CC BY
201
УДК 069
И. В. Андреева
канд. пед. наук, доцент, Челябинский государственный институт культуры E-mail: andreevairina 7@gmail.com
МУЗЕЙНЫЙ ПРЕДМЕТ КАК ДОКУМЕНТ: К ИСТОКАМ ДОКУМЕНТИВНОЙ КОНЦЕПЦИИ МУЗЕЕВЕДЕНИЯ
Документивная концепция является результатом изучения общей теории, которая объединяет библиотековедение, библиографоведение, книговедение, архивоведение и, по мнению некоторых теоретиков данных дисциплин, музееведение. Упомянутые дисциплины получили название документо-коммуникационных наук, так как они связаны с коммуникацией документа в обществе. Области пересечения их теории исследователи проблематики документа предлагают рассматривать в качестве самостоятельной науки. Международный стандарт ISO 5127-2001«Информация и документация» определяет документ как любой объект, с помощью которого можно получить информацию, но только в той ситуации, когда он включается в документацион-ный процесс. Таким образом, международным стандартом в число документов были включены и трехмерные объекты. Современные документологи разделяют точку зрения Ю. Н. Столярова об относительности документа и необходимости разработки термина в каждой дисциплинарной области. В музееведении термин «документ» используется только на уровне обыденного словоупотребления, тогда как его разработка на уровне теоретической абстракции открывает перспективы применения документивной концепции к изучению проблем прежде всего музейного предмета. В статье проанализированы работы донаучного периода развития отечественного музееведения (XVIII - XIX вв.), позволяющие зафиксировать исторически первичные формы осмысления феномена музейного документа. Многочисленные инструкции, проекты, программы исследований и создания музеев предполагали выявление «древностей», памятников, «натуралий», произведений живописи и ваяния, а также создание моделей, копий, слепков для последующего извлечения информации и развития профильных наук. В дальнейшем они включались в новые документивные системы - коллекции, музейные фонды и экспозиции, с помощью которых решались новые социальные задачи.
Ключевые слова: музееведение, документо-коммуникационные науки, документ, музейный предмет, музейный документ, преднаука, музееведческая мысль XVIII - XIX вв.
Для цитирования: Андреева, И. В. Музейный предмет как документ: к истокам документивной концепции музееведения /И. В. Андреева //Вестник культуры и искусств. - 2017. - № 3 (51). - С. 7-15.
Среди многообразных подходов к изучению музейного предмета в истории и теории музеологии1 документивная концепция до сих пор не рассматривалась. Возможно, потому, что сформировалась она в системе смежных документо-коммуникационных наук, включающих библиотековедение, библиографове-дение, книговедение, архивоведение и, по мнению некоторых теоретиков данных дисциплин, музееведение. Сразу надо оговорить, что их объединение в комплекс наук официально формализовано только на уровне орга-
1 Обзор основных тенденций, подходов и концепций к изучению музейного предмета см., например: [13].
7
низации факультетов документальных коммуникаций вузов культуры, в которых реализуются образовательные программы по данным направлениям. Гораздо более существенным фактором объединения являются исследования в общем проблемном поле теории коммуникации документа. Авторы работ в данной области придают ей значение метатеории, делегируя статус теоретической дисциплины, называемой в дискуссионных статьях «документальной коммуникологией» или «коммуникативной документивистикой» [2; 11; 15].
В 1990-е гг. в работах библиографоведа О. П. Коршунова было определено соотношение понятий информация и документ [5]. До-
кумент выступает как формообразующая система информации, поскольку сама информация с философской точки зрения - это «средство выражения смыслов в форме коммуникабельных знаков» [12, с. 301] (а не материализованная субстанция в виде сведений или данных, как принято считать на обыденном уровне). Документ и есть одно из таких средств. Поэтому коммуникации документа рассматриваются в системе информационных коммуникаций, а они в свою очередь - в системе коммуникаций социальных. Как видим, документоцентрист-ская парадигма, начало формированию которой было положено О. П. Коршуновым, руководствуется иным способом теоретического воспроизведения объекта исследования, нежели методология культурологического подхода, принятая в современной музеологии. Это не значит, однако, что она не располагает эвристическим потенциалом для исследования проблем музейности.
