CC BY
20
СВЯЗЬ БАЛЛАД СЕВЕРНОГО ПРИАНГАРЬЯ С ИСТОРИЧЕСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ
THE CONNECTION OF THE BALLADS OF THE NORTH ANGARA REGION WITH HISTORICAL REALITY
Н.А. Новоселова
N.A. Novoselova
Русская народная баллада, бытование в При-ангарье, трансформация сюжетов, связь жанра с исторической действительностью. Статья посвящена компаративному анализу ряда баллад Приангарья с общерусской традицией. Рассматриваются причины выпадения одних балладных сюжетов, популярности других, трансформации третьих. Делается вывод, что решающее значение в изменении образов, событийного ряда и конфликта в ангарских балладах имели не столько эстетические, сколько внефольклорные факторы.
Russian folk ballad, existence in the Angara region, transformation of subjects, the connection of the genre with historical reality.
The article is dedicated to the comparative analysis of a number of ballads of the Angara region with an all-Russian tradition. The author examines the causes of the loss of some ballad subjects, the popularity of others and the transformation of still others. The author concludes that the crucial importance in the change of the images, a sequence of events and the conflict in the Angara ballads belonged not so much to aesthetic factors but to beyond folklore ones.
Термин «баллада» в филологии употребляется в разных значениях. В настоящей работе мы называем балладами произведения русского песенного фольклора, основным признаком которых является острый личный конфликт между персонажами. Большинство ангарских баллад перенесено из европейской части России, однако сопоставительный анализ свидетельствует, что местные варианты и версии имеют отличия от прецедентных текстов. Исследователями не раз отмечалось, что специфические черты региональной традиции могут определяться внефольклорными факторами. Цель данной статьи - рассмотреть варианты и версии баллад, которые обусловлены особенностями сибирской истории и быта.
Основными методами исследования являются историко-культурный и компаративный анализ.
Особенности сибирской действительности обусловили сужение сюжетного состава семейных баллад. Из набора конфликтных ситуаций европейской части России в Приангарье бытовали только баллады, отражающие конфликт
между мужем и женой. В частности, здесь отсутствуют баллады на сюжет «Свекровь губит невестку», хотя их бытование фиксировалось в Вологодской, Новгородской и Архангельской губерниях, являвшихся местами исхода сибиряков в XVII веке [Копылов, 1971, с. 44]. В балладах этих местностей свекровь приглашает невестку в баню, где устраивает зверскую расправу. Его матушка ее невзлюбила, По три дня байлу топила, Жарки каменья калила, На белую грудь сажала (Новгородская губ.)
[Соболевский, 1895, с. 107, № 63]. Его матушка родимая Приказала жарко мыленку топити, Горюч камень разжигала, На белые груди княгини клала (Архангельская губ.)
[Соболевский, 1985, с. 105, № 62]. Почему же данный сюжет не прижился в старожильческих районах нашего края? Мы связываем его отсутствие с гендерно-демографическими особенностями региона.
<
cq
Щ
$9
I
С И
о | Ш S
о
Рч W
[225]
И
н
о
Рч
<
о ^
a g
Og 3 w
п ^
Рн W
ж с «
S
д
н и
щ
PQ
В XVII веке, то есть в период начального заселения, в регионе существовала острая нехватка женщин, и, хотя к 1710 году соотношение между женской и мужской частью населения вырав-нялось, избытка женщин по-прежнему не возникло [Русские..., 1973, с. 30]. Вследствие этого молодые сибирячки не подвергались семейной дискриминации, как это имело место в европейской части России. Позже, когда на Ангаре стали появляться жители из центральных районов России, внедрению баллады в репертуар также препятствовало отсутствие жизненной основы.
Согласно свидетельствам этнографов, в XIV -начале XX века в Приангарье молодые женщины и девушки высоко ценились в качестве работниц. Показательна в этой связи мотивировка отказа родителей девушки сватам: «Мы девку не отдадим, она еще нам поработает несколько лет» [Розенбаум, Арефьев, 1900, с. 85]. Поэтому брачный возраст девушек в Сибири был на насколько лет выше, чем в европейской части России [Бернштам, 1988, с. 47]. В Приангарье, чтобы высватать невесту, сватам приходилось ездить в один дом от 3 до 6-8 раз [Там же, с. 86]. В результате в семью мужа входила знающая себе цену молодая женщина, которая не стала бы терпеть притеснения. Заметим, что сибирячки приходили в семью мужа «с хорошим приданым», а иногда даже имели «на подворье собственную голову скота», которую могли «продать и приобрести украшения, наряды и прочее» [Андюсев 2004, с. 146]. Как отмечают современные этнографы, уважительное и бережное отношение к женщинам было нормой поведения в старожильческих семьях [Там же, с. 145]. Это подтверждают и наши беседы с информаторами во время экспедиционной работы.
