [email protected], Красноярск
НАРОДНАЯ ПЕДАГОГИКА ПРИЕНИСЕЙСКИХ СТАРОЖИЛОВ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА
Rozmanova Tatiana Yurievna
The senior teacher of the social work and sociology department of Krasnoyarsk State Technological University, [email protected], Krasnoyarsk
THE NATIONAL PEDAGOGICS OF THE PREYENISEISKIY OLD-RESIDENTS IN THE FIRST HALF OF THE TWENTIETH CENTURY
Народная педагогика, по определению учёных, в узком смысле трактуется как воспитательные традиции конкретной этнической группы. В более широком - это духовный феномен, присущий сознанию народных масс, эмпирические знания, сведения, идеалы, идеи, взгляды, представления, установки воспитательных действий, которые выступают как единство педагогической мудрости и педагогической деятельности народа [7, с. 241]. Её характеризуют преемственность поколений, действенная связь с реальной жизнью, обеспечение особой психологической среды воспитания детей. Основу народной педагогики составляют духовная культура, главными истоками которой выступают природа и религия, народные обычаи и традиции, социально-этические нормы. Соглашаясь с исследователями в том, что принципы народной педагогики у всех народов имеют немало общего, поскольку исходят из общечеловеческих ценностных ориентиров, при этом воспитательные основы, или традиции имеют свои особенности у каждого этноса, народа, рассмотрим особенности народной педагогики приенисей-ских старожилов в первой половине XX века.
Старожилы - это первые русские поселенцы в Сибири (освоение Средней Сибири началось в начале-конце XVI в., южных территорий Приени-сейского края - в начале XVIII в.) и их потомки, особая этническая общность русских сибиряков. В исторической литературе старожилами называют тех русских людей, которые жили здесь к 1861 году, а сами сибиряки во второй половине XIX века считали старожилами уже тех, кто прожил в Сибири не менее 25 лет [2, с. 72]. Истинными старожилами считают чалдо-
нов, также к ним относят ангарцев, кержаков (сибряков) и усть-енисейцев (сельдюков). По роду занятий первые русские поселенцы были землепашцами, рыбаками, охотниками, держали большое количество скота. К началу XX века на юге Приенисейского края были широко распространены экономически крепкие хозяйства, имевшие доход, как с земледелия, так и с различных промыслов, кустарных предприятий, с широким использованием наёмного труда.
В конце 20-х - начале 30-х годов XX века среди сельского населения ещё сохранялись воспоминания о социальных различиях в среде крестьянства. «Старожилы» и «переселенцы», «новосёлы» - так называли тех, кто прибыл сюда в конце XIX века, и среди первых была очень сильна их специфическая психология. Так, старожилам были свойственны доброта, отзывчивость и вместе с тем замкнутость, обособленность; необыкновенное трудолюбие и скупость, прижимистость; хитрость, осторожность и склонность к открытому, часто резкому, но всегда меткому порицанию всего, что не соответствовало их представлениям о норме. В последующие годы, в связи с продолжившимся процессом распада патриархального общества в деревне, коллективизации, усилением миграционных процессов и оттока населения в города, на основе отторжения от традиций прошлого произойдёт кристаллизация совершенно нового сознания, и к концу первой половины XX века изменится не только весь уклад сельской жизни, но утратит своё значение воспитательная система сельского общества, прервётся преемственность народных воспитательных традиций.
Какие же традиции воспитания детей были характерны для приенисей-ских старожилов в недалёком прошлом?
Ответить на этот вопрос помогли устные свидетельства потомков старинных старожильческих фамилий - Зубрицких, Кожуховских, Кадочниковых, Лалетиных, Песеговых, Терсковых, упоминание о которых встречается в ревизских сказках по южным волостям Енисейской губернии уже в 1834 году [4], документы из личных архивов, а также поговорки, бытовавшие в старожильческой среде, многие из которых представлены впервые. Эти подлинно народные образцы устного творчества, доступные, понятные и убедительные, отражали самобытную культуру старожилов и обеспечивали преемственность культурной и воспитательной традиции. Будучи важным средством воспитания, они способствовали передаче не только знания жизни, но, прежде всего, передаче нравственности подрастающим поколениям.
