CC BY
200
МУСУЛЬМАНСКОЕ ДУХОВЕНСТВО В СССР. 1940-1980 гг.
(ПО МАТЕРИАЛАМ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ)
Ислам, СССР, духовенство, Среднее Поволжье, 1940-1980 гг.
Для современной России, идущей по пути гармонизации межнациональных и межкон-фессиональных отношений, особенно важно учитывать исторический опыт государственноисламских отношений, культурного наследия и идейных традиций мусульман России. Однако, несмотря на явный интерес к исламу в России, к исламскому фактору в ее внешней и внутренней политике, российское мусульманство и его взаимоотношения с властью остаются малоисследованным феноменом, в связи с чем вопрос о служителях исламского культа приобретает особую актуальность.
В работе впервые предпринята попытка изучить эволюцию, направления и специфику деятельности мусульманского духовенства Среднего Поволжья в ритуальной сфере, кадровой политике, проповеднической области, административно-хозяйственном направлении и т. д. в 1940-1980-е гг.
Мусульмане считают ислам наиболее «демократичной» религией, поскольку, в отличие от христианства, иудаизма и буддизма, у последователей ислама нет так называемого штатного духовенства; отсутствует церковь как таковая с ее жесткой иерархией и четкой структурированностью; не существует единого религиозного центра или общепризнанного лидера, как патриарх у православных или Папа Римский у католиков.
Руководство служителями исламского культа и верующими мусульманами Среднего Поволжья находилось в ведении Центрального Духовного управления мусульман европейской части СССР и Сибири (г. Уфа).
Средневолжское исламское духовенство было представлено муллами (имамами) и муэдзинами. В середине 1940-х гг. в Татарской АССР было официально зарегистрировано 18 мулл, к 1954 г. их количество сократилось до 9, в 1956 г. стало 11; численность мусульманского духовенства Пензенской области с послевоенного времени резко увеличивалась до середины 1960-х гг. (с 5 до 11 чел.), затем до середины 1980-х гг. оставалась достаточно стабильной (11-10 чел.); муэдзины при мечетях до 1960-х гг. отсутствовали; в Ульяновской области на протяжении данного периода количество зарегистрированных служителей исламского культа варьировалось от 5 до 8, обязанности муэдзина в зарегистрированных мечетях часто «выполняли разные лица из числа верующих»; в Куйбышевской области в середине 1940-х гг. было 7 мулл, к концу 1950-х гг. их насчитывалось 20 [1. Д. 4 : 24. Д. 7 : 29-об; 2. Д. 26 : 187; 3. Д. 55 : 8; 4. Д. 30 : 1].
Параллельно с зарегистрированными имамами в Среднем Поволжье существовали «самозванные», или «нелегальные», муллы, которые занимались отправлением религиозных обрядов, главным образом в сельской местности (в Куйбышевской области в начале 1950-х гг. было известно о 12 «самозваных» имамах; в Татарской АССР в 1961 г. насчитывалось 379 так называемых «бродячих» мулл и т. д.) [4. Д. 30 : 74-147].
Главными проблемами мусульманского духовенства Среднего Поволжья были преклонный возраст имамов, отсутствие мулл в некоторых селах, недостаточный уровень образования священнослужителей. Зарегистрированные служители мусульманского культа Среднего Поволжья характеризовались слабой включенностью в общественно-производственную деятельность, продолжительным стажем духовной деятельности, пожилым возрастом, практи-
чески отсутствием какого-либо светского образования и наличием хотя бы минимального духовного. Так, в середине 1950-х гг. в Татарской АССР из 9 зарегистрированных мулл только 2 были заняты на производстве, в колхозе и в учреждении; 2 исполняли культовые обязанности еще до революции 1917 г., 2 - с предвоенного времени, 5 - с 1941 г.; возраст одного священнослужителя - от 40 до 59, остальных - 60 и старше; у всех низшее общее образование; 2 - высшее духовное образование, 5 - среднее, 2 - низшее [1. Д. 7 : 47-об]. Аналогичной была картина в Куйбышевской, Пензенской и Ульяновской областях [1. Д. 26 : 197; 3. Д. 84 : 66].