Развивая теорию документа на основе широкого определения международного стандарта ISO 5127-2001«Информация и документация»1, документологи включают в сферу своего внимания и музейные предметы. Согласно их выводам, документом является любой объект, с помощью которого можно получить информацию, но только в той ситуации, когда он включается в семантический процесс, т. е. когда он представляет интерес для субъекта с информационной точки зрения. Этот принцип отграничения документа от «недокумента» получил название «теории относительности документа», разработанной одним из ведущих исследователей документоло-гических проблем Ю. Н. Столяровым [16]. Анализируя библиотечный, архивный, музейный документы, ученые смежных дисциплин приходят к выводу, что «именно музейные предметы (и объекты культуры, и природные объекты) полностью подходят под определение документа ISO» [10, с. 92], хотя как раз они-то
1 «Документ - записанная информация или материальный объект, которые могут расцениваться как единица документа-ционного процесса». См: ISO 5127-2001«Информация и документация» [Цит. по: 16, с. 77].
в большинстве своем изначально создавались для иных целей, нежели фиксация и/или трансляция информации2. Аналогичное умозаключение находим в наследии ведущего музеолога чешской школы З. Странского, писавшего, что музейные предметы с онтологической точки зрения совпадают с предметами реального мира, но «различаются с точки зрения семантики» [Цит. по: 6, с. 147]. А также в недавних размышлениях петербургского культуролога А. А. Никоновой, которая приходит к выводу об «изначальной "относительности " музейного предмета» [8, с. 71]. В этом контексте вполне уместным и своевременным выглядит предложение профессора Ю. Н. Столярова, чтобы каждая дисциплина, имеющая дело с документом и оперирующая этим понятием, вырабатывала определение, специфичное для ее области применения. В своих размышлениях автор подчеркивает, что наряду с общими, закрепленными в международном стандарте, признаками документа в дисциплинарном понятии должно быть определено «предельно конкретное содержание» [14, с. 136], обусловленное спецификой документивных процессов конкретной отрасли.
Несмотря на то, что музееведение часто прибегает к использованию понятия документ (как правило, либо в его обыденном значении - применительно к документам юридического характера; либо в метафорическом, близком этимологии слова - как «доказательству, свидетельству»), целесообразность введения музейного документа как термина абстрактного языка науки неочевидна. В поисках ответа на вопрос «нужен ли музеологии термин "документ"?» обратимся к предыстории науки - времени зарождения первых музеоло-гических идей, когда слова информация, документ, музейный предмет, коллекция попросту отсутствовали в лексиконе людей, которые формировали первые коллекционные собрания, разрабатывали музейные проекты и
2 Не будет лишним напомнить, что первоначальная версия стандарта ISO «Информация и документация» не включала трехмерные объекты. Главы, посвященные музейным предметам как документам, были добавлены в него уже после выхода трех печатных версий в 1983, 1988 и 1989 гг. См.: [6, с. 113].
8
инициировали создание первых музеев в России. Это позволит зафиксировать исторически первичные формы осмысления феномена музейного документа, хотя и не даст представления о генетически исходном моменте его происхождения.
