CC BY
63
министры Великобритании ежегодно поздравляют съезды «Ахмадии» в Англии. В частности, нынешний премьер-министр Тони Блэр, приветствуя конференцию 2004 г., выразил «уверенность, что она достигнет новых больших успехов в своей работе». Член Европейского парламента (член Комитета по иностранным делам и подкомитета по правам человека) баронесса Эмма Николсон заявила на конференции 2004 г.: «Мы, представляя 25 государств Европы, неизменно следуя Уставу ООН и незыблемости прав человека, выражаем наше удовлетворение деятельностью такой религиозной организации, как "Ах-мадия", которая неизменно придерживается принципов сотрудничества между различными конфессиями и политическими силами, следует принципу разрешения любых форм противоречий и конфликтов только политическими и мирными средствами. Мы приветствуем лозунг "Ахмадии" "Любовь ко всем, ненависть ни к кому!"».
Таким образом, активная деятельность «Ахмадии» продолжается. Новый глава общины Хазрат Мирза Масрур Ахмад, находясь еще на начальном этапе руководства этим многочисленным и многонациональным религиозным движением, постепенно активизирует и углубляет свою деятельность на данном посту, особенно за счет непосредственного посещения миссий на местах, строительства новых учебных, благотворительных и религиозных объектов. Этот факт вызывает чувство оптимизма среди ахмадийцев. Они считают, что успехи, достигнутые при предшествовавшем IV халифе, будут развиваться и дальше.
«Обозреватель-Observer», М., 2005 г., № 6, с. 115-116.
В.Розин,
культуролог
МУСУЛЬМАНКА И ЕЕ МИР
Книга Г.Р.Балтановой «Мусульманка», которая готовится к публикации в издательстве «Логос», вызывает сложные чувства. Для российского читателя она выглядит отчасти как вызов, отчасти как противоречивый, странный текст. Вызов потому, что, когда вся страна переживает последствия террористических актов, экспансию ваххабитов и «Аль-Каиды», Балтанова ставит под сомнение многие ценности европейской культуры: личность, ее независимость от соци-
альной общности, приоритет светских прав над религиозными и др. Противоречивость книги в том, что, с одной стороны, автор признает критику в адрес ислама и негативные тенденции его современного развития (рост фундаментализма, экстремизм, связь с терроризмом, нарушение прав человека), а с другой — отчасти оправдывает все это, поскольку «такова традиция и особенности ислама»; с одной стороны, перед нами научное исследование и вполне научные аргументы, с другой — окончательные суждения принимаются со ссылкой на Коран и Сунну как Священное Писание, как истину в последней божественной инстанции. Например, после разбора рациональных доводов в пользу многоженства Балтанова завершает обсуждение этого вопроса так: «Мы должны понять, что разрешение на полигамный брак мужчине дается не земными, не людскими установлениями, а самим Аллахом. По крайней мере, так это воспринимается мусульманами. Потому полигамия не требует рациональной аргументации, она носит сакральный характер, ее условия и пределы также устанавливаются свыше». Тем не менее, книга Балтановой не только интересна, но и полезна, даже необходима современному российскому читателю. И вот почему.
Чтобы бороться с исламским терроризмом или просто правильно выстраивать политику в отношении проживающих в стране мусульман, которые, не забудем, все россияне, имеющие те же права, что и мы с вами, нужно не плодить мифы, а понимать особенности культуры и образа жизни мусульман. Книга Балтановой позволяет это сделать как никакое другое исследование. Да, позиция автора книги непоследовательна, отчасти противоречива. Но разве не противоречива наша современная культурная и социальная жизнь? Разве наши власти, да и мы сами не совершаем каждый день поступки, которые удивляют потом буквально всех? И разве современный ислам представляет собой единое монолитное мировоззрение и образ жизни? Нет, как показывает Балтанова, ислам неоднороден, в нем сосуществуют и взаимодействуют диаметрально противоположные направления, тенденции и дискурсы, причем все они есть ислам и каждое претендует на истину. По мнению известного деятеля ислама XX в. Му-хаммада Икбала, «мусульманский мир порожден множеством несочетаемых, несовместимых культур, голова его находится в XX, а теперь уже XXI в., ноги — в эпохе раннего Средневековья, а тело обременено влияниями всех промежуточных эпох». Безусловно, непонятно, что собой представляет дискурс книги: идет ли речь о науке или разъяс-
нении и пропаганде фундаментальных положений исламской религии. Но разве в России сегодня не пишутся книги, не защищаются диссертации, где наука тесно переплетается с православием или эзотерическими учениями? К тому же автор считает, и в данном вопросе она не одинока, что «ислам никогда не противопоставлял науку религии».
Поскольку Балтанова добросовестно описывает и анализирует исламский образ жизни и мироощущение, особенно в отношении исламской женщины и семьи, и не избегает обсуждения острых тем, например, разбирает критику в адрес ислама, обвинения в нарушении прав человека и закабалении женщин, материал книги позволяет лучше понять как мусульманскую культуру и многие странные для нас поступки мусульман, так и реакцию Запада на ислам. Мышление и поступки многих современных народов, не только мусульман, кажутся нам в настоящее время неприемлемыми и странными, но лучше их попять и попытаться вступить в общение, чем бесконечно отстаивать собственные убеждения и конфликтовать. Как писала недавно профессор политологии и философии Сейла Бенхабиб, «ведение комплексных культурных диалогов в условиях глобальной цивилизации — это теперь наша судьба».
