НАЛОГОВЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ И ЗАЩИТА ИНВЕСТОРОВ: ПОЧЕМУ ПРЕДЛАГАЕМЫЙ ГЛОБАЛЬНЫЙ МИНИМАЛЬНЫЙ НАЛОГ НЕ ПОЛОЖИТ КОНЕЦ КОРПОРАТИВНОМУ НАЛОГОВОМУ АРБИТРАЖУ Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

Налоговый суверенитет и защита инвесторов: почему предлагаемый глобальный минимальный налог не положит конец корпоративному налоговому арбитражу1

М.Ф. Мотала

Мотала Майкл Ф. — исследователь Исследовательской группы «Группы двадцати» Университета Торонто; Canada, Ontario, Toronto, M5S 3K7, 1 Devonshire Place, Room 409N; E-mail: michael.motala@ alum.utoronto.ca, michael.motala@columbia.edu

За последнее десятилетие международное налоговое управление стремительно эволюционировало в ответ на вызовы цифровизации и повсеместное уклонение от уплаты корпоративных налогов. С момента запуска в 2012 г. инициативы «Группы двадцати» и Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) по борьбе с размыванием налоговой базы и перемещением прибыли (BEPS) 135 стран и 14 международных организаций присоединились к инклюзивному механизму BEPS, взяв на себя обязательство внедрять новые глобальные стандарты корпоративного налогообложения, что уже было признано революцией в архитектуре международного налогового права и политики. Еще больше увеличив масштабы работы ОЭСР по международному налогообложению, Министерство финансов США в марте 2021 г. предложило ввести глобальный минимальный корпоративный налог со ставкой 21%, который мог бы быть реализован посредством международного соглашения к середине 2021 г. Если новую инициативу ОЭСР удастся согласовать, будет ли план по введению минимального корпоративного налога полностью реализован членами «двадцатки», и, если да, то достаточно ли этого для решения налоговых проблем цифровизации, воплощенных в корпоративном налоговом арбитраже?Хотя данные свидетельствуют о том, что уровень исполнения с точки зрения законодательства и государственной политики, вероятно, будет высоким, в данной статье утверждается, что инициатива введения минимального налога вряд ли зайдет достаточно далеко, чтобы устранить недостатки в глобальном разрешении налоговых споров, которые чрезвычайно важны для успеха данной инициативы. Как показано в статье, лидеры США и другие политики должны усовершенствовать взаимосогласительную процедуру (MAP), являющуюся краеугольным камнем разрешения налоговых споров, учитывая растущее количество налоговых споров в инвестиционном праве, которое угрожает внедрению BEPS 2.0. Для этого они должны также урегулировать нормативный конфликт между налоговым суверенитетом и защитой инвесторов, существующий в рамках режима урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ). Только разрешив конфликт между принципами налогового суверенитета и защиты инвесторов, они могут предотвратить волну споров, инициированных инвесторами, которая может поставить под вопрос введение минимального налога в рамках национального налогового законодательства.

Ключевые слова: глобальный минимальный налог; налоговые проблемы, вызванные цифровизацией; «Группа двадцати»; Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР); международное налогообложение; глобальное управление; международная политическая экономия

Для цитирования: Мотала М.Ф. (2021). Налоговый суверенитет и защита инвесторов: почему предлагаемый глобальный минимальный налог не положит конец корпоративному налоговому арбитражу // Вестник международных организаций. Т. 16. № 2. С. 99—131 (на русском и английском языках). DOI: 10.17323/1996-7845-2021-02-06

1 Motala M. Tax Sovereignty and Investor Protection: Why the Proposed Global Minimum Tax Is not the Final Frontier for Corporate Tax Arbitrage.

Статья поступила в редакцию в мае 2021 г. Перевод статьи выполнен с согласия автора А.В. Шелеповым, к.э.н., с.н.с. Центра исследований международных институтов Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС).

Введение

Продолжающаяся после финансово-экономического кризиса 2008 г. цифровизация мировой экономики имеет серьезные последствия для рынков, глобальной политики и повседневной жизни. Новые многосторонние рынки информации, товаров, услуг и капитала возникли, бросили вызов и трансформировали традиционные бизнес-модели за очень короткий срок. Платформы, созданные технологическими гигантами Alphabet Inc., Amazon Inc. и Facebook, постепенно перераспределили долю рынка в свою пользу, вытеснив традиционных конкурентов из сфер газетной рекламы, городского транспорта и обычной розничной торговли. После начала пандемии COVID-19 в декабре 2019 г. глобальные ограничения и связанное с ними снижение спроса ускорили цифровиза-цию экономики, что привело к неравномерным прибылям и убыткам для субъектов в соответствующих секторах.

Цифровизация экономики имела не менее серьезные последствия для глобальных финансовых потоков, в частности для практики корпоративного налогообложения цифровых транснациональных корпораций (ТНК). В апреле 2020 г. Amazon Inc. сообщила о том, что выручка компании во втором квартале 2020 г. составила 88,9 млрд долл. США, несмотря на введенные ограничения. Это на 40% больше, чем за тот же период 2019 г., и более чем в 2 раза выше при расчете прибыли в годовом выражении [Lee, 2020]. Действительно, за первые шесть месяцев 2020 г. американские потребители потратили 347,26 млрд долл. в рамках электронной торговли, что на 30,1% больше, чем за аналогичный период 2019 г. [Ali, 2020]. Тем не менее крупнейшие цифровые ТНК платят относительно небольшие налоги. По оценкам экспертов, в налоговые убежища переводится в среднем 40% прибыли ТНК [Torslov et al., 2018], что составляет более 7,5 трлн долл. [Kerzner, Chodikoff, 2016, p. 1]. Согласно консервативной оценке ОЭСР за 2015 г., сокращение налоговой базы корпораций отнимает не менее 240 млрд долл. в год от глобальной налоговой базы, в то время как ученые и эксперты утверждают, что эта сумма может составлять 500 млрд долл. в год и более [OECD, 2015].

Рис. 1. Доля долга в валовом внутреннем продукте (ВВП) стран ОЭСР, 2019 г., % Источник: Данные ОЭСР.

Широко распространенная эрозия корпоративной налоговой базы и новая экономическая ортодоксальность налогов и расходов предвещают финансовые трудности в странах с развитой экономикой. Отношение долга к валовому внутреннему продукту (ВВП) резко выросло начиная с первого квартала 2020 г., при этом страны с развитой экономикой добавили 17 трлн долл. к своим государственным обязательствам с начала кризиса, вызванного коронавирусом, увеличив средний государственный долг в среднем со 109 до 137% ВВП в 2020 г. [Giles, Harding, 2020]. Страны с развитой экономикой, в частности Великобритания, уже планируют повысить корпоративное налогообложение, чтобы найти 30 млрд фунтов стерлингов для покрытия бюджетного дефицита, что предполагает аналогичную политику в других странах «Группы двадцати» [Reuters, 2020]. Как видно из рис. 1, Греция, Италия, Португалия, США и Франция входят в пятерку лидеров по соотношению долга к ВВП среди стран ОЭСР в 2019 г. Эти обстоятельства подчеркивают необходимость более активных глобальных усилий по генерированию дополнительных налоговых поступлений для финансирования существующей задолженности и новых расходов.

Проблемы налоговой политики, порождаемые новой цифровой экономикой, имеют далекоидущие последствия, выходят за рамки дисциплинарных аспектов и возникают на всех уровнях управления. К счастью, глобальное управление корпоративным налогообложением с 2008 по 2021 г. можно рассматривать как успешный пример международного сотрудничества, хотя его институциональная эволюция не протекала гладко и линейно. «Группа двадцати» — неформальный форум самых влиятельных стран мира, на долю которых приходится примерно 85% мирового ВВП — впервые обратилась к аналитической работе ОЭСР по международному налогообложению на своем первом саммите в Вашингтоне в ноябре 2008 г. Лидеры «Группы двадцати» призвали налоговые органы опираться на результаты работы ОЭСР, заявив, что «следует решительно бороться с отсутствием транспарентности и нежеланием обмениваться налоговой информацией». На втором саммите «двадцатки» в Лондоне в апреле 2009 г. они заявили: «[Мы] готовы принять согласованные меры против тех юрисдикций, которые не соответствуют международным стандартам в отношении налоговой прозрачности». 4 мая 2009 г. президент Б. Обама официально объявил о том, что будет стремиться устранить лазейки в системе корпоративного налогообложения, раскритиковав «налоговый кодекс, который слишком упрощает задачу для некоторых — небольшого числа физических лиц и компаний, злоупотребляющих зарубежными налоговыми убежищами, чтобы избежать уплаты каких-либо налогов». Позиция администрации Б. Обамы была вызвана увеличивающимися потерями США в общих налоговых и корпоративных налоговых поступлениях (в процентах от ВВП) по сравнению с другими странами ОЭСР (рис. 2, 3).

В декабре 2012 г. министры финансов стран «Группы двадцати» официально поручили ОЭСР решить проблему глобального размывания налоговой базы и перемещения прибыли. Их решение было принято не слишком быстро. Четыре месяца спустя более ста журналистов из 60 стран, связанных с Международным консорциумом журналистов-расследователей (ICIJ), просмотрели 2,5 млн конфиденциальных записей об офшорных активах 170 человек и ставшую доступной в результате утечки информацию о более чем 130 тыс. офшорных счетов. В июне 2013 г. ОЭСР представила правительству США и «Группе двадцати» свой План действий из пятнадцати пунктов. Впоследствии он был одобрен лидерами «двадцатки», которые приняли обязательство внедрить новый стандарт автоматического обмена информацией (AEOI) для устранения рисков, связанных с налоговыми убежищами. После саммита «Группы двадцати» в Анталье был согласован итоговый Пакет BEPS, и основное внимание в глобальном сотрудни-

честве стало уделяться его реализации в рамках национальных законодательных и политических инициатив.

50

45 -40 -35 -30 -25 -20 -15 -10 -5

0

Рис. 2. Общие налоговые поступления как процент ВВП, 2019 г., % Источник: Данные ОЭСР.

США, % Средний показатель по ОЭСР, %

Рис. 3. Средние корпоративные налоговые поступления в США и странах ОЭСР, % ВВП, 1965-2019 гг.

Источник: Данные ОЭСР.

В марте 2021 г. к инклюзивному механизму BEPS присоединились 135 стран и 14 организаций-наблюдателей, таких как Международный валютный фонд (МВФ), Всемирный банк (ВБ) и Организация Объединенных Наций (ООН). Страны-члены должны придерживаться всеобъемлющего Пакета BEPS, включающего 15 действий, и последовательно внедрять новые нормы, стандарты и процедуры. Участие всех членов осуществляется на равной основе. Для реализации Действия 15 Пакета BEPS по разрешению споров 27 мая 2015 г. была сформирована специальная группа стран и наблюдателей для разработки многостороннего соглашения по налогам и Многостороннего инструмента (MLI), который в данный момент уже подписали 85 стран. Он рассматривается как наиболее радикальное преобразование международно-правовой базы более чем за столетие.

Президентство Д. Трампа привело к резкому повороту от многостороннего подхода к одностороннему во внешней налоговой политике США в период с 2016 по 2020 г. Согласно Закону о сокращении налогов и занятости (TCJA), подписанному президентом Д. Трампом 22 декабря 2017 г., США ввели минимальный глобальный налог на нематериальный доход в размере 10,5%, чтобы препятствовать перемещению прибыли ТНК. Эта мера США была фактически скопирована Индией, Италией, Испанией и Великобританией. Европейская комиссия (ЕК) выступила с предложениями по налогообложению ТНК, основанными на отдельных концепциях «цифрового постоянного представительства» или налога на цифровые услуги (DST). Позднее администрация Трампа отклонила предложенный стандарт минимального налога, который был в принципе согласован 129 странами в январе 2019 г., настаивая на механизме «безопасной гавани», который позволил бы американским технологическим компаниям избежать уплаты минимального корпоративного налога за свои дочерние компании за рубежом.