В Европе период допарадигмального развития музеологии (или донаучного, согласно периодизации З. Странского) датируется XVI -концом XIX в. [1], когда концептуальные рамки профильной дисциплины были достаточными для организации музейных коллекций и работы с ними. Музеология формировалась как прикладная дисциплина, руководствовавшаяся нормами и стандартами профильной науки, прежде всего - методами научной классификации и систематизации. В России эти процессы начались несколько позже - в период правления Петра Великого, но верхняя граница периода синхронизирована с европейским опытом. Конец XIX - начало XX в. -время не только создания крупнейших музеев общероссийского значения и формирования сети провинциальных музеев, но и бурной му-зеологической рефлексии, профессионализации музейного сектора, проведения первого профессионального форума - Предварительного съезда по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев (1912 г.), появления первого профессионального журнала, что «позволяет констатировать зарождение отечественного музееведения» [7, с. 329] или, как тогда говорили, «музеоведения». «Точки роста» этих процессов сформировались на этапе преднауки в виде первых законодательных актов, направленных на поиск и сохранение «древностей», формирования музеев и развития частных коллекций, а главное - разработки музейных идей, программ, проектов. Вышедший в 2010 г. сборник документов и материалов по истории музееведеческой мысли в России [Там же] дает возможность воссоздания не только панорамы музееведческой мысли, но и анализа отдельных аспектов развития теории. Сосредоточимся на докумен-тивном ракурсе размышлений людей, стоявших у истоков музейной науки и пользовав-
шихся в ту пору словами древности, достопамятности, памятники для обозначения материальных объектов, с помощью которых можно получить какую-либо информацию1. Примечательно, что именно в это время трехмерные объекты (прежде всего предметы археологии) начинают рассматриваться в качестве источников, достойных внимания историка. «У нас со времен Карамзина, - писал К. М. Бэр в 1862 г., - ревностно занимаются тою частью отечественной истории, которая основывается на письменных памятниках; но колы -бель нашей народной жизни, все то, что предшествовало письменности, представляет еще сырой неразработанный материал» [7, с. 273].
Музеологическое наследие деятелей XVIII в. в большинстве своем представлено деловой перепиской, отчетами, инструкциями, путевыми дневниками, проектами государственных деятелей, историков, географов иностранного происхождения. До поступления на службу российскому престолу они не только получили образование в европейских университетах, но и наверняка были хорошо осведомлены о состоянии музейного дела в Европе (на тот момент уже оформившегося музейного мира, включавшего галереи, естественно-научные кабинеты, кунсткамеры), а также знакомы с первыми трактатами и музеографическими сочинениями. Способствовали этому и заграничные деловые поездки, и составление собственных коллекций, и возможность продолжительного проживания за рубежом. Таким образом, получая поручения государственного значения, они могли экстраполировать европейский опыт в российскую практику, совмещая чужеродные новации с традициями российской культуры. Обзор европейских музеев с конкретными практическими рекомендациями о развитии
1 На протяжении XVIII в. термин документ активно внедрялся в делопроизводственную сферу России как альтернатива грамоте и бумаге. В мировой практике утверждение документа как собирательного понятия для всех источников информации произошло в 1895 г., когда бельгийский ученый П. Отле, которого принято называть «пионером информатики», предложил считать документом любую зафиксированную мысль. Он же стал инициатором создания новой науки «книго-музее-архивоведение», предвосхитив поиски современных докумен-тологов. См., например: [9; 14, с. 49-50].
9
коллекций Петербургской Кунсткамеры был представлен, например, в «Отчете, поднесенном Петру Великому от библиотекаря Шумахера о заграничном его путешествии в 1721-1722 годах» [7, с. 30-40]. А спустя столетие член Ру-мянцевского кружка Б. Г. Вихман опубликовал проект создания Российского Отечественного музея, который открывался перечнем аналогичных «заведений, находящихся почти у границ России» [Там же, с. 184-199].
