CC BY
29
УДК 93
Б01 10.21685/2072-3024-2019-2-5
П. С. Кабытов, А. В. Кобзев
ВНУТРИОБЩИННЫЕ КОНФЛИКТЫ В МУСУЛЬМАНСКИХ ОБЩИНАХ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ В 1950-1980-х гг.: ИСТОКИ, ТИПОЛОГИЯ, МЕХАНИЗМЫ РАЗРЕШЕНИЯ
Аннотация.
Актуальность и цели. Развитие мусульманского сообщества в современной России неразрывно связано с советским прошлым. В это время существенно изменились общественно-исторические условия функционирования религиозных обществ, произошла вынужденная трансформация исламских традиций и институтов, изменилась структура общинных органов самоуправления, характер государственно-исламских отношений. Цель работы - выявить истоки внутриобщинных конфликтов в мусульманских махалля, обозначить их типологию, рассмотреть механизмы разрешения конфликтов в 1950-1980-е гг., проанализировать меру вовлеченности в них государства и духовного управления мусульман по материалам Среднего Поволжья.
Материалы и методы. Статья написана на основе анализа современной научной литературы и изучения архивных материалов Государственного архива Ульяновской области. Особое место занимают регистрационные дела мусульманских религиозных обществ, жалобы и заявления верующих. Эти материалы проливают свет на внутриобщинные отношения, позволяют реконструировать причины, ход и результаты конфликтов, определить меру вовлеченности в них государства и духовного управления. Методологический и методический инструментарий включает анализ и сопоставление первичных сведений исторических источников и фактов научной литературы. Сравнительно-исторический метод позволяет выявить и сопоставить истоки и типы внутри-общинных конфликтов в дореволюционное и советское время, в мусульманских и православных религиозных обществах, выделить их специфику и общие черты.
Результаты. Исследованы истоки и типы внутриобщинных конфликтов, описаны механизмы их разрешения, раскрыты мера и формы административной вовлеченности в них государства и духовного управления мусульман, законодательные аспекты разрешения конфликтных ситуаций в царской России и в СССР. Типология конфликтов в мусульманских общинах выстроена по двум критериям - по предмету и составу участников. Проведен сравнительный анализ внутриобщинных конфликтов в дореволюционное и советское время, в мусульманских и православных религиозных обществах.
Выводы. Конфликты в мусульманских общинах были одним из проявлений системного кризиса советской модели организации религиозного общества. В сравнении с дореволюционным периодом истории в советское время изменилась типология конфликтов - составы участников и предмет. Правовая, процессуальная, идеологическая неготовность советских органов государст-
© Кабытов П. С., Кобзев А. В., 2019. Данная статья доступна по условиям всемирной лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License (http://creativecommons.org/licenses/by/4.0/), которая дает разрешение на неограниченное использование, копирование на любые носители при условии указания авторства, источника и ссылки на лицензию Creative Commons, а также изменений, если таковые имеют место.
венной власти содействовать разрешению внутриобщинных конфликтов усугубляла системный кризис управленческих структур махалля. Если в имперский период истории конфликты внутри общины были «болезнями роста» исламской конфессии, то в советское время - признаками ее кризисного состояния. Изучение внутриобщинной конфликтности позволяет дополнить наше представление о функционировании мусульманских махалля в XX столетии.
Ключевые слова: махалля, мулла, мутаваллиат, власть, ислам, конфликты, религиозное общество, мусульмане, Ульяновская область, Среднее Поволжье.
P. S. Kabytov, A. V. Kobzev
INTERNAL CONFLICTS IN THE MUSLIM COMMUNITIES OF MIDDLE VOLGA REGION IN THE 1950-1980's: SOURCES, TYPOLOGY, RESOLUTION MECHANISMS
Abstract.
Background. The development of the Muslim community in modern Russia is inextricably linked with the Soviet past. At this time, the socio-historical conditions of the functioning of religious societies changed significantly, a forced transformation of Islamic traditions and institutions took place, the structure of community self-government bodies changed, and the nature of state-Islamic relations changed. The purpose of the work is to identify the origins of intracommunal conflicts in the Muslim mahalla, identify their typology, consider conflict resolution mechanisms in the 1950-1980s, analyze the extent to which the state and the Muslim administration of Muslims based on the Middle Volga region are involved.
Materials and methods. The article is based on the analysis of modern scientific literature and the study of archival materials of the State Archive of the Ulyanovsk region. A special place is occupied by the registration cases of Muslim religious societies, complaints and statements of believers. These materials shed light on intra-communal relations, make it possible to reconstruct the causes, course and results of conflicts, to determine the extent to which the state and spiritual governance are involved in them. Methodological and methodological tools include the analysis and comparison of the primary information of historical sources and facts of scientific literature. The comparative historical method makes it possible to identify and compare the sources and types of intracommunal conflicts in the pre-revolutionary and Soviet times, in Muslim and Orthodox religious societies, to highlight their specificity and common features.
Results. The origins and types of intracommunal conflicts are investigated, the mechanisms of their resolution are described, the measure and forms of administrative involvement of the state and the Muslims' Muslim administration, the legislative aspects of resolving conflict situations in Pre-revolutionary Russia and the USSR are disclosed. Typology of conflicts in Muslim communities is built according to two criteria - by subject and composition of participants. A comparative analysis of intracommunal conflicts in the pre-revolutionary and Soviet times, in Muslim and Orthodox religious societies.
Conclusions. Conflicts in Muslim communities were one of the manifestations of the systemic crisis of the Soviet model of organization of a religious society. In comparison with the pre-revolutionary period of history in Soviet times, the typology of conflicts changed: the composition of participants and the subject. The legal, procedural, ideological unpreparedness of the Soviet government bodies to help resolve intracommunal conflicts, exacerbated the systemic crisis of the makhalla's administrative structures. If, during the imperial period of history, conflicts within
the community were "diseases of growth" of the Islamic confession, then in Soviet times they were signs of its crisis state. The study of intra-community conflict allows us to complement our understanding of the functioning of the Muslim mahalla in the 20th century.
Keywords: mahalla, mullah, mutavalliat, power, Islam, conflicts, religious society, Muslims, Ulyanovsk region, Middle Volga region.
В советское время внутриконфессиональные отношения в религиозных общинах были объектом административного и правового регулирования со стороны органов государственной власти и вышестоящих религиозных структур. Предметом постоянного контроля и регулирующего воздействия государства являлось соблюдение верующими законодательства о религиозных культах, хозяйственно-финансовая деятельность общин и их самоуправление, а в ряде случаев отдельные вопросы богослужебной практики (содержание проповедей, исполнение религиозных обрядов и участие в них разных категорий населений). Со стороны Духовного управления контроль над мусульманскими общинами ограничивался регулированием вопросов, связанных с назначением в приходы имамов, их переводом в другие общины и отстранением от исполнения религиозных обязанностей, изданием фетв с разъяснениями отдельных сторон религиозной практики в жизни верующих. Собственно к компетенции религиозных обществ относились обновление составов двадцаток, исполнительного органа и ревизионной комиссии, избрание в общину служителей культа, формирование доходов и распределение расходов общины, обеспечение надлежащих условий для удовлетворения религиозных потребностей. В ходе решения этих вопросов возникали спорные моменты, и некоторые из них перерастали во внутриобщинные конфликты. Во второй половине XX в. это происходило на фоне нараставших в советском обществе кризисных явлений, трансформации ислама и мусульманской уммы под влиянием атеистической политики государства и в условиях изоляции советских мусульман от внешнего исламского мира. Истоки, типология, механизмы разрешения этих конфликтов, мера вовлеченности в них государства и духовного управления мусульман являются предметом предлагаемой статьи.
В современной литературе по истории мусульманских приходов послевоенного времени выявлено и описано 18 внутриобщинных конфликтов. Информация о них находится в архивных материалах фондов уполномоченных Совета по делам религиозных культов - в регистрационных делах мечетей и в делах по жалобам верующих. Крайне редко конфликты получали общественную огласку и сведения о них попадали на страницы региональной прессы. Из 18 конфликтов семь приходятся на 1950-1960-е гг. и 11 - на 19701980-е гг. В сельских мусульманских общинах зафиксировано 7 конфликтов и 11 - в городских махалля Ульяновска, Димитровграда, Куйбышева, Чистополя, Оренбурга, Свердловска, Чкалова, Нахичевани. По регионам Среднего Поволжья насчитывается десять конфликтов.
По формальным основаниям внутриобщинные конфликты в мусульманских приходах в 1950-1980-е гг. можно дифференцировать по предмету и составу участников. Анализ архивных материалов и обзор современной литературы позволяют сделать вывод, что чаще всего предметом конфликта были
административные злоупотребления, хищение денежных средств, аморальное поведение служителей культа, членов исполнительного органа и ревизионной комиссии, сокрытие доходов, разжигание споров среди верующих, вмешательство служителей культа в финансово-хозяйственные дела общины, конкуренция между зарегистрированными муллами и безмечетными имамами [1-3; 4, с. 266; 5, с. 107; 6, с. 211].