После инаугурации президента Байдена произошел еще один поворот в налоговой политике, и внимание вновь сосредоточилось на уменьшении доли США в глобальном объеме налоговых поступлений с корпораций (рис. 3). 31 марта 2021 г. президент Бай-ден обнародовал «американский план создания рабочих мест» стоимостью 2 трлн долл. Его цель — создание рабочих мест, повышение темпов экономического роста и конкурентоспособности. Ссылаясь на независимое исследование 2019 г., которое показало, что 91 компания из списка Fortune 500 использовала «различные виды лазеек, чтобы не платить ни пенни как федеральный подоходный налог», президент объявил о повышении корпоративного налога до 28% и минимальном налоге в 21% для американских фирм, работающих за границей, на пострановой взаимной основе, чтобы финансировать свои амбициозные планы. Он также предложил 135 странам облагать доходы налогом там, где осуществляется основная экономическая деятельность, а не там, куда перенаправляется прибыль. «Группа двадцати» одобрила предложенный минимальный цифровой налог и пообещала заключить международное соглашение к лету 2021 г. В случае полной реализации эта инициатива приведет к перераспределению налоговых поступлений от налоговых убежищ в страны, где на самом деле ведется бизнес. Таким образом, в данной статье исследуется следующий вопрос: если предположить, что это знаковое соглашение о глобальном минимальном налоге будет согласовано в середине 2021 г., будут ли члены «двадцатки» в полной мере его выполнять, и если да, будет ли реализация достаточной для того, чтобы решить налоговые проблемы цифровизации, воплощенные в корпоративном налоговом арбитраже?

Тезис

Чтобы ответить на поставленный вопрос, мы анализируем перспективы внедрения глобальной минимальной налоговой ставки среди членов «двадцатки» на основе изучения исполнения ими в прошлом налоговых обязательств, принятых на саммитах, теории международных отношений и мысленного эксперимента, включающего нормативный и доктринальный правовой анализ норм и экономических мер для решения вопросов налогового правоприменения и юриспруденции.

В данной статье утверждается, что уровень исполнения «Группой двадцати» решения по предлагаемой глобальной минимальной ставке корпоративного налога в размере 21% будет высоким, исходя из ее прошлых результатов и распределения относительных возможностей в международной системе, но этого недостаточно. Недавние реформы глобальных механизмов разрешения налоговых споров MLI не смогли устранить существенные недостатки действующей взаимосогласительной процедуры (MAP), которая является краеугольным камнем разрешения налоговых споров между государствами. В частности, MAP остается несовершенным, учитывая отсутствие обязательного арбитража, отсутствие официального статуса налогоплательщика в судебном процессе, бюрократическую неэффективность самой межправительственной процедуры, свидетельства незавершенных дел и, что наиболее важно, способность ТНК оспаривать внедрение BEPS и цифрового налога за счет лазеек в соответствующем режиме и международном инвестиционном праве. Таким образом, чтобы продвигать новую парадигму налогового управления, не только директивным органам следует рассмотреть возможность добавления обязательного арбитража к процедуре MAP. Фактически растет число налоговых дел, в которых частные корпорации оспаривают налоговое законодательство суверенных стран, что указывает на конфликт норм между международными налоговыми и инвестиционными режимами, который имеет практические последствия для введения глобального минимального налога и реализации других целей борьбы с BEPS. Иными словами, лидеры США и мировые политики должны разрешить конфликт норм между налоговым суверенитетом и защитой инвесторов и наладить взаимодействие налогового законодательства с режимом урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ), чтобы Пакет BEPS 2.0 действительно работал.

Деятельность «Группы двадцати» по управлению в сфере международного налогообложения

Чтобы критически оценить перспективы введения минимального налога, в данной статье исследуются прошлые результаты деятельности «Группы двадцати». С 2008 по

2018 г. лидеры «двадцатки» в итоговых документах своих саммитов посвятили международному налогообложению 13 146 слов, то есть около 7% от общего количества. Между Вашингтонским саммитом 2008 г. и саммитом в Анталье 2015 г. доля слов по приоритету варьировалась от 1 до 5%. На саммите в Ханчжоу в 2016 г. она выросла до 19%, затем показатели достигли 14% в Гамбурге в 2017 г. и 17% в Буэнос-Айресе в 2018 г. В Осаке в

2019 г. доля снизилась до уровня предыдущих лет (3%.) На рис. 4 показаны эти тенденции в отношении решений по налогообложению, а также в отношении обязательств и их исполнения.

Эти решения содержали 131 коллективное политически обязывающее, ориентированное на будущее обязательство по налогообложению, или примерно 5% от обще-

120

И Исполнение ф Решения 0 Обязательства

Рис. 4. Решения, обязательства и исполнение обязательств «Группы двадцати» по налогообложению, 2008—2018 гг., %

Источник: Данные Исследовательской группы «Группы двадцати» Университета Торонто; исследования автора.

го количества обязательств по всем сферам. В среднем на каждом саммите с 2008 г. принималось примерно восемь налоговых обязательств. Число варьировалось от 1 (или 1% от общего количества) в Торонто в июне 2010 г. (это минимум) до 25 (9%) в Санкт-Петербурге в 2013 г. (это максимум). Уровень исполнения этих обязательств (исходя из оценок для 31 из них) составил в среднем 79%, что существенно выше, чем средний показатель по всем сферам, равный 71% (рис. 5). Исполнение обязательств по налогам было самым высоким для саммита 2010 г. в Торонто — 98%. Это обязательство предполагало разработку и внедрение структуры для разрешения финансовых кризисов, не обременяющую налогоплательщиков. Следующими по уровню идут саммиты в Гамбурге (2017 г.) с показателем 97% и в Анталье (2015 г.) с показателем 92%. Самый низкий уровень исполнения был зафиксирован на Лондонском саммите 2009 г. (53%), когда лидеры обязались принять контрмеры против несотрудничающих налоговых юрисдикций. Также низкими были показатели саммита в 2011 г. в Каннах — 54%. В середине списка оказался саммит в Санкт-Петербурге в 2013 г. с уровнем исполнения 71%.

Страновой анализ исполнения дополнительно проясняет результаты деятельности «двадцатки». Как показано на рис. 6, в пятерку ведущих стран по уровню исполнения по состоянию на 2020 г. входили Великобритания (91%), Европейский союз (89%), Германия (88%), Япония (88%) и Австралия (86%). Десять мест в середине списка занимали Франция (86%), Канада (81%), ЮАР (79%), Аргентина (76%), Индия (76%), Италия (76%), Китай (74%), Корея (74%), Мексика (74%) и Россия (74%). В пятерку стран с самым низким уровнем исполнения вошли США (74%), Бразилия (72%), Индонезия (62%), Турция (60%) и Саудовская Аравия (59%).

100 90 80 70 60 50 40 30 20 10 0

о §

м

т о а

Я

св

а О к 5

к £

а

8 о

а

со

о и о

8 а С

5

е

а

о О

о о

о а

и Е

о я

8 й

К о

то о,

3 Я

а ц

О ^

о а а о и

а

О «

О 8 о

« Ц о о и §

Щ о ^ а 1 а о о № Я £ а

н СС Й п

п

£

Рис. 5. Уровень исполнения обязательств «Группы двадцати» по сферам, 2020 г., %

100

80

60

40

20

91

89

88

88

86

86

81

79

76

76

76

74

74

74

74

74

72

62

60

59

О м

Рч

3

9

е

Рч

а

о

а и

и £

3

о

п

0

Рис. 6. Исполнение членами «Группы двадцати» обязательств в сфере налогообложения, 2020 г., %

Источник: Данные Исследовательской группы «Группы двадцати» Университета Торонто, 2021 г.

Факторы исполнения

Среди множества возможных факторов такого исполнения наиболее политически значимыми являются низкозатратные и часто используемые меры подотчетности под прямым контролем лидеров. Они включают конкретные для каждого саммита факторы исполнения, включая анализ относительного веса международного налогообложения

по сравнению с другими сферами и уровней исполнения. Наблюдается отрицательная взаимосвязь между долей решений саммита, посвященных налогам, и положительным уровнем исполнения на уровне —0,44 при уровне значимости 1,35%. Существует также умеренная негативная связь между долей обязательств, посвященных налогообложению, и положительным уровнем исполнения с коэффициентом —0,15, хотя при уровне значимости 6,17% его нельзя считать значимым. Одной из причин может быть ограниченное количество рассматриваемых саммитов — всего 14. Тем не менее «меньше, но приоритетнее» — это принцип, на основе которого должно определяться количество принимаемых на саммитах решений и обязательств, чтобы повысить уровень исполнения.

Второй набор мер подотчетности — это «катализаторы», которые лидеры включают в тексты обязательств, предположительно для повышения уровня их исполнения. Всего в методологии Исследовательской группы «двадцатки» рассматривается 21 катализатор, однако только 17 катализаторов присутствовали по крайней мере в одном из обязательств, и поэтому именно последнее количество учитывалось в регрессионном анализе. Множественный регрессионный анализ использовался для оценки независимого воздействия каждого из 17 ключевых катализаторов на соблюдение 31 оцененного обязательства. Два катализатора сыграли важную роль. Во-первых, слишком обязывающий глагол, который выражал желание лидеров, например, принять меры против несотрудничающих юрисдикций, снижал уровень исполнения на 15%. Во-вторых, упоминание международной организации, отличной от ключевой в этой сфере ОЭСР, снизило уровень исполнения на 35%. Можно предположить, что участие ОЭСР является институциональным фактором исполнения обязательств «двадцатки».

Таким образом, члены «Группы двадцати» исполняют обязательства саммитов по налогообложению на высоком среднем уровне 79%. Наблюдается более высокое исполнение обязательств, принятых на саммитах с меньшим количеством решений и обязательств по налогообложению, и обязательств, которые включают малообязываю-щие глаголы и не упоминают международные организации, кроме ОЭСР, включая те, которые занимаются вопросами торговли и налогов. Это говорит о том, что стимул со стороны лидеров «двадцатки» является продуктивным, но недостаточно сильным, чтобы обеспечить необходимые высокие темпы реализации действий на национальном уровне, поскольку правительства мобилизуют свою исполнительную, законодательную и судебную ветви для выполнения детальной работы по обеспечению соблюдения норм. Это также свидетельствует о том, что попытки лидеров связать свои налоговые обязательства с другими международными организациями, в том числе с теми, которые являются основой международного инвестиционного и торгового режима, еще не преодолели противоречий, которые могут существовать между ним и новым международным налоговым режимом на основе борьбы с BEPS, не позволяя ему функционировать в полной мере.

Динамическая модель управления международным налогообложением

Чтобы определить перспективы и пути к более эффективному новому международному налоговому режиму в цифровую эпоху, требуется широкая и динамичная модель. Основываясь на работе [Dietsch, Rixen, 2016, р. 333], мы предложили Общую модель процесса глобального налогово-бюджетного управления (далее — Общая модель), в которой налоговое управление рассматривается поэтапно ex ante и ex post [Mótala, 2019,

p. 62]. Как показано на рис. 7, модель рассматривает фискальную политику и налоговое управление как временной процесс, включающий несколько этапов: дипломатия и определение повестки дня, переговоры и установление стандартов, реализация, мониторинг и обеспечение исполнения. Первые два этапа — (1) дипломатия и определение повестки дня и (2) переговоры и установление стандартов, от t0 до ty — происходят ex ante. Последние три этапа — (3) реализация, (4) мониторинг и (5) обеспечение исполнения — происходят в период с ty по t2 и считаются этапами ex post. Эта сжатая модель не учитывает глобальные циклы обратной связи с политикой, такие как влияние обеспечения исполнения на особые корпоративные интересы и в конечном счете дипломатию и определение повестки дня из-за политического лоббирования, которое может способствовать нашему пониманию факторов исполнения.

Дипломатия и определение повестки

Переговоры и выработка стандартов

Реализация

Мониторинг

Принуждение к исполнению

ex ante

ex post

t

t

t

0

2

Рис. 7. Общая модель глобального процесса налогово-бюджетного управления

Источник: Motala [2019] на основе Dietsch, Rixen [2016].

Учитывая исторически высокий уровень исполнения «Группой двадцати» налоговых обязательств ex post (79% в целом), рассмотрим, какие факторы стимулируют дипломатию, определение повестки дня, переговоры и установление стандартов ex ante. Теория реализма и модель управления системного хаба, предложенные Дж. Киртоном, позволяют объяснить, почему международная налоговая реформа зародилась в период с 2008 по 2015 г., пошла на спад при Д. Трампе, а затем ускорилась при президенте Бай-дене на фоне поворота в американском подходе к глобальному минимальному цифровому налогу [Motala, 2019; Kirton, 2013, р. 27-54; 2021].

