CC BY
27
сравнивать указанные характеристики можно будет лишь через несколько лет. Однако все черты билингвизма формируются постепенно, поэтому и в возрасте 2,5 лет наблюдаются те особенности речевого развития, которые впоследствии могут привести к временному эквилингвизму: ребенок одинаково активно реагирует на речь взрослых на любом из двух языков, в смешанных высказываниях матричным может быть и русский, и английский язык.
Специфика русско-английского инпута в России изучалась в работах Г.Н. Чиршевой [3], [4], Е.Л. Тотьмяниной [2], Д.А. Мошниковой [1], М.А. Эйд-ман [5]. Не меньший интерес имеет «взгляд изнутри», т.е. восприятие особенностей инпута с позиций того индивида, который получил билингвальное воспитание и который, став родителем, тоже пытается решать проблемы формирования англоязычного ин-пута в своей русскоязычной семье [10].
Наиболее значимые особенности двуязычного инпута, которые необходимо заранее продумать родителям, желающим сформировать у ребенка как можно более сбалансированный билингвизм, следующие:
- выбор адекватного принципа, варианта и схемы билингвального воспитания;
- сбалансированность темпорального показателя инпута на каждом языке;
- сбалансированность функционального показателя инпута на каждом языке;
- насыщенность инпута разнообразными моделями;
- оптимальная комбинация «материнского» и «отцовского» вариантов языков, используемых в би-лингвальном воспитании.
Наиболее надежным принципом билингвального воспитания является принцип «один человек - один язык», который предусматривает ряд схем и вариантов, учитывающих объективные и субъективные лингвокультурные характеристики семьи и общества. Как показали исследования, в течение первых трех лет, когда ребенок все основное время своего бодрствования общается с членами семьи, последовательность в применении принципов билингвально-го воспитания играет определяющую роль в обеспечении сбалансированного двуязычного инпута [3],
[4].
Достичь реально сбалансированного инпута чрезвычайно сложно: это означает, что на каждом языке с ребенком общаются одинаковое время, одинаковое количество собеседников, все виды речевой деятельности одинаково активно представлены на каждом языке. Практика показывает, что такие условия почти невозможно соблюдать даже в течение одного года.
Для подсчета сбалансированности темпорального показателя суммируется все время бодрствования ребенка (в часах) в течение недели, а затем выявляется время общения в этот период на русском и английском языках. Поскольку в каждой из наблюдаемых семей по-русски с детьми разговаривали мамы, которые в первые два-три года проводили дома больше времени, чем папы, объем русскоязычного инпута в темпоральном отношении значительно пре-
вышал объем англоязычного инпута. В рассматриваемой семье наибольший объем англоязычного общения приходился на выходные и не превышал 30 % от всего инпута, а в будни составлял не более 10 -15 %. Совершенно ясно, что такие темпоральные показатели инпута не позволяют ожидать развития сбалансированного билингвизма у ребенка: русскоязычное общение оказывается намного продолжительнее и интенсивнее.
Другим показателем обеспечения инпута является его функциональное разнообразие: учитываются сферы общения и виды деятельности, где необходимо использовать каждый язык, а также количество и социолингвистические характеристики собеседников, которые разговаривают с детьми на том и другом языке. В пределах дома родители в состоянии обеспечить функциональное разнообразие инпута на каждом языке, если тщательно продумают все детали. В наблюдаемой семье родители стараются на каждом языке читать книги, смотреть с детьми мультфильмы, слушать песенки, играть в игры, делать домашние дела, описывать все увиденное во время прогулок. В той семье, в которой развивался билингвизм автора данной статьи, оба родителя ежедневно сочиняли вместе с ребенком сказки, стихи и песенки как на русском, так и на английском языках. Можно утверждать, что такое разнообразие видов деятельности стимулировало желание ребенка разговаривать на каждом языке, потому что в семье он не видел для них никаких языковых ограничений и с удовольствием читал, играл и сочинял как по-русски, так и по-английски. Возможно, такое насыщенное творчеством билингвальное общение отчасти компенсировало несбалансированность инпута по темпоральному показателю.
