CC BY
122
ББК 82
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА В ТВОРЧЕСТВЕ А.П. ЧЕХОВА
М.Ч. Л
Сегодня, в начале XXI в., стало совершенно ясно мировое значение Чехова. При этом он остается русским художником, не утрачивает связей с национальной традиционной культурой. И хотя писатель почти не использует фольклорный материал открыто, не обращается к фольклорным сюжетам и образам, не прибегает к фольклорной стилистике, как А.С. Пушкин в сказках или Н.А. Некрасов в "народных" поэмах, но он воспроизводит в своем творчестве в разнообразных и не всегда явных формах традиционные фольклорно-ми-фологические представления и художественные принципы.
Многие, особенно ранние, рассказы Чехова имеют кумулятивное строение, как некоторые виды народных сказок. В них один сюжетный элемент, соответствующе словесно оформленный, многократно повторяется ("Злой мальчик", "Опекун", "Сапоги", " Смерть чиновника" и др.). Фольклорный прием позволяет "разомкнуть" повествование, сделать сюжет длящимся бесконечно, т.е. открывает возможности типизации при лаконизме формы. Кроме того, кумуляция служит средством создания комизма и анекдотичности чеховских рассказов.
Персонажи пьесы "Три сестры" заставляют вспомнить народные сказки о трех сестрах и брате или о детях, вытесненных из родительского дома злой мачехой. Конечно, связь здесь очень сложная и опосредованная и сюжетных отличий больше, чем сходства. Но контраст между идеальной сказочной моделью и тем, что происходит в действительности, разителен: сказка о трех сестрах не состоялась, гибнут люди, рушатся судьбы, зло торжествует.
В становлении чеховской драматургической системы, находящейся на границе классического и нового театра, свою роль сыграл опыт народного театра. Мотивы былин, исторических и лирических песен актуализуются
Ларионова Марина Ченгаровна - доктор филологических наук, главный научный сотрудник Южного научного центра РАН, профессор кафедры истории русской литературы Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, пр. Чехова, 41, e-mail: larionova@mmbi.krinc.ru.
в "степных" произведениях писателя. Народное христианство, апокрифы и духовные стихи - в рассказе "Студент". И так далее, и так далее...
Смысл произведений, причины поступков героев Чехова иногда остаются неясными без привлечения контекста традиционной народной культуры. Почему помещик Литвинов в рождественскую ночь отправляется на рыбалку ("В рождественскую ночь")? Почему три сестры так и не едут в Москву? Почему фамилию Егорушки - Князев - читатель узнает только на последних страницах повести "Степь"? Что это за странный звук лопнувшей струны в пьесе "Вишневый сад", кто его производит и почему так по-разному толкуют? Каков символический смысл образа чайки в одноименной пьесе? Кто из героев собственно является "чайкой"? На все эти вопросы нельзя ответить в пределах одной статьи. Поэтому выберем два последних.
Нина Заречная, когда Треплев кладет к ее ногам убитую чайку, недоумевает: "В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь все непонятно, какими-то символами. Вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю <...> Я слишком проста, чтобы понимать вас" [1, с. 27]. Думается, к Нине могут присоединиться многие читатели и исследователи. Все-таки речь идет не о лебеде, журавле или другой птице, как в "Трех сестрах", устойчиво связанной в национальном сознании с чистотой, свободным полетом и наделенной иными положительными коннотациями. Чайка, вечно прожорливая, шумная (это знакомо всем приводным жителям), да еще бессмысленно убитая, да еще преподнесенная любимой девушке!!! - это, действительно, слишком сложно для понимания.
В этом эпизоде, "по-видимому, символом" чайка делается потому, что кладется к ногам Нины Константином Треплевым, начинающим писателем-символистом, который
Larionova Marina - Doctor of philology, the main research assistant of the Southern Scientific Center RAS, professor of the History Russian Literature department in the Southern Federal University, 41 Chekhov Prospect, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: larionova@mmbi.krinc.ru.