Реализм предлагает концепцию гегемонистской стабильности, проистекающей из лидерства доминирующей державы, действующей по мере необходимости для сохранения своего привилегированного положения в международных отношениях путем создания благоприятных институциональных механизмов [Kirton, 2013, p. 28; Simmons, 2001]. Учитывая, что США, с одной стороны, как субъект глобальной налоговой конкуренции при традиционном режиме оказались в проигрыше, о чем свидетельствует снижение их доли в глобальных поступлениях от корпоративных налогов (см. рис. 3), а с другой стороны — как экономический гегемон утратили часть влияния, структурный реализм предполагает, что после мирового финансового кризиса 2008 г. США столкнулись с мощными стимулами к тому, чтобы возглавить международное сотрудничество, кульминацией которого стала разработка BEPS 1.0. Недостаток прогресса в решении налоговых проблем цифровизации, в частности, побудил Конгресс США при администрации Трампа принять односторонние меры по установлению минимальных налогов для ТНК США и пригрозить мерами против несотрудничающих юрисдикций и союзников в Европе. Этот поворот Америки к односторонним действиям в период

с 2016 по 2020 г. показывает, что администрация Трампа использовала новую оценку собственных интересов для переориентации внешней налоговой политики, поскольку доля Америки в относительных возможностях, хотя и постоянно сокращаясь, позволяла ей действовать в одностороннем порядке на мировой арене с незначительными последствиями для национальных интересов, особенно с учетом того, что Трамп извлек выгоду из начавшегося в США экономического роста.

Администрация Байдена использовала гибридный подход, сформулировав приглашение к заключению многостороннего соглашения о минимальной ставке корпоративного налогообложения, подкрепленное явными угрозами в случае отказа от сотрудничества. Это было вызвано не только сменой партийного руководства страны с республиканцев на демократов, что вынудило вернуться к повестке дня президента Б. Обамы, при котором Байден занимал пост вице-президента с 2009 г., играя ведущую роль в реагировании на глобальный экономический кризис 2008 г. В существенной степени данный подход был обусловлен желанием увеличить поступления от корпоративных налогов как долю от ВВП, чтобы не отставать от стран-конкурентов в период все большей цифровизации, стимулируемой пандемией СОУГО-19 и последующими ограничениями в стране в начале 2020 г. Экономическое влияние арбитража в отношении налоговой базы корпораций упоминалось в заявлениях президента Байдена по международной налоговой повестке дня, комментариях министра финансов Дж. Йеллен в ответ коллегам и, наконец, в заявлениях, сделанных официальным представителем министерства финансов К. Клаузинг в Конгрессе США в начале 2021 г.

Таким образом, на всех трех этапах институционального развития международного налогового режима под эгидой «двадцатки» и ОЭСР с 2008 г. США выступали в роли системного лидера, стремясь к перераспределению необлагаемой налогом прибыли из иностранных налоговых убежищ в юрисдикцию своего Казначейства для финансирования восстановления международного положения страны. На первом и третьем этапах, в периоды президентства Обамы (2009—2017 гг.) и Байдена (2021 г. — настоящее время), столкнувшись с реальностью уменьшения доли страны в глобальных налоговых поступлениях и перспективой ее дальнейшего относительного снижения, США делали акцент на многостороннем подходе к реформированию архитектуры глобального налогообложения и перераспределению финансовых потоков в свою юрисдикцию. Как показано на рис. 8, в 2016 г. более половины транснациональных прибылей американских компаний были зарегистрированы в Ирландии, на Бермудских островах (и в странах Карибского бассейна), в Швейцарии, Нидерландах и Сингапуре, что дает рациональный аргумент в пользу соответствующих политических действий. Однако на втором этапе, в период президентства Трампа, и в контексте относительного экономического подъема США сделали упор на односторонность без каких-либо многосторонних ограничений для деловой активности своих ведущих технологических гигантов. Таким образом, по сути, изменения экономических возможностей США, охватывающие эти три фазы, в сочетании с ускорением экономического роста Китая, несмотря на пандемию СОУГО-19, мотивировали их действия на международной арене, ставшие драйвером международного налогового сотрудничества и институциональной эволюции.

Хотя реализм обеспечивает системный структурный контекст, который «формирует и подталкивает» поведение государств, он не дает полной картины. Как объясняет Дж. Киртон, «причинно-следственные связи, связывающие относительные возможности с созданием, функционированием, результатами и воздействием международных институтов, редко бывают простыми» [КМоп, 2013, р. 28]. Структурный реализм наиболее заметен на начальных этапах дипломатии и определения повестки дня, а также

на этапах переговоров и установления стандартов из приведенной выше Общей модели. Более того, как отмечает Дж. Киртон, эта теория «не может адекватно учесть уязвимости и возможности, а также взаимосвязи между ними, важность горизонтальности и вертикальности в международной системе, актуальность этих факторов, которым уделялось мало внимания в быструю эпоху глобализации» [Kirton, 2013, р. 29—30]. И как теория, предназначенная для объяснения баланса сил, она не отражает отличительных черт дипломатии и переговоров в рамках форума «двадцатки» как уникального многостороннего института высшего уровня [Ibid., p. 29].

800 -

700 -

600 -

500 -

400 -

300 -

200 -

100 -0

Половина всей иностранной прибыли ТНК США приходилась на эти налоговые гавани

Китай Великобритания

Бельгия Мексика

Япония

Итали

алия •

Индия

Германия Франция Бразилия

0

10

"Т" 20

~~Г 30

I

40

"Т" 50

HГ" 60

~~1 70

Уплаченные налоги на иностранный доход, % доналоговой прибыли

Рис. 8. Страны, в которых дочерние компании ТНК США, владеющих контрольным пакетом акций, заявляли свою прибыль, 2016 г., %

Источник: Zucman G. Associate professor of economics, UC Berkeley <https://gabriel-zucman. eu/exorbitant/>.

Примечание. Эта диаграмма используется и воспроизводится с разрешения профессора Габриэля Цукмана (Gabriel Zucman).

Расширенная модель системного хаба глобального управления

Расширенная модель системного хаба глобального управления [КМоп, 2013; 2021] (далее — модель Киртона] дополняет структурный реализм тремя ключевыми концепциями. Во-первых, она рассматривает современный международный порядок как сложную систему в «мире без стабильного равновесия, с немногими константами, пропорциями, линейными причинно-следственными связями, процессами, зависящими от их траектории, множеством петель обратной связи, внезапными скачками к новым состояниям и результирующим изменением структуры» [Юг1оп, 2013, р. 33]. Сложные

системы уязвимы для частых потрясений, которые стимулируют осознание наших «общих уязвимостей... которые запускают коллективный инстинкт неприятия потерь», создавая в ответ новый спрос на глобальное управление [Kirton, 2013, p. 33].

Во-вторых, «Группа двадцати» относится к клубам, которые, как правило, возникают в ответ на глобальные проблемы в части коллективных действий, «является добровольным и исключительным, с внешними акторами, исключенными из преимуществ членства в нем», в котором «выгоды от принадлежности к нему должны перевешивать издержки» [Ibid.]. Формирование «двадцатки» представляет собой реалистическую попытку переложить затраты, связанные с гегемонией США, на их экономических союзников [Ibid., p. 34]. Такие клубы, как «Группа двадцати», особенно чувствительны к потрясениям, возникающим в сложной глобальной системе, поскольку они ежегодно встречаются на уровне лидеров и министров и «понимают, что если они не будут "держаться все вместе", каждый останется в одиночестве» [Ibid., p. 34—35].

В-третьих, модель трактует международные отношения как сетевые, поскольку «мир больше состоит не из формальных иерархий, а из сетей, подобных паутине, которые предоставляют преимущества на основе связанности, а не включения» [Ibid., p. 35]. Таким образом, в отличие от структурной реалистической онтологии международных отношений, которая рассматривает только национальные единицы на одном уровне и международную структуру на другом, модель Киртона лучше учитывает взаимосвязанность и взаимозависимость в рамках современной политики.

Модель Киртона оценивает результаты по шести ключевым параметрам. Первый — это политическое управление на национальном уровне, использующее престиж, который становится следствием участия в клубе, для улучшения отношения общества и повышения легитимности в рамках мероприятий за рубежом и продвижения на них своей внешней политики [Kirton, 2013, p. 36; 2021, р. 7]. Второй параметр — обсуждение, которое происходит в частном порядке внутри «двадцатки» [Kirton, 2013, p. 37]. Третий — согласование направлений действий путем утверждения «общих принципов и норм, первые из которых определяются классической теорией режимов как утверждения фактов, причинности и правильности, а вторые — как более конкретные формулировки предписаний («ты должен»), запретов («ты не должен») или разрешений («ты можешь»)» [Ibid.]. Четвертый параметр — это принятие решений, которое подразумевает «предоставление достоверных, четких, коллективных обязательств с достаточной точностью, обязательностью и делегированием, которые служат ориентиром, источником морального убеждения или сдерживающим фактором для внешних субъектов, которые реагируют на обязательства "двадцатки" в запланированном порядке, даже в отсутствие дальнейших действий со стороны ее правительств» [Ibid., p. 38]. Эти четыре параметра охватывают первые два ex ante-этапа общей модели: дипломатии — определения повестки дня и переговоров — установления стандартов. Последние два параметра охватывают три ex post-стадии: реализации, мониторинга и оценки. Пятый параметр — это реализация решений, которая включает исполнение правительствами стран-членов обязательств своих лидеров и министров [Ibid., p. 39]. Шестой — институциональное развитие глобального управления, включающее «создание, продолжение деятельности и эволюцию "двадцатки" как международного института, а также внешних институтов, которые она упоминает» [Ibid.].

Модель Киртона определяет шесть факторов высоких результатов по этим параметрам. Первый фактор — это потрясения, которые активизируют осознание лидерами своей общей уязвимости и тем самым побуждают к коллективным действиям [Ibid., p. 42]. За последнее десятилетие такие потрясения, вызванные журналистскими рас-

следованиями об избежании налогов и академическими исследованиями, сыграли каталитическую роль на ключевых этапах фазы BEPS 1.0 и BEPS 2.0. Второй фактор — это несостоятельность многосторонних организаций, поскольку негибкие, неадекватные или отсутствующие официальные организации из галактики Бреттон-Вудс — например, ООН, основанная с 1945 г., недостаточно реагируют на эти потрясения, вынуждая неформальные институты высшего уровня, такие как «Группа двадцати», пытаться восполнить образовавшийся пробел в глобальном управлении [Kirton, 2013, p. 43]. Для потрясений, вызванных традиционным международным налоговым режимом, основанным на более чем 3500 соглашениях об избежании двойного налогообложения (DTA), не существовало специализированной многосторонней организации, которая могла бы отреагировать, и в итоге многосторонняя, аналитическая, ориентированная на консенсус ОЭСР и «двадцатка» на уровне лидеров вынуждены были восполнить этот пробел. Третий, чисто реалистический фактор — это доминирующие в глобальном масштабе возможности членов «Группы двадцати», которые поддерживают и обеспечивают глобальное эффективное управление, побуждают их работать коллективно, требуют согласия всех или большинства и позволяют практически любому члену возглавить процесс. На «двадцатку» приходится примерно 85% мирового ВВП, поэтому у нее есть достаточные коллективные ресурсы для проведения эффективной налоговой реформы, и не только США, но и другие влиятельные члены, такие как Франция и Великобритания, могут угрожать односторонними действиями или предпринимать их, чтобы обеспечить относительно большие налоговые поступления или стимулировать реформы многостороннего режима [Ibid., p. 44].

Четвертый фактор — это сближение внутренних характеристик, которые упрощают странам-членам согласование повестки дня, принципов, акцентов и общего набора взаимовыгодных обязательств таким образом, который требует меньшей корректировки национальной политики и меньших внутренних изменений для реализации коллективных решений. Все члены «двадцатки» столкнулись с растущей цифровизацией своей экономики и, как следствие, уменьшением налоговых поступлений, особенно после введения ограничений в связи с пандемией COVID-19, и увеличением потребности в новых налоговых поступлениях для сдерживания стремительно растущего бюджетного дефицита. С 2008 по 2021 г. члены ОЭСР, входящие в «Группу двадцати», различались по уровню корпоративного налога, особенно когда президент Трамп дополнительно снизил и без того низкий налог в США. Это увеличивающееся отклонение от нормы ОЭСР и «двадцатки» снизило эффективность последней и привело к односторонним действиям США. Конвергенция, в свою очередь, способствует тому, что действия каждого члена становятся понятными для других и, следовательно, стимулирует обмен информацией, а также взаимное признание и принятие передовой практики. Результаты деятельности «двадцатки» в отношении BEPS 1.0 и Инклюзивного механизма могут быть отнесены на счет конвергенции внутренних характеристик в ее рамках, а также «подражания» и взаимных корректировок между членами ОЭСР и странами, не входящими в организацию в рамках поддерживаемого ею Инклюзивного механизма [Ibid., р. 45].