Когда формировался мой билингвизм, родители каждый вечер рассказывали мне две сказки, сочиненные «по моему заказу». Одну рассказывала мама по-русски, вторую - папа по-английски. Папа спрашивал меня: «What do you want me to tell you about?», - после чего я называл героев и их количество, говорил, где будет происходить действие, он импровизировал, а я задавал вопросы по ходу рассказа. Мама сочиняла сказки по-русски в точно таком же порядке: просила назвать героев и место действия, а потом на ходу придумывала сюжет. Тот из родителей, кто не рассказывал, а слушал сказку вместе со мною, старался записать, каких героев я называл, хотя это не всегда удавалось. До трех с половиной лет среди героев фигурировали a bear, a rabbit, a fox, a lion, a boy, a hunter; с четырех лет разнообразие зверей увеличилось, появились люди в разном количестве: a soldier, three soldiers, a militiaman, two militiamen, two hunters; я начал добавлять героям атрибуты, например: The hunter had a gun / a rifle / a bayonet / a knife / two knives / three knives.
Не удивительно, что пришло время, когда мне самому захотелось сочинять сказки. По записям в дневнике мамы, я «перехватил инициативу», когда мне было 3 года 4 месяца: придумал свою первую коротенькую «сказку» по-русски. Первую историю на английском языке я рассказал в 3 года 10 месяцев [4, с. 334]. Такой разрыв между первыми самостоя-
тельно сочиненными маленькими историями составил 6 месяцев, что, по предположению Г.Н. Чирше-вой [4, с. 59], объясняется тем фактом, что мой инпут до 6 месячного возраста был одноязычным - и папа, и мама разговаривали со мной только по-русски, и только с 6 месяцев папа начал общаться со мной по-английски. Первая русскоязычная история еще одного билингвального мальчика, Сережи, судя по записям в дневнике его мамы, была рассказана им в возрасте 2 года 1 месяц [4, с. 365].
Возрастающий дисбаланс билингвального инпута по функциональному показателю все более активно наблюдается, когда ребенок начинает больше времени проводить за пределами дома и общаться с другими детьми и взрослыми - в детском саду, во дворе, затем - в школе, разнообразных кружках и т.д. Англоязычного общения в его инпуте становится все меньше, что должно заставить родителей задуматься о новых видах деятельности на английском языке.
Особенную значимость для ребенка-билингва старше 4 лет имеет обучение чтению на английском языке, - эта проблема для формирования русско-английского билингвизма в моноэтнических семьях пока практически не исследована. Родители чаще всего решают эту проблему так: поскольку ребенку предстоит учиться в России, сначала он должен научиться читать на русском языке. В данных случаях язык общества совпадал с родным языком, поэтому всем такое решение проблемы казалась правильным. Интересно, что на втором или третьем языках дети-билингвы начинают читать сами. Я узнал английский алфавит довольно рано: судя по дневниковым записям мамы, я называл все буквы еще в двухлетнем возрасте. Однако учить читать по-английски меня не торопились - по уже указанным выше причинам. В детском саду я ходил в группу по изучению немецкого языка и продолжил его изучение в первом классе школы, где, благодаря усилиям родителей, организовали немецкую группу за год до того, как все дети начали изучать иностранные языки во втором классе. Поэтому второй язык, на котором меня научили читать, был немецкий. Потом я понял, что немецкие и английские буквы очень похожи и начал узнавать слова в своих английских книжках. Так, незаметно для себя и к удивлению родителей я начал читать и на английском языке. Мама дала мне новые англоязычные книжки и начала записывать мое чтение на видео- и аудионосители. По этим записям видно, что те слова, которые я уже знал, я просто узнавал по контексту.
Можно сказать, что читать по-английски мне было легче, чем по-немецки, потому что английский лексикон был у меня богаче, чем немецкий, даже несмотря на то, что я возмущался по поводу правил чтения на английском языке, когда сравнивал их с немецкими. Чтение, как новый вид деятельности на английском языке, несомненно, повлияло на то, что англоязычный инпут заметно активизировался, поэтому забывание английского языка несколько приостановилось.