Участниками конфликтов были верующие, члены мутаваллиата и двадцаток, служитель культа. Поэтому можно выделить несколько линий конфликтных отношений: верующие / мутаваллиат, верующие / имам, мутаваллиат / имам, официальный имам / неофициальный мулла, верующие / верующие, исполнительный орган / ревизионная комиссия. Этим перечнем не исчерпывается все многообразие конфликтных ситуаций в мусульманских общинах. Нередко можно было наблюдать одновременное сочетание разных предметов конфликта и вовлеченных в него сторон.
Один из ранних конфликтов, упоминаемый в научной литературе по истории мусульманских общин Среднего Поволжья, относится к 1950-м гг. Он возник в д. Татарские Выселки Ставропольского района Куйбышевской области. Сторонами конфликта были председатель исполнительного органа мечети Аляутдинов и мулла Билялов. Предметом их разногласий стали денежные средства, полученные муллой за исполнение религиозных обрядов. Председатель исполнительного органа мечети обратился за разъяснением к уполномоченному Совета по Куйбышевской области. В результате конфликта община раскололась на сторонников и противников муллы [7, с. 220, 221]. По установленным финансовым правилам имамы были обязаны оформлять квитанции и деньги, полученные за исполнение религиозных обрядов, сдавать в кассу мечети, но не всегда это делали либо сдавали не всю требуемую сумму.
Трения на этой почве между мутаваллиатом и муллой были довольно распространенным явлением. В 1983 г. уполномоченный М. В. Иванов отмечал, что в религиозных обществах из-за этого не прекращаются «споры и распри». Только по мусульманским общинам Ульяновской области подобные случаи были зафиксированы в д. Уразовка в 1969 г., в д. Татарское Урайкино в 1970 г., в г. Димитровграде в 1985 г. [8, с. 155, 156]. В димитровградской общине в конфликте между верующими, с одной стороны, и муллой с мута-валлиатом - с другой, власть поддержала прихожан. В ходе проверок финансовыми органами и административной комиссией горисполкома были выявлены «недостатки в учете и расходовании средств». Прежний председатель исполнительного органа вынужден был уйти с должности; покинул общину и мулла, «упорно не желавший сдавать деньги в кассу мечети». 1 сентября 1986 г. истек срок действия свидетельства, и Духовное управление мусульман Европейской России и Сибири (ДУМЕС) не стало его продлевать - общину возглавил новый духовный руководитель [2, л. 60, 62-66; 3, л. 13, 175, 176; 9, л. 40, 41, 47, 49-51; 10, л. 12].
В 1950-1960-е гг. духовные лица законодательно были отстранены от финансово-хозяйственной деятельности и почти повсеместно переведены на твердые оклады [7, с. 208, 220; 11, с. 77, 118]. Тем не менее в общинах периодически возникали небеспочвенные претензии верующих и мутаваллиата к имамам, а также верующих к членам мутаваллиата по поводу бесконтроль-
ного расходования денежных средств и их использования в корыстных целях [12, с. 201; 13, с. 170; 14, с. 483]. Например, во второй половине 1960-х гг. верующие мусульманской общины г. Ульяновска неоднократно жаловались на расхищение приходских средств членами мутаваллиата [15, л. 16, 17; 16, л. 81, 86, 86 об.]. Риски хищения денежных средств и необходимость обеспечения прозрачного и эффективного контроля над расходами были связаны с многократно возросшими доходами мусульманских общин. По регионам Среднего Поволжья историки приводят следующие данные: в Татарской АССР доходы выросли с 1961 по 1986 г. в 10 раз (с 61,1 до 647 тыс. руб.), в Куйбышевской области - в 7,2 раза (с 16,2 до 142,1 тыс. руб.), в Пензенской области - в 4,1 раза (с 9,9 до 41,3 тыс. руб.) и в Ульяновской области в 19681989 гг. в 8 раз (с 13,5 до 114,8 тыс. руб.) [7, с. 225; 17, с. 56; 18, с. 61].
Во второй половине XX в. продолжилась тенденция сокращения количества зарегистрированных в стране мусульманских религиозных обществ. Поэтому наряду с официальными имамами в городах и сельской местности, где не было открытых мечетей, действовали «безмечетные» муллы, которые за определенную плату совершали религиозные обряды. На этой почве происходило пересечение интересов обеих категорий мусульманских служителей культа и между ними возникали конфликтные отношения.
Нелегальная и неподконтрольная государству религиозная деятельность «безмечетных» имамов была предметом особой «заботы» советских органов власти [19, с. 375]. Исследователи отмечают, что для ее пресечения привлекались зарегистрированные служители культа, использовались авторитет и влияние Духовного управления. Например, 7 марта 1960 г. и 18 июня 1961 г. председатель и казыи ДУМЕС приняли фетвы, в которых было объявлено, что намазы, проводимые «безмечетными» муллами, не достигают Аллаха [4, с. 258, 259].
Официальные имамы, пользуясь поддержкой государства, периодически сообщали о фактах нарушения законодательства о культах «безмечетны-ми» муллами [7, с. 209; 12, с. 198; 20, с. 364]. В качестве примера можно привести действия имама с. Средняя Елюзань Городищенского района Пензенской области. Он сообщил уполномоченному Совета, что в селе только одна официально действующая мечеть. Другие мечети закрыты, но в них тоже проводят религиозные службы [7, с. 138]. В ноябре 1959 г. мулла мечети с. Аллагулово Ульяновской области обратился к уполномоченному П. Ф. Симонову с просьбой пресечь нелегальную деятельность незарегистрированных религиозных групп и «безмечетных» мулл. Подобные действия официальных имамов редко находили положительный отклик среди верующих. По словам муллы с. Аллагулово Мусы Исмагилова, некоторые старики «не совсем приветливо отнеслись на мою беседу» и «хотят по своему действовать, то есть по старому собираться на квартирах... и вести религиозные обряды...» [21, л. 42, 43, 43 об.].
Конфликт интересов между официальными имамами и «безмечетны-ми» муллами с участием верующих подчас приобретал жесткий, непримиримый характер. В середине 1970-х гг. такое противоборство можно было наблюдать в татарском селе Нижняя Елюзань Городищенского района Пензенской области. Там разгорелся конфликт между официальным имамом и «без-мечетным» муллой, в который были вовлечены верующие, и это привело
к расколу общины. Нетипичность конфликтной ситуации заключалась в том, что сторонники неофициального имама И. Долотина предприняли попытку прямого захвата мечети. Кроме того, они собрали подписи жителей села и побывали в Москве на приеме в Совете по делам религиозных культов. Неожиданную поддержку сторонники Долотина получили со стороны депутата Верховного Совета РСФСР Чернышева, что было не характерно для того времени. Только после прямого вмешательства местных органов власти удалось погасить конфликт, а прихожанам отстоять мечеть [7, с. 138; 11, с. 62].
В п. Вырыпаевка Ульяновской области в первой половине 1980-х гг. противостояние между официальным имамом и «безмечетными» муллами накалилось до такой степени, что дело дошло до рукоприкладства с обеих сторон и возникала реальная угроза поджога жилых домов. В то время, Вы-рыпаевка была пригородным поселком г. Ульяновска и в городе работала мечеть. Однако пожилые верующие предпочитали собираться на молитву по частным домам. Обязанности служителей культа исполняли Сафин Хасият и Халиулла Сулейманов, соответственно, доходы от религиозной практики шли им и не поступали в кассу действующей мечети. В 1983 г. мутаваллиат назначил в поселок имама - бывшего муэдзина А. Г. Фаизова, который сообщил о деятельности «безмечетных» мулл. После этого местная власть запретила их деятельность, а собственников домов, в которых нелегально совершались религиозные обряды, оштрафовала. Пожилые верующие нашли другой дом для молитвы, но их вновь разогнали, а хозяина дома оштрафовали. После этого Сафин Хасият стал собирать жителей поселка и агитировать против назначенного имама А. Г. Фаизова. В 1984 г. эти события чуть не получили общественную огласку. В редакцию газеты «Ульяновская правда» поступило письмо Сибгатуллы Сабирзяновича Хаймурзина1, в котором была высказана просьба: разобраться в ситуации и решить, что будет дальше - будет ли работать мечеть или так и будут служить «две бригады» - Сафина и Фаизова. В начале января 1985 г. уполномоченный М. В. Иванов, опираясь на решение муфтия Т. Таджуддина, отозвал свидетельство А. Г. Фаизова на право занимать должность служителя культа. 25 августа накануне Курбан-байрама в местном клубе по инициативе властей был проведен сход жителей поселка. Всего собралось верующих 64 человека. Со стороны власти были секретарь Засвияжского райисполкома г. Ульяновска, заведующий отделом агитации и пропаганды райкома партии и уполномоченный. От имени прихожан выступил Сафин Хасият, заверивший, что «приложит свое влияние к нормализации отношений между верующими». В этом конфликте Духовное управление встало на сторону «безмечетного» муллы и вместо А. Г. Фаизова назначило его бывшего оппонента. Выбор в его пользу, видимо, был продиктован тем, что Х. Сафин пользовался авторитетом среди пожилых верующих поселка, и такое решение стало единственной возможностью разрешить конфликтную ситуацию [1, л. 22, 50, 51; 3, л. 12; 22, л. 105, 106; 23, л. 8].