Пятый фактор — это внутренняя политическая сплоченность членов, которая позволяет им приспосабливаться с целью продвижения соглашений в рамках «двадцатки», зная, что они и их соглашения найдут поддержку внутри страны. Составляющими этого фактора являются опыт участия лидеров в саммитах, профессиональный опыт и личная приверженность приоритету, контроль над исполнительной и законодательной ветвями власти, регулирующими органами и субнациональными органами власти,

их общественная поддержка и сроки следующих выборов [Kirton, 2013, p. 46]. Отказ Д. Трампа от попыток реализации решений к установленному на декабрь 2020 г. сроку произошел на фоне трудностей президентской кампании, не позволивших ему переиз-браться.

Шестой фактор — позиция «двадцатки» как авторитетного клуба лидеров в центре обширной и расширяющейся сети глобального управления. Особое значение имеют положение принимающей саммит страны как ядра хаба, переход «двадцатки» от инструментального к межличностному клубу и ее связи с институтами высшего уровня, имеющими глобальное значение и охват. Также имеет значение список приглашенных на саммит лидеров и многосторонних институтов, которые они представляют. Ключевым показателем является степень, в которой многосторонние институты в сети «Группы двадцати» регулируют конкретную сферу, в данном случае международное налогообложение, которой занимается «двадцатка». Когда это происходит — до или после саммита, — свидетельствует о том, что «Группа двадцати» либо следует за другими институтами, либо является лидером для них. Что касается налогообложения, можно ожидать, что членство участника «двадцатки» в ОЭСР на министерском уровне повышает уровень исполнения налоговых обязательств «Группы двадцати», учитывая ее тесное партнерство с ОЭСР по международной налоговой реформе.

Устранение пробелов в обеспечении исполнения

Модель системного хаба глобального управления, или модель Киртона, чрезвычайно полезна в той части, в какой она дает объяснение первых четырех этапов налогового управления, однако она не учитывает результаты глобальной налоговой реформы, проводимой «двадцаткой» и ОЭСР, а именно обеспечения исполнения как заключительного этапа и конечной цели текущих реформ [Motala, 2019, p. 68]. Правовое обеспечение исполнения происходит внутри страны, когда администрирование и обеспечение соблюдения налогового законодательства и регулирования для физических и юридических лиц-резидентов осуществляется казначейством или его бюрократическим эквивалентом. Когда налогоплательщик не согласен с оценкой налога, он может оспорить ее в суде. В отличие от этого, ТНК с иностранными дочерними компаниями, стремящиеся оспорить оценку корпоративного налога на том основании, что имеет место двойное налогообложение одной и той же базовой экономической деятельности (это означает, что другая страна уже облагала налогом прибыль), прибегают к процессу на международном уровне с участием национальных налоговых администраций как представителей исполнительной власти. В этом случае налогоплательщик инициирует межправительственный процесс, известный как взаимосогласительная процедура (MAP), в котором представители власти двух государств обсуждают решение. Налоговые разбирательства также могут инициироваться частными компаниями против национальных государств на международном уровне в рамках арбитражного режима урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ). В этом случае инвестор утверждает, что инвестиции, защищенные инвестиционным соглашением, были экспроприированы на основании изменений в национальном налоговом законодательстве или что отношение к ним было несправедливым. В этой связи основной задачей следующего раздела является анализ состояния дел в разрешении международных налоговых споров с помощью MAP и УСМИГ.

Система глобального разрешения налоговых споров и взаимосогласительная процедура

Структурные недостатки международного налогового режима возникают вследствие его архаичного характера, ведь ему уже почти сто лет. Налоговый режим способствует глобальной налоговой конкуренции между государствами, побуждая страны конкурировать друг с другом, занижая ставки в «гонке уступок», чтобы привлечь более высокий абсолютный объем налоговых поступлений. Чтобы оценить, будет ли введен глобальный минимальный налог и, если да, будет ли он эффективным, необходимо устранить пробел, связанный с неучетом аспекта обеспечения исполнения в анализе. Если предположить, что реформированный режим согласован в его предполагаемой базовой форме, юридическая аргументация и экономические соображения позволяют сделать выводы о его правовых последствиях. Этот анализ начинается с рассмотрения текущего состояния обеспечения исполнения в рамках Инклюзивного механизма на основе изучения соответствующих правовых инструментов, статистики глобальных налоговых споров и возможных нормативных конфликтов между глобальным налогом и смежными областями международного экономического права. Анализ показывает, что, несмотря на попытки реформирования обеспечения исполнения через Многосторонний инструмент, текущее состояние разрешения налоговых споров в рамках УСМИГ представляет угрозу для внедрения цифрового минимального налога и реализации повестки дня BEPS 2.0 в более широком смысле.

Международное налогообложение включает сложную сетевую архитектуру соглашений об избежании двойного налогообложения (DTA), которые устраняют риск двойного или множественного налогообложения. Двойное налогообложение возникает, когда каждое из двух национальных государств облагает налогом одну и ту же экономическую деятельность, поэтому корпоративный налогоплательщик платит дважды, что приводит к неэффективности и экономическим искажениям. Правила налоговых соглашений предназначены для определения того, как страны распределяют глобальную налоговую базу на самом высоком уровне обобщения. Тем не менее эти правила могут быть нарушены, что приводит к арбитражу в сфере корпоративного налогообложения. Национальные налоговые законы налагают обязательства на всех лиц, имеющих социально-экономические связи со страной, а также на нерезидентов, которые получают активный доход, такой как доход от работы, или пассивный доход, такой как прирост капитала, в связи с экономической деятельностью в пределах юрисдикции. Соглашения об избежании двойного налогообложения предоставляют налогоплательщикам освобождение от налоговых обязательств по внутреннему налоговому законодательству, когда существует более одного конкурирующего суверенного требования взимать налоги с их экономической деятельности [Ismer, Pitrowski, 2016, p. 350].

Как показано на рис. 9, правовая структура DTA уникальна. DTA — это двусторонние международные соглашения, подписанные двумя государствами-участниками и ратифицированные в национальном законодательстве каждой страны. Когда корпорация-налогоплательщик инициирует спор, он передается в национальную налоговую администрацию соответствующей страны, которая затем участвует в межправительственной взаимосогласительной процедуре (MAP) с партнерами в другой юрисдикции в рамках межправительственного дипломатического процесса. В соответствии с соглашениями об избежании двойного налогообложения, соответствующих Типовому соглашению ОЭСР, национальные налоговые администрации применяют к национальным налогоплательщикам национальное законодательство. Что касается между-

народных налоговых вопросов, корпорации являются косвенными бенефициарами DTA. Это означает, что они не могут подавать апелляции по вопросам налогообложения через обычные юридические каналы, такие как суд, и не имеют официального юридического статуса в процессе MAP.

Вопреки цели ограничения двойного налогообложения сложная сеть DTA также предоставляет возможности для сложного корпоративного налогового планирования, которое снижает общее глобальное налоговое бремя данной ТНК, определяемой как ведущая бизнес в двух или более странах через иностранные дочерние компании. Эта практика включает манипулирование трансфертным ценообразованием, внутригруп-повые кредиты и неправомерное использование договоров. Правила трансфертного ценообразования регулируют операции между связанными организациями в группе ТНК и существуют для обеспечения того, чтобы операции совершались по справедливой рыночной стоимости, как между компаниями, номинально независимыми друг от друга, поскольку многие компании используют эти операции для перемещения прибыли в юрисдикции с более низкими налогами. Внутригрупповые займы означают кредитные соглашения между связанными организациями, которые позволяют группе вычитать проценты по займу связанной стороны из прибыли в определенной юрисдикции, чтобы переместить прибыль в юрисдикцию с более низким уровнем налогообложения. Неправомерное использование договоров подразумевает использование корпорациями благоприятных налоговых положений соглашений об избежании двойного налогообложения для сокращения своих обязательств. ТНК обладают уникальными возможностями для использования такого рода налоговой практики, потому что, в отличие от юридических лиц внутри страны, они занимаются экономической деятельностью, выходящей за пределы национальных границ.

Учитывая историческое отсутствие политической воли к реализации многосторонней налоговой конвенции, практические трудности согласования различных национальных налоговых систем и экономические препятствия, создаваемые глобальной налоговой конкуренцией, вступление в силу Многостороннего инструмента в соответствии с Действием 15 повестки по BEPS 1 июля 2018 г. было названо некоторыми исследователями международного налогообложения «прорывом» [Bacia, Toporowski, 2018, p. 387]. Историческое соглашение было заключено в результате переговоров между более чем 100 юрисдикциями, которые завершились в ноябре 2016 г., и в настоящее время оно охватывает 94 юрисдикции, на которые приходится 95% мирового ВВП. Однако исследователи отмечают, что Многосторонний инструмент «не является полноценной многосторонней налоговой конвенцией, охватывающей все области, которые обычно охватываются двусторонними налоговыми соглашениями» [Avi-Yonah, Xu, 2018, p. 158]. Скорее, конвенция является «консенсусной надстройкой над договорами, предназначенной для одновременного применения [Инклюзивного механизма] BEPS ко всем налоговым соглашениям, если участвующие в них страны согласны на это» [Avi-Yonah, Xu, 2018, p. 158]. Многосторонний инструмент — это «зонтичное соглашение, которое юридически изменяет соответствующие положения двусторонних соглашений об избежании двойного налогообложения... на уровне юридической конструкции в соответствии с международным налоговым правом» [Avi-Yonah, Xu, 2018, p. 158]. Это инструмент, который «перенесет результаты Проекта ОЭСР / «Группы двадцати» по размыванию налоговой базы и перемещению прибыли [BEPS] в более чем 2000 налоговых соглашений по всему миру» [Avi-Yonah, Xu, 2018, p. 155]. Таким образом, охват в отношении 3800 двусторонних инвестиционных соглашений является не исчерпывающим, но существенным.

Законодательная и исполнительная власть утверждают налоговое законодательство У

Внутреннее налоговое законодательство, применяемое к прибылям и доходам от прироста капитала ТНК

Соглашение об избежании двойного налогообложения

Национальные государства •

согласовывают и ратифицируют DTA, затем учитывая его в национальном законодательстве, являясь юридическими сторонами соглашения. Налогоплательщики являются косвенными сторонними бенефициарами DTA, не имея в его рамках правового статуса

ТНК являются косвенными бенефициарами DTA. Если ТНК зарегистрирована в двух или более странах и облагается налогами дважды или более за одну и ту же экономическую деятельность, в качестве первого шага она может обратиться в национальные налоговые органы «домашней» или принимающей юрисдикции с целью облегчения налогового режима согласно условиям DTA. На втором этапе, если запрос не удовлетворен, налогоплательщик может обратиться в национальные налоговые органы «домашней» юрисдикции для проведения взаимосогласительной процедуры

Внутреннее налоговое законодательство, применяемое к прибылям и доходам от прироста капитала ТНК

ТНК

(«домашняя» юрисдикция)

Хотя доктрина корпоративной правосубъектности рассматривает дочерние компании ТНК как независимые юридические лица в пределах государства, на практике при системном рассмотрении они действуют как единое целое в глобальном масштабе, создавая возможности для налогового арбитража

ТНК (принимающая юрисдикция)

I

Рис. 9. Правовая структура соглашений об избежании двойного налогообложения (БТАз)

Источник: Рисунок расширяет базовую структуру, предложенную в [СазШ1о-Мигс^о, Lopez-Laborda, 2019, р. 17].

В дополнение к предотвращению двойного налогообложения и двойного необложения существуют налоговые соглашения для стимулирования торговли и инвестиций путем предоставления инвесторам правовой определенности — реализации «идеи о том, что закон должен быть достаточно ясным, чтобы предоставить тем, на кого распространяются правовые нормы, средства регулирования их собственной деятельности и для защиты от произвольного использования государственной власти» [УегЬиг§, 2019, р. 426]. Таким образом, соглашения об избежании двойного налогообложения и другие инвестиционные соглашения призваны гарантировать экспортерам капитала, что одна и та же экономическая деятельность будет облагаться справедливым налогом. Что касается международных инвестиций, то договоры обеспечивают налогоплательщикам уверенность в том, что перекрывающиеся суверенные требования будут регулироваться определенными процессуальными нормами. Таким образом, налоговые договоры стандартизируют определения и юрисдикцию договаривающихся государств, способствуют обмену информацией, которая помогает в обеспечении исполнения, ограничивает или предотвращает использование налогоплательщиками лазеек через злоупотребление договорами и существенно влияет на ставку налогообложения ТНК [Б1ош§еп, Бау1ез, 2000, р. 6].