вкупе с другим писателем - рутинером, традиционалистом - еще больше запутывает дело. Убив чайку, Треплев предвидит, что скоро таким же образом убьет самого себя. Значит, он станет "чайкой"? Однако Тригорин связывает убитую птицу с Ниной: "Молодая девушка, как вы", "любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка" [1, с. 31]. Это перекликается с Ниниными словами: "Меня тянет к озеру, как чайку..." [1, с. 10]. Но пришел человек и от нечего делать погубил девушку-чайку, как Тригорин. В конце пьесы чайка-Нина откажется от своей "ча-ечной" природы и судьбы: "Я - чайка. Нет, не то." [1, с. 58], а Треплев убьет себя, как чайку. Так Нина или Треплев? Символ или не символ?
Это противоречие осознают все чехове-ды [2]. Нам пришлось еще раз сказать о нем, чтобы показать его неразрешенность в пьесе и литературоведческих работах. "В символичности этого образа было что-то непривычное, озадачивающее", - заметил З. Паперный [3, с. 37]. Для ученого символический смысл чайки связан с "беспокойными и бескорыстными поисками нового и чистого, свежего в искусстве", с "тревожной, отвергающей душевное благополучие и успокоенность любовью" [3, с. 34-35].
Удивительно, что в своих суждениях исследователи опираются на слова персонажей пьесы, доверять которым можно с большой осторожностью. Ведь Чехов не присоединяется полностью ни к одному из них: "Чайка" написана в поисках новых путей в искусстве, в скрытой полемике и с символистами, и с традиционалистами. Не мистифицирует ли Чехов читателя, заставляя поверить своим героям, которых А.П. Кузичева метко назвала "не путниками, а путаниками" [4], не является ли образ-символ чайки формой литературной игры, так характерной для чеховского творчества? Как заметила Г.М. Васильева, писатель часто «подразумевает новое, неожиданное решение, причем непременно на путях, противоположных известным схемам, а не на пути "усовершенствования схемы"» [5]. Возможно, так происходит и с чеховским символом: задавая установку на символическое восприятие образа, писатель тут же разрушает привычные пути смыслообразования символа, поиска его значений в ближайшем контексте, в нашем случае "внутри" пьесы. Если "Чайка" написана о людях искусства, то и семантика
символа связана с искусством; если Нина Заречная актриса, то и чайка символизирует ее творческий полет и поиски путей в искусстве. Однако, по верному замечанию уже процитированного исследователя, чеховская художественная мысль движется "не за счет стандартных или построенных по их образцу решений, а за счет парадоксального изменения реакции" [5].
И все же возьмем на себя смелость утверждать, что чайка - образ-символ и что она символически связана именно с Ниной Заречной.
В работах, расширяющих контекст драматургии Чехова до мировых культурных масштабов, микросюжет о девушке-чайке сравнивают с мифом о Тезее и Ариадне, с историей Одиссея и Калипсо, Язона и Медеи, с драмой Пушкина "Русалка", с судьбой героинь А.Н. Островского Ларисы и Катерины. Заметим, среди названных женских образов нет ни одной актрисы. Зато с ними Нину объединяет мотив погубленной женской судьбы, который в фольклоре и литературе "ассоциируется с образом загубленной вольной птицы" [6]. Исследователи подтверждают эти аналогии именем Ларисы - чайки и словами Катерины, почему люди не летают, как птицы, и что жила она в родительском доме, как птичка на воле.
Особенно важно и интересно для подтверждения наших мыслей сопоставление Нины с героиней пушкинской "Русалки" и Ларисой и Катериной Островского. Дочь мельника, завлеченная, обманутая и брошенная своим любовником-князем, носящая под сердцем его ребенка, утопилась в Днепре, стала русалкой, но после смерти загадочным образом появилась на свадьбе, смутив его покой. Лариса Огудалова, завлеченная, обманутая и брошенная своим любовником Паратовым, умирает на его глазах, разрушая его уверенность в собственной правоте и вседозволенности. Катерина Кабанова, завлеченная, обманутая и брошенная своим любовником Борисом, утопилась в Волге. Нина Заречная, завлеченная, обманутая и брошенная своим любовником Тригориным, потерявшая его ребенка, неожиданно появляется в доме, куда успокоившийся и все забывший погубитель приезжает со своей постоянной "женой", но она не хочет тревожить его покой.