Даже в случае неприязненного отношения свекрови к невестке в Приангарье последняя была больше защищена, чем в европейской части России. В Кежемском и северной части Бо-гучанского района в каждом из сел проживало несколько разросшихся семей одного рода. Так, в 1925 году в деревне Усольцево Кежемско-го района было «58 домохозяев, из них 32 носили фамилию Усольцевы, 19 - Привалихины
[Сабурова, 1967, с. 165]. Такая же картина существовала и в других населенных пунктах района.
Если девушка выходила замуж за юношу из своего села, то за ней стояла не только отцовская семья, но и весь родовой коллектив. Если же парень брал жену из другой деревни, она также не была оставлена родственниками, поскольку в Приангарье существовала традиция постоянных контактов между родовыми коллективами мужа и жены. На протяжении всего года они встречались в разных деревнях прихода во время съезжих праздников. Новые родственники, в том числе свекровь, ощущали контроль со стороны рода невестки и реальную возможность ее защиты родной семьей. Все это объясняет отсутствие балладного сюжета «Свекровь губит невестку» в ангарском песенном фольклоре.
Особенности семейных отношений в ареале определили также сюжетные и образные трансформации в балладах об отравлении. В первом томе сборника А.И. Соболевского баллады данной тематической группы скомпонованы следующим образом: «сестра отравляет брата» [Соболевский, 1895, с. 193-196, № 134-138] и «девица отравляет молодца» [Соболевский, 1895, с. 198-207, № 141-148].
В первой группе текстов, готовя отраву для брата, девушка использует змею. Набрав стружки, в огонь клала,
Змею пекла, ужа жарила, Ужа жарила, зелье делала, Ждала в гости братца роднаго
[Соболевский, 1895, с. 194, № 136]. Во второй - она готовит для «молодца» зелье из трав. География распространения обоих текстов - центральные, южные и северные губернии России. В Приангарье записано два варианта баллады об отравлении. Более ранний записал A.A. Савельев в 1911 году в д. Яркино. Что под рощею было, Под рощею, под зеленою, Под яблоней, под кудрявой. Тут сидел-то, сидел доброй молодец. И строгал он стружки Каленой-то стрелой. Красна девица стружки собирала,
Собирала и на огонь клала. Жгла она стружки и прягла. Жгла она змея лютого, Змея лютого, подколодного. Выпущала зелья лютого, И наводила она чару серебряну, И подносила дружку милому.
- И выпивай-ка чару единой рукой, И выпивай-ка чару на единый дух. Капля капнула коню на гриву -
У коня грива загорается, Резвы ноженьки подломилися, С плеч головка покатилася.
- Умела ты меня, красна девица, Потчевать - поить и кормить, Умела ты и изводить
(Арх. Савельева // ККМ. Оф. 7886/165-1. С. 142). В 1979 году мы сделали аудиозапись данного сюжета в поселке Таежный Кежемского района от Сизых Акулины Семеновны (Фоноарх. КГПУ, пл. Т2-6/1979). Обе ангарские баллады совпадают с текстами европейской части зачином. В записи Савельева сохраняется и мотив использования змея, но в ангарских текстах «зелье» предназначается молодцу, а образ брата исчезает из баллады. Почему же произошла эта замена?
Рассматривая исторические истоки сюжета об отравлении, Д.М. Балашов говорит о глубокой зависимости девушки от брата в европейской части России: «Старинное семейное право передавало брату родительские права и обязанности в отношении сестры (наделить приданым, выдать замуж). Распад больших патриархальных семей усиливал имущественный антагонизм братьев и сестер. В результате рознь брата и сестры стала своеобразной нормой балладной поэтики» [Балашов, 1963, с. 21].