Программы формирования коллекций, как правило, составляют существенную часть программ и инструкций полевых исследований по изучению отдаленных территорий России (в первую очередь Сибири). «... Таковыми исследованиями мы можем, некоторым образом, извлекать удовольствие и пользу из самого праха, заставляя оный свидетельствовать нам о временах прошедших и воскрешая давно забытую память людей и народов» [Там же, с. 203-204], - делился «мыслями относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» археолог И. А. Стемпковский. В XVIII в. программы и инструкции составлялись как для организации экспедиций, так и для сбора информации с помощью отчетов воеводских контор по специально разработанным «вопросным пунктам». Важно, что уже в послепетровский период происходит осознание «пользы» истории, прежде всего ее нравственного значения. Автор первой масштабной программы по изучению страны (1737 г.) историк, географ, государственный деятель В. Н. Татищев аргументировал смысл и необходимость сбора «обстоятельных известий» от губерний и городов необходимостью создания фундаментальной истории для того, чтобы «сердцем увеселяяся в действиях добрых, видя из того похвалу и честь предков, желание возымеем тому подражать и, себя обучая, к тому предуготовляем» [Там же, с. 56]. В число необходимых «известий», помимо описательных наблюдений, он включил и «подземности» (минералы и прочие натурфак-ты), и «древние письмена и обретенные давно -сти», и «дивное или видения достойное в церквах <...>, или что за древность, или за хорошую работу, или по природе за дивное почита-
ется и хранится», а также «старинные вещи дивные и ко изъяснению гистории весьма полезные» [Там же, с. 64-66], к последним отнесены были прежде всего предметы погребального культа. Круг «древностей», ранее означенный в петровских указах, заметно расширился. Татищев четко указал на информационную природу семантического процесса, в котором происходит преобразование вещи в документ -она должна стать объектом извлечения многоуровневой информации: быть «полезной» к «изъяснению гистории», т. е. служить историческим источником; свидетельствовать о «хорошей работе» - мастерстве изготовителя; содержать информацию о символических ценностях, характерную для ритуальных предметов, хранящихся в церквах или найденных в захоронениях. Неочевидность закодированной в предметах информации (а иногда и ее полная неясность) требовала разработки специальной методики документоописания и создания вторичных, целенаправленно сформированных документов. Так, в отношении «каменных болванов или камней с надписями» воеводам «и протчим управителям» предписывалось найти живописца, а тому - «искусно на бумагу срисовать», «назнаменовать» и описать их «меру и цвет» [Там же, с. 64-66].
Историк, археограф Г. Ф. Миллер, последовавший примеру В. Н. Татищева, в аналогичной «Инструкции.» [Там же, с. 70-79] для полевого исследования Сибири (1740 г.) также пишет о необходимости обращать внимание на все, что может послужить «к разъяснению древней истории». Он дает подробные указания относительно известных ему «замечательных исторических памятников» (Миллер употребляет это понятие в отношении археологических объектов) и «удобно-перевозимых древностей» («движимых памятников истории и культуры», - как значится в одном из современных определений музейного предмета). Для их исследования на месте обнаружения автор разрабатывает подробный вопросник, требует тщательной фиксации сведений, причем не только в форме описаний, рисунков, но и всего, «что можно узнать из рассказов лю-
10
дей». Таким образом, артефакты, на которые обращает внимание автор «Инструкции...», изначально не были объектами информационного обмена. В процессе общественной практики они помимо утилитарного приобретали символическое значение, духовную биографию, в системе коммуникации реализовывали знаковую сущность. Обратившись в древности в «прах», они снова стали единицами докумен-тационного процесса: в результате общественной практики особого типа прошли путь от документа к музейному документу в результате целенаправленного поиска, выявления, отбора, описания и изъятия из среды бытования, технологию которого так тщательно стремился разработать историк Миллер.
Аналогичный путь к обретению статуса документа проходят и натурфакты. Уже в первой половине XIX в. Т. К. Зан, «устроитель му-зеума» при Неплюевском военном училище в Оренбурге, характеризуя коллекционирование натуралий, со свойственной ему публицистичностью подчеркнул прежде всего их источни-ковое значение: «Члены и частицы земного великана <...> со всем миром животных, к ним принадлежащих, могут свидетельствовать о началах и судьбе человечества, как безмолвные, но понятные памятники» [7, с. 225]. Первым документом о коллекционировании нату-ралий была разработанная в 1761 г. первым русским академиком М. В. Ломоносовым Инструкция «[О собирании образцов минералов]» [Там же, с. 104-108]. Масштабный проект исследования «минеральной натуральной истории» был необходим не только для «общего приращения наук» («чтобы знать внутренность российской подземной натуры»), но и «для приращения государственного богатства, могущества и славы» [Там же, с. 104-108]. И все же главная задача заключалась в получении и систематизации знаний в области минералогии, которые ученый-естествоиспытатель намеревался обобщить в фундаментальном труде «Российская минералогия». Коллекция была необходима в качестве источниковой базы развития науки, поэтому большое значение имели не только образцы различных пород, но и их
представление с «полезным намерением»: например, в комплекте с образцами почв, сопутствующими породами, палеонтологическими останками, а также в сопровождении подробных реестров, указывающих место обнаружения, глубину залегания и прочие сведения. Образцы, прибывающие в Санкт-Петербург на заводских подводах или «с надежными попутчиками», несомненно, имели статус документов, в отличие от груды подобных камней или рудного сырья на месте их изъятия.