Автор книги ставит и решает еще одну задачу: Балтанова манифестирует идеи и ценности исламского феминизма, различая феминизм как объективную тенденцию современности и западный феминизм, многие положения которого автор книги отвергает. Несмотря на предубежденность, пишет Балтанова, «с которой современные мусульманки встречают адептов (адепток!) феминизма, они не могут не замечать того, что сам процесс феминизации социальной жизни носит объективный, необратимый характер... Феминизацию как объективный процесс мы предлагаем отличать от феминизации как идеологии. Феминизм в российской литературе определяется как философия достижения женского равноправия, освобождения личности от "репрессивной власти рода", автономизация индивида от родового начала. Данное определение феминизма может вызвать негативную реакцию у представителей мира ислама, так как родовая принадлежность рассматривается в исламе как установленная Аллахом идентичность, носит сакральный характер... Автор статьи "Исламские традиции и феминистские движения: Конфронтация или кооперация" доктор Луи аль-Фаруки утверждает, что существуют весьма серьезные, сущностные противоречия между мусульманами и западными феми-
нистами, которые вряд ли будут преодолены, поскольку они связаны с самой сутью исламского вероучения. Мы с ним в принципе согласны, хотя еще раз подчеркиваем, что объективные основы мусульманских женских движений и западного феминизма — общие... Женщина-мусульманка не может бороться только за права женщин, ее статус и положение неотделимы от положения других членов ее личной семьи, а также семьи-уммы (исламской общины). Символом и смыслом ее политической деятельности может быть борьба за возврат к нормам, ценностям и законам раннеисламской общины». Последняя фраза позволяет нам перейти к анализу подхода и методологии автора. Раннеисламская община — вот тот идеал, на который ориентируется Балтанова и к которому, считает она, должен стремиться подлинный ислам сегодня. «Современное положение женщины, — пишет она, — кореллирует с тем, каким образом решался этот вопрос в ранней мусульманской цивилизации. Причем, с точки зрения мусульманки, статус женщины в начальной истории ислама выступает как архетип, а сама раннеисламская умма — как модель рационального общественного устройства и общественных отношений. Раннее мусульманское общество времен Пророка Мухаммада и первых четырех халифов — это тот идеал, к которому во все века своего существования стремились лучшие умы ислама».
Безусловно, против этого положения могут возразить и сами мусульмане, отстаивающие другое понимание ислама, и европейский ученый. Почему, может спросить он, представления и события раннего Средневековья нужно превращать в идеал ислама, ведь потом была большая история этого культурного явления, в ходе которой ислам претерпел неоднократные и существенные трансформации, и вся эта эволюция — тоже ислам? Но давайте не будем спорить с автором, а поймем, какой у него подход. Балтанова убеждена, что подлинный ислам был там, в прошлом, а потом его исказили стремившиеся к абсолютной власти мужчины; они неправильно истолковали учение, исказили его. Позднее искажение ислама происходило также под влиянием Запада и в результате непонимания (трудности перевода с арабского языка и пр.). «Передача и трактовка хадисов (притч, рассказов, где нормативные положения Корана раскрываются на примерах поступков Пророка или ближайших его лиц), — пишет автор книги, — в течение практически всей истории ислама была привилегией мужчин. Однако так было далеко не всегда. Самыми первыми и самыми авторитетными хранителями и комментаторами свя-
щенного предания были именно женщины из ближайшего окружения Пророка, и к ним прибегали мужчины, политики, ученые, чтобы разрешить свои сомнения... Женщины-интеллектуалки видят свою задачу в том, чтобы "очистить" тексты от ложных толкований, связанных с доминированием патриархального отношения, господствовавшего в течение столетий. По их мнению, прогрессивная гендерная концепция, заложенная в Коране, хадисах и Сунне, была намеренно фальсифицирована богословами-мужчинами, утверждавшими свое превосходство».
«Другой причиной крайней сложности обсуждения «женского вопроса» в исламе является тот факт, что современный мусульманский мир далеко отошел от той идеальной модели государства-уммы (общины), которая заложена в исламской концепции и существовала в раннеисламском периоде. Несмотря на все свое стремление сохранить самобытность, даже дискуссию о правах женщины и ее статусе мусульманский мир вынужден вести в категориях западного права и социальных наук. Создается впечатление, что спор ведется "на чужой территории" и исламский мир вынужден защищаться с помощью методов, не присущих исламской культуре». Вообще-то понять Балта-нову можно: если Аллах — Бог, а Мухаммад — его пророк на земле, то истина была именно в раннеисламской умме, а позднее ее могли исказить. Но даже если смотреть на такой подход рационально, по-европейски, то все равно он имеет смысл: прошлому можно приписать все, что угодно, главное, проинтерпретировать его события в нужном для исследователя русле; как тут не вспомнить гениального З.Фрейда, который отнес все основные психотравмы в далекое детство (взрослому человеку легче поверить психоаналитику, чем вспомнить, что там было на самом деле).