Что касается Приангарья, то до революции здесь преобладали большие наразделенные семьи, где всем имуществом управлял отец, а после его смерти - старший сын [Сабурова, 1967, с. 166-173]. Но большая ангарская семья включала несколько женатых братьев с женами и детьми [Там же, с. 170-172]. Со стороны этих членов семьи оставалась возможность контроля
за действиями старшего брата и его отношением к сестрам, поэтому имущественные права девушки не нарушались.
Не случайно отцовский род и члены родной семьи были для ангарок важнейшей ценностью. Любовное отношение к брату запечатлелось в ангарском свадебном фольклоре и в традиционных протяжных лирических песнях. Таким образом, замена образа «брата» на «молодца» в ангарской балладе не случайна. В силу особой структуры семьи и экономического положения девушки в Приангарье отсутствовал имущественный антагонизм между членами кровнородственного коллектива, поэтому здесь не было материальной и психологической основы для существования сюжета о враждебном отношении сестры к брату.
Сюжет баллады «Неузнанный муж в гостях у жены» в сборнике А.И. Соболевского представлен восемью вариантами [Соболевский, 1895, с. 330-427, № 330-337]. В Приангарье этот сюжет существует в двух версиях: в первой из них жена не узнает мужа; во второй - мужа и сына. Первая версия представлена четырьмя вариантами баллады «Приезжали с Москвы гости», бытовавшими на территории Кежемского района и записанными нами в поселках Таежный, Проспихино, Рожково и Кежме. Наиболее полным является вариант, зафиксированный в Таежном. Другие тексты сокращены, но инвариантными мотивами являются приезд гостей-солдат, их просьба о ночлеге, попытки вдовы отказать и признание мужа.
Сопоставление ангарских текстов с вариантами европейской части России выявляет значительные отличия. В частности, в балладах сборника А.И. Соболевского имеется ярко выраженный конфликт между вдовой и «солдатами» / «уланами» / «солдатушками-уланами», которые хотят разместиться в доме вдовы на постой. Пытаясь защитить свой дом, женщина ищет аргументы, чтобы отказать солдатам, которые все-таки вторгаются в дом.
В свое время A.B. Ковылин на материале баллад о татарском полоне отметил сложные идейные решения русской народной баллады,
<С
а
ч
с m
о
ь
к Щ
w m н о
Рч <
о ^ о о
О Й
Ei
W
н S о
Рч
W
0
1
к %
о
W V S
ь
1-4
<с п
W
с
S
X
н
U
которая отходит от традиционной для былин трактовки образов «врагов» и «своих» [Ковылин, 2003, с. 36-37]. Баллада «Приезжали с Москвы гости» тоже усложняет художественную картину мира, показывая, что опасность для одинокой, беззащитной женщины может исходить не только от этнического противника. Героине противостоят представители русской армии, которые в поисках постоя ведут себя как захватчики. В пяти вариантах сборника Соболевского подчеркнуто насильственное вторжение солдат: «...а мы силой ворвалися» [Соболевский, 1895, с. 419-420, № 332] или «они силой ворывалися» [Соболевский, 1985, с. 424, № 335]. В варианте № 330 агрессивные гости ломают подворье вдовы: Ворота у ней мы изломали, На двор мы к ней забралися. Обременительность постоя для вдовы передана с помощью количественной гиперболы: Нас, солдатушек, всех немного: Полтораста нас конях, Пешехотных нас третьяста.
[Соболевский, 1895, с. 416, № 330]. Нас, уланушков, немножко: Нас на конях-то полтораста, Пятьдесят одна повозка, Девяносто пешеходов
[Соболевский, 1895, с. 427, № 337]. В балладах Приенисейской Сибири данный сюжет трансформируется. Конфликт с пришедшими сглажен тем, что отсутствует упоминание об огромном количестве пришедших и применении силы по отношению к вдове. Отрицательную коннотацию выявляет лишь эпитет «варвар» характеризующий «солдата» в одном из текстов:
Ни на что он, варвар, не взираёт, Ой, да ко вдове он на двор, ох, на двор въезжает.
(Фоноарх. КГПУ, пл. Я2-2/1979). В остальном ангарские варианты смягчают отрицательное звучание образа нежеланных гостей. Это происходит не только через устранение мотива насилия, но и благодаря эпитетам, передающим положительное отношение к приезжим: «гости дорогие», «солдатушки молодые».