Режим урегулирования споров Многостороннего инструмента, содержащийся во взаимосогласительной процедуре, не позволяет устранить существенные недостатки правового режима. Статья 16 ч. 5 Многосторонней конвенции MLI касается улучшения разрешения споров и описывает эту процедуру. Положение позволяет налогоплательщикам «подавать жалобы в соответствии с [налоговыми соглашениями, на которые распространяется действие Конвенции]... и выражать намерение налоговых юрисдик-ций решать вопросы в рамках таких соглашений по согласованию друг с другом», предусматривая межправительственные переговоры, а не судебную процедуру как таковую [Morley, 2019, p. 239].

Многосторонний инструмент предусматривает три типа взаимосогласительной процедуры: интерпретирующую, законодательную и специфическую [Ismer, Pitrowski, 2016, p. 352]. Специфическая процедура является наиболее актуальной для обсуждения, поскольку она позволяет «налогоплательщикам запрашивать межправительственное разрешение споров путем переговоров между компетентными органами договаривающихся государств», предоставляя им «средство правовой защиты, дополняющее и независимое от любых внутренних договоров» [Ibid.]. Она касается конкретных споров, инициированных налогоплательщиком, который «считает, что он облагается или будет облагаться налогом в порядке, противоречащем договору», и это единственный случай, который может подлежать арбитражу [Ibid.]. В основе МАР лежит не судебное разбирательство, а нормы дипломатической защиты, поскольку договаривающиеся стороны являются государствами, а процедуры позволяют им «достигать общего понимания своих договорных обязательств в рамках международного права и, таким образом, выполняют координационную функцию» [Ibid., p. 353].

В некоторой степени взаимосогласительная процедура как метод межправительственной координации не является чем-то принципиально новым, поскольку она использовалась для разрешения налоговых споров с тех пор, как впервые была предложена под эгидой Лиги Наций и кодифицирована ОЭСР в 1968 г. В дополнение к MLI взаимосогласительная процедура кодифицирована в ст. 25 Типовой конвенции ОЭСР об избежании двойного налогообложения доходов и капитала, которая служит шаблоном для примерно 75% существующих соглашений об избежании двойного налогообложения [Markham, 2019, p. 5]. Согласно статистическим данным ОЭСР (рис. 7), в конце 2018 г. на рассмотрении находилось около 9564 дел в рамках МАР. Большинство из них связаны со спорами по поводу трансфертного ценообразования ТНК, которое «относится к ценообразованию внутрифирменных транзакций на основе принципа вытянутой руки, то есть таким образом, как если бы независимые предприятия, работающие на открытых рынках, проводили сопоставимые транзакции» с соответствующими «корректировками доходов, [которые] могут быть сделаны налоговыми органами для приведения их в соответствие с этой суммой» [Ibid., р. 6]. По данным Европейской комиссии, в 2017 г. в ЕС велось около 900 споров об избежании двойного налогообложения на общую сумму 10,5 млрд евро [European Commission, 2017].

Хотя взаимосогласительная процедура является элементом разрешения международных налоговых споров между государствами, этот режим по праву подвергается критике. Например, Моудж указывает на то, что все больше споров остаются неразрешенными [Mooij, 2019, p. 203]. Другие ученые отмечают, что налогоплательщики находятся в «неблагоприятном положении в нынешней международной налоговой среде» из-за «системы разрешения налоговых споров, которая не смогла обеспечить эффективность и определенность, необходимые для международного бизнеса» [Duffy, Bailey, 2017]. Даффи и Бейли добавляют, что структура MAP не «соответствует цели» и суще-

ствуют три негативных фактора: отсутствие принуждения сторон к участию в процессе; «отсутствие обязательств сторон по разрешению спора»; «отсутствие ограничения по времени для переговоров» между государствами-участниками [Duffy, Bailey, 2017]. Эмпирические данные также свидетельствуют о том, что взаимосогласительная процедура характеризуется значительным накоплением незавершенных дел, которые неравномерно распределены географически. Как показывают данные ОЭСР за 2018 г., только в США в 2018 г. было 1007 незавершенных дел, в то время как в Индии — 841, а в Канаде — 147. При этом в Саудовской Аравии было только три дела, в Аргентине — 13, а в Австралии — 31. По данным ОЭСР, в 2019 г. среднее время ожидания по делам, связанным с трансфертным ценообразованием, составляло 30,5 месяца, а по другим делам — 22 месяца, что подчеркивает неэффективность процедуры2. Согласно данным за 2019 г. (рис. 10), споры могут длиться в среднем от 2 до 68,59 месяца в зависимости от юрисдикции, в которой они инициируются.

Канада

США

Бразилия Австралия

Китай

0 10 20 30 40 50 60

Рис. 10. Среднее время завершения взаимосогласительной процедуры в месяцах, 2019 г.

В рамках Плана действий BEPS в 2013 г. ОЭСР взяла на себя обязательство усовершенствовать взаимосогласительную процедуру с помощью обязательного арбитража, который станет «неотъемлемой частью процедуры, повысив ее эффективность» [Markham, 2018, p. 4]. Арбитраж можно определить как «квазисудебный, обязательный и частный инструмент урегулирования споров на основе договора между вовлеченными сторонами» [Majdanska, Turcan, 2018, p. 4]. В статье «Арбитраж в налогообложении» [Lindendcroma, Matson, 1981] авторы «сделали новаторское предложение дополнить MAP по индивидуальным случаям арбитражем по налоговым соглашениям, если государства не смогли урегулировать вопросы в течение определенного периода времени» [Ismer, Pitrowski, 2016, p. 254]. Многосторонний инструмент содержит опциональное положение об обязательном арбитраже (ч. VI, ст. 18—26 документа) [Markham, 2019, p. 21]. Статья 19 разрешает арбитраж, когда потерпевший налогоплательщик «предъявляет иск в соответствии со ст. 16 Конвенции по многостороннему инструменту [MAP], утверждая, таким образом, что одна или обе юрисдикции взимают налоги в нарушение применимого [соглашения об избежании двойного налогообложения]», охватываемо-

2 См.: https://www.oecd.org/tax/dispute/mutual-agreement-procedure-statistics.htm

го Многосторонним инструментом [Morley, 2019, p. 240]. В частности, арбитраж возможен, «когда налоговые органы двух юрисдикций не могут разрешить разногласия в течение двух лет с одной из нескольких конкретных дат», если того желает сторона, подавшая иск, при этом арбитраж должен проводиться на основе взаимного соглашения [Ibid.]. Должно существовать предварительное соглашение об арбитраже, означающее что «безотзывное соглашение об арбитраже было заключено до, а не после возникновения спора», и «арбитраж может продолжаться, даже если одна из сторон позже передумает и предпочтет, чтобы спор разрешался в собственных национальных судах»[МагкЪат, 2019, р. 3].

Тем не менее, как утверждает Чейсс, взаимосогласительные процедуры «не гарантируют, что инвестор может подать иск в международный арбитраж, потому что арбитраж является лишь дополнением к ним, а инвесторы должны пройти длительную процедуру, чтобы дело было рассмотрено арбитражным судом» [Chaisse, 2016, р. 167]. Кроме того, ст. 19 Конвенции о многостороннем инструменте предусматривает несколько случаев, когда арбитраж может не проводиться [Morley, 2019, р. 240—241], а ст. 18-26 содержат подробные правила, регулирующие арбитраж [Bartosz, Toporowski, 2018, р. 393]. Стороны арбитража в рамках Многостороннего инструмента могут выбрать один из двух сценариев: во-первых, они могут выбрать окончательное предложение, «в котором каждый из органов участников соглашения об избежании двойного налогообложения предлагает разрешить вопрос, оставляя окончательный выбор арбитрам»; во-вторых, они могут выбрать независимое заключение, «в котором арбитры выносят решение, основанное на их собственном независимом суждении путем анализа доказательств по делу» [Ibid.]. Обе стороны должны согласовать один и тот же сценарий, который будет использоваться, или арбитраж не будет продолжаться. Наконец, ст. 21 Конвенции предусматривает, что арбитражное разбирательство должно быть конфиденциальным.

Факультативный, консенсусный и дополнительный характер положения об арбитраже в рамках MLI отражает отсутствие согласия и политической воли среди членов ОЭСР. Действительно, после публикации Плана действий BEPS «ОЭСР быстро осознала, что страны не достигли консенсуса в отношении перехода к универсальному обязательному арбитражу в рамках взаимосогласительной процедуры» [Markham, 2019, р. 4]. Большинство стран, выступавших против, например Индия, выразили озабоченность по поводу обязательного арбитража на основании соображений суверенитета и необходимости сохранения независимости в вопросах налогообложения [Mooij, 2019, р. 205]. Более того, в определенных случаях конституция или национальное законодательство государства - участника договора может запрещать налоговым администрациям передавать спор в иностранную юрисдикцию [Ibid.]. Из-за отсутствия консенсуса положение Конвенции о MLI по арбитражу не является необязательным и применяется только с явного согласия сторон договора [Markham, 2019, р. 21]. Поскольку стороны, подписавшие Конвенцию, не были обязаны вводить обязательный арбитраж в соответствии с Действием 15, по состоянию на 2019 г. только 29 из 94 подписантов выбрали обязательную арбитражную оговорку.

Даже если цифровой минимальный корпоративный налог будет полностью внедрен, основные недостатки правоприменительных положений Многостороннего инструмента угрожают подорвать текущие усилия по устранению избежания корпоративного налогообложения и арбитража. Как показывает статистика ожидающих рассмотрения дел в рамках взаимосогласительной процедуры, существует значительный объем неурегулированных дел, неравномерно распределенных по географическому признаку, что позволяет предположить, что межправительственный подход к разре-

шению споров неэффективен, поскольку существуют значительные бюрократические препятствия, ограничивающие его эффективность. Более того, анализ изменений в правовом инструменте в виде опционального арбитражного механизма показывает, что он мало что дает с точки зрения решения основных проблем с участием инвестора в этом процессе. Соответственно, отсутствие прогресса в разрешении налоговых споров создает для ТНК мощные стимулы для рассмотрения своих налоговых споров в рамках альтернативных судебных институтов, чтобы уменьшить глобальное налоговое бремя. Следовательно, если «Группа двадцати» и ведущие мировые державы хотят комплексно решить налоговые проблемы, связанные с цифровизацией, размыванием налоговой базы и налоговым арбитражем, необходима реформа разрешения налоговых споров как дополнение к минимальному цифровому налогу.

Налоговая юриспруденция в области международного инвестиционного права

Помимо внутренней слабости механизма разрешения налоговых споров в МЫ, существуют внешние угрозы для эффективности глобального минимального налога в сфере международного инвестиционного права и, в частности, урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ). Анализ растущего объема налоговых разбирательств, ведущихся в схожем режиме международного инвестиционного права, показывает, что принцип налогового суверенитета в глобальном налогообложении находится в противоречии с принципом защиты инвесторов в УСМИГ. В 22 налоговых спорах, возникших в рамках режима УСМИГ, рассмотренных в этой статье (п = 22), общая сумма убытков, присужденных инвесторам, выглядит ошеломляюще: 41 223 010 020,14 долл. США3. Примечательно, что в этих связанных с налогами делах участвовали ТНК, которые напрямую оспаривают налоговое законодательство национального государства посредством двусторонних инвестиционных договоров (ДИД), а не через взаимосогласительную процедуру. Как объясняет Чейсс, «увеличение количества на-