Веками сельское общество строго устанавливало правила и регулировало поведение его членов, дети также воспитывались в традициях установленных норм. Важнейшей из них было уважительное обращение к старшим. Женщину в старожильческой семье величали только «хозяйка», «жена», «мать», либо по имени-отчеству [9, с. 99]. Уважение к матери было первым, чему учили с самого раннего детства. К старшей сестре обращались «лёля», к старикам ласково - «деданька», «бабанька». В 20-е - 30-е годы XX века старые люди в сельском обществе уже не играли ту видную роль, которая
была у них в крестьянской общине прошлого, но их авторитет в сознании сельчан был ещё достаточно высоким. Старики, в силу физической невозможности трудиться в полную силу, традиционно присматривали за детьми, учили работать, занимались их нравственным и духовным воспитанием. Несмотря на запреты и преследования, религия являлась существенным элементом мировоззрения старых людей, по крайней мере, они соблюдали обрядовую сторону, отмечали религиозные праздники - Рождество, Святки, Крещение, соблюдали посты, сохраняли иконы, молились. Это воздействие также способствовало поддержанию нравственного поведения детей: им объяснялись понятия Слова божьего, греха, праведной жизни. С ранних лет воспитывалось и бережное отношение к природе, детей учили любить и понимать её, так как образ жизни сибиряков и суровые законы сибирской природы здесь были слиты воедино.
Фото 1 - Старожилка Дарья Петровна Песегова с внучками. Брагино, Новосёловский район, 1937 г. (из личного архива Р. С. Терской)
Старшие дети в семье также участвовали в воспитании младших. Традиционное семейно-родственное воспитание у старожилов основывалось на понятиях родственной взаимопомощи и защиты - надёжном залоге выживания в самостоятельной жизни. Помогая родителям, дети рано приобретали навыки и опыт воспитания, кроме того, у них формировалась ответственность по отношению к младшим в семье. Младшие дети, в свою очередь, получали пример и обязанности перед старшими. Показателен случай, рассказанный Р. С. Терской: в селе Брагино Новосёловского района мать не приплыла домой с покоса (траву косили на островах, лежащих на Енисейской протоке), дети ночевали одни. В сени влезла собака. Старшая девочка,
лет девяти, услышав шум, испугалась, схватила младшую сестру - и под образа, «чтобы Бог защитил», сама вытащила из казёнки (кладовки) отцовское ружьё и выстрелила из окна (конец 30-х гг.) [10]. В Новосёловском районе бойких, отчаянных девочек и девушек старожилы называли «прощеколда».
Когда сходились мужчина и женщина (чаще вдовы, вдовцы), имеющие детей от предыдущих браков, разные привычки и воспитание детей могли являться поводом для ссор. Считалось, что не ладят между собой только такие «сведённые» дети. Примечательно, что разводов в эти годы, также как и в прошлом, практически не было: такое социальное поведение считалось позором.
Как уже было отмечено, большинство сельских правил составляли традицию и не требовали специальных обсуждений. Нарушение этих правил в срсде старожилов строго наказывалось, прежде всего, падением авторитета семьи, рода: «шолудива овца всё стадо портит». Этого боялись, поэтому старались не прослыть «бессовестной», «страмовкой», «халдой», или «ху-доумым». С другой стороны, честь человека также зависела от репутации фамилии: «не родится от свиньи бобрёнок, а всё тот же поросёнок», «собака бела, али собака сера, а дух всё один - собачий», «яблоко не далеко падает от яблоньки» (эта поговорка записана М. А. Авдеевой в Сибири в 1837 г.) [1]. Поэтому детям рано прививались понятия стыда, совести, скромности, серьёзного отношения к жизни. «Смех без причины - худой ум», «куда ветер - туда и ум», «дураков не сеют, не орут, они сами родятся» - такова была старожильческая оценка глупости и легкомыслию.
«Отец да мать не выучат - добрые люди выучат» - считали старожилы. Действительно, любой взрослый человек мог сделать замечание, пристыдить за недостойное поведение. При этом взрослым никогда не перечили -действовал принцип: слово старшего - закон. С раннего детства внушалось, что непослушание ведёт к беде - к преступлению и неизбежному суровому наказанию, в прежние времена к каторге, а в современные - к «каталажке» (тюрьме): «Худому дитю отцовский живот не в помощь - когда отец с матерью говорили, не хотел слушать, а теперь неча обижаться». Примечательно, что наказание детей в старожильческой семье всегда было соразмерно проступку, при этом важным было ровное отношение, без унижения и оскорбления: «Учи жену без детей, а детей без людей». Вместе с тем, существовала необходимость выработать у детей самостоятельность и способность противостоять неблагоприятным воздействиям среды. Поэтому детям объясняли, что, к примеру, когда ругают, или стыдят, это неприятно, но бояться этого не надо: «ругань не дым, газа не выест», «стыд глаза не выест», «за глаза и царя ругали», ведь, в конечном итоге, будет польза.