Приезжали да у нас с Москвы гости,
Ох, да с Москвы гости, ох, оне дорогие.
С Москвы гости дорогие.
Ох, да все солдатушки, ох, оне молодые.
Все солдаты мо... лодые.
Ох, да во деревню о... они заезжали,
Во деревню заезжали.
О-ох, да среди улочки, ох, оне становились.
Среди улочки оне становились.
О-ох, да к честной вдовушке, ой,
на двор просились. И честной вдовушке на двор просились.
- Э-ох, да пусти, вдовушка, ты э-ох,
ты нас постояти. Пусти, вдовушка, ты нас постояти!
- О-ох, да у мня дворечку, ох,
у мня маленькё. У мня двореч(и)ку маленькё. Ох, да малых детушок, ох, у мня дивненькё. Ох, да бы ни на что он, ва...он,
варвар, не взираёт. Ни на что он, варвар, не взираёт. Ой, да ко вдове он на двор, ох,
на двор въезжает. Ко вдове он на двор въезжает.
- Ох, да вы садитесь да все, ох,
все гости по лав(ы)кам.
- Вы садитесь, все гости, по лавкам. О-ох, да все по лавкам садитесь, О-ох, по лавкам да по скамейкам. Ох, по лавкам да по скамейкам.
Ох, да атаман сам сел, ох, сел он у окошка. Атаман сел у окошка. Ой, да одна вдовушка, ой,
стоит одна у печки. Одна вдовушка стоит у печки. О-ох, да держит рученьки, ох,
она у сердечка. Держит реченьки она у сердечка. -Да уж ты, вдовушка, ой, ты, вдовица! Уж ты вдовушка, ты, вдовица, О-ох, да подойди ты ко мне, ой,
ты, вдова, поближе. Подойди ко мне, вдова, поближе. О-ой, да подай ручку мне, ой, свою-ка праву. Подай рученьку мне, ой, ты праву.
Ой, да с золотым кольцом, - Ты потом же узнаешь меня (Это муж ее приехал)
(Фоноарх. КГПУ, пл. Я2-2/1979). Изменения в песне обусловлены тем, что сибирские села в силу удаленности от театров военных действий не подвергались постою со стороны ни вражеских, ни своих войск и не несли связанных с этим тягот. Благодаря редуцированию мотива насильственного постоя смысловым центром баллады становится ситуация «узнавания» родственников.
Почему же данный сюжет был популярен у старожилов Приенисейской Сибири и когда он мог появиться в региональной традиции? В приведенном выше варианте видим сосуществование разных номинаций: вначале сообщается о приезде солдат, но затем герой назван атаманом, то есть предводителем казаков. На наш взгляд, слово атаман позволяет связать песню с XVII - нач. XVIII века, то есть временем освоения Сибири, когда казаки являлись одной из основных групп первопроходцев [Александров, 1962, с. 25].
В пользу раннего происхождения свидетельствует и лексика баллады, архаичность которой явственна при сопоставительном анализе. В вариантах сборника А.И. Соболевского много слов позднего происхождения: «шляпа», «кивер», «фатерушка», «чемодан». В балладах Ке-жемского района мы видим слова «вдовица», «честная вдовушка», «дивненькё (т.е. много), «годик годовати». Таким образом, версия о неузнанном муже сохранила на Ангаре раннее звучание, утраченное в европейской части России.
Согласно исследованиям, в XVII—XVI11 веках Енисейская губерния являлась своеобразным форпостом в дальнейшем освоении территорий Зауралья [Копылов 1971, с. 24-25]. Именно отсюда казаки направлялись на Дальний Восток, а также в восточные и южные регионы Сибири. Эта служба могла длиться от шести месяцев до года и нескольких лет, недаром таких казаков называли «годовальщиками» [Пузанов, 2005, с. 106-118]. Данная историческая основа объясняет причины популярности сюжета у сибирских старожилов, а лексические особенности текста
позволяют предположить, что он был занесен в Приангарье в начальный период его освоения.
Вторая группа текстов (вдова не узнает мужа и сына) сохраняет сюжетную схему, но имеет разные зачины. Баллада с зачином «Закаталось красно солнышко» впервые была записана А. Макаренко в Кежме и опубликована в 1907 году. В ней появляется мотив иного этнического происхождения пришедших: герои оказываются «нерусскими», но «крещеными».