В 1813 г. ученый-ботаник доктор медицины Х. Х. Стевен представил на утверждение «План Экономо-ботаническому Саду на южном берегу Тавриды под деревнею Никитою» [Там же, с. 160-169]. Спустя некоторое время его автору удалось создать один из старейших в Европе Ботанический сад «для познания всех различных видов [дерев, кустов и трав] по наружным их признакам и по образу хождения за ними» [Там же, с. 161]. Уже сам факт посадки нескольких тысяч видов растений «по классам и родам», сопровождения растительных образцов «ярлыком с ботаническим именем» делал каждый из них документом особого рода.
Казалось бы, в меньшей степени к размышлениям о музейном документе относятся произведения искусства. Действительно, по наблюдениям автора записок о коллекционировании картин в России Я. Штелина [Там же, с. 86-102], в допетровское время живописные произведения использовались главным образом для меблировки домов. В то время художественные произведения в интерьерах особняков российской аристократии, отдававшей предпочтение декоративности шпалерной развески, вряд ли можно было бы рассматривать в качестве документов. «Произведение искусства лишается здесь своего единичного, индивидуального значения и переосмысливается как декоративный элемент» [3, с. 77], - констатирует современный исследователь феномена художественного музея доктор культурологии Т. П. Калугина. Но уже в первом российском печатном каталоге частной художественной коллекции его автор - граф А. С. Строганов - обращался к «истинным Любителям»
11
искусства, не только движимый желанием поделиться чувством искренней любви и страстью собирательства, но и намерением передать «необходимые знания, чтобы действительно наслаждаться плодами таланта и уметь здраво их оценивать» [7, с. 146]. Эти знания он приобретал прежде всего «наедине со своим коллекциями», и в эти моменты созерцания каждое произведение, как и отдельные коллекции, и вся галерея в целом, наверняка становились и источником чувственного наслаждения, и средством рационального познания.
В XIX в. эти мысли о значении научной организации художественных собраний, перспективах их преобразования в публичные музеи и важности воссоздания «видимой истории искусств» как принципе организации экспозиции будут развивать П. П. Свиньин, З. А. Волконская, Е. Д. Тюрин. Княгиня З. А. Волконская, живя в Риме и апеллируя к музейному опыту Европы, планировала разместить гипсовые слепки и копии в Эстетическом музее при Императорском Московском университете в «историческом порядке», «так, чтобы прогулка по галерее статуй живо олицетворяла для нас историю Ваяния от начала до наших времен» [Там же, с. 233]. В качестве музейных документов в проекте Волконской выступали различные виды воспроизведений: с помощью копий, гипсовых слепков и макетов она предлагала «в миниатюре представить все сокровища искусства и древности» [Там же]. Эта практика к тому времени уже была веками апробирована опытом частного коллекционирования и музеями европейских университетов. «Уже в древности, в Римскую эпоху, - пишет А. А. Никонова, - прослеживается приоритет идеального носителя. Копия как знак памятника полностью заменяла его и осмыслялась как идентичная. Она осознавалась не как самоценная, а как излучающая "полную" информацию о подлиннике и в то же время имела дополнительную информацию, становясь знаком, маркером существования аутентичного предмета» [8, с. 69].