Родители взрослеющих детей-билингвов должны стараться придумывать новые виды деятельности на том языке, который из инпута постоянно убывает.
Например, Дж. Сондерс, который воспитал трех детей на немецком языке, хотя родным для него был английский, и жила его семья в Австралии, активно привлекал каждого ребенка к составлению комиксов на интересующие их темы: все его дети постепенно накопили целые полки книжек с комиксами собственного сочинения и изготовления - вместе с папой их даже переплетали [9].
В русской семье М.А. Эйдман, живущей в Австралии, задачей родителей было сохранить русскоязычную коммуникацию с их дочерью, поэтому девочку рано приучили писать по-русски, придумывая самые разнообразные поводы для того, чтобы она писала письма, записки, сообщения. Для ее письменных сообщений дома даже повесили почтовый ящик, куда нужно было опускать только письма на русском языке. Все члены семьи с удовольствием доставали письма, которые были им адресованы [5]. До сих пор эта девочка, которая с трех лет живет в Австралии (ей сейчас 25 лет), без акцента говорит по-русски, не прекращает читать и писать на русском языке, хотя доминантный язык у нее, без всякого сомнения, -английский.
Немаловажными для обеспечения англоязычного инпута в России являются мультфильмы и художественные фильмы на английском языке. Мои родители прилагали много усилий для того, чтобы найти видеофильмы, которые и до сих пор вызывают у меня много положительных эмоций. Сейчас не так трудно обеспечить англоязычный инпут фильмами на английском языке, поэтому я для своего сына стараюсь сейчас подобрать те мультфильмы, в которых звучит нормативный английский язык, адекватный для детей двухлетнего возраста.
Рассматривая общение родителей с ребенком-билингвом, указывают на то, что ребенок на одном языке получает так называемый «материнский язык» (шоШегеБе), а на другом - «отцовский» ^аШегеБе). Эти «языки» в большинстве случаев билингвального воспитания отличаются рядом черт:
- папы обычно не склонны использовать «язык нянь», богатый звукоподражательными экспрессивными лексемами, особой интонацией и специфическими синтаксическими структурами;
- для пап английский язык - неродной, и они сами не получали англоязычного воспитания от носителей английского языка, поэтому не знакомы с тем, как следует общаться с маленькими детьми по-английски;
- неродной «отцовский» язык не насыщен тонкими оттенками экспрессии, как у мам на их родном языке;
- в неродном «отцовском» английском языке неизбежно присутствует интерференция русского языка, которую в дальнейшем усваивает и ребенок;
- не все папы могут отвлечься от методов, которые они применяют при обучении английскому языку взрослых, поэтому их общение с детьми не всегда выглядит как естественное;
- не все папы стараются использовать разнообразие синтаксического построения своей речи, чтобы ребенок слышал одни и те же лексемы в разных кон-
текстах и мог самостоятельно выводить правила, как он это делает на родном языке.
Из того опыта организации англоязычного инпута в русской семье, который я изучил и узнал на себе, могу сделать следующие выводы, чтобы успешно применять имеющийся опыт в своей семье:
1. Английский язык следует вводить в инпут одновременно с русским - с первых дней жизни ребенка.
2. Лучше всего применять принцип «один человек - один язык».
3. Вместе с другими членами семьи следует продумать, как обеспечить максимально сбалансированное по времени присутствие двух языков в инпуте, причем особые усилия приложить к увеличению в нем английского языка.
4. Если есть возможность, привлекать к общению с ребенком носителей английского языка.
5. Искать разнообразные ресурсы для насыщения англоязычного инпута (книги, фильмы, игры, песни).
6. В первые годы жизни ребенка активно использовать в общении с ним «язык нянь» (baby talk).
Таким образом, создание условий для формирования сбалансированного билингвизма предполагает, что требования к объему и характеру инпута на втором (неродном) языке при формировании моноэтнического билингвизма должны приближаться к тем, что предъявляются к родному языку; а степень лин-гвометодического планирования инпута на втором (неродном) языке должна быть даже более высокой, чем для инпута на первом (родном) языке. Такие требования особенно актуальны, если второй (не-
родной) язык совпадает с «отцовским», поскольку отцы в большинстве случаев проводят с ребенком меньше времени.