В начале 1970-х гг. борьба между официальным имамом и «безмечет-ными» муллами затронула мусульманскую общину г. Куйбышева. В отличие
1 Текст письма был выявлен в фонде уполномоченного Совета по делам религиозных культов по Ульяновской области. В газете письмо не опубликовано, в подшивке за 1984 г. не выявлено. Скорее всего письмо сразу было перенаправлено уполномоченному. По-видимому, власть старалась избегать огласки подобных фактов.
от ситуаций в Нижней Елюзани и Вырыпаевке, в куйбышевской общине «безмечетные» муллы пользовались поддержкой председателя ревизионной комиссии Зимукова. Верующие периодически обращались к ним, а не к официальным муллам, чтобы не отмечать в мечетских книгах факт совершения религиозных обрядов. Как отмечают историки, Шарафетдинову удалось на время прекратить деятельность неофициальных религиозных авторитетов. В ответ на это он был обвинен группой анонимных верующих в том, что, якобы, причастен к вымогательству и «ведет религиозную обработку населения». Также, как и в других подобных случаях, в конфликт были вовлечены прихожане Куйбышевской мечети, которые взяли сторону официального имама. Поддержала его и местная власть, заинтересованная в пресечении деятельности «безмечетных» мулл [7, с. 139; 24, с. 72]. Имам Куйбышевской мечети старался поддерживать приемлемый баланс интересов религиозной общины и государства. Такая стратегия поведения была типична для мусульманских служителей культа послевоенного времени. В сложившихся исторических условиях духовные лица старались быть лояльными государству и воздерживались от резких замечаний в адрес власти и в оценках роли ислама в жизни мусульман. Как пишет Ю. Н. Гусева, для верующих было важно приобщить детей к вере, не конфликтуя с властью и не переходя грань дозволенного, придерживаясь компромисса на основе «актуализации дореволюционного опыта взаимодействия» [25, с. 189, 190].
В этой связи нетипичным, если не сказать уникальным, был конфликт, вспыхнувший в чистопольской мечети Татарской АССР в конце 1970-х - начале 1980-х гг. Дело в том, что это был единственный конфликт в Среднем Поволжье между верующими и муллой по причине мировоззренческих противоречий. Конфликт подробно описан в научной литературе [7, с. 141, 142; 17, с. 75-77; 26, с. 26-29]. Его центральной фигурой стал мулла Н. М. Моф-люхунов, чьи действия и взгляды по вопросам общественной жизни оценивались властью как «религиозно-экстремистские». Имам требовал от верующих строгого соблюдения религиозных обрядов, призывал к религиозному воспитанию детей в семье, выступал против межнациональных браков. В послевоенное время такие союзы получили значительное распространение в СССР, в том числе и в национальных республиках страны [27, с. 111; 28, с. 173] . Кроме того, из материалов чистопольской мечети следовало, что Н. М. Моф-люхунов являлся последовательным сторонником ограничения повседневных социальных контактов с представителями других национальностей и открыто выражал свое неприязненное отношение к членам Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ) и Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), участникам Великой Отечественной войны. Также он отказывался отпевать призывников, погибших в ходе военных действий, так как, по его словам, «они ушли из жизни не в борьбе за ислам».
Конфликт сопровождался расколом верующих на сторонников и противников имама. Последние из них открыто выражали свое недовольство действиями служителя культа и даже перестали посещать мечеть. В свою
1 По данным социологического опроса, проведенного среди горожан Татарской АССР в 1989-1990 гг., 53,4 % татар и 69,3 % русских считали, что национальность не имеет значения в браке. В 1980 г. доля смешанных браков (русско-татарских и татаро-русских) составляла 36 %.
очередь мулла, окружив себя лично преданными людьми, устроил травлю неугодных верующих. Конфликт вышел за пределы общины и перешел на уровень противостояния имама с региональной властью и духовным управлением мусульман (ДУМ). Председатель ДУМЕСа А. Н. Исаев не решился на самостоятельное разрешение конфликта и обратился за содействием к уполномоченному Совета по Татарской АССР И. А. Михалеву с просьбой принять меры к снятию Н. М. Мофлюхунова с должности. Со своей стороны местная власть попыталась повлиять на ситуацию в чистопольской мечети: к решению проблемы были подключены комиссия содействия и исполком горсовета, но безуспешно. Н. М. Мофлюхунов отказался сдать справку о регистрации. В ходе разбирательства в защиту имама выступило значительное число людей - в поддержку было собрано 875 подписей. Кроме того, ему удалось привлечь на свою сторону двадцатку и большинство активных верующих общины, регулярно посещавших мечеть. Это, по-видимому, позволило открыто продемонстрировать неподчинение вышестоящей духовной власти. Когда осенью 1980 г. новый муфтий ДУМЕСа Т. С. Тазиев (ныне Таджуддин) постановил отстранить имама от должности, его сторонники попросту не пустили в мечеть членов президиума ДУМа для оглашения решения муфтия. Конфликтная ситуация продолжала тлеть до конца 1980-х гг. [26, с. 26-29].
При всей своей нетипичности для послевоенной советской эпохи этот конфликт вряд ли можно назвать случайным. Тот факт, что Н. М. Мофлюху-нов оставался муллой чистопольской мечети вплоть до отъезда в Казань в 1988 г., свидетельствует о беспомощности власти. В оценке конфликта историки сходятся в том, что он был признаком «внутрисистемного политического кризиса» в стране, «сбоя» в организации государственно-конфессиональных отношений, в том числе и в отношениях государства с исламской конфессией [7, с. 141, 142; 17, с. 75-77]. За пеленой победоносных реляций с мест, подтасовкой и подтягиванием показателей для создания благоприятной «атеистической» ситуации в стране и в регионах было утрачено видение реального положения дел и тех изменений, которые происходили в сознании верующих.
Позиция муллы, если можно так выразиться, была защитной реакцией консервативно настроенной части верующих на атеизацию и секуляризацию татаро-мусульманского сообщества. Одновременно это свидетельствовало о проблематичности достижения компромисса и конструктивного диалога между частью верующих мусульман и властью: обе стороны стояли на разных мировоззренческих позициях и исходили из разных целей и ценностных установок. Не случайно в своих действиях Н. М. Мофлюхунов руководствовался исключительно религиозным мотивом: он ответственен только перед Аллахом и не перед кем больше. Схожие признаки такой реакции начинают прослеживаться в 1980-х гг. в соседних регионах Среднего Поволжья. В г. Димитровграде Ульяновской области действовали так называемые «без-мечетные муллы» Валиахмет Миникаев и Минсафа Губайдуллов. Они настаивали на запрете похоронной музыки, венков, цветов на могилах, звезд на могильных памятниках; были против присутствия женщин на похоронах на кладбище и привлечения похоронных бригад, состоящих из не мусульман (и не татар). Их действия можно интерпретировать в контексте противопос-
тавления традиций похоронной мусульманской обрядности и советской гражданской обрядности, нежелательности внедрения элементов светскости в устоявшиеся религиозные каноны. Также как и Н. М. Мофлюхунов, они выступали против межнациональных браков татар с не татарами [29, л. 32, 33]. В действиях «безмечетных» мулл усматривалось желание во всем следовать нормам шариата в повседневной жизни.
В 1950-1980-х гг. в зарегистрированных татарских махалля Среднего Поволжья выборы и назначение верующих на должность служителей культа в основном проходили на безальтернативной основе. Кандидатуры имамов редко вызывали споры и тем более конфликты внутри общины. По архивным материалам Ульяновской области был выявлен всего один подобный случай. Это произошло в махалля г. Ульяновска. Непосредственными сторонами конфликта стали председатели ревизионной комиссии А. Ф. Валиуллов и исполнительного органа мечети А. Ю. Айнетдинов. В 1985 г. А. Ф. Валиуллов на самовольно организованном собрании верующих провел решение об избрании муллой А. М. Нафеева. Собрание проходило без санкции органов местной власти и вопреки «решительным возражениям» А. Ю. Айнетдинова. В ходатайстве об избрании муллы была подделана подпись председателя исполнительного органа мечети. Эти факты стали известны муфтию ДУМЕСа Т. Таджуддину, который отозвал свидетельство А. М. Нафеева на занятие должности имама [3, л. 2]. Казалось, конфликт исчерпан, но А. Ф. Валиуллов вновь собрал двадцатку 6 декабря 1985 г., добился смещения с должности председателя исполнительного органа А. Ю. Айнетдинова и организовал сбор подписей в пользу А. М. Нафеева. Это вновь внесло «в жизнь религиозного общества ненужное озлобление, склоки и раздоры». Административная комиссия Ленинского райисполкома на основании ст. 193 п.б1 оштрафовала председателя ревизионной комиссии на сумму в 50 руб. Этим и ограничилось вмешательство власти в конфликт [3, л. 2; 30, л. 25].