К концу 1960-х гг. в практике мусульманского духовенства явно наблюдаются кризисные тенденции, которые очень точно выразил уполномоченный Совета по делам религий по Куйбышевской области: «Муллы-профессионалы, имевшие богословское образование, давно вымерли. Сейчас в качестве мулл трудятся колхозники-пенсионеры, которые по уровню своего развития ничем не отличаются от остальных верующих. ...Имеют преклонный возраст, Коран и богословие знают слабо. Избираются они общими собраниями верующих как наиболее авторитетные и уважаемые граждане села. Но поскольку за их спиной прожитая жизнь, они хорошо знают быт и запросы верующих, а потому умело находят с ними общий язык» [4. Д. 13 : 35. Д. 15 : 26].
Служители культа и сами верующие понимали бесперспективность данного положения и предпринимали серьезные усилия для исправления ситуации. В результате уже к началу 1980-х гг. в Татарской АССР почти каждый шестой представитель духовенства имел среднее или высшее духовное образование, началось омоложение кадров. В Пензенском регионе к 1986 г. из 13 служителей исламского культа 2 были в возрасте до 40 лет; 1 имел высшее духовное образование
[2. Д. 125 : 21].
Мусульманское духовенство в своей религиозной деятельности вынуждено было считаться с тем обстоятельством, что СССР являлся страной массового атеизма, что далеко не все население в силу разных причин составляли верующие. Все это стимулировало поиск новых методов и форм религиозной пропаганды и обусловливало снижение уровня требований к верующим в плане соблюдения религиозных обрядов и традиций. Как следствие, в 1969 г. при прохождении мусульманского праздника Курбан-байрам в Татарской АССР муллы разъясняли верующим, что для работающих граждан достаточно участия лишь в основной кратковременной части молитвы пророка, не занимающей много времени, после чего можно покинуть мечеть [6. Д. 40 : 5]. Особо подчеркивалась необязательность соблюдения поста для беременных, кормящих матерей. Для Среднего Поволжья фактически в прошлом осталась практика чтения полного текста Корана («хатм Коран»), хотя отдельные эпизоды чтения Корана на арабском языке присутствовали (Куйбышевская область) [4. Д. 30 : 179].
Одной из важнейших обязанностей служителей мусульманского культа была проповедническая деятельность. Уполномоченный Совета по Ульяновской области С.М. Агафонов верно определил содержание и задачи проповедей служителей мусульманского культа: «Цель проповеди - удерживать и закреплять веру не только за теми, кто посещает мечеть, но и за их семьями» [3. Д. 84 : 14]. Анализируя публичные выступления мулл Татарской АССР, уполномоченный давал им следующую характеристику: «В своих проповедях имамы мечетей, проявляя лояльность и уважение к конституционным требованиям и одобряя внешнюю и внутреннюю политику Советского государства, призывали верующих к строгому соблюдению догматов ислама, утверждали, что не всякий добродетельный поступок является истинным добром, а только такой, который сотворен глубоко верующим человеком: что нет и не может быть настоящей нравственности без веры в Аллаха, и поэтому-де религия необходима и при социализме; что нормы морали социалистического общества совпадают с нравственными предписаниями ислама, а положения ислама и его обряды подтверждаются научными данными»
[1. Д. 99 : 90]. Постоянно в богослужениях, особенно в сельской местности, звучали наставления о вреде курения, пьянства, морального облика верующего, о воспитании детей и т. д. В мечети г. Чистополя Татарской АССР имам Н.М. Мофлюхунов говорил: «Водка - мать безобразных дел, начало всех грехов. Алкоголик разрушает религию ислам. Тот, кто дает деньги алкоголику, подобен соучастнику в убийстве» [1. Д. 93 : 47]. Данные сюжеты были актуальны для верующих мусульман и, что особенно важно, доступны для восприятия и понимания. Так, один из ульяновских мусульман сказал уполномоченному следующее: «Я не могу перевести то, что зачитывал мулла из Корана, но я хорошо понял те его слова, которые он сказал на нашем языке, слова о примерном поведении, о доброте, скромности, о дисциплине. Это неплохо. Так же и мы должны воспитывать своих детей». Подобные поучения и притягивают людей в мечети» [3. Д. 133 : 32].