Подводя итог, отметим, что и цитированные в данной статье, и оставшиеся за скобками деятели русской науки и культуры (Д. Г. Мессер-
шмидт, П.-С. Паллас, Ф. П. Аделунг, Б. Г. Вих-ман, К. М. Бэр и др.) в своих планах, инструкциях и проектах разрабатывали четкие параметры семантических процессов, в результате чего предметы становились не просто документами, а именно музейными документами, так как, с одной стороны, они «характеризовали специфическое отношение между человеком и действительностью, которое выражается посредством документирования того, что реально и можно постичь прямым чувственным контактом» [4], с другой - неисчислимое многообразие предметов и объектов живой и неживой природы, а также социального мира, становясь документами, включались в искусственно созданные документивные системы -музейные фонды, коллекции и экспозиции, помещаемые в специальные пространства, параметры которых также оказывали влияние на развитие этих систем. Систематизированные «по классам и родам» предметы коллекций становились эмпирическим материалом, подвергавшимся дальнейшей аналитико-синте-тической обработке. Благодаря исследованиям с помощью методов профильных наук они давали «понятие о свойствах, виде» [7, с. 266]. Кроме того, коллекции моделировали мир -давали «изображение миниатюрное, но живое, подражаемое» [Там же, с. 228] и становились источником синтеза - генерации общих идей. «Множество и разнообразие предметов сотворило много впечатлений, которые в умственных способностях возбудили новую и обширную деятельность, <. > представили предметы и способы для сравнений, доказательств, суждений и сделались плодовитою стихиею истин новых, общих.» [Там же, с. 266], - писал Т. К. Зан.
Проведенный анализ позволяет сделать вывод о том, что музейное знание в сфере отечественного музейного дела в XVIII - XIX вв. формируется вокруг концепта «коллекция» и составляющих ее элементов. Коллекционные собрания создаются на основе документов -«древностей», памятников, «натуралий», произведений живописи и ваяния, рассматривающихся как «неисчерпаемый источник для
12
пополнения всех частей познаний человеческих» [7, с. 172]. Ряд авторов проанализированных источников в качестве их документив-ных аналогов рассматривает также копии, гипсовые слепки, макеты, модели - вторичные документы, которым отводится просветительская роль. Эта четкая артикуляция информационной функции объектов коллекционирования дает основания для объединения всего их многообразия общим знаменателем - понятием музейный документ. Осмелюсь предположить, что именно документивные установки авторов проектов, программ, инструкций позволяют подвести черту под периодом протомузейного коллекционирования. Их уже не интересуют «другие предметы» - «самые редкие и необыкновенные» [7, с. 228], еще совсем недавно, при Петре I, приобретавшиеся «не ради пользы, а ради курьозности» [Там же, с. 70]. Предмет становится сначала документом, а затем и музейным документом, проходя через стадии
фиксации внимания исследователя; выделения его в качестве объекта распознавания; «выяснения всех обстоятельств, сопровождавших самое нахождение» [Там же, с. 271] (иначе находки «потеряют половину цены своей для потомков» [Там же, с. 204]); фиксацию сведений и создания «документа о документе» (документа вторичного порядка); определение его места в искусственно сформированной документив-ной системе. Избыточная, на первый взгляд, детализация инструкций давала представление о том, что технология работы над созданием музейного документа требует программной формализации, подготовленных исполнителей, специального методического инструментария и инвентаря. Разработка этой технологии станет задачей и делом следующего периода, когда музейный мир России обретет черты узнаваемой и сегодня картины и когда для идентификации музейного документа появятся новые слова и термины.
1. Ананьев, В. Г. К вопросу о периодизации музеологии / В. Г. Ананьев // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. - 2013. - № 2 (34). - С. 38-42.
2. Берестова, Т. Ф. О законах и закономерностях в информационной и документально-коммуникационной сферах (отклик на статью А. В. Соколова) / Т. Ф. Берестова // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. - 2009. - №1 (17). - С. 15-19.