Конфликты, периодически сотрясавшие мусульманские общины, были похожи на проблемы, характерные для Русской православной церкви. В исследованиях по истории православных приходов 1950-1980-х гг. прослеживаются следующие линии конфликтных отношений: церковный совет (актив, двадцатка) / священнослужитель; верующие / священнослужитель; обслуживающий персонал церкви / церковный совет (ревизионная комиссия), настоятель церкви. Довольно часто конфликт интересов возникал по хозяйственно-финансовым и административным вопросам. Двадцатки, церковный совет, настоятели церкви, верующие сталкивались на почве контроля и распоряжения финансами прихода. Со стороны и тех и других фиксировались попытки незаконного присвоения и расходования денежных средств церковной кассы. Высокая плата за религиозные услуги, нежелание священников отчислять процент от доходов за церковные требы, торговля церковной утварью, нарушение трудового законодательства в отношениях с обслуживающим персо-
1 Ст. 193 п.б Административного кодекса РСФСР от 20.06.1984 регулировала «нарушение установленных законодательством правил организации и проведения религиозных собраний, шествий и других церемоний культа». Необходимо обратить внимание, что в ст. 193 п.б не разграничиваются религиозные собрания, созванные для исполнения религиозных обрядов, и религиозные собрания как собрания верующих, созванные для решения текущих (повседневных) вопросов в жизни общины.
налом церкви становились питательной почвой для конфликтных отношений в общине, в равной степени как и нежелание верующих оплачивать налоги за священнослужителей [31, с. 77-79; 32, с. 58]. Помимо этого были зафиксированы случаи прямого вмешательства настоятелей церкви в общинное самоуправление вплоть до единоличного назначения членов исполнительного органа и ревизионной комиссии и даже упразднения церковных советов [33, с. 164, 165]. Прецеденты недостойного поведения священнослужителей, несовместимые с их духовным статусом, нередко становились поводом для многочисленных негативных слухов не только среди верующих, но и нево-церквленных граждан и приводили к конфликтам, выходившим за пределы общины [17, с. 78; 31, с. 77-79]. Редкими, но все же встречающимися в православных приходах в отличие от мусульманских общин были конфликты, связанные с принятием на должность настоятеля церкви на альтернативной основе [17, с. 77, 78].
В сравнении с дореволюционным периодом истории в советское время существенно изменилась типология внутриобщинных конфликтов. Появились новые участники в виде двадцаток, ревизионной комиссии, исполнительного органа и их председателей, соответственно поменялись и линии конфликтных отношений. Прежде состав участников был иным: прихожане / прихожане, прихожане / имам, мулла / мулла, верующие / сельский староста, верующие / волостной голова. В прошлом остались конфликты из-за выборов имама, определения места под строительство мечети, образования нового прихода. Другими были и исторические условия жизни мусульман в имперской России и в СССР. В Советском Союзе была сделана ставка на построение атеистического общества и последовательное вытеснение религии на периферию общественной жизни, а в Российской империи - на поддержание конфессионального баланса. Поэтому разными были и цели конфессиональной политики государства и, соответственно, функции власти во внутриоб-щинных конфликтах.
В Российской империи во второй половине XIX - начале XX в. интенсивный строительный бум мечетей и опережающий рост численности мусульманского духовенства неизбежно приводили к конкуренции и конфликтам [34, с. 67; 35, с. 172; 36, с. 168]. Разногласия возникали во время решения вопросов, связанных с постройкой мечети, организацией нового прихода, избранием второго имама. Непростыми были отношения между муллами на почве корпоративных интересов - доходов от прихожан, семейной монополии в приходе, старшинства имамов и соблюдения субординации. Почвой для конфликтов между прихожанами были нарушения, связанные с отсутствием на сельском сходе во время выборов муллы необходимого по законам Российской империи согласия две трети прихожан. В крупных татарских селениях, в которых было несколько махаллей, конфликты нередко возникали на почве разногласий о месте расположения будущей мечети новообразованного прихода, сопровождались расколом верующих на противоборствующие группы. Во второй половине XIX - начале ХХ в. такие конфликты были зафиксированы в ряде татарских селений Симбирской губернии - Дракино, Старое Шаймурзино, Малая Цильна, Чембилеи, Красный Остров и Собачий Остров [37, с. 146-149].
В конфликтных ситуациях мусульмане дореволюционной России обращались за содействием в губернское правление, при необходимости - в духовное управление. От того, насколько успешно удавалось выйти из конфликта, зависел общий исход дела: будет ли назначен в общину второй мулла, разрешит ли местная власть строительство новой мечети. По жалобам указных мулл и недовольных прихожан полиция проводила тщательное расследование. Российское государство обычно не вмешивалось во внутриобщин-ные конфликты. Не занимая чью-либо сторону, оно выступало в роли арбитра, к которому апеллировали противостоящие стороны прихожан. Для власти главным критерием в регулировании и разрешении спорных вопросов было соблюдение законов Российской империи, регламентировавших порядок избрания приходских имамов и выполнение условий строительства мечетей.
Кроме того, одним из ключевых принципов, которыми руководствовалась губернская власть в разрешении внутриобщинных конфликтов, было соблюдение принципов выборности духовных лиц и согласия абсолютного большинства прихожан. По законам Российской империи для этого требовалось две трети голосов домохозяев-участников сельских сходов. И надо признать, это был работоспособный механизм. Проверка наличия необходимого кворума проводилась на стадии выборов имама, организации новых приходов, определения места для постройки новой мечети. Во всех случаях, когда конфликтующие стороны обвиняли друг друга в отсутствии согласия большинства прихожан, проводилась повторная проверка и расследовались обстоятельства нарушения. Это имело место и в тех случаях, когда буква закона выполнялась в полном соответствии, но, тем не менее, была часть прихожан, несогласная с решением большинства и по обыкновению обращавшаяся с жалобами в губернское правление [38, с. 55-70]. Кроме того, власть блокировала инициативы отдельных мусульманских служителей культа, требовавших проведения выгодных для себя решений помимо воли прихожан. Как свидетельствуют материалы по истории мусульманской общины, в частности по Симбирской губернии, местная власть придерживалась принципиальной позиции: «Выборы муллы зависят не от Губернского Правления, а от того общества прихожан, куда таковой избирается» [39, л. 34]. Такая расстановка акцентов в организации самоуправления мусульманской общиной подчеркивает ее демократичность, действительную, а не мнимую самостоятельность, широкое участие всех верующих в решении важных вопросов внутриприход-ской жизни. Законодательные рамки функционирования мусульманских общин побуждали верующих к поиску компромиссных решений, и в условиях напряженных ситуаций в татарских деревнях такие решения, хотя и не всегда, но действительно удавалось находить [36, с. 168].
В Советском Союзе основным нормативно-правовым документом, регламентировавшим порядок регистрации и деятельности религиозных обществ, являлось Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях». Согласно § 14 государство обладало правом вывода отдельных верующих из состава исполнительного органа и, таким образом, могло напрямую вмешиваться во внутреннюю жизнь религиозной общины [40] и, соответственно, влиять на исход внутриобщинных конфликтов. В самом постановлении ни в одном из параграфов не прописаны правовые и институциональные механизмы разрешения конфликтов. На практике
к их участникам применялись нормы советского законодательства. В случаях разворовывания общинных средств рекомендовалось активнее привлекать виновных к уголовной ответственности, а двадцаткам и исполнительным органам религиозных обществ передавать соответствующие материалы в следственные органы [7, с. 210; 33, с. 165]. За нарушения порядка проведения собраний и принятие нелегитимных решений виновные подвергались административным взысканиям. В конфликтах на межличностной почве власть предлагала пострадавшим обращаться в товарищеский суд [41, л. 42]. Некоторые вопросы, касавшиеся внутреннего распределения обязанностей среди верующих и столкновений на этой почве, и вовсе передавались на самостоятельное решение мутаваллиата [29, л. 10].
Помимо органов государственной власти полномочиями внешнего контроля обладало ДУМЕС, однако, по мнению историков, оно придерживалось осмотрительной политики и лишний раз старалось не вмешиваться во внутреннюю жизнь общин [7, с. 143]. Исключением из этого были ситуации, когда требовались переназначение или перевод имамов в другие приходы или отстранение от должности. Такие решения прослеживаются по конфликтным отношениям в мусульманской общине г. Оренбурга в 1954, 1970 и 1984 г. [13, с. 170, 174, 176; 14, с. 483], а также по вышеописанным прецедентам в Чистопольской (1980) и в Ульяновской мечетях (1985), в Вырыпаевке (1985).