Литература
1. Мошникова, Д.А. Некоторые особенности речи детей на раннем этапе развития билингвизма / Д.А. Мошникова // Проблемы онтолингвистики - 2007: Материалы международной конференции. - СПб., 2007. - С. 142 - 143.
2. Тотьмянина, Е.Л. Начальный этап интенционного билингвизма / Е.Л. Тотьмянина // Проблемы детской речи
- 1998: Материалы Всероссийской научной конференции.
- СПб., Череповец, 1998. - С. 84 - 85.
3. Чиршева, Г.Н. Введение в онтобилингвологию / Г.Н. Чиршева. - Череповец, 2000.
4. Чиршева, Г.Н. Детский билингвизм: одновременное усвоение двух языков / Г.Н. Чиршева. - СПб., 2012.
5. Aidman, M.A. Biliteracy development through early and mid-primary years: A longitudinal case study of bilingual writing / M.A. Aidman. - Melbourne, 1999.
6. Leopold, W.F. Speech development of a bilingual child: A linguist's record: v. 1. Vocabulary growth in the first two years / W.F. Leopold. - Evanston, 1ll., 1939.
7. Myers-Scotton, C. Duelling languages: Grammatical structure in code-switching / 2nd ed. / С. Myers-Scotton. - Oxford, 1993.
8. Myers-Scotton, C. Contact Linguistics: Bilingual Encounters and Grammatical Outcomes / С. Myers-Scotton. -Oxford, 2002.
9. Saunders, G. Bilingual children: From birth to teens. -Clevedon, 1988.
10. Williamson, O. Взгляд с другой стороны / O. Williamson // Bilingual Age Russian: Семейная языковая академия. - URL: http://bilingualage.com/ru/another-opinion/ [Дата обращения: 05.10.2011].
УДК 81'22
Д.В. Минец
«ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, КАК Я УМРУ, ЕСЛИ ... "НЕ СДЕЛАЮ УСИЛИЯ"»: СОМАТИЧЕСКОЕ УСИЛИЕ ПИСЬМА КАК СПОСОБ АКТУАЛИЗАЦИИ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ МИХАИЛА КУЗМИНА В «ДНЕВНИКЕ 1934 ГОДА»
Обращение к дневниковым записям позволяет реконструировать бытовой, культурный и психологический контексты языковой личности известного поэта XX в. Акт повседневного самоописания интерпретирован как способ продления вербального существования автора.
Дневник, языковая личность, метабиографизм, самоописание.
Reference to diary records allows to reconstruct household, cultural and psychological contexts of the language person of the known poet of XXth century. An everyday act of self-description is interpreted as the way of prolongation of verbal existence of the author.
Diary, language person, metabiography, self-description.
Михаил Кузмин (1872 - 1936) - одна из ярких фигур русской культуры эпохи рубежа XIX - XX вв. Поэт, прозаик, критик, композитор и музыкант - он был в определенной степени и творцом своего времени: его скандальный дневник - «художественное произведение» [4, с. 5], формирующее основные со-
ставляющие мифа о Кузмине. В сущности, он из себя сделал объект искусства, а его дневник стал легендарным уже при жизни.
Дневник М. А. Кузмина - центральный текст, выстроенный поэтом в персональной системе ценностей: герой вне времени (при жизни Кузмин часто
мистифицировал прошлое, изменяя дату своего рождения). «Дневник 1934 года» представляет собой чудом сохранившуюся тетрадь М. Кузмина, включающую как подневные записи, так и прозаические фрагменты и отрывки его воспоминаний. Это последняя книга поэта, запечатлевшая его интеллектуальный облик. М. Кузмин на тот момент прекрасно осознавал близость конца: «Судьба мне громко произнесла «смерть» и понятие это из почти несуществующего далека поставила нос к носу» (16 мая 1934 г.).