Исследователи отмечают стремление старожилов открыто порицать неприемлемые свойства и качества и наоборот, сдержанно относиться к похвале [3, с. 160]. Действительно, на похвалу детей старожилы были скупы, особенно «на людях». Это способствовало тому, что ребёнок в процессе взросления стремился заслужить редкую, но от этого ещё более значимую
оценку членов семьи, а особенно сельского общества. Этот важный принцип старожильческого воспитания, являющийся следствием коллективного сознания, нашёл отражение в поговорке «не хвали, подожди, пока люди похвалят». В современном российском обществе воспринята зарубежная модель: предполагается, что когда родители словесно поощряют ребёнка, это способствует формированию у него высокой самооценки, уверенности в себе. Старожилы считали: прежде общество должно отметить положительные качества ребёнка - трудолюбие, должное поведение, или нравственные качества: доброту, совесть, честность.
Понятие честности у старожилов ценилось очень высоко. Оно также являлось следствием соблюдения установленных традицией норм поведения, охватывающих многие стороны быта старожилов, воспитания детей и неизменно связанного с этими нормами общественного мнения. Детям прививалось, что нельзя совершать какие-то действия «крадче» (скрытно), что-либо утаивать, лгать, воровать. Показателен случай, рассказанный М. Е. Кожуховской. Какие-то пришлые люди решили украсть «молотила» - так называли орудия для обмолота зерна, состоящие из берёзовой палки, к концу которой прикреплён камень, лежавшие открыто на «заимке» - хозяйственнопромысловые постройки в лесу, или в поле; деревенские жители об этом узнали, воров догнали и этими же молотилами проучили (20-е гг.). Как свидетельствуют потомки старожилов, чужого в деревнях никто не брал, дома не замыкали. Свободно могли лежать промысловые, или сельскохозяйственные орудия [10]. Если человека замечали во лжи, приклеивалось: «у него правды, как у змеи ног не увидишь», а за склонность к изворотливости хлёстко порицали: «его на вину не пригонишь».
А вот такое качество как хитрость, у старожилов не считалось зазорным. Старожилы говорили: «хитрость - второй ум», фактически приравнивая эти понятия. А простоту приравнивали к недалёкому уму: «с простой души», «сдуру как с дубу», «простота - все в стороне, а ты в бороне». О хитром, или не по возрасту разумном ребёнке говорили: «В животе настёганный»
- хитёр, сметлив от рождения. «Природа науку одолевает» - такой поговоркой метко подмечали наследственную природу ребёнка. Считали, что унаследованные особенности «родовы», побеждают воспитание, а также, в конечном счёте, и ту информацию, которая приходит из «мира».
«Из ноги выламывает», «в дрыгалку упал» - говорили, когда ребёнок капризничал, что-либо настойчиво требовал. «Грезит (делает что-то недозволенное), расповадили, - укоряла старожилка, - что вот этой стенке говорить, что ему». А средством устрашения, или наказания детей была «каша берёзовая» - так называли берёзовый прут. В случае непослушания спрашивали: «А каши берёзовой не хочешь?» и могли дать отведать этой самой «каши», то есть «нажигать» (нахлестать) берёзовым прутом.
Настоящим лакомством детей в старожильческих семьях не очень сытых, а подчас и вовсе голодных 30-х - 40-х годов была не каша, а традиционное сибирское мучное кушанье: на кипящей воде заваривалась мука, потом в
этот кисель добавляли «ошурки» - кусочки топлёного внутреннего сала, говяжьего или свиного, или растительное масло, лук, сметану. Это кушанье было распространено во всей Сибири. В Приенисейском крае, в зависимости от местности, оно отличалось некоторыми особенностями приготовления и носило разные названия. К примеру, в Новосёловском районе жидкое кушанье - «затируха», в Краснотуранском - «саламака», более густое
- «саламат» - в Шушенском [11, с. 215]. Из ржаной муки делали густую «кулагу»: муку немного пережаривали, заливали «варитком» - так называли сильно горячую, почти кипящую воду, добавляли сушёную ягоду без косточек и ставили не менее чем на день париться в печь. Из овсяной муки запаривали «толокно»: глиняный глубокий горшок очень туго набивали мукой и также ставили в печь. Потом это кушанье дети ели, откалывая небольшие кусочки. Интересно, что толчёный картофель со сметаной - разновидность картофельной саламаты, до сих пор любят и готовят в семьях, где предки были чалдонами.