3 При подготовке данной статьи были проанализированы следующие дела и постановления: Per-enco Ecuador Limited v The republic of Ecuador, ICSID Case No. ARB/08/6, TCW Group, Inc. and Dominican Energy Holdings, L.P. v. The Dominican Republic, Venezuela Holdings, B.V. et al [case formerly known as Mobil Corporation, Venezuela Holdings, B.V. et al.] v. Bolivarian Republic of Venezuela, ICSID Case No. ARB/07/27, Hulley Enterprises Limited [Cyprus] v. The Russian Federation, UNCITRAL, PCA Case No. AA 226, Yukos Universal Limited [Isle of Man] v. The Russian Federation, UNCITRAL, PCA Case No. AA 227, Veteran Petroleum Limited [Cyprus] v. The Russian Federation, UNCITRAL, PCA Case No. AA 228, The Rompetrol Group N.V. v. Romania, ICSID Case No. ARB/06/3, Burlington Resources, Inc. v. Republic of Ecuador [ICSID Case No. ARB/08/5], Quasar de Valores SICAV, S.A., Orgor de Valores SICAVS.A., GBI9000SICAVS.A. and ALOS 34 S.L. v. The Russian Federation [SCC Case No. 24/2007], Jan Oostergetel and Theodora Laurentius v. The Slovak Republic, El Paso Energy International Company v. Argentine Republic [ICSID Case No. ARB/03/15], Señor Tza Yap Shum v. The Republic of Peru, ICSID Case No. ARB/07/6, Sergei Paushok, CJSC Golden East Company and CJSCVostokneftegaz Company v. The Government of Mongolia, RosInvestCo UK Ltd. v. The Russian Federation [SCC Case No. 079/2005], EDF [Services] Limited v. Republic of Romania [ICSID Case No. ARB/05/13], Corn Products International, Inc. v. United Mexican States [ICSID Case No. ARB[AF]/04/1], Limited Liability CompanyAmto v. Ukraine [SCC Case No. 080/2005], Tokios Tokelés v. Ukraine [ICSID Case No. ARB/02/18], Enron Creditors Recovery Corporation [formerly Enron Corporation] and Ponderosa Assets, L.P. v. Argentine Republic [ICSID Case No. ARB/01/3], EnCana Corporation v. Republic of Ecuador [LCIA Case No. UN3481], Marvin Roy Feldman Karpa v. United Mexican States [ICSID Case No. ARB[AF]/99/1], Link-Trading Joint Stock Company v. Department for Customs Control of the Republic of Moldova, Antoine Goetz and others v. Republic of Burundi [I] [ICSID Case No. ARB/95/3]. Все кейсы доступны онлайн в Инвестиционном репортере ЮНКТАД по адресу: investmentpolicy.unctad.org/investment-dispute-settlement

логовых споров в инвестиционных трибуналах представляет собой существенное изменение в ландшафте международных инвестиций» [Chaisse, 2016, p. 164]. Вопрос в том, является ли налоговый спор предметом УСМИГ, «является ли данная инвестиция, подпадающая под национальный налоговый режим, "иностранной инвестицией" в значении, предусмотренным международным правом», что, в свою очередь, позволит корпоративному налогоплательщику оспаривать налоговое администрирование в рамках института, альтернативно МАР [Ibid., p. 156]. Другими словами, если налогообложение включено в сферу действия соответствующего договора, иностранные инвесторы могут «оспаривать действия принимающих государств по изменениям в соответствующем внутреннем законодательстве, которые могут нанести ущерб их инвестициям», и, таким образом, «может возникнуть конфликт между внедрением мер в отношении BEPS и применением ДИД, которые затрагивают налогообложение» [Chaisse, Marisi, 2016, p. 162].

Сегодня международное инвестиционное право представляет собой сеть из 3300 договоров, большинство из них являются двусторонними, хотя режим УСМИГ охватывает также и многосторонние договоры. Например, соглашения о свободной торговле (ССТ), такие как Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА), Всеобъемлющее торгово-экономическое соглашение между ЕС и Канадой (CETA), региональные соглашения, такие как Транстихоокеанское партнерство (ТТП), и отраслевые соглашения, такие как Договор к Энергетической хартии (ДЭХ) [Korzun, 2017, p. 363]. На рис. 11 показано распространение ДИД с 1957 по 2019 г. Помимо правовой основы в виде ДИД, региональных инвестиционных соглашений и ССТ, режим УСМИГ поддерживается рядом международных институтов и правилами процедурного арбитража и может рассматриваться как форма глобального управления [Koivusalo, 2019, p. 112—114]. Всемирный банк учредил Международный центр по урегулированию инвестиционных споров (МЦУИС) в 1966 г. после подписания в 1965 г. Конвенции об урегулировании инвестиционных споров между государствами и гражданами других государств, которую с тех пор ратифицировали 154 страны.

По сей день МЦУИС является ключевым форумом для урегулирования инвестиционных споров между принимающими национальными государствами и инвесторами [Islam, 2018, p. 2]. Многие инвестиционные соглашения полагаются на правила Комиссии ООН по праву международной торговли (ЮНСИТРАЛ) при рассмотрении претензий, в то время как другие опираются на правила коммерческого арбитража, принятые Лондонским международным арбитражным судом и Международной торговой палатой (ICC) [Ibid.]. Хотя не все разбирательства в рамках УСМИГ находятся в открытом доступе, имеющиеся данные, собранные Конференцией ООН по торговле и инвестициям (ЮНКТАД) (рис. 12), показывают, что большинство разбирательств (36%) заканчиваются в пользу государства, 30% — в пользу инвестора, 21% — урегулируется, а оставшаяся часть либо прекращена, либо урегулирована, либо не закончена в пользу какой-либо из сторон. В сравнении с MAP рассмотрение дел в рамках УСМИГ предполагает, что обязательное арбитражное разбирательство может быть более эффективным, чем межправительственные переговоры по налоговой юрисдикции.

Основная правовая цель УСМИГ — способствовать защите иностранных инвесторов и обеспечить инвесторам уверенность в том, что стоимость их инвестиций не будет уменьшена в результате государственного вмешательства. УСМИГ стремится обеспечить стабильную и предсказуемую среду, обеспечивая доступ к арбитражу, если национальное государство нарушает свои обязательства по ДИД или другому инвестиционному соглашению [Chaisse, 2016, p. 152]. Четыре основных обязательства по за-

щите инвесторов, возложенные на государство в рамках УСМИГ, касаются недискриминации, справедливого и равноправного обращения, защиты от прямой и косвенной экспроприации, а также полной защиты и безопасности. УСМИГ в конечном итоге акцентируется на защите прав частной собственности международного инвестора, и это делается путем демонстрации убедительной приверженности национального государства обязательному разрешению споров в рамках международной конвенции, которая обеспечивает средства правовой защиты в случае нарушения прав инвесторов.

250

* к к св о К к g 200

150

к о я н 100

Щ № К Ч 50

3 0

ЧОЧОЧОЧОЧОЧОЧООООООООООООООООСЛСЛСЛСЛСЛООООО^Ч^Ч^Ч^Ч^Ч СЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛСЛОООООООООО ^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^ч^чс^С^С^С^С^С^С^С^С^С^

Рис. 11. Количество двусторонних инвестиционных договоров (ДИД), заключенных с 1957 по 2020 г.

Рис. 12. Решения по публичным разбирательствам в рамках УСМИГ

Источник: Данные ЮНКТАД.

УСМИГ и налоговое управление вовлечены в конфликт норм, который имеет практические последствия как для правовых режимов, так и для международного бизнеса. Как утверждает Чейсс, «налоговые соглашения и международное инвестиционное право prima facie представляются двумя разными мирами и двумя разными правовыми режимами», однако «они в значительной степени пересекаются, о чем свидетельствует растущее число дел, возбужденных в инвестиционных трибуналах по налоговым спорам» [Chaisse, 2016, p. III]. Чтобы понять, почему это так, рассмотрим, как налоговое законодательство взаимодействует с инвестициями: перспектива двойного налогообложения может повлиять на выбор места инвестирования, правила

трансфертного ценообразования могут увеличить затраты на исполнение требований, налогообложение может создать атмосферу неопределенности, а налоги «на вывоз», взимаемые с прибыли, искажают глобальное распределение капитала и рабочей силы [Chaissae, Marisi, 2017]. Таким образом, для привлечения ПИИ национальные государства предоставляют иностранным инвесторам налоговые льготы и другие стимулы для привлечения капитала [Owens, Zhan, 2018, p. 1]. Таким образом принимающие государства часто предоставляют льготные налоговые режимы для привлечения международных инвестиций, и, следовательно, оспаривание государственного налогообложения может входить в компетенцию УСМИГ [Haufler et al., 2018, p. 25].

Конфликт норм между УСМИГ и налоговым суверенитетом выявляет существующее противоречие между защитой инвесторов, с одной стороны, и правом национального государства осуществлять регулирование в общественных интересах, с другой. Защита инвесторов требует правовой определенности и налагает на национальные государства обязательства не дискриминировать, не экспроприировать и не нарушать другие общие стандарты без каких-либо обязательств с их стороны. Во внутриполитическом контексте регулирование можно понимать в широком смысле как «любой акт законодательной власти, государственной администрации или судов, который является осуществлением регулирующих или полицейских полномочий государства» [Korzun, 2017, p. 373]. На международном уровне «выражение права на регулирование [состоит] в том, что государство может заключать международные инвестиционные договоры и тем самым брать на себя обязательства по защите инвесторов» [Ibid.]. Таким образом, ключевой вопрос заключается в том, противоречит ли УСМИГ законным целям благосостояния внутреннего налогового суверенитета в сравнении с другими областями регулирования, и если да, то рискует ли УСМИГ вызвать «регуляторное замораживание», наносящее ущерб общественным интересам. Чтобы критически оценить это противоречие и его последствия для обоих режимов, в данной статье рассматривается судебная практика налоговых споров в рамках УСМИГ в контексте заявлений о косвенной экспроприации и стандарта справедливого и равноправного обращения, которые являются довольно универсальными положениями в сети ДИД и других инвестиционных договоров. В соответствии с обоими стандартами перед арбитрами стоит задача уравновесить узкую цель защиты инвесторов, с одной стороны, с внутренней целью государственной политики и регулирования по обеспечению общего благосостояния [Hepburn, 2017, p. 6].

Экспроприация

Из 22 споров, проанализированных в рамках исследования, 20 случаев, или 91% от общего числа, содержали заявления инвесторов о прямой или косвенной экспроприации государством базовой стоимости их инвестиций. При рассмотрении дел трибуналы в целом сочли 41% заявлений (9 дел) об экспроприации обоснованными. В УСМИГ заявлены два основных типа экспроприации: прямая и косвенная. Прямая экспроприация предполагает конфискацию и национализацию активов инвестора, косвенная экспроприация — это «действия правительства, оказывающие существенное неблагоприятное воздействие на фирму без полной ее национализации», которому, учитывая расплывчатые формулировки, использованные в статье, «трудно дать точное определение... на практике. в частности, поскольку закон не препятствует правительству осуществлять законное регулирование» [Eckhard, 2019]. Действительно, изучая правовую практику, ученые отмечают, что «дебаты сместились в сторону применения косвенной

экспроприации в целях регулирования, направленного на защиту окружающей среды, здоровья и других интересов общества», поскольку политика и действия правительства могут повлиять на «изъятие» у инвесторов, компенсирующее соответствующее негативное воздействие [Yannaca-Small, 2010, p. 446].

Запрет на косвенную экспроприацию существует «для обеспечения гарантированного минимального стандарта защиты, независимо от стандартов, которые могут содержаться во внутреннем законодательстве» [Hepburn, 2017, p. 61]. Как показывает существующее прецедентное право, после установления факта экспроприации другие условия, такие как общественная цель, побудившая оспариваемую меру, и факты, свидетельствующие о том, было ли действие недискриминационным и соответствовало ли оно надлежащей правовой процедуре внутреннего законодательства, в значительной степени не имеют отношения к дальнейшему юридическому анализу [Ibid.]. Как следствие, Хепберн отмечает, что «многие государства и их граждане уже чувствуют себя ущемленными из-за кажущегося игнорирования их интересов и обстоятельств» [Ibid., p. 7]. В этом же ключе Корзун добавляет, что «репутация системы урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ) сильно пострадала в последние годы» [Korzun, 2017, p. 357]. Учитывая значимость заявлений об экспроприации в рассмотренных делах и их относительно высокий уровень успешности (41%), существуют явные свидетельства роста числа налоговых дел в УСМИГ, а также появления новых юридических возможностей для ТНК, позволяющих эффективно оспаривать суверенные налоговые прерогативы национальных государств.

Стандарт справедливого

и равноправного обращения

Из 22 споров, проанализированных в ходе исследования, 15 случаев, или 68%, содержали претензии инвесторов о нарушении стандарта справедливого и равноправного обращения, и это второе по частоте упоминаний положение по набору данных в целом. При рассмотрении дел трибуналы в общей сложности удовлетворили 23% претензий (5 дел) в связи с этим стандартом (второе по величине число решений, принятых арбитражем). Положения о справедливом и равноправном обращении содержатся в большинстве ДИД и других инвестиционных соглашений, которые предусматривают, что национальные государства должны относиться к инвесторам справедливо и беспристрастно в соответствии с минимальными стандартами обычного международного права.