В 1934 г. несколькими специалистами ему был поставлен диагноз «angina pectoris» (грудная жаба). Кузмину было сообщено, что состояние его здоровья не позволяет прибегнуть к операции и что жить ему осталось не более двух лет» [1, с. 281]: «Как-то по-больному идет время. ... Даже если бы и мог, что бы я стал делать. Удушье каждую ночь и вечер» (26 -27 ноября 1934 г.).
Соответственно, изначальное намерение поэта вести дневник, соответствующий канонам предыдущих лет с установкой на мифологизацию авторского образа, в данном случае не было реализовано. Куз-мин - давно уже не прежний «певец и сверстник Ан-тиноя», дэнди и «петербуржец в Уайльдовом плаще» (по версии В. Иванова) или «старый Калиостро» (в ахматовской интерпретации): «Неудовлетворенность собственным статусом в советском культурном пространстве, кризис ролевой самоидентификации и поиски утерянной идентичности становятся главными метабиографическими темами Кузмина» [4, с. 11]. «Теперь я знаю, как я умру, если, как миссис Домби, «не сделаю усилия», - запишет Кузмин 16 мая 1934 г. (первая датируемая запись дневника). Таким усилием и становится сам акт писания, самоописания, дневниковый текст. В то же время дневник отнюдь не представляет собой хронику, здесь смешаны подневные и мемуарные записи и разного рода наблюдения и созерцания в период лечения поэта в санатории.
Пропозициональное содержание дневникового текста М.А. Кузмина представляет глобальная пропозиция - компрессивное содержание текста, представляющее в обобщенном виде основные события текста и имеющее логическую структуру из 150 подзаголовков к отдельным эпизодам дневника: «Весна», «Всякое», «Здоровье», «Старуха», «Дом», «Комната», «Другие», «Книги», «Петух», «Мое положение», «Юрочка» и пр. То есть текст имеет четкую структуру: все записи озаглавлены. Так, свернутая пропозиция «Башня» на протяжении нескольких датированных дневниковых записей «разворачивает» воспоминания поэта о знаменитых собраниях художественно-интеллектуальной элиты Петербурга у Вячеслава Иванова. При этом воспоминания о годах творческой юности напротив усиливают «ощущение, что автор доживает свой век», а «настоящая жизнь осталась там, в туманном далеке начала XX столетия» [3] .
Оценочность превалирует над информативностью и оказывается привязанной к физическому либо психологическому состоянию субъекта (ср.: уход Юрку-на из пансиона вызывает моментальную смену на-
строения): «Из окна смотрел, как Юр. уходил, и плакал (т.е. я), остался один»): «Пролетарское семейство. Злая, фанатическая жена, преступная, идиотическая девчонка и папаша - одно плечо выше другого, глаза косят и вертятся в разное время и в разные стороны. Причем вечный кретинический смех и руки все время что-то шарят. В газетах портреты -лица преступников и сумасшедших, положительно» (24 мая 1934 г.).
Обращение к его дневниковым записям позволяет реконструировать ближайшие бытовой, культурный и психологический контексты языковой личности поэта, ее «внелитературную» основу в ее связи с процессом генерации текста: «Мое положение таково, как будто меня нет, вроде как мое существование» (16 мая 1934 г.). Условно-предположительная семантика союзов способствует актуализации концептуальной доминанты дневника «жизнь» - «нежизнь».
Субъект повествования настойчиво подчеркивает свою «исключенность», «выключенность» из жизни, пространства: «Новые знакомые Юр. Юр. заводит свои знакомства. Он и прежде их заводил: мальчики, коллекционеры, поклонники. Теперь не то. Теперь О.Н. отбирает или перебивает у меня под носом знакомых. ... Круг знакомых, из которых меня потихоньку выперли»; «Невыразимая тоска, хоть садись на поезд и уезжай» (16 мая 1934 г.). Выбор характерных префиксов соответствующей семантики передает всю глубину драмы автора.