Согласно майским решениям 1961 г., принятым на меджлисе в Уфе, Духовное управление могло разбирать жалобы верующих, проверять деятельность имамов через мухтасибов и лишать их духовного сана [25, с. 184, 185]. В 1960-1970-х гг. мухтасибом, курировавшим деятельность мусульманских общин Куйбышевской, Пензенской, Тамбовской и Ульяновской областей, был Я. С. Юсупов (член ДУМЕСа) [7, с. 109, 110; 11, с. 28]. По сути, он мог быть ключевой фигурой в разрешении внутриобщинных споров. Однако в регистрационных делах мечетей по Ульяновской области и в описанных в научной литературе конфликтах по Пензенской и Куйбышевской областям его участие не прослеживается.
В советское время институты вышестоящей духовной власти были ослаблены, причем это касалось и их непосредственной связи с приходами. Как правило, с жалобами и анонимными письмами верующие вынужденно обращались на имя уполномоченного по делам религиозных культов. На этот факт в 1986 г. обратил внимание уполномоченный Совета по Ульяновской области М. В. Иванов. В замечаниях и предложениях к указу Верховного Совета СССР о «Религиозных организациях» он отмечал, что в настоящее время верующие обращаются с жалобами и заявлениями о тех или иных нарушениях в районные исполнительные комитеты, Совет по делам религиозных культов, к самому уполномоченному и «именно от них, а не от религиозных центров, ожидают действительных решений» [3, л. 19]. Фактически им приходилось выполнять те же функции, что и губернским правлениям в царской России. Под вопросом остается степень эффективности советских органов власти в сравнении с дореволюционными властными институтами.
Роль уполномоченного в разрешении внутриобщинных конфликтов была неоднозначной. С одной стороны, он обладал необходимыми административными и правовыми ресурсами. Уполномоченные знали составы двадцаток, исполнительного органа, ревизионной комиссии, могли в установленном
порядке выводить из них «неугодных» лиц, так называемых «фанатиков, хапуг и экстремистских элементов» [7, с. 122, 208]. С другой стороны, Совет еще в начале 1950-х гг. четко обозначил позицию уполномоченных в этом вопросе: не вмешиваться в конфликты между верующими и духовенством с целью ослабления религиозных обществ [33, с. 165]. Кроме того, в ряде регионов СССР предпринимались попытки дискредитации священнослужителей в глазах верующих и создания атмосферы взаимного недоверия и вражды в религиозных общинах [42, с. 84]. Со временем приоритеты в работе самих уполномоченных изменились. По мнению Ксавье Ле Торривелека, с 1960-х гг., когда стали создаваться административные комиссии содействия как элемент общественного надзора за религиозными обществами, уполномоченные сосредоточились на взаимодействии с региональным партийным руководством [43, с. 158]. При этом на особом контроле была финансовая деятельность религиозных организаций. Его целями являлись сокращение расходов общин на религиозные нужды и увеличение денежных отчислений в общественные и культурные фонды.
Нельзя сказать, что разрешение конфликтов являлось приоритетной задачей уполномоченного. Во время встреч и бесед с верующими основное внимание уделялось соблюдению советского законодательства о культах, политической лояльности, патриотизму, внутренней и внешней политики СССР, вопросам надлежащего ведения хозяйственно-финансовой деятельности религиозных обществ. И, тем не менее, в конфликтных ситуациях уполномоченным приходилось принимать и разбирать жалобы верующих, выезжать на место, встречаться с конфликтующими сторонами [7, с. 172].
В регионах отношение местной власти к внутренним проблемам религиозных организаций было избирательным. С одной стороны, официально зарегистрированные общины и имамы пользовались поддержкой в пресечении нелегальной деятельности «безмечетных» мулл и в конфликтах между ними и официальными муллами власть вставала на сторону последних. С другой стороны, ее реакция на другие, схожие проблемы была разной. В качестве примера можно привести конфликты на почве финансовых хищений и самовольного распоряжения денежными средствами в свердловской общине мусульман и в агдамской мечети г. Нахичевань Азербайджанской ССР. Как отмечает А. Н. Старостин, когда в 1960-х гг. вспыхнул конфликт между верующими и мутаваллиатом мечети г. Свердловска, верующие обратились в местные органы власти с просьбой сместить проворовавшихся уполномоченных. Однако власти не стали вмешиваться в конфликт [12, с. 201]. Прямо противоположной оказалась реакция местной власти в Нахичевани. Там в 1970-х гг. председатель исполнительного органа агдамской мечети был освобожден от занимаемой должности и выведен из состава двадцатки. Аналогичные меры были приняты и к другим председателям исполнительных органов [20, с. 276, 360, 361]. Таким же активным было вмешательство уполномоченного по выводу так называемых «неугодных» лиц из составов исполнительного органа и ревизионной комиссии в мусульманских общинах Пензенской области [7, с. 112].
В целом, оценивая общую ситуацию в области государственно-конфессиональных отношений, можно согласиться с общими выводами М. Н. Фаси-ховой и Н. Б. Ламанской, сформулированными по материалам Татарской
АССР и Красноярского края. Как отмечает М. Н. Фасихова, в 1960-е гг. власти чаще всего не использовали свои возможности в решении проблем религиозных организаций из-за боязни «нареканий сверху». Верующие, рассчитывавшие на их содействие, обычно наталкивались на порочный бюрократический круг, когда на местах ответственность в решении проблем перекладывалась друг на друга [17, с. 122]. Описывая позицию местной власти в это же время по Красноярскому краю, Н. Б. Ламанская приходит к выводу, что проблемы религиозных обществ были на периферии интересов районных исполкомов. Они не вели систематического надзора по соблюдению конфессионального законодательства, не знали составы органов самоуправления религиозных обществ [42, с. 50, 51]. Фактически в условиях неограниченных возможностей тотального контроля государства за жизнью граждан общины верующих в 1960-1980-х гг. были предоставлены сами себе, но это состояние сложно назвать свободным в полном смысле этого слова. Они были не свободны не только внешне, но и внутренне и скорее напоминали резервации для тех, кто не вписывался в советскую общественную систему. Копившиеся в общинах внутренние противоречия и проблемы как раз и выплескивались в конфликты, в разрешении которых требовалось участие не только всех верующих, но и широкое представительство со стороны власти и их тесное взаимодействие.
В качестве иллюстрации можно привести случай, произошедший в ульяновской городской мечети в первой половине 1980-х гг. Конфликт в общине возник по причине масштабных финансовых хищений, превышения отдельными членами мутаваллиата служебных обязанностей. Сложившаяся непростая ситуация потребовала неоднократного проведения общих собраний верующих с участием от власти уполномоченного Совета, секретаря райисполкома, заведующего отделом пропаганды и агитации райкома партии. Прежде решения в общине по сложившейся практике, как и в большинстве религиозных обществ, принимались небольшим составом участников - двадцаткой или мутаваллиатом [44, с. 186-188]. Документально установлено, что за период с 1946 по 1986 г. общие собрания верующих проводились пять раз: в 1950, 1953, 1983, 1984 и 1986 г. В последних трех случаях они были созваны по инициативе власти. Не случайно, что наибольшее число верующих на собраниях приходится как раз на 1983-1984 гг., когда конфликт в общине достиг наивысшей точки развития. В ходе конфликта, длившегося без малого четыре года, был полностью сменен состав мутаваллиата, переизбран мулла, причастный к расхищению общинных средств, были назначены новые лица, ответственные за омовения умерших, за сбор денег в праздники и по пятницам [16, 41, 45-47].
В современных исследованиях высказано обоснованное мнение о том, что внутриобщинные конфликты в махалля были одним из результатов кризисного состояния исламских институтов, проявившегося в 1970-1980-х гг. [4, с. 239, 262-265, 273; 48, с. 209]. В советское время в условиях перехода страны от традиционного общества к индустриальному, секуляризации социальной и духовной жизни на принципах политики государственного атеизма произошла вынужденная трансформация ключевых элементов ислама - культовой практики, институциональной структуры, мировоззренческой системы. Современные исследователи обращают внимание на утрату исламом книжно-
го характера и, как следствие, на упадок мусульманской культуры в целом [49, с. 4]. В связи с утратой преемственности в передаче религиозных знаний и исчезновением профессионально подготовленного духовенства произошла деинтеллектуализация мусульманской религии. Главными проблемами мусульманского духовенства советского времени стали недостаточный уровень образования и преклонный возраст [4, с. 239, 262, 264, 273; 7, с. 115, 117;
11, с. 55; 25, с. 181]. Оборотной стороной этих процессов стало смещение бытования религиозных традиций в сторону обрядности в рамках «народного» (бытового) ислама. Изменилась и сама обрядность, она упростилась и стала архаичной [25, с. 188; 50, с. 27, 28, 54]. При этом наиболее устойчивыми, невосприимчивыми к атеистической пропаганде оказались обряды жизненного цикла (наречение имени, бракосочетание, похороны) [51, с. 69]. Их соблюдение скорее отражало конфессиональную и этнокультурную, нежели религиозную идентичность населения. Поэтому не случайно, что необходимость сохранения этнокультурных традиций стала ведущим мотивом, побуждавшим людей соблюдать мусульманскую обрядность [17, с. 86; 25, с. 294]. Одновременно произошла поколенческая и гендерная трансформация носителей ислама, связанная с естественной убылью пожилых верующих и разрывом религиозной преемственности между поколениями [4, с. 239, 262, 273;
12, с. 213, 218, 219, 221, 224; 48, с. 185].
