CC BY
49
аспекты: материалы Междунар. школы-семинара (V Бере-зинские чтения). Вып. 15. - М„ 2009. - С. 308 - 316.
11. Чиршева, Г.Н. Функции кодовых переключений в речи детей-билингвов / Г.Н. Чиршева // Материалы XXVIII Межвуз. научно-метод. конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 16. - СПб., 1999. - С. 71 - 74.
12. Чиршева, Г.Н. «Языки родителей» при формировании раннего детского билингвизма / Г.Н. Чиршева // Проблемы онтолингвистики-2009: материалы Междунар. конференции, 17 - 19 июня 2009 г., РГПУ им. А.И. Герцена. -СПб., 2009.-С. 98-101.
13. Эйдман, М Освоение регистров письменной речи у симультанно билингвального ребенка / М. Эйдман // Проблемы детской речи-1998. - СПб.; Череповец, 1998. -С. 97-99.
14. Aidman, M.A. Biliteracy development through early and mid-primary years: A longitudinal case study of bilingual writing / M.A. Aidman. - Melbourne, 1999.
15. Aidman, M.A. Comparative analysis of written genre development by a simultaneous bilingual: A longitudional case study of emerging biliteracy / M. A. Aidman. - Melbourne, 1994.
16. Brennan, A. Teaching a trilingual child to read /
A. Brennan // Bilingual Family Newsletter. - 1987. - V. 4. -№ 3. - P. 2 -3.
17. Dimitrijevic, N.R. A bilingual child / N.R. Dimitrijevi6 // English Language Teaching. - 1965. - V. 20. - P. 23 - 28.
18. Facey, A. Bilingualism with a difference / A. Facey // Bilingual Family Newsletter. - 1986. - V. 3. - № 3. - P. 5 - 6.
19. Past, A. Early childhood: The best time to become bilingual and biliterate / A. Past, K. Past // Childhood Education. - 1978. -V. 54. -№ 3. - P. 155-161.
20. Past, K. A case of preschool reading and speaking acquisition in two languages / K. Past // Georgetown University Papers on Languages and Linguistics. - Washington, 1976. -P. 58-73.
21. Saunders, G. Bilingual children: From birth to teens / G. Saunders. - Clevedon: Multilingual Matters, 1988.
22. Saunders, G. Bilingual children: Guidance for the family / G. Saunders. - Clevedon: Multilingual Matters, 1982.
23. Stefanik, J. Intentional bilingualism: Slovak-English bilingual family in Slovakia / J. Stefanik // The Bilingual Family Newsletter. - 1997. - V. 14. - № 1. - P. 5 - 7.
24. Stephens, K. Reader's letter / K. Stephens // The Linguist. - 1952. - V. 4.-P. 307.
УДК 821.161.09
М.Ф. Шамсутдинова
«МЫСЛЬ ИЗРЕЧЕННАЯ...» В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ РАННЕГО ТВОРЧЕСТВА Л.Н. ТОЛСТОГО (ДНЕВНИКИ 50-х гг., «ИСТОРИЯ ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ»)
В статье исследуются дневники 50-х гг. и неоконченный литературный набросок JI.H. Толстого «История вчерашнего дня», ставшие своеобразной творческой лабораторией для будущих эпических полотен писателя. В центре внимания проблема вербализации внутреннего мира человека. Художник уже с ранних творческих опытов стремился уловить и воплотить «текучее вещество» душевной жизни, стараясь не только угадать взгляды и невольные жесты, но и раскрыть их тайные импульсы.
Дневник, вербализация мысли, внутренний мир героев, «текучесть» душевной жизни.
The paper investigates the diaries of the 50-s and an unfinished literary sketch by Tolstoy "The Story of Yesterday" which became a kind of creative laboratory for future epic works of the writer. The central problem is the verbalization of the inner world of a person. From the early creative experiences the writer tried to capture and embody the development of inner life, trying not only to guess the views and involuntary gestures, but also to reveal their secret impulses.
Diary, verbalization of thought, the inner world of characters, development of inner life.