3. Калугина, Т. П. Художественный музей как феномен культуры / Т. П. Калугина. - Санкт-Петербург : Петрополис, 2008. - 244 с.
4. Ключевые понятия музеологии [Электронный ресурс] / сост. Andre Desvallees, Francois Mairesse ; пер. на рус. яз. А. В. Урядниковой. - Москва, 2012. - Режим доступа : https://docviewer.yandex.ru/view/68599051/?.
5. Коршунов, О. П. Система документальных коммуникаций (СДК) / О. П. Коршунов // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. - 2003. - № 2. - С. 121-126.
6. Менш, П. ван. К методологии музеологии / П. ван Менш // Вопросы музеологии. - 2014. - № 1 (9). -С. 15-291.
7. Музееведческая мысль в России XVIII - XX веков : сб. документов и материалов / отв. ред. Э. А. Шуле-пова. - Москва : Этерна, 2010. - 960 с., ил.
8. Никонова, А. А. Энигма музейного предмета / А. А. Никонова // Философия музея : учеб. пособие / под ред. М. Б. Пиотровского. - Москва, 2014. - С. 62-71.
9. Отле, П. Библиотека, библиография, документация : избранные труды пионера информатики / П. Отле; предисл., сост. Р. С. Гиляревского. - Москва : ФАИР-ПРЕСС : Пашков дом, 2004. - 350 с.
10. Полтавская, Е. И. Схематизация понятий как метод исследования: документо-коммуникационный аспект / Е. И. Полтавская. - Челябинск : Челяб. гос. акад. культуры и искусств, 2014. - 312 с.
11. Соколов, А. В. Детерминизм и деонтология в документной коммуникационной системе (постановка проблемы) / А. В. Соколов // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. - 2008. -№ 4 (16). - С. 6-34.
12. Соколов, А. В. Философия информации : учеб. пособие / А. В. Соколов. - Челябинск, 2011. - 454 с.
13
13. Старинкова, Е. В. Музейный предмет как текст культуры : дис. ... канд. культурологии / Е. В. Старинко-ва. - Санкт-Петербург, 2014. - 279 с., ил.
14. Столяров, Ю. Н. Документология : учеб. пособие / Ю. Н. Столяров. - Орел : Горизонт, 2013. - 370 с.
15. Столяров, Ю. Н. О закономерностях функционирования документокоммуникационной системы / Ю. Н. Столяров // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. - 2009. -№ 2 (18). - С. 15-22.
16. Столяров, Ю. Н. Теория относительности документа / Ю. Н. Столяров // Научные и технические библиотеки. - 2006. - № 7. - С. 73-78.
Получено 03.05.2017
I. Andreeva
Candidate of Pedagogic Sciences, Docent, Chelyabinsk State Institute of Culture and Arts E-mail: andreevairina 7@gmail.com
MUSEUM OBJECT AS A DOCUMENT: TO THE ORIGINS OF THE DOCUMENTARY CONCEPT OF MUSEOLOGY
Abstract. The documentary concept is the result of the study of a general theory that unites library science, bibliography, bibliology, archival science, and, in the opinion of some theoreticians of these disciplines, museology. The named disciplines have received the name of the document-communication sciences, since they are connected with the communication of the document in the society. International standard ISO 5127-2001 "Information and documentation" defines a document as any object with which you can get information, but only in the situation when it is included in the documentation process. Thus, the international standard in the number of documents were included and three-dimensional objects. Contemporary documentologists share the view of IU. Stoliarov on the relativity of the document and the need to develop a term in each disciplinary area. In museology, the term "document" is used only at the level of everyday usage, whereas its development at the level of theoretical abstraction opens the prospect of applying a documentary concept to the development ofproblems, first of all, of a museum object. The article analyzes the works of the pre-scientific period of the development of Russian museology (18th - 19th centuries), which allow to fix historically the primary forms of comprehension of the phenomenon of the museum document. Numerous instructions, projects, research programs and the creation of museums suggested the identification of "antiquities", monuments, "naturfacts", works of painting and sculpture, as well as the creation of models, copies, casts for further information extraction and the development of profile sciences. Later they were included in new documentary systems -collections, museum funds and expositions, with the help of which new social problems were solved.