Положения по стандарту сформулированы очень общо и, как правило, расплывчаты, что приводит к различным толкованиям со стороны арбитражей и отсутствию прецедентов. Широкая и открытая конструкция стандарта привела к тому, что он стал одним из «самых спорных вопросов в этой области» с правовой точки зрения, чему способствовал тот факт, что «стандарт служит основным (если не единственным таковым) инструментом защиты иностранных инвесторов» и аналогичным образом конструируется в большинстве инвестиционных соглашений, поэтому маловероятно, что «существует всеобъемлющая и единственная его концепция» [Islam, 2018, p. 20]. С точки зрения инвесторов, пункт о стандарте предназначен для защиты законных ожиданий при инвестировании в принимающих странах. С точки зрения национального государства, стандарт равноправного обращения, как и положения об экспроприации, может вступать в противоречие с правом национального государства на регулирование как средство выражения своих полномочий.

Конфликт норм между УСМИГ и налоговым управлением

Учитывая защиту инвестиций, обеспечиваемую сетью договоров в рамках УСМИГ, и согласованные изменения налогового законодательства в связи с BEPS, ученые полагают, что возможна «приливная волна» инвестиционного арбитража в отношении внутреннего налогового законодательства и политики [Chaisse, 2016]. Другие эксперты прогнозируют «идеальный шторм» международных налоговых споров в рамках УСМИГ из-за «непроверенных международных налоговых правил, непоследовательной реализации и интерпретации в различных юрисдикциях, расширения обмена информацией и стремления к увеличению доходов» [Duffy, Bailey, 2017]. С точки зрения инвесторов, в MLI отсутствует определенность в отношении трансграничных споров и перспектив неурегулированных случаев двойного налогообложения [Owens, Zhan, 2018, p. 4]. Более того, произошел «резкий всплеск» числа инвестиционных споров в сфере налогообложения, что «способствует формированию юриспруденции, разъясняющей значение ключевых положений и способствующей появлению глобального экономического регулирования в области налогообложения» [Chaisse, 2016, p. 149].

Хотя подавляющее большинство ДИД можно использовать для оспаривания национального налогового законодательства и регулирования, не все такие договоры обладают юрисдикцией в отношении вопросов национальной фискальной политики. Хотя существует множество ДИД, которые включают налоги в пределы своей юрисдикции по защите инвестиций, многие типовые и реальные договоры содержат исключения, изъятия, запреты и другие положения, которые посвящены конфликту норм с налоговым управлением. Например, ст. 2103.1 Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА) предусматривает, что «кроме случаев, изложенных в этой статье, никакие положения этого соглашения не применяются к налоговым мерам» [Ibid., p. 162]. Французский типовой ДИД 2007 г. предусматривает, что «положения этой статьи [национальный режим и режим наибольшего благоприятствования] не применяются к налоговым вопросам» [Ibid., p. 163]. Аналогичным образом в типовом договоре Германии 2007 г. указывается, что «режим, предоставляемый в соответствии с этой статьей, не должен относиться к преимуществам, предоставляемым одним из государств — участников договора инвесторам третьих государств в силу соглашения об избежании двойного налогообложения или другого соглашения по вопросам налогообложения» [Ibid.]. Статья 21 типового ДИД США 2012 г. предусматривает, что ничто «не накладывает обязательств на налоговые меры» в целом, хотя и указывает, что иски об экспроприации могут быть предъявлены только после того, как истец передал вопрос в компетентные налоговые органы в рамках налогового управления.

Даже если глобальный минимальный цифровой налог будет согласован и введен в действие, конфликт норм между налоговым и инвестиционным законодательством указывает на фундаментальный недостаток современного подхода к реформе налогового управления. Из-за сложности сети ДИД и отсутствия полного исключения двойного налогообложения глобальный минимальный налог и другие реформы, связанные с BEPS, уязвимы для судебных разбирательств на основании принципа защиты инвесторов, содержащегося в ДИД, и, следовательно, не смогут в полной мере препятствовать эрозии налоговой базы и корпоративному налоговому арбитражу. Учитывая практические последствия этого конфликта норм, подтвержденные правовой практикой, рассмотренной в этом исследовании, в дополнение к усилению разрешения налоговых споров в рамках Многостороннего инструмента руководство США и другие мировые лидеры должны реформировать сеть ДИД для устранения лазеек в режиме устранения двойного налогообложения.

Заключение

В данной статье утверждается, что уровень исполнения «Группой двадцати» решения по предлагаемой глобальной минимальной ставке корпоративного налога в размере 21% будет высоким, исходя из их прошлых результатов и распределения относительных возможностей в международной системе, но этого недостаточно. Недавние реформы глобальных механизмов разрешения налоговых споров в рамках Многостороннего инструмента не смогли устранить существенные недостатки действующей взаимосогласительной процедуры (MAP), которая является краеугольным камнем разрешения налоговых споров между государствами. В частности, MAP остается несовершенной, учитывая отсутствие обязательного арбитража, отсутствие официального статуса налогоплательщиков в судебном процессе, бюрократическую неэффективность самой межправительственной процедуры, данные о незавершенных делах и, что наиболее важно, способность ТНК оспаривать внедрение мер в отношении BEPS и цифрового налога за счет лазеек в соответствующем режиме в международном инвестиционном праве.

Таким образом, чтобы продвигать новую парадигму налогового управления, властям следует не только рассмотреть возможность добавления положения об обязательном арбитраже к существующей MAP. В реальности растет число налоговых дел, в которых частные корпорации оспаривают налоговое законодательство суверенных государств, что указывает на конфликт норм между международными налоговыми и инвестиционными режимами, который имеет практические последствия для введения глобального минимального налога и других решений Проекта BEPS. Иными словами, лидеры США и другие политики должны разрешить конфликт норм между налоговым суверенитетом и защитой инвесторов и проблемы соотношения налогового законодательства с режимом урегулирования споров между инвесторами и государством (УСМИГ), если они хотят, чтобы BEPS 2.0 работал.

Источники

Ali F. (2020). Charts: How the Coronavirus Is Changing Ecommerce // Digital Commerce 260. August 25. Режим доступа: https://www.digitalcommerce360.com/2020/08/25/ecommerce-during-coronavirus-pan-demic-in-charts/ (дата обращения: 02.06.2021).

Avi-Yonah R.S., Xu H. (2018) A Global Treaty Override? The New OECD Multilateral Tax Instrument and Its Limits // Michigan Journal of International Law. Vol. 39. No. 2. P. 155-216. Режим доступа: https://reposi-tory.law.umich.edu/mjil/vol39/iss2/2 (дата обращения: 02.06.2021).

Bacia B., Toporowski P. (2018). OECD Multilateral Instrument: The New Era in International Tax Law // Journal of Advanced Research in Law and Economics. Vol. 2. No. 32. P. 386-395. Режим доступа: https:// doi.org/10.14505//jarle.v9%202(32).03.

Blonigen B.A., Davies R.B. (2000). The Effects of Bilateral Tax Treaties on US FDI Activity. NBER Working Paper Series No. 7929. National Bureau of Economic Research. Режим доступа: https://doi.org/10.3386/ w7929.

Chaisse J. (2016a). Investor-State Arbitration in International Tax Dispute Resolution: A Cut Above Dedicated Tax Dispute Resolution? // Virginia Law Review. Vol. 41. No. 2. P. 149-222. Режим доступа: https://www. researchgate.net/publication/305047024_Investor-State_Arbitration_in_International_Tax_Dispute_Reso-lution--_A_Cut_above_Dedicated_Tax_Dispute_Resolution (дата обращения: 02.06.2021).

Chaisse J. (2016b). International Investment Law and Taxation: From Coexistence to Cooperation. E15 Task Force on Investment Policy Think Piece // World Economic Forum. Режим доступа: https://www.rieti.go.jp/ en/events/16071201/pdf/10_am2-5_chaisse.pdf (дата обращения: 02.06.2021).

Chaisse J., Marisi F. (2017). Another Conflict of Norms: How BEPS and International Taxation Relate to Investment Treaties // Investment Treaty News. 2 June. International Institute for Sustainable Development. Режим доступа: https://www.iisd.org/itn/2017/06/12/another-confhct-norms-how-beps-international-tax-ation-relate-investment-treaties-julien-chaisse-flavia-marisi/ (дата обращения: 02.06.2021).

Dietsch P., Rixen T. (2016). Global Tax Governance: What's Wrong and How to Fix It. Colchester: ECPR Press.

Duffy J., Bailey T. (2017). Tax Disputes Post-BEPS: A Perfect Storm // International Tax Review. 17 March. Режим доступа: https://www.internationaltaxreview.com/article/b1f7n6czfxf1jf/tax-disputes-post-beps-a-perfect-storm (дата обращения: 02.06.2021).

European Commission (EC) (2017). Resolution of Tax Disputes in the European Union. Режим доступа: https://ec.europa.eu/taxation_customs/business/company-tax/resolution-double-taxation-disputes_en_en (дата обращения: 02.06.2021).

Giles C., Harding R. (2020). Richest Nations Face $17tn Government Debt Burden From Coronavirus // Financial Times. 24 May. Режим доступа: https://www.ft.com/content/66164bbc-40c7-4d91-a318-a0b4d-be4193e (дата обращения: 02.06.2021).

Haufler A., Mardan M., Schindler D. (2018). Double Tax Discrimination to Attract FDI and Fight Profit Shifting: The Role of CFC Rules // Journal of International Economics. Vol. 114. P. 25—43. Режим доступа: https://doi.org/10.1016/jjinteco.2018.04.007.

Hepburn J. (2017). Domestic Law in International Investment Arbitration. Oxford University Press.

Islam R. (2018). The Fair and Equitable Treatment (FET) Standard in International Investment Arbitration. Singapore: Springer.

Ismer R., Piotrowski S. (2016). A BIT Too Much: Or How Best to Resolve Tax Treaty Disputes? // Inter-tax. Vol. 44. No. 5. P. 348-359. Режим доступа: https://kluwerlawonline.com/journalarticle/Intertax/44.5/ TAXI2016028 (accessed 3 June 2021).

Kerzner D.S., Chodikoff D.W. (2016). International Tax Evasion in the Global Information Age. Basingstoke: Palgrave MacMillan.

Kirton J. (2013). G20 Governance for a Globalized World. Surrey: Ashgate.

Koivusalo M. (2019). Rights, Regulation and Redistribution: The Global Politics of Investment Protection // Global Social Policy. Vol. 19. No. 1-2. P. 105-120. Режим доступа: https://doi.org/10. 1177%2F1468018119839745.

Korzun V. (2017). The Right to Regulate in Investor-State Arbitrations: Slicing and Dicing Regulatory Carve-Outs // Vanderbilt Journal of Transnational Law. Vol. 50. No. 2. P. 355-414. Режим доступа: https://law-journals-books.vlex.com/vid/the-right-to-regulate-683838617 (дата обращения: 02.06.2021).

Lee D. (2020). Amazon Doubles Quarterly Profits Despite Covid-19 Costs // Financial Times. 30 July. Режим доступа: https://www.ft.com/content/7a42b1d8-9ca7-4827-aaae-729fdb7637f5 (дата обращения: 02.06.2021).

Majdanska A., Turcan L. (eds) (2018). OECD Arbitration in Tax Treaty Law. Vienna: Linde.

Markham M.A. (2019). Arbitration and Tax Treaty Disputes // Arbitration International. Vol. 35. No. 4. P. 473-504. Режим доступа: https://doi.org/10.1093/arbint/aiz023.

Mooij H. (2019). Tax Treaty Arbitration // Arbitration International. Vol. 35. No. 2. P. 195-219. Режим доступа: https://doi.org/10.1093/arbint/aiy004.

Morley J. (2019) Why the MLI Will Have Limited Direct Impact on Base Erosion and Profit Shifting // Northwestern Journal of International Law and Business. Vol. 39. No. 2. P. 225-47. Режим доступа: https://schol-arlycommons.law.northwestern.edu/njilb/vol39/iss2/4 (дата обращения: 02.06.2021).

Motala M. (2019). The G20 - OECD Contribution to a New Global Tax Governance // International Organisations Research Journal. Vol. 14. No. 3. P. 52-79. Режим доступа: https://doi.org/10.17323/1996-7845-2019-02-03.

Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD) (2015). Measuring and Monitoring BEPS: Action 11 Final Report. Режим доступа: https://www.oecd.org/ctp/measuring-and-monitoring-beps-action-11-2015-final-report-9789264241343-en.htm(дата обращения: 02.06.2021).Organisation for

Economic Co-operation and Development (OECD) (2019). Mutual Agreement Procedure Statistics for 2019. Режим доступа: https://www.oecd.org/tax/dispute/mutual-agreement-procedure-statistics.htm (дата обращения: 02.06.2021).