Несмотря на то, что мясо и рыба были традиционными в рационе сибиряков, в целом хлебно-мучные блюда были на первом месте. Как отмечают исследователи, в хлебородных южных районах в пшеничном хлебе не испытывали недостатка - он даже вытеснял ржаной [12, с. 96]. Поэтому бедные семьи также питались пшеничным хлебом.
В 20-е годы среди старожилов было много крепких хозяев [8; 12]. К примеру, некоторые личные хозяйства насчитывали до трёхсот голов овец, двух десятков лошадей и столько же крупного рогатого скота, а важным производственным фактором было наличие сельхозмашин [10]. В начале 30-х годов многие были объявлены «кулаками», раскулачены и высланы в северные районы края, а сокрушительным ударом по экономической мощи зажиточных слоёв крестьян стали неоднократные продразвёрстки, вызвавшие голод.
В эти годы голод и страх перед ним толкал людей на нехарактерные для этого края поступки, а дети часто становились свидетелями жестокости взрослых. Показателен пример, рассказанный Е. В. Петровой: в начале 30-х годов, в самый голод, в старожильческом селе Анаш, Новосёловско-го района, женщина ушла в соседние деревни обменять какие-то вещи на муку, или картофель. Дома остались дети четырёх и пяти лет. Зашёл парень, осмотрелся - в доме уже «палец обернуть нечем» (ничего нет), а на полке, разделявшей кухню, крынка стоит. В ней были сухари из травы лебеды. Посмотрел на испуганных детей, сухари в карман высыпал и вышел [10].
Расчётливость, хозяйская основательность этих людей была одной из краеугольных основ их ментальности, взрастала с детства, крепла, рядом с родителями в тяжёлом крестьянском труде. Эту прирождённую хозяйственность не смогли уничтожить никакие глобальные социальные трансформации. Вот строчки из письма двенадцатилетнего Юры Петрова, из старожильческой семьи, которое он пишет старшей сестре в Красноярск в 1949 (!) году (здесь и далее сохраняются авторский стиль и орфография): «... Получил твоё письмо, в котором ты мне отсулила перину, за что большое
спасибо... Закололи свиней, сала собрали 70 кг и хорошее мясо, скоро тебе отправим, как усолет сало... Деньги зря не расходуй... замуж за кого попало не ходи, баба не велит и за бедного не ходи, а за богатого. Бедного зятя нам не надо, а замуж пойдёшь, спрашивайся, а то будут ругать баба и мама. Лёля, пошли мне яблочков, а то не буду писать письма. Сам сделал себе лыжи и новые санки. Хотя редко пишу, зато хорошо всё прописываю». В другом письме мальчик сообщает: «Куриц мы оставили 13 штук, две коровы оставим, маленькую тёлочку Марту, 1 поросёнка и 1 овечку. Мама к тебе не приедет, мы ещё не уплатили налоги...» [5].
Фото 2 - Дети. Анаш, 1931 г. На заднем фоне бабушка держит самого маленького ребёнка. (Из личного архива Е. В. Петровой)
В массовом сознании существует стереотип крайней скупости старожилов, выступающей как негативная черта их этнического самосознания. У самих старожилов скупость не была порицаемым качеством, они различали «глупую жадность» и бережливость, рачительность - залог зажиточности, придавая этим качествам высшую ценность. «Не носить плачёного (в заплатках) - не носить и золочёного», «у хорошего хозяина пашенка - золотое дно» - говорили старожилы. Действительно, этот ценностный компонент определял рациональный характер мышления и установки поведения, передающиеся из поколения в поколение. В начале 50-х годов юноша, воспитанный в старожильческих традициях, пишет своей семье из города, где поступил в техникум: «...ни одной копейки не израсходовал даром...Мама, я израсходую всего 2000 руб. на всю учёбу. А деньги, которые я взял из дому, они должны нам оправдаться. Варю суп с картошкой и вермишелью и он мне уже надоел хуже редьки...» [6].