Внутренний мир человека отличается разнообразием и непостоянством, поэтому всегда был и остается привлекательным материалом для исследователей разных отраслей человекознания. Одним из важных аспектов исследования «внутреннего человека» в литературоведении выступает проблема выражения «живой мысли» через слово. Рождение мысли осуществляется не в сфере готового мировоззрения и системы языка, а уходит в феноменологические глубины, где всегда ощущается недостаточность языковых средств для вербализации «внутреннего». Мысль из события внутренней жизни становится событием дискурса, каждый раз порождающим себя заново, в
Слова доступны как выражение мысли, но мысли недоступны.
Л.Н. Толстой. Дневник. 1851 год
независимой и неповторимой единственности смысла и выражения.
Вербальность или невербальность мысли и переживания - одна из важнейших проблем в творчестве Л.Н. Толстого, которую писатель пытался решить уже в ранних литературных опытах, размышляя о сложностях представления людского естества: «Мне кажется, что описать человека собственно нельзя; но можно описать, как он на меня подействовал. Говорить про человека: он человек оригинальный, добрый, умный, глупый, последовательный и т.д. <...> слова, которые не дают никакого понятия о человеке, а имеют претензию обрисовать человека, тогда как
часто только сбивают с толку» [5, с. 46]. И писатель приходит к выводу: «С какой стороны ни посмотришь на душу человеческую, везде увидишь беспредельность» [4, с. 289].
Задуманный Л.Н. Толстым в 1851 г. рассказ об одном прожитом дне - «История вчерашнего дня» -остался неоконченным, но на протяжении почти всей жизни писатель вел дневники. В толстоведении общеизвестно, что дневники писателя, составляющие десятки томов, явились своеобразной творческой лабораторией для будущих больших эпических форм Толстого. Многочисленные дневниковые записи художника отражают продолжавшуюся всю его жизнь борьбу с ограничением возможности выразить через слово душевную жизнь. «Я подумал: пойду опишу я, что вижу. Но как написать это. Надо пойти, сесть за закапанный чернилами стол, взять серую бумагу, чернила; пачкать пальцы и чертить по бумаге буквы. Буквы составят слова, слова - фразы; но разве можно передать чувство.<...> Описание недостаточно», -пишет художник в дневнике (запись от 3 июля 1851 года) [5, с. 45].
Как отмечают современные исследователи, «одна из особенностей дневникового самовыражения -предельная субъективность пишущего. С одной стороны, дневник открывает возможность беспрепятственного самоанализа, служит сохранению памяти о случившемся и пережитом. С другой стороны, автор дневника выступает единоличным судьей окружающих; каждое их слово или поступок преломляется через его восприятие и оказывается значительным лишь постольку, поскольку становится объектом авторского внимания» [3, с. 62].
Дневники Толстого, особенно в записях первых лет, отличаются совершенной погруженностью автора в самого себя, в свои мысли, чувства и ощущения, в рассмотрение, изучение, придирчивый анализ своего «я» как со стороны внешнего поведения, так и со стороны внутренней. Так, в заметке от 7 апреля 1847 г. Толстой пишет: «Я никогда не имел дневники, потому что не видел никакой пользы от них. Теперь же, когда я занимаюсь развитием своих способностей, по дневнику я буду в состоянии судить о ходе этого развития» [5, с. 12]. Подобная мысль высказана и в записи от 14 июня 1850 г.: «Мало ли бывает в голове мыслей, и которые кажутся весьма замечательными; а как рассмотришь, выйдет пустошь; иные же точно дельные - вот для этого-то и нужен дневник. По дневнику весьма удобно судить о самом себе» [5, с. 22].
Именно в дневниках Толстой погружался в изучение тайн жизни человеческого духа в самом себе, что позволило ему не только выявить внутренние движения человеческой мысли, но и сосредоточиться на разгадывании людских характеров и изучении человеческого бытия вообще. Вот как определяет писатель возможности дневника: «Отделись человек от общества, взойди он сам в себя, и как скоро скинет с него рассудок очки, которые показывали ему все в превратном виде, и как уяснится взгляд его на вещи, так что даже непонятно будет ему, как не видал он всего того прежде» [5, с. 7].