Keywords: museology, document-communication sciences, document, museum object, museum document, prescience, museological thought of the 18th - 19th centuries
For citing: Andreeva I. 2017. Museum object as a document: to the origins of the documentary concept of museology. Culture and Arts Herald. No 3 (51) : 7-15.
References
1. Ananiev V. 2013. Due to the topic of museology periodization. Herald of Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. No 2 (34) : 38-42. (In Russ.).
2. Berestova T. 2009. Laws and patterns in informational and documents-communicational spheres (response to the article by A. Sokolov). Herald of Chelyabinsk State Academy ofCulture andArts. No 1 (17) : 15-19. (In Russ.).
3. Kalugina T. 2008. Khudozhestvennyy muzey kak fenomen kul'tury [Museum of Art as a phenomenon of culture]. St. Petersburg : Petropolis. 244 p. (In Russ.).
14
4. Klyuchevye ponyatiya muzeologii [Key concepts of a muzeologiya]. 2012. Comp. Desvallées A., Mairesse F. Translate by A. Uriadnikova. Moscow. (In Russ.).
5. Korshunov O. 2003. The system of document communications (SDC). Herald of Moscow State University of Culture and Arts. 2003. No 2 : 121-126. (In Russ.).
6. Mensch P. van. 2014. To the methodology of museology. Voprosy muzeologii [The problems of Museology]. Translated from Eng. by Ananiev V. No 1 (9) : 15-291. (In Russ.).
7. Muzeevedcheskaya mysl' v Rossii XVIII - XX vekov : sbornik dokumentov i materialov [Museological thought in Russia 18th - 19th centuries : a collection of documents and materials]. 2010. Shulepova E., ed. Moscow : Eterna. 960 p. (In Russ.).
8. Nikonova A. 2014. Enigma of a museum item. Filosofiya muzeya [Philosophy of the museum]. Moscow. P. 62-71. (In Russ.).
9. Otle P. 2004. Biblioteka, bibliografiya, dokumentatsiya : izbrannye trudy pionera informatiki [Library, bibliography, documentation : selected works of the pioneer of computer science]. Moscow : FAIR-PRESS : Pashkov dom. 350 p. (In Russ.).
10. Poltavskaia E. 2014. Skhematizatsiya ponyatiy kak metod issledovaniya: dokumento-kommunikatsionnyy aspect [Schematicization of concepts as a research method: a document and communication aspect]. Chelyabinsk : Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. 312 p. (In Russ.).
11. Sokolov A. 2008. Determinism and deontology in a documented communication system (problem statement). Herald of Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. No 4 (16) : 6-34. (In Russ.).
12. Sokolov A. 2011. Filosofiya informatsii [Philosophy of information]. Chelyabinsk. 454 p. (In Russ.).
13. Starinkova E. 2014. Muzeynyy predmet kak tekst kul'tury [Museum object as a text of culture]. St.Petersburg. 279 p. (In Russ.).
14. Stoliarov IU. 2013. Dokumentologiya [Documentology]. Orel : Gorizont. 370 p. (In Russ.).
15. Stoliarov IU. 2009. On the regularities of the functioning of the document communication system. Herald of Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. No 2 (18) : 15-22. (In Russ.).
16. Stoliarov IU. 2006. The relativity theory of the document. Scientific and Technical Libraries. No 7 : 73-78. (In Russ.).
Received 03.05.2017
По итогам IX областного конкурса на лучшую издательско-полиграфическую продукцию «Южноуральская книга - 2017», подведенным 5 октября в Законодательном собрании Челябинской области, журнал «Вестник культуры и искусств» занял 1-е место в номинации «Журнал года». Поздравляем редакцию журнала и наших авторов с заслуженной наградой!
15