Нетрудно заметить мотивно-образное родство этих произведений. Правда, Лариса и
Катерина сюжетно не обретают посмертного существования. Однако первая и так уже чайка, а образ второй тесно связан с русальей обрядностью и временем смерти (Семик), и образами ее последнего монолога (в ее описании могилы дерево, дождик и трава приобретают мифоритуальное значение), как мы показали ранее [7, с. 80-82]. Нина, к счастью, в пьесе не умирает, но получает новую жизнь, с новыми целью и смыслом.
Сюжет о погубленной любовником девушке имеет давнее происхождение и реализуется в комплексе народных представлений о русалках, точнее, в той его части, которая считает русалками девушек, утопившихся от несчастной любви. Таким образом, мы пришли к необходимости искать фольклорный "ключ" к интерпретации пьесы Чехова.
В структуре образа Нины присутствуют как "чаечные", условно говоря, так и "русалочьи" мотивы. С точки зрения мифологии и фольклора, в этом нет противоречия. Птица - это характерный для свадебной поэзии и сказки образ девушки-невесты. "Чаечкой" называет невесту белорусская свадебная песня [8, с. 729]. В волшебной сказке птичий облик часто имеет чудесная супруга героя, его волшебная помощница или жертва злого колдовства. На русском Севере бытовали представления, что чайкой стала дочь, проклятая отцом за то, что не уберегла свою девичью честь [8, с. 59]. Так мотив погубленной девушки объединяет народные поверья о чайке и русалке.
Ученые -чеховеды неоднократно обращали внимание на связь образа Нины с водой. Множественность символических значений, заложенных в образе Нины, остроумно отметил японский исследователь Т. Сасаки: «В глазах читателей, казалось бы, Нину погубил Три-горин, который любит удить рыбу. В отношении Тригорина Нина не чайка, а рыба. (Тогда чайка - Тригорин? Вот еще загадка чеховской пьесы! - МЛ.) А чайку подстрелил Треплев. Нина должна была бы воскликнуть после фразы "Нет, не то...": "... я - рыба" или "я - голавль", если ее погубил Тригорин» [9]. "Озерной девой", т.е. в мировой культуре -ундиной, русалкой, назвала чеховскую героиню Н.И. Ищук-Фадеева, обратив внимание, что "Тригорин воспринимает Нину только в контексте озера, ибо она, как чайка, свободна и счастлива может быть только у озера" [10, с. 222-223]. Фамилия Нины - Заречная,
водная преграда в мифологии и фольклоре разделяет "этот" и "иной" миры. "Своим" для Нины является не мир усадьбы Аркадиной, потому что именно там она будет погублена и станет чайкой-русалкой, а дом ее матери, откуда она постепенно вытесняется отцом и мачехой.
Вот еще сказочный сюжет: мачеха и под ее влиянием отец избавляются от дочери от первого брака. В народных сказках падчерицу отправляют в хтонический мир -лес, колодец, - где она вознаграждается за доброту и кротость. Кроткая и послушная отцу Нина, попав в "иной" мир, едва не погибает. Примечательно, что первый раз в пьесе она "появляется во всем белом - знак как чистоты, так и смерти" [10, с. 226]. Связь образа Нины со Смертью была отмечена А.Г. Головачевой [11]. Еще определеннее выразился В.Я. Звиняцковский: «Любимая женщина в саване, ставшая "мировой душой" и пахнущая серой, - невообразимая проделка русского гения» [12]. Это нарушение сказочного канона сближает Нину с панночкой, героиней повести Гоголя, живущей у озера, погубленной мачехой и отцом, изгнанной из родного дома и ставшей русалкой. Одним из обликов русалки является птица [13, 14]. С другой стороны, птица - это традиционная метафора отлетевшей от тела души.
И все же больше всего в структуре образа Нины именно "русалочьих" примет. В народной традиции временем актуализации русалок в мире людей считаются лето и осень - именно в это время происходит действие пьесы. Причем появляются они обычно в полдень или поздним вечером [15, с. 189]. В первом действии Нина приезжает, когда "красное небо" и "уже начинает восходить луна" [1, с. 9]. Во втором действии события разворачиваются в полдень. В третьем - около полудня: Сорин "приказал подавать лошадей к часу". В четвертом действии - опять вечер, на озере волны, как следует из реплики Маши [1, с. 45]. Поднимать волны в бурю - одно из проявлений русалок [15, с. 159]. В такие вечера и ночи русалки стучат в окна и жалобно плачут. В начале четвертого действия Мед-веденко говорит, что слышал чей-то плач в саду, возле театра, "безобразного, как скелет" [1, с. 45], затем Нина стучит в окно кабинета Треплева, который заворожен ею, как только мужчина может быть заворожен русалкой, до такой степени, что готов все бросить и уехать
с ней, переместиться в ее мир, как Князь в опере Даргомыжского по пьесе Пушкина. Монолог Нины в последнем действии текстуально перекликается с репликой дочери мельника - будущей Русалки - в пушкинской пьесе. Та тоже не может собраться с мыслями, забывает, что хотела сказать, прерывает речь словами "нет, не то." и, наконец, говорит о своем и Князя ребенке.