Owens J., Zhan J.X. (2018). Trade, Investment and Taxation: Policy Linkages // Transnational Corporations. Vol. 25. No. 2. P. 1-8. Режим доступа: https://doi.org/10.18356/861c6aa6-en.

Reuters (2020). UK Treasury Seeks "Tax Raid" to Fill Gap Left by Pandemic, Reports Say // Globe & Mail. 30 August. Режим доступа: https://www.theglobeandmail.com/business/international-business/article-uk-treasury-seeks-tax-raid-to-fill-gap-left-by-pandemic-reports/ (дата обращения: 02.06.2021).

Simmons B.A. (2001). The International Politics of Harmonization: The Case of Capital Markets Regulation // International Organization. Vol. 55. No. 3. P. 589-620. Режим доступа: https://doi. org/10.1162/00208180152507560.

Torslov T., Wier L., Zucman G. (2018). The Missing Profits of Nations. VOX CEPR Public Policy, 23 July. Режим доступа: https://voxeu.org/article/missing-profits-nations (дата обращения: 03.06.2021).

United Nations Conference on Trade and Development (UNCTAD) (n. d.). Investment Dispute Settlement Navigator // Investment Policy Hub. Режим доступа: https://investmentpolicy.unctad.org/investment-dis-pute-settlement (дата обращения: 02.06.2021).

Verburg C. (2019). Modernising the Energy Charter Treaty: An Opportunity to Enhance Legal Certainty in Investor-State Dispute Settlement // Journal of World Investment & Trade. Vol. 20. No. 2-3. P. 425-454. Режим доступа: https://doi.org/10.1163/22119000-12340144.

Yanaca-Small K. (ed.) (2010). Arbitration Under International Investment Agreements: A Guide to the Key Issues. Oxford University Press.

Tax Sovereignty and Investor Protection:

Why the Proposed Global Minimum Tax

Is not the Final Frontier for Corporate Tax Arbitrage1

M.F. Motala

Michael F. Motala — Researcher, G20 Research Group, University of Toronto; Room 409N, 1 Devonshire Place, Toronto, Ontario, Canada, M5S 3K7; E-mail: michael.motala@alum.utoronto.ca, michael.motala@columbia.edu

Abstract

Over the past decade, international tax governance has evolved with bewildering speed in response to the challenges of digi-talization and widespread corporate tax avoidance. Since the launch of the Group of 20 (G20)-Ürganisation for Economic Co-operation and Development (OECD) base erosion and profit shifting (BEPS) initiative in 2012, 135 countries and 14 international organizations have joined the BEPS Inclusive Framework, committing to implement new global standards on corporate tax, which has already been lauded as a revolution in the architecture of international tax law and policy. Even further expanding the scope of the OECD's work on international taxation in a landmark announcement in March 2021, the U.S. administration further proposed imposing a global minimum corporate tax at a rate of 21% to be implemented through an international agreement by mid-2021. If the new OECD initiative is agreed, will the plan to implement a minimum corporate tax be fully implemented by G20 members, and if so, will it do enough to address the tax challenges of digitalization embodied in corporate tax arbitrage? Although the evidence suggests legislative and public policy compliance is likely to be high among G20 members, this article argues the minimum tax initiative is unlikely to go far enough to address deficiencies in global tax dispute resolution, which are extremely germane to the success of the proposed minimum tax. As explained in this article, U.S. leaders and global policymakers must enhance the mutual agreement procedure (MAP), a cornerstone of tax dispute resolution, given a growing body of tax litigation in investment law that threatens the implementation of BEPS 2.0. To do so, global policymakers must also reconcile the conflict of norms between tax sovereignty and investor protection contained in the investor-state dispute settlement (ISDS) regime. Only by addressing the conflict between the principles of tax sovereignty and investor protection can they prevent a tidal wave of investor disputes that will challenge the implementation of the minimum tax through national tax laws.

Key words: global minimum tax; tax challenges of digitalization; Group of 20 (G20); Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD); international taxation; global governance; international political economy

For citation: Motala M. (2021). Tax Sovereignty and Investor Protection: Why the Proposed Global Minimum Tax Is not the Final Frontier for Corporate Tax Arbitrage. International Organisations Research Journal, vol. 16, no 2, pp. 99-131 (in English). DOI: 10.17323/1996-7845-2021-02-06

Refarences

Ali F. (2020). Charts: How the Coronavirus Is Changing Ecommerce. Digital Commerce 260, August 25, 2020. Available at: https://www.digitalcommerce360.com/2020/08/25/ecommerce-during-coronavirus-pandemic-in-charts/.

Avi-Yonah R.S., Xu H. (2018). A Global Treaty Override? The New OECD Multilateral Tax Instrument and Its Limits. Michigan Journal of International Law, vol. 39, no 2, pp. 155-216. Available at: https://repository.law. umich.edu/mjil/vol39/iss2/2 (accessed 2 June 2021).

Bacia B., Toporowski P. (2018). OECD Multilateral Instrument: The New Era in International Tax Law. Journal of Advanced Research in Law and Economics, vol. 2, no 32, pp. 386-95. Available at: https://doi.org/10.14505// jarle.v9%202(32).03.

1 The editorial board received the article in May 2021.

Blonigen B.A., Davies R.B. (2000). The Effects of Bilateral Tax Treaties on US FDI Activity. NBER Working Paper Series No 7929, National Bureau of Economic Research. Available at: https://doi.org/10.3386/w7929.

Chaisse J. (2016a). Investor-State Arbitration in International Tax Dispute Resolution: A Cut Above Dedicated Tax Dispute Resolution? Virginia Law Review, vol. 41, no 2, pp. 149-222. Available at: https://www.research-gate.net/publication/305047024_Investor-State_Arbitration_in_International_Tax_Dispute_Resolution--_A_Cut_above_Dedicated_Tax_Dispute_Resolution (accessed 3 June 2021).

Chaisse J. (2016b). International Investment Law and Taxation: From Coexistence to Cooperation. E15 Task Force on Investment Policy Think Piece, World Economic Forum. Available at: https://www.rieti.go.jp/en/ events/16071201/pdf/10_am2-5_chaisse.pdf (accessed 3 June 2021).

Chaisse J., Marisi F. (2017). Another Conflict of Norms: How BEPS and International Taxation Relate to Investment Treaties. Investment Treaty News, 2 June. International Institute for Sustainable Development. Available at: https://www.iisd.org/itn/2017/06/12/another-conflict-norms-how-beps-international-taxation-relate-investment-treaties-julien-chaisse-flavia-marisi/.

Dietsch P., Rixen T. (2016). Global Tax Governance: What's Wrong and How to Fix It. Colchester: ECPR Press.

Duffy J., Bailey T. (2017). Tax Disputes Post-BEPS: A Perfect Storm. International Tax Review, 17 March. Available at: https://www.internationaltaxreview.com/article/b1f7n6czfxf1jf/tax-disputes-post-beps-a-per-fect-storm (accessed 3 June 2021).

European Commission (EC) (2017). Resolution of Tax Disputes in the European Union. Available at: https:// ec.europa.eu/taxation_customs/business/company-tax/resolution-double-taxation-disputes_en_en (accesed 3 June 2021).

Giles C., Harding R. (2020). Richest Nations Face $17tn Government Debt Burden From Coronavirus. Financial Times, 24 May. Available at: https://www.ft.com/content/66164bbc-40c7-4d91-a318-a0b4dbe4193e (accessed 3 June 2021).

Haufler A., Mardan M., Schindler D. (2018). Double Tax Discrimination to Attract FDI and Fight Profit Shifting: The Role of CFC Rules. Journal of International Economics, vol. 114, pp. 25-43. Available at: https:// doi.org/10.1016/j.jinteco.2018.04.007.

Hepburn J. (2017). Domestic Law in International Investment Arbitration. Oxford University Press.

Islam R. (2018). The Fair and Equitable Treatment (FET) Standard in International Investment Arbitration. Singapore: Springer.

Ismer R, Piotrowski S. (2016). A BIT Too Much: Or How Best to Resolve Tax Treaty Disputes? Intertax, vol. 44, no 5, pp. 348-59. Available at: https://kluwerlawonline.com/journalarticle/Intertax/44.5/TAXI2016028 (accessed 3 June 2021).

Kerzner D.S., Chodikoff D.W. (2016). International Tax Evasion in the Global Information Age. Basingstoke: Palgrave MacMillan.

Kirton J. (2013). G20 Governance for a Globalized World. Surrey: Ashgate.

Koivusalo M. (2019). Rights, Regulation and Redistribution: The Global Politics of Investment Protection. Global Social Policy, vol. 19, no 1-2, pp. 105-20. Available at: https://doi.org/10.1177%2F1468018119839745.

Korzun V. (2017). The Right to Regulate in Investor-State Arbitrations: Slicing and Dicing Regulatory Carve -Outs. Vanderbilt Journal of Transnational Law, vol. 50, no 2, pp. 355-414. Available at: https://law-journals-books.vlex.com/vid/the-right-to-regulate-683838617 (accessed 3 June 2021).

Lee D. (2020). Amazon Doubles Quarterly Profits Despite Covid-19 Costs. Financial Times, 30 July. Available at: https://www.ft.com/content/7a42b1d8-9ca7-4827-aaae-729fdb7637f5 (accessed 3 June 2021).

Majdanska A., Turcan L. (eds) (2018). OECD Arbitration in Tax Treaty Law. Vienna: Linde.

Markham M.A. (2019). Arbitration and Tax Treaty Disputes. Arbitration International, vol. 35, no 4, pp. 473504. Available at: https://doi.org/10.1093/arbint/aiz023.

Mooij H. (2019). Tax Treaty Arbitration. Arbitration International, vol. 35, no 2, pp. 195-219. Available at: htt-ps://doi.org/10.1093/arbint/aiy004.Morley J. (2019) Why the MLI Will Have Limited Direct Impact on Base Erosion and Profit Shifting. Northwestern Journal of International Law and Business, vol. 39, no 2, pp. 225-47. Available at: https://scholarlycommons.law.northwestern.edu/njilb/vol39/iss2/4 (accessed 3 June 2021).

Motala M. (2019). The G20-OECD Contribution to a New Global Tax Governance. International Organisations Research Journal, vol. 14, no 3, pp. 52-79. Available at: https://doi.org/10.17323/1996-7845-21-02-03.

Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD) (2015). Measuring and Monitoring BEPS: Action 11 Final Report. Available at: https://www.oecd.org/ctp/measuring-and-monitoring-beps-ac-tion-11-2015-final-report-9789264241343-en.htm (accessed 3 June 2021).

Organisation for Economic Co-operation and Development (OECD) (2019). Mutual Agreement Procedure Statistics for 2019. Available at: https://www.oecd.org/tax/dispute/mutual-agreement-procedure-statistics. htm (accessed 3 June 2021).

Owens J., Zhan J.X. (2018). Trade, Investment and Taxation: Policy Linkages. Transnational Corporations, vol. 25, no 2, pp. 1-8. Available at: https://doi.org/10.18356/861c6aa6-en.

Reuters (2020). UK Treasury Seeks "Tax Raid" to Fill Gap Left by Pandemic, Reports Say. Globe & Mail, 30 August. Available at: https://www.theglobeandmail.com/business/international-business/article-uk-treasury-seeks-tax-raid-to-fill-gap-left-by-pandemic-reports/ (accessed 3 June 2021).

Simmons B.A. (2001). The International Politics of Harmonization: The Case of Capital Markets Regulation. InternationalOrganization, vol. 55, no 3, pp. 589-620. Available at: https://doi.org/10.1162/00208180152507560.

Torslov T., Wier L., Zucman G. (2018). The Missing Profits of Nations. VOX CEPR Public Policy, 23 July. Available at: https://voxeu.org/article/missing-profits-nations (accessed 3 June 2021).

United Nations Conference on Trade and Development (UNCTAD) (n. d.). Investment Dispute Settlement Navigator. Investment Policy Hub. Available at: https://investmentpolicy.unctad.org/investment-dispute-settle-ment (accessed 3 June 2021).

Verburg C. (2019). Modernising the Energy Charter Treaty: An Opportunity to Enhance Legal Certainty in Investor-State Dispute Settlement. Journal of World Investment & Trade, vol. 20, no 2-3, pp. 425-54. Available at: https://doi.org/10.1163/22119000-12340144.

Yanaca-Small K. (ed.) (2010). Arbitration Under International Investment Agreements: A Guide to the Key Issues. Oxford University Press.