В этом смысле акт повседневного само(о)писания позволяет автору продлить свое вербальное существование. В дневниковую летопись 1934 г. Кузмин не заносит описания политических событий, хотя исторический период к тому более чем располагал; исключение в данном случае составляет лишь убийство Кирова, фактографически ограниченное одним предложением: «Вечером сообщили, что убили Кирова. Это может быть чревато последствиями» (1 декабря 1934 г.).
Кузмин всячески старался устраниться от политики, просто существуя в этом мире и при этом отлично осознавая все, что происходит вокруг: отсутствие простейших продуктов, подступившее безденежье, тяжелая болезнь: «Немного работаю. Денег не шлют» (3 - 7 декабря 1934 г.); «Чувствую себя, с ежедневной одышкой, но без припадков, ничего себе» (16 декабря 1934 г.); «Денег не шлют» (17 - 19 декабря 1934 г.); «Досадно, что деньги не шлют, что Юр. не взял какого<-то> пропуска, что Лихачев утащил у меня Байрона, что как-то не могу навести чистоту, что мы не устроены на Новый год» (29 декабря 1934 г.).
Кузмин беглыми чертами (фрагментарно) фиксирует течение внешней жизни, основное внимание -по всем канонам жанра дневника - сосредотачивается на внутреннем мире и осознании грядущего конца: «Я неважно себя чувствую» (2 июня 1934 г.); «Я еще простужен, по-моему» (27 - 28 октября 1934 г.); «Холодное отвращение я чувствую к публике, из которой вербовались христиане первых трех-четырех веков» (10 октября 1934 г.); «Чувствую себя, с ежедневной одышкой, но без припадков, ничего себе» (16
декабря 1934 г.). Предикаты со значением «болезнь» становятся доминирующим типом лексических единиц.
Кроме того, наблюдается определенная семантическая «размытость» последних, обусловленная переплетением и взаимодействием предикатов психологического состояния различных синонимических рядов и лексико-семантических групп с предикатами «мысли», «чувства», «речи», «желания», «ощущения». Речь в данном случае в первую очередь идет о репрезентации человеком самого себя как мыслящего, чувствующего и деятельного субъекта: ср. «При настоящей системе ведения дневника события личной жизни отходят на какой-то десятый план, что, м<ожет> б<ыть>, и правильно, но значительность этим не повышается. Как в хронике - ряд вздорных мелочей, пили чай, сломался ножик, ходил гулять, так теперь ворох вздорных мыслей и образов - течение ежедневного воображения» (20 июня 1934 г.).
Именно поэтому дневник 1934 г., в отличие от остальных томов дневника предыдущих лет, прямо посвящен задаче написания прозы, которая должна примирить автора с жизнью, продлить его физическое существование, о чем непосредственно заявляется самим Кузминым как об одной из целей ведения дневника: «Юр. очень нравится дневник мой, так что даже он попросил его ему подарить» (19 июля 1934 г.); «Юр. два раза заходил ко мне. Огорчился некоторыми жалобами в моем дневнике, звали меня гулять Богинский и Тиран, и вечером я немного играл» (26 - 27 июля 1934 г.); «Читал свой дневник» (17 августа 1934 г.); «Все не выхожу. Ужасно мне это надоело. И потом взялась откуда-то бессонница, которой я отродясь не знал. Теперь в дневнике все о себе, потому что мало внешних вещей я вижу новых» (29 сентября 1934 г.).
Дневник становится важным атрибутом личного быта Кузмина. Важную роль при этом играет самоирония. С точки зрения прагматики, самоирония может использоваться для косвенной авторской самопрезентации и повышения авторитетности собственной позиции относительно позиции адресата сообщения [5, с. 193]: «Занимался немного, чуть-чуть играл, как муха. Все мне интересно. Весь [день] провел ничего. Только к вечеру скис немного и стал кашлять к тому же, тем более, что принялся ожидать Юр.» (11 сентября 1934 г.); «С упоением занимаюсь своей выздоравливающей жизнью. Хотел было маляр нарушить весь строй, переворотив мебель, но я этого избег» (13 сентября 1934 г.). Неудовлетворенность собственным статусом в советском обществе, тяжелое материальное положение, болезнь вынуждают Кузмина обращаться к данной коммуникативной тактике как одному из сущностных признаков «живости»: «...как будто я живой...» (16 мая 1934 г.).