Уже в ранних дневниковых записях Толстого поднимается проблема передачи и понимания смыслов в межличностном общении. «Есть некоторые чувства, которые поверять никому не надо, будь они прекрасные, возвышенные чувства, теряешь во мнении того человека, которому их поверяешь, или даже дашь возможность о них догадываться. Поверяя их, человек не сознает их вполне, а только выражает свои стремления», - пишет Л.Н. Толстой [5, с. 44]. Это, по сути, рассуждения художника о диалогизме человеческого существования, ведь смысловые структуры, определяющие содержание и динамику «внутреннего мира», являются наиболее глубинными, интимными структурами человеческого сознания. Жизненный опыт свидетельствует о том, что постижение чужого сознания сопровождается неоднозначными явлениями, в том числе неадекватным его истолкованием. Ведь понятие смысла выражает наиболее интимные, индивидуальные, труднокомму-ницируемые или вообще некоммуницируемые пласты опыта. Поэтому эстетика Толстого, как отмечает Б.И. Бурсов, «настаивает на изображении объективного, реального мира через субъективный, внутренний мир человека, а также на том, чтобы человек изображался не в законченности и отшлифованности своих понятий, взглядов, чувств и переживаний, но в становлении их, в смене одних другими, в угадывании самого себя, в предчувствиях следующего момента своей жизни» [1, с. 66]. Иными словами, человека надо понять не таким, каким он представляется всегда, а постараться познать его в момент движения, как «текучий» живой объект.
Стремление художника уловить и воплотить «текучее вещество» душевной жизни отразилось и в «Истории вчерашнего дня»: «...давно хотелось мне рассказать задушевную сторону жизни одного дня. Бог один знает, сколько разнообразных, занимательных впечатлений и мыслей, которые возбуждают эти впечатления, хотя темных, неясных, но [не] менее того понятных душе нашей, проходит в один день. Ежели бы можно было рассказать их так, чтобы сам бы легко читал себя и другие могли читать меня, как и я сам, вышла бы очень поучительная и занимательная книга, и такая, что недостало бы чернил на свете написать ее и типографщиков напечатать» [4, с. 289].
«Историю вчерашнего дня» (26 - 30 марта 1851 г.) можно назвать переходным этапом писателя от дневников к художественному творчеству. Данный неоконченный литературный труд Л.Н. Толстого еще целиком построен на биографическом материале. В ней писатель хотел описать подробно один день (25 марта 1851 г.) из своей жизни, но реально лишь отразились события, связанные с вечером 24 марта, проведенным Толстым у его родственников (со стороны матери): княгини Луизы Ивановны Волконской и ее мужа [2].
В этом своеобразном литературном опыте писатель очень тонко подметил и описал внутреннее движение человеческой души. Внешнее действие оттесняется на задний план тонкими психологическими описаниями. Толстой старался запечатлеть
время, пережитое в микромире индивида, детально описывая глубинные процессы, происходящие в сознании человека. По наблюдениям художника, люди часто делают не то, что думают, и думают не то, что делают. Писатель старается не только угадать взгляды и невольные жесты, но и раскрыть их тайные импульсы. Любопытны наблюдения художника над тем, как по-разному выражается у женщин кокетство: «есть умное и глупое кокетство: умное - такое, которое незаметно и не поймаешь преступника на деле; глупое - напротив: ничего не скрыто, и вот как оно говорит: «Я собой не очень хороша, но зато какие у меня ноги! Посмотрите: видите? Что, хороши?» -«Ноги у вас, может быть, хороши, но я не заметил, потому что вы показывали». Умное говорит: «Мне совершенно все равно, смотрите ли вы или нет; мне жарко, я сняла шляпу». - «Все вижу». - «А мне что за дело». У нее и невинное, и умное» [4, с. 291].