Особое внимание в публичных выступлениях священнослужители мусульманского культа обращали на единство национального и религиозного: имам казанской мечети З. Сафиул-лин на праздник Ураза-байрам (1982 г.) говорил: «То, что мы сегодня испытываем великую радость, существуем как великая нация - все это только благодаря благословенному исламу. И если мы отступимся от своей веры, упаси Аллах, то окончательно затеряемся среди других наций. Слава Аллаху, наше будущее возможно только под сенью нашей религии» [1. Д. 111 : 55].
С середины 1970-х гг. в проповедях духовенства Среднего Поволжья сильным лейтмотивом стали призывы к миру, что было связано с изменением международной обстановки. Так, в дни праздника Курбан-байрам 1977 г. в выступлениях мулл сельских мечетей А. Ахметва-леева (с. Новое Узеево Татарской АССР), З. Галиуллина (с. Старые Киязли Татарской АССР), Н. Нурмухаметова (с. Курманаево Татарской АССР) особое внимание было уделено вопросам «борьбы народов за мир и посильное участие в ней верующих мечети», «мира на земле» и т. п.
[1. Д. 81 : 129-130]. Муллы мечетей г. Ульяновска В. Наруллов, с. Абдреево М. Хайруллин призывали верующих помолиться за правительство и «выражали пожелание ему и впредь заботиться о мире и не допускать войны» [3. Д. 124 : 2].
В общей же своей массе проповеди исламского духовенства Среднего Поволжья носили достаточно однообразный характер, повторялись из года в год, в них использовались, как правило, одни и те же аяты и высказывания из хадисов: мулла казанской мечети Х. Яруллин (Татарская АССР) текст праздничной проповеди в неизменном виде использовал 6 лет, мулла бугульминской мечети Г. Хамидуллин (Татарская АССР) более 8 лет выступал с одним и тем же текстом [1. Д. 81 : 2]. Ситуацию весьма красноречиво обрисовал имам с. Степное Озеро Н. Шаяхматов (1981 г.): «.Я выступаю с одной и той же проповедью с 1946 года. Она нас вполне устраивает. Потому что верующие никакого духовного образования не имеют и в мечеть ходят два раза в год. Вообще наша проповедническая деятельность затухает. Или им говоришь, или стенам - одно и то же» [1. Д. 105 : 65]. Безусловно, некоторые конъюнктурные моменты присутствуют, но в целом довольно объективно представлена картина. По мнению уполномоченного Совета по Татарской АССР И.А. Михалева, причина данного явления крылась в том, что «абсолютное большинство мулл - религиозные самоучки, имевшие низкий уровень общеобразовательной подготовки, кроме того, в настоящее время значительно ослаблены связи духовенства с муфтием, и он не рассылает праздничных посланий» [6. Д. 40 : 7]. Следует отметить, что верующие далеко не всегда принимали столь низкий уровень «компетентности» служителей культа: в 1969 г. в г. Чистополе (Татарская АССР) во время проповеди муллы Н.М. Мофлюхунова в праздник Курбан-байрам раздавались реплики «Это мы уже слышали», «Ничего нет нового» и т. п. [6. Д. 41 : 20].