Интересно отметить, что изученные нами «деревенские» детские и юношеские письма из личных архивов имеют особенный стиль и позволяют не только живо представить картины тех дней, но и оценить чувства и эмоции авторов. Начинались письма всегда обстоятельно и душевно: «Письмо писано...» (ставилась дата), «Здравствуйте, с приветом и массой наилучших пожеланий...» (далее перечислялись все родственники), «У нас всё хорошо, чего и вам желаем!», или «Добрый день, весёлый час, пишу письмо и жду от вас!». А оканчивались: «Ну, ещё раз до свидания!» (в который раз!), «Крепко жму руки, особенно тебе мама, а также бабушка, скучновато без вас. Не с кем поспорить, а также поделиться мнением» [5; 6].
Когда кто-то из деревенских детей обнаруживал способности в учёбе, «выходил в люди», старожилы вышучивали поговоркой: «Родители-то тележного скрипа боялись, а вон куды вышел!». Эта поговорка служила напоминанием о простом происхождении: предки-то были неграмотными, за ворота прятались, когда какая-нибудь телега ехала по улице и колёса громко скрипели, и несла глубокий назидательный смысл: не заноситесь, не забывайте своих корней.
К работе старожилы были жадными, и большое значение придавали трудовому воспитанию детей. Такие поговорки, как: «на работе глаз выткнуть» (так работать, что не замечать опасности), «на работе и лоб расшибить не жалко», свидетельствуют о приоритетности для старожилов такой черты, как трудолюбие. Множество поговорок, в силу характерной для старожилов особенности в большей степени акцентировать внимание на отрицательных чертах и явлениях, порицали лень: «абы бы только ничего не перешевелить» (не работать), «лодырь Царя небесного», «лень-матушка вперёд него родилась», «понукать, как ленивую кобылу» (принуждать к работе), «пилось бы, да елось, да работушка на ум не шла». А также плохую работу: «пях ногой, как попало мало-мало», «вскоре Богу умаливать» (откладывать, а потом делать кое-как), «шей, да пори - не будет простой поры» (работа без толку).
А ещё: «Ты пошто ходишь, как Ехомина корова по назьмам?» - так у старожилов корили человека, любящего ходить без дела «по людям», сидеть у кого-нибудь в гостях. По преданию, был такой ленивый человек, Ехома. И вот оттого, что он не косил сено, так был ленив, его корова выходила утром со двора, и шла собирать «назём» (навоз, в котором попадались остатки сена) по «задворкам» (так называли место за домами), или увязывалась за чьим-нибудь возом, подбирала упавшее сено и так ходила весь день. Считалось, что также и ленивый человек, вместо того, чтобы работать, ходит «по избам», и «выглядывает с чужого стола».
Традиционно в старожильческих семьях детей и подростков берегли от «надсады», постепенно приучая к крестьянскому труду. В 30-е - 40-е годы тяжёлый детский труд в сибирской деревне был нормой, что было вполне в духе того грубого времени. Сохраняло своё значение правило, согласно которому младшие члены семейства должны беспрекословно повиноваться воле старших, исполнять их требования.
Фото 3 - Девочка с куклой. Анаш, 1931 г. (фото Ани Петровой из личного архива Е. В. Петровой)
В отношениях родителей к детям существовала не только разумная любовь и требовательность, но часто жестокость, обусловленная необходимостью выживания, тяжёлым положением семей в периоды тяжёлых социальных потрясений. Так, уже в одиннадцать-двенадцать лет дети помогали убирать сено в жару, хлеб - вязали снопы, а вязать надо было быстро, «не то жнейка пятки отрежет». Работали на огороде, носили воду из колодца, раскладывали навоз. «Дресвой» (каменная крошка, крупнее песка, которая получалась из разбитых речных камней), скоблили до желтизны деревянные полы в доме: «Трите, чтоб жёлтенькими были!» - наказывали родители. Кололи, пилили и складывали дрова в «поленницу» - рядами в виде стенки. Стирали бельё - колотили «вальками» (деревянный выгнутый предмет с ручкой, шириной около пятнадцати сантиметров), чистили снег в «ограде» (внутренний двор дома в Сибири) и на улице, рыбачили.