Представление о внутриобщинных конфликтах как об одном из проявлений кризиса ислама не будет полным без учета характера зарегистрированных религиозных обществ советского времени. Татарская махалля на тот момент была менее демократичным социальным институтом по сравнению с дореволюционной мусульманской общиной. Управленческие и выборные процедуры носили опосредованный характер, хотя формально по законодательству у верующих была возможность участия в жизни общины. Текущие вопросы при общем индифферентном отношении населения к религии решались ограниченным кругом лиц, в основном представляющих двадцатку, исполнительный орган и ревизионную комиссию. В них по причине произошедшей поколенческой трансформации преобладали пожилые верующие. Кроме того, в тех случаях, когда было необходимо коллегиальное принятие решений на заседании двадцатки или общем собрании верующих, каждый раз требовалось разрешение местных органов власти. Мелочная регламентация государства, вынуждавшая религиозные общества по любому вопросу обращаться в местные органы власти, ограничивала их самостоятельность [17, с. 41]. Кроме того, в результате антирелигиозной политики было подорвано единство религиозной общины, по сути, были противопоставлены друг другу верующие и управленческий аппарат, верующие и духовенство. Об этом красноречиво свидетельствует позитивная оценка В. Фуровым, зампредом Совета по делам религиозных культов при СМ СССР, последствий реализации Постановления СМ СССР от 16.01.1961 «Об усилении контроля за деятельностью церкви». В августе 1970 г. В. Фуров отмечал, что отстранение духовенства от административных, финансово-хозяйственных дел в общине подорвало их авторитет в глазах верующих [5, с. 107]. По оценкам А. Г. Подмарицы-на, изучавшего историю православных приходов Среднего Поволжья в 19401960-е гг., это постановление позволило уполномоченным и местным испол-
комам районных и городских советов «провести чистку приходских органов, ввести в них людей не верующих, не имевших к религии никакого отношения». Тем самым был «вбит клин» между обновленным общинным управлением и приходским духовенством [52, с. 35].
Конфликты в мусульманских общинах были проявлением системного кризиса советской модели организации религиозного общества, который был вызван неразрешимым противоречием между стремлением государства к последовательному вытеснению религии из общественной и личной жизни человека и вынужденной необходимостью считаться с нею и создавать хоть какие-то минимальные условия для выражения религиозности. Как отмечает, М. Н. Фасихова, хотя законодательные акты в 1970-х гг. и расширили возможности религиозных обществ в удовлетворении своих потребностей, но на деле верующие натолкнулись на запретные меры местных органов власти [17, с. 79, 80]. Поэтому не случайно, что во второй половине 1980-х гг. на волне либерализации общественно-политической жизни предлагалось реальное расширение автономии религиозных обществ. В частности, в 1986 г. уполномоченный Совета по Ульяновской области М. В. Иванов в «Замечаниях и предложениях к проекту указа президиума ВС СССР "О религиозных объединениях"» считал «целесообразным предусмотреть возможность в любое время внести тот или иной вопрос на рассмотрение собрания верующих». По его мнению, эти собрания должны были бы проводиться исключительно по усмотрению исполнительного органа или ходатайствам верующих. При этом о созыве собрания религиозное объединение только бы уведомляло, а не испрашивало, как ранее, разрешения районного и городского Советов народных депутатов [3, л. 19]. Кроме того, он предлагал иначе выстроить модель взаимодействия местных органов власти и религиозных объединений по выводу из управленческого аппарата общины скомпрометировавших себя лиц. На общих собраниях верующие могли принять решение об их выводе из двадцатки, исполнительного органа и ревизионной комиссии, а также о полном обновлении органов самоуправления. В свою очередь исполкомы районных, городских советов народных депутатов также имели право вывода из исполнительного органа или ревизионной комиссии любого члена, но только по обоснованным просьбам верующих. В каждом таком случае мотивы вывода должны были доводиться до сведения собрания [3, л. 20].
Предложения, высказанные уполномоченным, характерны для того времени. С одной стороны, религия и верующие находились под постоянным внешним контролем. С другой стороны, общины были предоставлены сами себе и власть не всегда представляла, как разрешать конфликтные ситуации, какими руководствоваться принципами и нормами. Преследуя цели антирелигиозной борьбы, сосредоточившись на проведении атеистической пропаганды и агитации, власти упустили из виду иные, повседневные стороны в жизни религиозных обществ, требовавшие адекватных решений. По сути, правовая, процессуальная, идеологическая неготовность власти содействовать разрешению внутриобщинных конфликтов усугубляла системный кризис управленческих структур махалля. Если в дореволюционное время конфликты внутри общины можно условно назвать «болезнями роста» исламской конфессии, то в советское время это были симптомы ее болезни и кризиса.
Библиографический список
1. Государственный архив Ульяновской области (ГАУО). Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 144.
2. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 153.
3. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 158.
4. Юнусова, А. Б. Ислам в Башкортостане / А. Б. Юнусова. - Уфа : Уфимский центрполиграф, 1997. - 352 с.
5. Набиев, Р. А. Ислам и государство: культурно-историческая эволюция мусульманской религии на Европейском Востоке / Р. А. Набиев. - Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2002. - 244 с.
6. Хвостова, Г. И. Мусульмане Волгоградской области в 1975-1990 гг. / Г. И. Хвостова // Первый Казанский международный научный форум «Ислам в мультикультурном мире» (г. Казань, 1-3 ноября 2011 г.). - Москва ; Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2011. - С. 206-218.
7. Королев, А. А. Власть и мусульмане Среднего Поволжья: эволюция взаимоотношений. 1945-2000 : дис. ... д-ра ист. наук / Королев А. А. - Москва, 2008. -393 с.
8. Кобзев, А. В. Мусульманское духовенство в СССР: региональный аспект (по архивным материалам Ульяновской области 1940-1980-х гг.) / А. В. Кобзев // Вопросы истории. - 2014. - № 1. - С. 149-159.
9. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 4. Д. 21.
10. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 161.
11. Соломадина, Н. А. Мусульманские религиозные организации Пензенской области (вторая половина 1940 - первая половина 1980-х) : дис. ... канд. ист. наук / Соломадина Н. А. - Москва, 2006. - 182 с.
12. Старостин, А. Н. Мусульманское сообщество Среднего Урала в конце XIX -начале XXI вв. : дис. ... канд. ист. наук / Старостин А. Н. - Екатеринбург, 2010. -441 с.
13. Моргунов, К. А. Динамика численности мусульманских религиозных организаций в Оренбургской области во 2-ой половине XX - начала XXI вв. / К. А. Моргунов // Исповеди в зеркале: Межконфессиональные отношения в центре Евразии (на примере Волго-Уральского региона - XVШ-XXI вв.). - Нижний Новгород : Изд-во НГЛУ, 2012. - С. 164-180.
14. Моргунов, К. А. Государственная этноконфессиональная политика и мусульманские религиозные организации в Оренбургской области / К. А. Моргунов // Первый Казанский международный научный форум «Ислам в мультикультурном мире» (г. Казань, 1-3 ноября 2011 г.). - Москва ; Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2011. - С. 475-497.
15. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 73
16. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 13.
17. Фасихова, М. Н. Политика советского государства по отношению к религиозным объединениям в Татарстане (60-80-е гг. XX в.) : дис. ... канд. ист. наук / Фасихова М. Н. - Казань, 2002. - 177 с.
18. Кобзев, А. В. Анализ финансово-хозяйственной деятельности мусульманских зарегистрированных общин Ульяновской области в 1960-1980-е гг. / А. В. Кобзев // Финансы и кредит. - 2014. - № 48 (624). - С. 60-72.
19. Ислам в Среднем Поволжье: история и современность. Очерки. - Казань : Мастер Лайн, 2001. - 530 с.
20. Информационный отчет Совета по делам религий о состоянии ислама в СССР за 1973 год, представленный в ЦК КПСС. Апрель 1974 г. (Извлечение) // Ислам и советское государство (1944-1990) : сб. документов / сост., авт. предисл. и примеч. Д. Ю. Арапов. - Москва : Марджани, 2011. - Вып. 3. - С. 267-365.
21. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 8.
22. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 150.
23. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 151.
24. Гусева, Ю. Н. Ислам в Самарской области / Ю. Н. Гусева. - Москва : Логос, 2007. - 112 с.
25. Гусева, Ю. Н. Мусульмане Поволжья в советский период отечественной истории (на материалах Нижегородской, Самарской, Ульяновской областей) : дис. ... д-ра ист. наук / Гусева Ю. Н. - Москва, 2013. - 443 с.
26. Мику, Н. В. «Противоправная деятельность» имама мечети Чистополя Н. М. Мофлюхунова (Татарская АССР) / Н. В. Мику, Л. А. Королева // Современное общество и власть. - 2017. - № 3. - С. 26-29.