Со восточной и с дальней стороны Раз не русски два ли, два молодца идут, Вот не русски они-то, крещё... крещёные, На руках-то они по ружьецу несут
[Макаренко, 1907, вып. 3, с. 66, № 5]. В измененном виде этот мотив сохраняется в нашей записи, сделанной в селе Яркино Богу-чанского района в 1984 году:
Да приходили, приходили да оне два-то
русы, ох, мол, русы Да всё-то молились, да бы всё-то
молились да оне-то во(й), в образа (Фоноарх. КГПУ, пл. Л 2-6/1984). Слово «русы» можно толковать и как указание на русый цвет волос, типичный для восточных славян, и как родственное слову «русский». Включение этнической характеристики пришельцев в балладах разных населенных пунктов свидетельствует о важности данного мотива. На наш взгляд, он мог появиться уже на раннем этапе бытования баллады в регионе. Как отмечают историки, в XVII веке, восполняя недостаток воинского сословия, правительство разрешило верстать в казаки представителей коренных народностей Сибири, как правило, детей местной знати [Быконя, 2007, с. 261]. Данный процесс был характерен для разных регионов Сибири и сопровождался рядом требований: «При верстании в службу новообращенцы в обязательном порядке крестились (если не были крещены до этого) и принимали русские имена и фамилии» [Зуев, Люцидарская, 2010, с. 54].
Изменение имени и статуса отражалось и в официальных документах: «Первое время после верстания (обычно год-два) к фамилии неофита добавлялась приставка "новокрещен", но
<С £
С т
о
ь
к ^
м т н о
Рч
о ^ о о
О Й
3
м н к о
Рч
м
0
1
к
а
«
о м
V
к
ь
1-4
<с «
м с
X
н и
щ м
затем она исчезала или превращалась в фамилию (Новокрещеных, Новокрещенов), и казак-абориген до конца жизни идентифицировался как русский» [Зуев, Люцидарская, 2010, с. 53]. Думается, именно этот социальный процесс отразили варианты ангарских баллад, подчеркивающие «русскость» героев и их православ-ность: «крещены», «молились на образа».
В с. Кежма, Болтурино Кежемского района и д. Бедоба Богучанского района нами был записан сюжет «Муж-разбойник», в котором женщина узнает об убийстве мужем своего брата, представленный в сборнике А.И. Соболевского 12 вариантами [Соболевский, 1895, с. 281-291, № 199-210] и широко бытовавший в центральных и южных губерниях России. Распространение баллады на указанных территориях не случайно: разбойничество было своеобразным ремеслом «части населения южных краев Руси» [Аникин, 2011, с. 532], а стечением времени появилось и на Севере [Там же]. Возможно, это обусловило бытование баллады в Новгородской и Вологодской губерниях [Соболевский, 1895, с. 281-288, № 199, 202, 206].
Возникают вопросы, когда могла появиться данная баллада в Сибири, с какой социальной группой связано ее появление и была ли историческая почва для бытования сюжета на Ангаре?
На наш взгляд, баллада была принесена на Ангару ссыльными, а ее появление в регионе можно связать со второй половиной XVIII века. Установлено, что в XVII веке люди ссылались в Сибирь преимущественно по политическим причинам, а в XVIII веке ссылка криминализируется. Так, в 1729 году был издан закон о высылке в Сибирь бродяг и беглых, а в 1754 году - закон, заменяющий смертную казнь за убийство и разбой ссылкой в Сибирь навечно [Покшишевский, 1951, с. 120]. Думается, названные социальные группы являлись первыми носителями баллад с криминальной тематикой.
В Сибири, не знающей крепостного гнета, разбойничество не было распространенным явлением, однако локально оно существовало. Так, в «Кратком описании приходов Енисейской губернии» за 1914 год говорится о судьбе
Кашино-Шиверского монастыря, расположенного на Ангаре: «В XVIII столетии этот монастырь был сожжен разбойниками и монахи убиты, кроме одного» [Краткое описание..., 1995, с. 210]. Таким образом, сохранность баллады была обусловлена не только силой традиции, но и художественной памятью исполнителей о событиях ангарской истории.