Мелкую рыбу на мелководье дети ловили «недоткой»: две половинки старого половика сшивались, посредине вшивался кусок невода (сетки), либо кусок крупно-тканного сукна, а по бокам половиков приделывались две палки. Также использовали «вендер» (в других местностях «вентерь»), приспособление типа корзины из черёмуховых прутьев, обтянутый вручную вязаным полотном, либо «морду» («мордушку») - ловушку для рыбы, плетёную из мелких талиновых прутьев (кустарниковой ивы), с привязанным камнем, чтобы не уплыла. Бросали с вечера, а утром доставали улов.
Не только добывать, также и кушать рыбу приучали с раннего детства. Интересен пример, приведённый Ю. В. Петровым: в деревне Анциферово, Енисейского района, в большой семье за обедом была рыба. Через какое-то время после начала обеда, даже около самых малых - 3-х - 4-х летних детей лежала только кучка костей. На удивление рассказчика хозяйка обратила его внимание, что рыбу от костей они совершенно особым образом отделяют языком в процессе еды. Не было случая, чтобы кто-нибудь подавился (50-е гг.) [10]. Несмотря на то, что приведённый пример относится к северному району края, культура промысла рыбы, её заготовления впрок, и даже кулинарные особенности приготовления, были одинаково высоко развиты во всей Приенисейской Сибири.
Фото 4 - Семья. Арина Тарасьевна Конопатова с детьми. Коряково, Даурский район, середина 30-х гг. (из личного архива Н. А. Фефеловой)
В годы войны дети были заняты также на общественных работах, заменяя отцов, взятых на фронт «как под бритву». Собирали золу по деревням, потом ей удобряли поля; работали на прополке пшеницы, ржи, овса. Рано узнавая цену хлеба, уважительное отношение к нему поколение детей войны пронесло через всю жизнь.
Также участвовали в работах для нужд Енисейского речного пароходства и города Красноярска. Так, по свидетельству Е. П. Зубрицкой, зимой многие подростки не учились - работали на заготовке дров в тайге. Е. В. Петрова,
Р. С. Терская приводят такое свидетельство: весной и летом заготовленные в лесу дрова сплавляли, по небольшой реке Убейчик, Новосёловского района. Из реки дрова попадали в озеро, а из него, стоя по пояс в воде, женщины и дети одиннадцати-двенадцати лет выталкивали их на берег. Чтобы не поранить ноги о донные камни, надевали «поршни» - вид простейшей обуви, наподобие лаптей, состоящие из кусков кожи, с боковыми отверстиями для вязок, кожаных, или верёвочных, которые обвязывались вокруг ноги. В длину дрова для топки речных судов достигали восьмидесяти сантиметров. Эти поленья, тяжёлые от впитавшейся воды, в диаметре часто были больше, чем мог обхватить ребёнок. На берегу, вместе с взрослыми, их складывали в «петерики» - поленницы длиной пять и высотой два метра. А уже с берега дрова увозили на пристань, где грузили баржи, делали «кошели» - конструкции из скреплённых по бокам и свободных внутри брёвен, которые вниз по течению Енисея тянули речные катера [10].
Фото 5 - Учащиеся 4-го класса начальной школы с. Даурское, 1941 г. (из личного архива Н. А. Фефеловой)
Играть детей отпускали редко, в свободное от домашней работы время. Игры были подвижные, групповые: разнообразные игры с мячом, «камушки», лапта, прятки - они вырабатывали выносливость и смекалку. Через них происходила социализация, реализовывалась самодеятельность и самовоспитание детей, они же способствовали их полноценному физическому развитию. Санки, коньки, игрушки были самодельные. Н. А. Фефелова приводит такое воспоминание: «В начале войны в Даурском районе в здание четырёхлетней школы поселили финнов, их называли «финлянами». Эти финны почему-то выбрасывали цветные тряпочки. Девочки их собирали и шили кукол и платья для них» [10]. Принадлежностей быта, или учёбы для детей также не было. В школу дети ходили с холщёвыми сумками «само-
шитками», а у кого-то был сколоченный отцом деревянный ящик, с лямками, наподобие ранца. Писали, на чём придётся: на полях газет, на любом подходящем куске бумаги. Всё это развивало способности к творчеству, изобретательность детей, а также бережного и уважительного отношения к продуктам труда.