Русалки в народной мифологии связаны с лошадьми и даже имеют "лошадиные" черты [14, 16]. Они имеют обыкновение загонять лошадей до смерти. Нина появляется впервые на лошадях ("я гнала лошадей, гнала" [1, с. 9]), в последнем действии лошади ее стоят у калитки. Излишне напоминать, что кони в фольклоре являются перевозчиками в мир мертвых.
Итак, несомненно, чайка в пьесе - это не просто материальный предмет, убитая птица. Это символ, причем символ мифопоэ-тический. Его структура и семантика не исчерпываются только событийным рядом пьесы, ее собственно литературным полем. Интерпретация данного символа, как и всякого другого, оказывается плодотворной в контексте мифологии и фольклора - родной для всякого русского писателя культурной среды.
Редуцированный сюжет о погубленной девушке, содержащийся в свернутом виде в образе-символе чайки (русалки), восполняет пробел в два года между третьим и четвертым действиями, компенсируя недостаток событий, переводя их во внесценический план, что "чрезвычайно обостряет развитие образов действующих лиц" [3, с. 41].
При общей тенденции пьес Чехова к децентрализации, к отказу от одного главного героя, что неоднократно отмечалось чеховедами, главный образ-символ изнутри воссоединяет пьесу "Чайка", придает ей целостность. Теперь можно смело утверждать, что чайкой в пьесе является Нина Заречная. Фольклорные образы и мотивы "чайки", "ру-
салки" и "смерти", соединенные в чеховской героине, образуют единое смысловое пространство.
ЛИТЕРАТУРА
1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 13. М.: Наука, 1978. 521 с.
2. См., например: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989. 261 с. С. 191.
3. Паперный З. "Чайка" А.П. Чехова. М.: Худож. лит-ра, 1980. 160 с.
4. Кузичева А.П. "Вечные образы" русской классики или герой какого времени? // XIX век: целостность и процесс. Вопросы взаимодействия искусств: Сб. статей. М.: Пинакотека, 2002. С. 60.
5. Васильева Г.М. "Фауст" И.-В. Гете в прозе А.П. Чехова // Век после Чехова: Междунар. науч. конф. Тезисы докладов. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 29.
6. Головачева А.Г. "Сюжет для небольшого рассказа." // Чеховиана. Полет "Чайки". М.: Наука, 2001. 396 с. С. 23.
7. Ларионова М.Ч. Миф, сказка и обряд в русской литературе XIX века. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 2006. 256 с.
8. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. 912 с.
9. Сасаки Т. Охотник и рыбак в чеховской "Чайке" // Чеховиана. Полет "Чайки". С. 249.
10. Ищук-Фадеева Н.И. "Чайка»" А.П. Чехова: миф, обряд, жанр // Там же. С. 221-231.
11. Головачева А.Г. "Декадент" Треплев и бледная луна // Чеховиана. Чехов и "серебряный век". М.: Наука, 1996. 320 с. С. 187.
12. Звиняцковский В.Я. Чехов и стиль модерн // Там же.. С. 28.
13. Новичкова Т.А. Русский демонологический словарь. СПб.: Петербургский писатель, 1995. 640 с. С. 484.
14. Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб.: Азбука, 1998. 672 с. С. 451.
15. Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественной смертью и русалки. М.: Индрик, 1995. 432 с.
16. Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М.: Индрик, 2002. 816 с. С. 358.
Статья выполнена в рамках проекта "Процессы трансформации традиционной культуры населения Юга России" Программы фундаментальных исследований Президиума РАН "Историко-культурное наследие и духовные ценности России".
20 октября 2009 г.