В ангарских текстах отличается объяснение разбойником причины убийства шурина: последний не уступил ему дороги. Во многих российских текстах и в балладе, записанной в начале XX века М.В. Красноженовой в Красноярске, указывается другая причина убийства. Это необходимость убийства первого встречного: Встреча первая, молодецкая В первой встрече - спуску нет Ни отцу нет, ни матери, А не то что братцу-шурину, Братцу-шурину любезному
(Архив М.В. Красноженовой // ККМ.
О.ф. 7886/178-1, с. 150). Возможно, этот мотив восходит к ритуалу особого посвящения в разбойники - «крещения кровью» при встрече с первой жертвой. Для песенного разбойника «первый встречный» - настолько весомый аргумент, что должен оправдать убийство в глазах жены. Думается, данный мотив не был понятен мирным жителям ангарских сел, поэтому исчез из текста.
Таким образом, в ангарских балладах связь с исторической реальностью проявляется по-разному: одни общерусские сюжеты выпадают из репертуара, другие трансформируют сюжетную ситуацию, образную систему и мотивировку действий персонажа, третьи включают в текст реалии, отражающие местные социальные и этнические процессы.
Список сокращений
1. ККМ, О. ф. 7886 / 178-1. Л. 24 - Архив Красноярского краеведческого музея (основной фонд 7886/ 178-1).
2. Арх. КГПУ, пл. Ж1-5/1985 - Фольклорный архив КГПУ. Пленка А. Сторона 1. № произведения 5. Год записи 1985.
3.
4.
Библиографический список
1. Александров В.А. Происхождение русского населения Енисейского края в XVII в. // Сибирский этнографический сборник. М.; Л.: Наука, 1962, с. 9-29.
2. Андюсев Б.Е. Традиционное сознание крестьян-старожилов Приенисейского края 60-х гг. XVIII—90-х гг. XIX вв.: опыт реконструкции. Красноярск, 2004. 264 с. Аникин В.П. Русское устное народное творчество: учеб. пособие. М., 2011. Балашов Д.М. Русская народная баллада / вступ. ст. сб. Народные баллады. М.; Л.: Сов. писатель, 1963. (Библиотека поэта: большая серия).
Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX- начала XX в. Л.: Наука, 1988.
Быконя Г.Ф. Казачество и другое служебное население Восточной Сибири в XVIII - начале XIX века (демографо-сословный аспект). Красноярск, 2007.
7. Зуев С., Люцидарская A.A. Этнический состав сибирских служилых людей в XVI—XVI11 вв. // Вестник НГУ. Сер.: История. Филология. 2010. Т. 9, вып. 1. С. 52-69.
8. Ковылин A.B. Русская народная баллада: Происхождение и развитие жанра: дис. ... канд. филол. наук. М., 2003. 241 с.
5.
6.
9. Копылов А.Н. Русские на Енисее в XVII в. Новосибирск: Наука, 1971.
10. Краткое описание приходов Енисейской епархии. Репринт, воспроизв. Изд. 1916. Красноярск: Краевед, 1995.
11. Кулагина A.B. Русская народная баллада. М., 1977. 187 с.
12. Макаренко A.A. Сибирские песенные старины. Живая старина. 1907. Вып. 1, 2, 3, 4.
13. Покшишевский В.В. Заселение Сибири. Иркутск, 1951.
14. Пузанов В.Д. Служба годовальщиков в Сибири XVII в. // Славянский ход: материалы и исследования. 2005. Вып. 2.
15. Путилов Б.Н. Действительность и вымысел в славянской исторической балладе // Славянский фольклор и историческая действительность. М., 1965.
16. Розенбаум С.П., Арефьев B.C. Свадьба в ангарской деревне // Известия Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. 1900. Т. 31. С. 79-117.
17. Русские старожилы Сибири. М.: Наука, 1973.
18. Сабурова Л.М. Культура и быт русского населения Приангарья. Л.: Наука, 1967.
19. Соболевский А.И. Великорусские народные песни. Спб., 1895. Т. 1.
<С
а
ч
с m
о
ь
к Щ
w m н о
Рч < ^
о ^ о о
О Й
Ei
W
н S о
Рч
W
0
1
к %
о
W V S
ь
1-4
<с п
W
с
S
X
Н U