27. Макарова, Т. И. Идентичности татар и русских в контексте этнокультурных политик Российской Федерации и Республики Татарстан / Т. И. Макарова. -Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2010. - 248 с.
28. Столярова, Р. Г. Русские в межэтнических браках в национальных республиках Среднего Поволжья (на примере Республики Татарстан и Марий Эл) / Р. Г. Столярова // Этносоциология в России: научный потенциал в процессе интеграции полиэтнического сообщества : материалы Междунар. науч.-практ. конф. (г. Казань, 26-28 июня 2008 г.). - Казань : Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2009. - С. 171-176.
29. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 162.
30. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 155.
31. Клюшина, Л. В. Деятельность религиозных организаций Пензенской области во второй половине 1940 - первой половине 1960-х гг. : дис. ... канд. ист. наук / Клюшина Л. В. - Москва, 2004. - 184 с.
32. Маслова, И. И. Совет по делам религий при Совете министров СССР и Русская православная церковь (1965-1991 гг.) / И. И. Маслова // Российская история. -2005. - № 6. - С. 52-65.
33. Фефилин, С. В. Взаимоотношения государства и религиозных организаций в 40-х - середине 50-х гг. XX в. (на материалах Краснодарского края) : дис. ... канд. ист. наук / Фефилин С. В. - Майкоп, 2002. - 236 с.
34. Денисов, Д. Исторические мечети Оренбурга / Д. Денисов // Мечети в духовной культуре татарского народа (XVIII в. - 1917 г.) : материалы Всерос. науч.-практ. конф. (г. Казань, 25 апреля 2006 г.). - Казань : Ин-т истории АН РТ, 2006. -С. 53-72.
35. Салихов, Р. Из истории мусульманских приходов города Касимова / Р. Сали-хов // Мечети в духовной культуре татарского народа (XVIII в. - 1917 г.) : материалы Всерос. науч.-практ. конф. (г. Казань, 25 апреля 2006 г.). - Казань : Ин-т истории АН РТ, 2006. - С. 170-176.
36. Сенюткина, О. Н. Особенности развития мусульманских махалля на Нижего-родчине / О. Н. Сенюткина // Татарские мусульманские приходы в Российской империи : материалы науч.-практ. конф. (г. Казань, 27-28 сентября 2005 г.). -Казань : Ин-т истории АН РТ, 2006. - С. 158-172.
37. Кобзев, А. В. Управление мусульманской общины во второй половине XIX -начале XX вв. (на материалах Симбирской губернии) / А. В. Кобзев // Татарские мусульманские приходы в Российской империи : материалы науч.-практ. конф. (г. Казань, 27-28 сентября 2005 г.). - Казань : Ин-т истории АН РТ, 2006. -С. 136-157.
38. Кобзев, А. В. Мусульманская община Симбирской губернии во второй половине XIX - начале XX вв. / А. В. Кобзев. - Нижний Новгород : Медина, 2007. -446 с.
39. ГАУО. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1610.
40. Постановление от 8 апреля 1929 года о религиозных объединениях // Библиотека нормативно-правовых актов Союза Советских Социалистических Республик. -URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_3566.htm (дата обращения: 20.02.2019).
41. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 139.
42. Ламанская, Н. Б. Государственная политика по отношению к религии и верующим в 1954-1964 гг. (на материалах Красноярского края) : дис. ... канд. ист. наук / Ламанская Н. Б. - Абакан, 2004. - 177 с.
43. Ле Торривелек, Ксавье. Религиозные границы и религиозная политика двух Советов в поликонфессиональном Волго-Уральском регионе (1954-1965) / Ксавье ле Торривелек // Исповеди в зеркале: Межконфессиональные отношения в центре Евразии (на примере Волго-Уральского региона - XVIII-XXI вв.). - Нижний Новгород : Изд-во НГЛУ, 2012. - С. 151-164.
44. Кобзев, А. В. Органы самоуправления татарской махалля в 1940-1980-е гг.: (по материалам Ульяновской области) / А. В. Кобзев // Власть. - 2014. - № 11. -С. 185-189.
45. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 143.
46. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 1. Д. 147.
47. ГАУО. Ф.Р-3705. Оп. 4. Д. 14.
48. Гусева, Ю. Н. История татарских сельских общин Нижегородской области в XX веке (1901-1985 гг.) / Ю. Н. Гусева. - Нижний Новгород : Изд-во ННГУ, 2003. - 275 с.
49. Бобровников, В. О. Этнография ислама на Кавказе / В. О. Бобровников // Этнографическое обозрение. - 2006. - № 2. - С. 3-9.
50. Мухаметшин, Р. Р. Ислам в Татарстане / Р. Р. Мухаметшин. - Москва : Логос, 2006. - 103 с.
51. Уразманова, Р. К. Симбиоз этнического и конфессионального в современной праздничной культуре татар / Р. К. Уразманова // Этнографическое обозрение. -2010. - № 2. - С. 69-83.
52. Подмарицын, А. Г. Устранение духовенства из приходских структур в Куйбышевской епархии РПЦ в 60-х гг. ХХ в. / А. Г. Подмарицын // Актуальные проблемы гуманитарных и социально-экономических наук. - 2017. - № 11. - С. 34-36.
References
1. Gosudarstvennyy arkhiv Ul'yanovskoy oblasti (GAUO) [State Archive of Ulyanovsk region]. F.R-3705. Op. 1. D. 144. [In Russian]
2. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 153. [In Russian]
3. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 158. [In Russian]
4. Yunusova A. B. Islam v Bashkortostane [Islam in Bashkortostan]. Ufa: Ufimskiy tsentr-poligraf, 1997, 352 p. [In Russian]
5. Nabiev R. A. Islam i gosudarstvo: kul'turno-istoricheskaya evolyutsiya musul'manskoy religii na Evropeyskom Vostoke [Islam and state: cultural and historical evolution of the Muslim religion in the European east]. Kazan: Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2002, 244 p. [In Russian]
6. Khvostova G. I. Pervyy Kazanskiy mezhdunarodnyy nauchnyy forum «Islam v mul'ti-kul'turnom mire» (g. Kazan', 1-3 noyabrya 2011 g.) [First Kazan international scientific forum "Islam in a multicultural world" (Kazan, November 1st-3rd, 2011)]. Moscow; Kazan': Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2011, pp. 206-218. [In Russian]
7. Korolev A. A. Vlast' i musul'mane Srednego Povolzh'ya: evolyutsiya vzaimootnosheniy. 1945-2000: dis. d-ra ist. nauk [The authorities and the Muslim in Middle Volga region: evolution of interrelations. 1945-2000: dissertation to apply for the degree of the doctor of historical sciences]. Moscow, 2008, 393 p. [In Russian]
8. Kobzev A. V. Voprosy istorii [Historical issues]. 2014, no. 1, pp. 149-159. [In Russian]
9. GAUO. F.R-3705. Op. 4. D. 21. [In Russian]
10. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 161. [In Russian]
11. Solomadina N. A. Musul'manskie religioznye organizatsii Penzenskoy oblasti (vtoraya polovina 1940 - pervaya polovina 1980-kh): dis. kand. ist. nauk [Muslim religious
organizations in Penza region (second half of 1940 - first half of 1980s): dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Moscow, 2006, 182 p. [In Russian]
12. Starostin A. N. Musul'manskoe soobshchestvo Srednego Urala v kontse XIX - nachale XXI vv.: dis. kand. ist. nauk [Mulsim society of the Middle Ural in the late XIX - early XXI centuries: dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Ekaterinburg, 2010, 441 p. [In Russian]
13. Morgunov K. A. Ispovedi v zerkale: Mezhkonfessional'nye otnosheniya v tsentre Evrazii (na primere Volgo-Ural'skogo regiona - XVIII-XXI vv.) [Confessions in the mirror: Interconfessional relations in the center of Eurasia (by the example of Volga-Ural region - XVIII-XXI centuries)]. Nizhniy Novgorod: Izd-vo NGLU, 2012, pp. 164-180. [In Russian]
14. Morgunov K. A. Pervyy Kazanskiy mezhdunarodnyy nauchnyy forum «Islam v mul'ti-kul'turnom mire» (g. Kazan', 1-3 noyabrya 2011 g.) [First Kazan international scientific forum "Islam in a multicultural world" (Kazan, November 1st-3rd, 2011)]. Moscow; Kazan: Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2011, pp. 475-497. [In Russian]
15. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 73. [In Russian]
16. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 13. [In Russian]
17. Fasikhova M. N. Politika sovetskogo gosudarstva po otnosheniyu k religioznym ob"edi-neniyam v Tatarstane (60-80-e gg. XXv.): dis. kand. ist. nauk [Soviet state policy in relation to religious associations in Tatarstan (1960-80s): dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Kazan, 2002, 177 p. [In Russian]
18. Kobzev A. V. Finansy i kredit [Finance and credit]. 2014, no. 48 (624), pp. 60-72. [In Russian]