Уже в «Истории вчерашнего дня» можно увидеть «живой» - характерный только для Толстого - портрет: «Она <...> придвинулась к самой спинке и подняла головку - головку с тонким и кругловатым и острым, острым носиком и с таким ртом, который с глазами составлял одно и всегда выражал что-нибудь новое. В эту минуту, как сказать, что он выражал? Была и задумчивость, и насмешка, и болезненность, и желание удержаться от смеха, и важность, и каприз, и ум, и глупость, и страсть, и апатия, и еще мало ли что он выражал» [4, с. 293].
Толстовский герой всегда изображается в динамике. Огромное значение здесь имеют отдельные детали. Строй, склад героев определяется в произведениях художника огромной системой перекрещивающихся сопоставлений. Именно сопоставление как форма художественного воображения необходима Толстому для представления героев, так как от сопоставления конкретных деталей, а не от названия чувств и мыслей рождается истинное человеческое бытие.
Толстовский герой уже в этом неоконченном наброске изображен во всей своей противоречивой и неоднозначной натуре. Рассказчик пишет о том, что ему нравится играть в карты, так как тогда он может сидеть рядом с красивой хозяйкой и наблюдать за ее движениями, воображать себе, что он ей нравится. Но вот когда дама предлагает сыграть еще одну игру, герой оказывается в замешательстве, так как воображение рассказчика было очень далеко и не поспело, чтобы облечь его слова в удачную форму: <«....> я просто сказал: "Нет, не могу". Не успел я сказать этого, как уже стал раскаиваться, - то есть не весь я, а одна какая-то частица меня» [4, с. 292]. Художник обратил внимание на то, что предпосылкой внутренней противоречивости человека является не просто его направленность «на себя», а его двойная направленность, т.е. амбивалентность, что в конечном счете
и формирует личность расщепленную, как бы «расколотую» внутри себя, у которой сознательная психическая жизнь и сфера неосознанного постоянно противоречат друг другу. Поэтому очень часто возникают ситуации, когда «одним хочешь показать, что не любишь, а другим, что любишь, а показать то, что хочешь, очень трудно» [4, с. 291].
Высшую степень человеческого взаимопонимания в произведениях Толстого можно наблюдать, когда общение между героями происходит без слов: «Я люблю эти таинственные отношения, выражающиеся незаметной улыбкой и глазами, и которых объяснить нельзя. Не то чтобы один другого понял, но каждый понимает, что другой понимает, что он его понимает, и т.д. [4, с. 292]. То, что передается в общении помимо слов - взглядами и жестами, - отражает истинную реальность человеческого характера.
«История вчерашнего дня» не была окончена. Это и логично: человеческая личность - безумно сложная загадка, которую до конца разгадать очень трудно, практически невозможно. Как пишет Б.И. Бурсов, «герой Толстого всякую минуту иной, ибо вся его жизнь есть движение к высокой цели, но вместе с тем он всегда тот же самый, ибо он стремится сохранить в себе и развить весь человеческий итог своей жизни и освободиться от всего привнесенного в нее античеловеческого груза» [1, с. 103]. Данный литературный опыт сыграл важную роль в переходе Толстого от дневникового периода к эпохе повестей и романов.
Таким образом, в дневниках молодой Толстой стремился подчинить свою жизнь определенным нравственным правилам, моральному режиму. Цель писателя - упорядочить свою рассеянную жизнь, понять свое предназначение. В «Истории вчерашнего дня» он ставит себе целью передать жизнь как таковую, преодолевая заложенные в словесной форме ограничения.
Список литературы
1. Бурсов, Б.И. Лев Толстой. Идейные искания и творческий метод. 1847 - 1862 / Б.И. Бурсов. - М., 1960.
2. Лесскис, Г.А. Лев Толстой (1852 - 1869). Вторая книга цикла «Пушкинский путь в русской литературе» / Г.А. Лесскис. - M., 2000.
3. Савинков, C.B. Дневниковая форма / C.B. Савинков // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. - М., 2008.
4. Толстой, JI.H. История вчерашнего дня / Л.Н. Толстой // Собрание сочинений: в 22 т. Т. 1 : Детство. Отрочество. Юность. -М., 1978.
5. Толстой, Л.Н. Собрание сочинений: в 22 т. Т. 21: Дневники. 1847 - 1894 / Л.Н. Толстой. - М„ 1985.