Тем не менее, вполне отдавая себе отчет в собственной значимости, а следовательно, и в значительности своего творчества, Кузмин все же вводит в заблуждение возможных будущих читателей, продолжая вплоть до последних записей мифологизировать реальность, в которой фигурирует он сам и его
ближайшее окружение. И в этих дневниках Куз-мин предстает центром, вокруг которого вращается известный ему мир: «Когда я был болен, ко мне все заходили и всех водили, будто я был достопримечательностью дома. Было очень приятно и весело» (16 мая 1934 г.).
Так называемая идентификация своих через интегрирующие местоимения «мы», «наше» у Кузмина подразумевает прежде всего его «тройственный союз»: «я + Ю. Юркун + О. Гильдебрант). Этот «тройственный союз» (М. Кузмин + Ю. Юркун + О. Гиль-дебрант) продолжался вплоть до смерти Кузмина в 1936 г. При этом жила О. Гильдебрандт не на одной квартире с Кузминым, Юркуном и его матерью, а по другому адресу: «Хотя Бахрушинские деньги мы уже истратили. Жалко мне Юр. до слез, всегда, когда ни взгляну на него»; «Касается это, конечно, главным образом О.Н., но и Юр. и меня» (16 мая 1934 г.).
Ближайший друг Кузмина - Юрий Юркун, рядом с которым он прожил 23 года, становится важнейшим антропонимическим вербализатором категории персональности (Юркун фигурирует практически в каждой дневниковой записи Кузмина, превращаясь в персонаж кузминской же биографии). Именно посредством его образа Кузмин апеллирует к концептам высших общечеловеческих ценностей «Семья», «Счастье»: «А существование, хотя бы и не очень надолго и не в самые важные моменты дня, Юрочки, разве это не счастье...» (23 ноября 1934 г.); «Юр. зубы, к счастью, прошли» (23 ноября 1934 г.). Его имя в абсолютном большинстве случаев в дневнике Кузмина дано в «диминутивном» варианте (с последующей редукцией данной формы до «Юр.»): «Юрочка бывает очень красив» (16 мая 1934 г.); «Приехал Юрочка дорогой» (24 мая 1934 г.); «Юрочка уехал в Детское» (20 июня 1934 г.).
Семантика «уменьшительности» связывается с образом мужчины, при этом модель «учитель - ученик», тщательно разыгрываемая Кузминым-учителем и Юркуном-учеником в ранние периоды их совместной жизни и творчества, здесь носит перевернутый характер: больной Кузмин заведомо занимает позицию «младшего» (все бытовые тяготы ложатся на плечи Ю. Юркуна): «Ужасно жалко и скучно мне о Юр. Хочется, чтоб его комбинации и дела шли хорошо, - он так старается. Ужасно хочется» (23 мая 1934 г.).
Таким образом, в 1930-е гг. посредством дневника М. Кузмин уже не столько «творит» миф, сколько пытается посредством дневника держать себя в рабочей форме: «Как-то по-больному идет время. ... Даже если бы и мог, что бы я стал делать. Удушье каждую ночь и вечер» (26 - 27 ноября 1934 г.). Автор получает возможность вербально эксплицировать и актуализировать ту или иную роль: «Может быть, надо взять себе раз навсегда какой-нибудь пример, образец, идеал. Часто приходится играть роль, воображать себе, что "делаешь дело", творишь, "имеешь успех", "ведешь красивую жизнь", чтобы внедрить это в собственное сознание, только тогда и сам будешь верить, и другие поверят. Легкая, веселая и счастливая жизнь это не безболезненный
самотек, а трудное аскетическое самоограничение и самовоображение, почти очковтирательство, но только так жизнь может быть активна и продуктивна» (30 августа 1934 г.).
М. Кузмин, даже будучи смертельно больным, продолжает следовать избранному им некогда в юности принципу жизне- и мифотворчества, конструируя посредством автодокументальной дискурсивной практики собственный автообраз.