19. Islam v Srednem Povolzh'e: istoriya i sovremennost'. Ocherki [Islam in Middle Volga region: history and modern times]. Kazan: Master Layn, 2001, 530 p. [In Russian]
20. Islam i sovetskoe gosudarstvo (1944-1990): sb. dokumentov [Islam and Soviet state (1944-1990: collected documents)]. Comp., author of the preface and notes Arapov. Moscow: Mardzhani, 2011, iss. 3, pp. 267-365. [In Russian]
21. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 8. [In Russian]
22. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 150. [In Russian]
23. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 151. [In Russian]
24. Guseva Yu. N. Islam v Samarskoy oblasti [Islam in Samara region]. Moscow: Logos, 2007, 112 p. [In Russian]
25. Guseva Yu. N. Musul'mane Povolzh'ya v sovetskiy period otechestvennoy istorii (na materialakh Nizhegorodskoy, Samarskoy, Ul'yanovskoy oblastey): dis. d-ra ist. nauk [Muslims of Volga region during the Soviet period of Russian history (on materials of Nizhny Novgorod, Samara and Ulyanovsk regions): dissertation to apply for the degree of the doctor of historical sciences]. Moscow, 2013, 443 p. [In Russian]
26. Miku N. V., Koroleva L. A. Sovremennoe obshchestvo i vlast' [Modern society and authorities]. 2017, no. 3, pp. 26-29. [In Russian]
27. Makarova T. I. Identichnosti tatar i russkikh v kontekste etnokul'turnykh politik Ros-siyskoy Federatsii i Respubliki Tatarstan [The identity of Tatars and Russians in the context of ethnocultural policies of the Russian Federation and the Republic of Tatar-stan]. Kazan: Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2010, 248 p. [In Russian]
28. Stolyarova R. G. Etnosotsiologiya v Rossii: nauchnyy potentsial v protsesse integratsii polietnicheskogo soobshchestva: materialy Mezhdunar. nauch.-prakt. konf. (g. Kazan', 26-28 iyunya 2008 g.) [Ethnosociology in Russia: scientific potential in the prosess of polyethnic society integration: proceedings of an International scientific and practical conference (Kazan, June 26th-28th, 2008)]. Kazan: In-t istorii im. Sh. Mardzhani AN RT, 2009, pp. 171-176. [In Russian]
29. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 162. [In Russian]
30. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 155. [In Russian]
31. Klyushina L. V. Deyatel'nost' religioznykh organizatsiy Penzenskoy oblasti vo vtoroy polovine 1940 - pervoy polovine 1960-kh gg.: dis. kand. ist. nauk [Activities of religious organizations of Penza region in the second half of 1940 - first half of 1960s: dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Moscow, 2004, 184 p. [In Russian]
32. Maslova I. I. Rossiyskaya istoriya [Russian history]. 2005, no. 6, pp. 52-65. [In Russian]
33. Fefilin S. V. Vzaimootnosheniya gosudarstva i religioznykh organizatsiy v 40-kh -seredine 50-kh gg. XX v. (na materialakh Krasnodarskogo kraya): dis. kand. ist. nauk [Interrelations of state and religious organizations in 1940-1950s (on materials of Krasnodar region): dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Maykop, 2002, 236 p. [In Russian]
34. Denisov D. Mecheti v dukhovnoy kul'ture tatarskogo naroda (XVIII v. - 1917 g.): mate-rialy Vseros. nauch.-prakt. konf. (g. Kazan', 25 aprelya 2006g.) [Mosques in the spiritual culture of Tatar people (XVIII century - 1917): proceedings of an All-Russian scientific and practical conference (Kazan, April 25th, 2006)]. Kazan: In-t istorii AN RT, 2006, pp. 53-72. [In Russian]
35. Salikhov R. Mecheti v dukhovnoy kul'ture tatarskogo naroda (XVIII v. - 1917g.): mate-rialy Vseros. nauch.-prakt. konf. (g. Kazan', 25 aprelya 2006g.) [Mosques in the spiritual culture of Tatar people (XVIII century - 1917): proceedings of an All-Russian scientific and practical conference (Kazan, April 25th, 2006)]. Kazan: In-t istorii AN RT, 2006, pp. 170-176. [In Russian]
36. Senyutkina O. N. Tatarskie musul'manskie prikhody v Rossiyskoy imperii: materialy nauch.-prakt. konf. (g. Kazan', 27-28 sentyabrya 2005 g.) [Tatar muslim parishes in the Russian Empire: proceedings of a scientific and practical conference (Kazan, September 27th-28th, 2005)]. Kazan: In-t istorii AN RT, 2006, pp. 158-172. [In Russian]
37. Kobzev A. V. Tatarskie musul'manskie prikhody v Rossiyskoy imperii: materialy nauch.-prakt. konf. (g. Kazan', 27-28 sentyabrya 2005 g.) [Tatar muslim parishes in the Russian Empire: proceedings of a scientific and practical conference (Kazan, September 27th-28th, 2005)]. Kazan: In-t istorii AN RT, 2006, pp. 136-157. [In Russian]
38. Kobzev A. V. Musul'manskaya obshchina Simbirskoy gubernii vo vtoroy polovine XIX -nachale XX vv. [Muslim community of Simbirsk province in the second half of XIX -early XX centuries]. Nizhniy Novgorod: Medina, 2007, 446 p. [In Russian]
39. GAUO. F. 88. Op. 1. D. 1610. [In Russian]
40. Biblioteka normativno-pravovykh aktov Soyuza Sovetskikh Sotsialisticheskikh Respublik [The library of regulatory legal acts of the Union of Soviet Socialistic Republics]. Available at: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_3566.htm (accessed Febr. 20, 2019). [In Russian]
41. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 139. [In Russian]
42. Lamanskaya N. B. Gosudarstvennaya politika po otnosheniyu k religii i veruyushchim v 1954-1964 gg. (na materialakh Krasnoyarskogo kraya): dis. kand. ist. nauk [State policy in relation to religion and religious people in 1954-1964 (on materials of Krasnoyarsk region): dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Abakan, 2004, 177 p. [In Russian]
43. Le Torrivelek Ksav'e. Ispovedi v zerkale: Mezhkonfessional'nye otnosheniya v tsentre Evrazii (na primere Volgo-Ural'skogo regiona - XVIII-XXI vv.) [Confessions in the mirror: Interconfessional relations in the center of Eurasia (by the example of Volga-Ural region - XVIII-XXI centuries)]. Nizhniy Novgorod: Izd-vo NGLU, 2012, pp. 151-164. [In Russian]
44. Kobzev A. V. Vlast' [Power]. 2014, no. 11, pp. 185-189. [In Russian]
45. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 143. [In Russian]
46. GAUO. F.R-3705. Op. 1. D. 147. [In Russian]
47. GAUO. F.R-3705. Op. 4. D. 14. [In Russian]
48. Guseva Yu. N. Istoriya tatarskikh sel'skikh obshchin Nizhegorodskoy oblasti v XX veke (1901-1985 gg.) [The history of Tatar rural communities of Nizhny Novgorod region in the XX century (1901-1985)]. Nizhniy Novgorod: Izd-vo NNGU, 2003, 275 p. [In Russian]
49. Bobrovnikov V. O. Etnograficheskoe obozrenie [Ethnographic reveiw]. 2006, no. 2, pp. 3-9. [In Russian]
50. Mukhametshin R. R. Islam v Tatarstane [Islam in Tatarstan]. Moscow: Logos, 2006, 103 p. [In Russian]
51. Urazmanova R. K. Etnograficheskoe obozrenie [Ethnographic review]. 2010, no. 2, pp. 69-83. [In Russian]
52. Podmaritsyn A. G. Aktual'nye problemy gumanitarnykh i sotsial'no-ekonomicheskikh nauk [Topical problems of humanities and socioeconomic sciences]. 2017, no. 11, pp. 34-36. [In Russian]
Кабытов Петр Серафимович доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой Российской истории, Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королева (Россия, г. Самара, ул. Московское шоссе, 34)
E-mail: don.kabytov2012@yandex.ru
Kabytov Petr Serafimovich Doctor of historical sciences, professor, head of sub-department of Russian history, Samara National Research University (34 Moskovskoe highway, Samara, Russia)
Кобзев Александр Викторович
кандидат исторических наук, специалист, Центр развития истории и культуры региона, Центр стратегических исследований Ульяновской области (Россия, г. Ульяновск, ул. Радищева, 116А)
E-mail: alkobzev@yandex.ru
Kobzev Aleksandr Viktorovich Candidate of historical sciences, specialist, Center of regional history and culture development, Center of strategic research of Ulyanovsk region (116A Radishcheva street, Ulyanovsk, Russia)
Образец цитирования:
Кабытов, П. С. Внутриобщинные конфликты в мусульманских общинах Среднего Поволжья в 1950-1980-х гг.: истоки, типология, механизмы разрешения / П. С. Кабытов, А. В. Кобзев // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2019. - № 2 (50). -С. 49-70. - DOI 10.21685/2072-3024-2019-2-5.