В связи с преклонным возрастом мусульманского духовенства и в силу их слабой «профессиональной» подготовки некоторые из мулл не выступали с религиозными проповедями, а ограничивались поздравлениями верующих с праздниками и высказыванием пожеланий
им благополучия и мира (особенно часто данное явление встречалось в Куйбышевской, Пензенской и Ульяновской областях), зачитывали послания муфтия ДУМЕС или поздравительные телеграммы от религиозных объединений (Татарская АССР) [1. Д. 99 : 90].
Служители мусульманского культа осознавали, что без преемственности поколений нет будущего ни у одной мировоззренческой системы, исходя из чего мусульманское духовенство активнее начало уделять самое пристальное внимание приобщению к вере в Аллаха детей, подростков, юношей. С конца 1940-х гг. со стороны отдельных представителей мусульманского духовенства Пензенского и Куйбышевского регионов отмечалось стремление к организации специального преподавания ислама в мечетях для подраставшего поколения, мотивируя это тем, что «мы, старики, умрем, и Коран читать будет некому» [4. Д. 3 : 7. Д. 4617 : 103]. Данная практика вскоре дала свои результаты: в 1961 г. бывшие учащиеся Сред-не-Елюзанской средней школы А.Ш. Бибарсов и Я.Х. Дебердеев подали заявления о принятии их на учебу в Бухарское духовное училище; в начале 1980-х гг. 7 молодых людей Татарской АССР обучались в Бухарском медресе, причем некоторые из них были членами ВЛКСМ, служили в рядах советской армии [1. Д. 105 : 40].
Начиная с 1950-х гг. мусульманское духовенство, пытаясь «модернизировать свое религиозное учение и вопреки ранее принятым обычаям, открыто стало привлекать женщин-татарок в мечети» [5. Д. 5 : 132]. Мухтасиб Я.С. Юсупов поощрял посещение женщинами мечетей, считая, что запрещение «Корана в данном отношении устарело, поскольку именно через семью, через женщину идет воспитание с детства религиозного убеждения в ребенке». Мулл, которые уклонялись от привлечения женщин в мечети, он называл «твердолобыми» [5. Д. 5 : 85]. В 1960-х гг. обыденной практикой стало присутствие на намазах в мечетях женщин в Татарской АССР [6. Д. 41 : 5]; в г. Куйбышеве на жертвоприношениях вместе с мужчинами собирались и женщины (в сельской местности области - раздельно) [4. Д. 9 : 72].
Имам пользовался фактически непререкаемым авторитетом среди населения. Так, в 1946 г. в с. Новое Усманово Камышлинского района Куйбышевской области колхозники в дни Уразы-байрам вышли на работу только после призыва муллы, проигнорировав все предварительные атеистические мероприятия властей
[4. Д. 3 : 2-об].
В Среднем Поволжье особо почиталось приглашение имама на дом для совершения молитвы, особенно в дни религиозных праздников - «разговение», «гостевание», что получило особое распространение в Ульяновской и Куйбышевской областях. Приглашение муллы на дом было дорогостоящим мероприятием: по оценке имама г. Ульяновска Мухаметова, каждый такой «вызов» в 1968 г., сопровождавшийся, как правило, обильным ужином и чаепитием, обходился хозяевам и организаторам в сумму не менее 50 руб. [3. Д. 96 : 139].
Вывод, сделанный уполномоченным Совета по Пензенской области в 1960 г., оставался актуальным на протяжении всего периода: «Мусульманское духовенство всячески стремится разжечь религиозный фанатизм среди населения»
[2. Д. 5 : 130]. Так, уполномоченный по Куйбышевской области еще в начале 1950-х гг. отмечал наличие «среди мулл и таких, которые до сих пор не смирились с колхозным строем» [4. Д. 3 : 3-об]. Мулла Бакаевской мечети Камышлинского района А. Галимов сознательно проводил богослужения во время сельскохозяйственных работ с целью их срыва, в частных беседах проводил «свои антиколхозные толкования» [4. Д. 3 : 3-об]. В конце 1970 - начале 1980-х гг. верующие г. Чистополя Татарской АССР открыто выражали недовольство действиями, вернее, недействиями муллы Н.М. Мофлюхунова, который «отказывался отпевать погибших при исполнении воинского долга», поскольку «эти люди преждевременно ушли из жизни не в боях за ислам, а по иным причинам», не скрывал своего неприязненного отношения к членам КПСС и ВЛКСМ, осуждал интернациональное общение граждан, препятствовал заключению смешанных браков и т. д.