Литература
1. Богомолов, Н.А. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха / Н.А. Богомолов, Дж.Э. Малмстад. - М., 1996.
2. Кузмин, М. Дневник 1934 года / М. Кузмин; под ред. Г.А. Морев. - СПб., 2011.
3. Моисеев, П. Кузмин М.А. Дневник 1934 года / П. Моисеев // Книжная витрина, 2007. - 14 ноября. - URL: http://www.limbakh.ru/index.php?id=554 (дата обращения: 10.12.2013 г.).
4. Морев, Г.А. Казус Кузмина / Г.А. Морев // Кузмин М.А. Дневник 1934 года. - СПб., 2011. - С. 5 - 25.
5. Шилихина, К.М. Ирония как способ повышения авторитетности / К.М. Шилихина // Авторитетность и коммуникация. Сер.: Аспекты языка и коммуникации. - Воронеж, 2008. - Вып. 4. - С. 184 - 194.
УДК 811.161.1+82
А.А. Митина
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Л.А. Сергиевская
ПРИЧИНЫ ФРАЗЕОЛОГИЗАЦИИ СОБСТВЕННО АВТОРСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В.С. ВЫСОЦКОГО
Многие строки стихов В.С. Высоцкого стали источником пополнения фонда крылатых выражений русского языка. Авторские выражения В.С. Высоцкого живут благодаря своей точности и выразительности, меткости и лаконичности. Афористичность - органическое свойство его поэтического языка. Целью данной статьи является анализ собственно авторских фразеологических единиц, восходящих в поэзии В.С. Высоцкого, установление причин фразеологизации тех или иных выражений в его стихотворениях.
Фразеологическая единица, крылатое выражение, В.С. Высоцкий, фразеологизация, собственно авторский фразеологизм.
Many lines of V.S. Vysotsky's poetry became the source of replenishment of aphorisms of the Russian language. V.S. Vysotsky's expressions exist due to their accuracy and expressiveness, precision and brevity. Aphoristic is the organic property of his poetic language. The purpose of this article is to analyze the author's phraseological units, rising in V.S. Vysotsky's poetry, to determine the causes of phraseologism of certain expressions in his poems.
Phraseological unit, popular expression, V.S. Vysotsky, phraseology, author's idiom.
Крылатые выражения выполняют в языке важную и специфическую функцию. Они дают возможность ярко и сжато выразить мысль, метко и кратко охарактеризовать явление, ситуацию, отношение, человека. Это - готовые формулировки человеческого опыта, жизненной мудрости, емкие обозначения типов, характеров и положений, облеченные в отточенную языковую форму мысли [2].
Затрагивая темы человеческих отношений, социальной, национальной и политической организации советского общества второй половины ХХ в. и места человека в нем, В. С. Высоцкий обращался к различным символам, не только используя в своем творчестве богатейший запас фразеологических единиц языка, но и создавая оригинальные выражения, ставшие впоследствии крылатыми.
Фразеологизмы русского языка обладают большим экспрессивно-стилистическим потенциалом и в силу этого всегда активно использовались поэтом. Не представляется удивительным то, что, в свою очередь, многие выражения из стихотворений В.С. Высоцкого стали крылатыми. Многие фразы поэта
превратились в крылатые выражения повседневной речи, став, таким образом, собственно авторскими фразеологическими единицами. Они обогатили и украсили общенациональный язык и стали обиходными.
Мы разделяем точку зрения Н.М. Шанского [6], который считает основными причинами превращения сочетания слов во фразеологические обороты следующие:
1) постоянное и повторяемое употребление свободного сочетания слов не в прямом, а в обобщенном, образно-переносном значении;
2) появление в свободном сочетании слов слова связанного употребления;
3) выражение свободным сочетанием слов единого понятия, принадлежащего к актуальным для данной исторической эпохи.
В творчестве В.С. Высоцкого можно наблюдать примеры таких выражений [1]:
Не пройдет и полгода...
(«Корабли постоят - и ложатся на курс...»)