Часто «катанки» (валенки), «сагыры» (кожаная обувь с высокими голенищами, подвязывающаяся на кожаные ремешки вокруг ноги), или «дошон-ка» (старая шуба) в семье были одни на несколько разновозрастных детей. Поэтому к вещам относились очень бережливо. Добротные вещи «в колье и в мелье», то есть везде, не носили, а было принято надевать «сызредка», «от случая, к случаю» - редко, или по праздникам. Так как добро доставалось тяжёлым трудом, с детства учили ценить качество, «добротность» вещей: «дорого - да мило, дёшево - да гнило», «дорого - да зато к душе».
Таким образом, воспитание детей приенисейских старожилов в 20-е -40-е гг. XX в., как и в прошлом, происходило в процессе труда, совместной деятельности рядом с родителями и членами сельского общества, под воздействием традиций нравственности. В их основе лежали народные обычаи и традиции; общинные правила и представления о поведении; а также духовная культура и христианская мораль: почитание родителей, уважение старших, взаимопомощь, терпимость, милосердие, ответственность, долг, совесть, честность, человеческое достоинство, гармоничные отношения с природой и окружающим миром, потребность в творческой, созидательной деятельности. Передаваясь из поколения в поколение, эти нравственные категории были определяющими в процессе воспитания детей в старожильческой среде. Под этим влиянием закладывались основы человеческой личности, развивались нравственные установки должного поведения в обществе. Вместе с тем, в этом процессе сохранялись и свои специфические черты, сформированные общественным устройством, основными видами деятельности, а также географическими, климатическими условиями, в которых находились русские сибиряки-старожилы в результате освоения и расселения в Приенисейском крае.
Библиографический список
1. Авдеева, М. А. Записки и замечания о Сибири [Текст] / М. А. Авдеева. - М.: в типографии Николая Степанова, 1837.
2. Андюсев, Б. Е. Сибирское краеведение: хозяйство, быт, традиции, культура старожилов Енисейской губернии XIX - начала XX вв. [Текст] / Б. Е. Андюсев. -Красноярск: КГПУ им. В. П. Астафьева, 2006. - 334 с.
3. Андюсев, Б. Е. Сибирский говор и его роль в формировании ментальности молодого поколения крестьян-старожилов [Текст] / Б. Е. Андюсев // Прие-нисейская Сибирь в лингвистическом освещении. Материалы международной научно-практической конференции «Русский язык и национальный вопрос в Си-
бири». 15-17 ноября 2007 г. / отв. ред. О. В. Фельде; Красноярский гос. пед. ун-т им. В. П. Астафьева. - Красноярск, 2008. - 236 с.
4. Данные Минусинского архива [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://forum.vgd.ru
5. Из личного архива Е. В. Петровой.
6. Из личного архива М. Е. Кожуховской.
7. Кукушин, В. С. Этнопедагогика и этнопсихология [Текст] / В. С. Кукушин, А. Д. Столяренко. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2000. - 448 с.
8. Макаров, А. А. Власть и общество в Сибири: 1927 - 1933 гг. [Текст] / А. А. Макаров. - Абакан: Хакасское книжное издательство, 2010. - 184 с.
9. Миненко, Н. А. Будни и праздники сибирской деревни в XVIII - первой половине XIX в. [Текст] / Н. А. Миненко. - Новосибирск: Наука. Сибирское отд-ие, 1989,- 160 с.
10. Полевые материалы автора, Красноярск, Железногорск, июнь - август 2010 г. (информанты: Е. П. Зубрицкая, 1926 г. р., Е. В. Петрова, 1929 г. р.; Ю. В. Петров, 1937 г. р., Р. С. Терская (Лалетина), 1930 г. р., Н. А. Фефелова (Конопатова), 1931 г. р. тетрадь 1).
11. Словарь русских говоров Сибири [Текст] / Сост. Т. А. Голикова, Е. В. Панкратова, А. И. Фёдоров; под ред. А. И. Фёдорова. - Новосибирск: Наука, 2005. -508 с.
12. Сысоева, Л. А. Последний император России в Красноярске [Текст] / Л. А. Сысоева. - Красноярск: Сибирский печатный двор, 2007. - 120 с.
13. Шекшеев, А. П. Власть и крестьянство: начало гражданской войны на Енисее (октябрь 1917 - конец 1918 гг.) [Текст] / А. П. Шекшеев; под. ред. В. В. Гришаева. - Абакан: Изд-во Хакасского гос. ун-та им. Н.Ф. Катанова, 2007. - 160 с.