[1. Д. 136 : 41-42]. По замечанию уполномоченного Совета по Пензенской области, проти-
востояние с мусульманским духовенством иной раз достигало такой остроты, что последний вынужден был предупреждать священнослужителей о принятии к нарушителям советских законов о культах мер воздействия вплоть до снятия их с регистрации [2. Д. 5 : 132]. В 1959 г. был снят с регистрации «как антисоветский человек» мулла с. Благодаровка Челно-Вершинского района Куйбышевской области И.С. Яхин; в 1961 г. принудительно «уволили» имам-хатыба мечети с. Камышла Куйбышевской области Т. Ахметшина за несоблюдение советского законодательства [4. Д. 32 : 68-70. Д. 37 : 62-63] и т. д.
В целом же, постепенно к концу 1960-х гг. религиозная практика служителей мусульманского культа в Среднем Поволжье стабилизируется, «антисоветские» крайности в их деятельности встречаются все реже. Да и само Духовное управление мусульман Европейской части СССР и Сибири «проводит очень осмотрительную политику, во внутреннюю жизнь религиозных обществ по существу не вмешивается.», требует «строгого соблюдения советских законов и пресечения деятельности религиозных фанатиков и шарлатанов» [4. Д. 3 : 24. Д. 41 : 67].
Таким образом, мусульманское духовенство развивало активную деятельность, применяя самые разнообразные методы работы среди населения. Важнейшим элементом религиозной практики исламского культа являлась проповедь. Эффективность проповедей мусульманского духовенства была, поскольку звучавшие в них сюжеты о любви к Родине, укреплении семьи, ведении здорового образа жизни, формировании трудолюбия отвечали обыденным запросам верующих, были им понятны и близки, в свою очередь, попутно доказывали единство ценностей ислама и общечеловеческих. Но тем не менее кризисные тенденции ощущались, поскольку советская действительность явно не благоприятствовала распространению религиозности. Служители исламского культа также говорили в своих выступлениях о лояльном отношении к социалистическому строю, одобрении внешней и внутренней политики КПСС и Советского правительства в целом, что, с одной стороны, обеспечивало относительно комфортные условия существования, с другой - частично приводило к ослаблению атеистической работы на местах, распространению религиозного мировоззрения и способствовало поддержанию влияния служителей исламского культа.
Мусульманское духовенство Средневолжского региона ориентировалось на максимальное приспособление идеологии ислама и деятельности религиозности объединений к условиям социалистического общества, модернизацию религиозных догматов Корана, сближение социально-нравственных принципов ислама и коммунизма, религии и культуры. Служители мусульманского культа стремились адекватно реагировать на происходившие изменения в советском обществе; и для укрепления базы среди верующих исламские священнослужители активно вовлекали в свою веру молодежь и делали послабления для активной части населения, в том числе и женщин всех возрастов.
Муллы, будучи в основной массе толерантными в отношении советской власти, все же иногда вступали в открытое противостояние как по принципиальным вопросам веры (главным образом в Татарской АССР и Куйбышевской области), так иногда и из корыстных побуждений.
Архивные материалы
1. Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. Р-873. Оп. 1.
2. Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 2392. Оп. 1.
3. Государственный архив Ульяновской области (ГАУО). Ф. Р-3705. Оп. 1.
4. Государственный архив Самарской области (ГАСО). Ф. Р-4089. Оп. 1.
5. ГАПО. Ф. 2391. Оп. 1.
6. НА РТ. Ф. Р-873. Оп. 2.
7. ГАПО. Ф. 148. Оп. 1.