Обращает на себя внимание еще один момент, характерный для подхода Балтановой. Она пишет: «исламский мир», «исламская культура», противопоставляя их западному миру и западной цивилизации. Соответственно, ислам — это «исламская цивилизация». Более того, поскольку мусульмане не сомневаются, что ислам — это истинное учение о мире и «нет Бога, кроме Аллаха», у ислама есть миссия, ислам тотален и универсален. «Коран, — пишет Балтанова, — не мог быть сотворен ни Мухаммадом и никем иным. Все положения, которые касаются статуса женщины, ее прав и обязанностей, установлены Аллахом, следовательно, они носят вневременной и внесоциальный характер». «Противостояние Запада и Ислама нарастает во всех сфе-
рах общественной жизни — экономической, социальной, правовой, духовной... ислам создает особый тип цивилизации, формирует собственный исламский путь развития, который отличается от западной модели социально-экономического развития... Сегодня мусульмане проживают во всех уголках земного шара, и мы имеем полное право говорить о всемирной, универсальной умме мусульман как духовном единстве... Мы предлагаем определить ислам как универсальную концепцию. Модель социально-экономической системы, особый тип цивилизации».
Можно ли эти высказывания понять в том духе, что рано или поздно все люди придут к исламу? «Универсализм ислама, — прямо отвечает на наш риторический вопрос Балтанова, — заключается в его самобытности, как новой, высшей степени Откровения, и его синтетическом характере, позволяющем ему впитывать достижения других народов и цивилизаций. Однако мощный потенциал универсальности ислама не смог реализовать себя. Ислам не стал мировой религией, в том смысле, что он распространился на громадные территории и вобрал в себя многие народы, но он не стал религией мира и человечества... не смог преодолеть дихотомию: мир ислама — неисламский мир, хотя по самой сущности своего вероучения ислам является общечеловеческой религией, единой универсальной системой... Современные мусульманские философы и богословы видят свою задачу в том, чтобы вернуть исламу его универсальный характер...». По-моему, все ясно. Здесь опять у читателя может возникнуть вопрос. Как же так, недоумевает он, почему автор книги, очевидно выражающий мнение многих мусульман, не видит, что рядом с исламом существуют христианство, православие, буддизм, иудаизм и многие другие религиозные и эзотерические учения, которые имеют большое влияние и миллионы последователей? Если все, подобно исламу, будут настаивать на универсальном характере своей веры, заявлять, что она должна стать религией всего человечества, то куда это приведет? В оправдание Балтановой заметим, что она не отрицает другие религиозные конфессии и учения. Ислам, пишет она, «принимает все религии божественного откровения (за исключением политеизма, язычества, которое таковым не является). Ислам признает всех пророков, и Мухаммад не является единственным пророком ислама, а лишь завершающим звеном в цепи пророчеств... ислам поощряет все виды духовной деятельности и творчества — естественные науки, искусства, философию, национальные культуры и традиции, не нарушающие
границы, установленные Богом». А если «язычество» или «нарушают границы», что тогда?
Другая проблема более серьезная. Миролюбивые декларации и заявления не всегда соответствуют практике. Читая книгу, читатель может почувствовать, какая энергия идет от автора, как он, несмотря на все свое желание объяснить ислам, склонить читателя понять и принять его, тем не менее демонстрирует свою веру в единственность и универсальность истины ислама. Тем самым, к сожалению, невольно отрицая истины других религиозных конфессий. И опять же, чтобы смягчить противостояние, предлагаю читателю обратиться к самому себе: разве он сам в глубине души не думает, что исповедуемая им вера (православная, католическая, протестантская, иудейская и т.д.) единственно правильная?
Стоит также рассмотреть, каким образом Балтанова убеждает читателя и доказывает положения ислама или, как сегодня модно писать, каков дискурс автора. Этот дискурс непростой, сочетающий в себе научные и ненаучные аргументы и рассуждения. С одной стороны, Балтанова проводит добросовестное научное исследование (анализируя положение в современном мире и истории мусульманской семьи и женщины); этот анализ содержит достоверные социологические и культурологические факты и теоретические положения. С другой — она постоянно ссылается па исламскую традицию и образцы, Коран, Сунну, хадисы. Подобное сочетание науки и религии еще недавно могло вызвать резкое осуждение, как эклектика и путаница в мышлении. По сегодня научно-религиозный дискурс наряду со строго научным и религиозным стал почти нормой. Например, для большинства русских философов, которых мы сегодня не только принимаем, по и почитаем, был характерен именно научно-религиозный дискурс. Скажем, Павел Флоренский в своей знаменитой книге «Столп и утверждение истины» равноценно постоянно прибегает как к философии, логике, сравнительному языкознанию, культурологии, психологии, так и к интуиции, религиозному и личному опыту, свидетельствам отцов христианской церкви и Священо-му Писанию. Познание Павел Флоренский задает двояко: как «вхождение познаваемого в познающее», «реальное единение познающего и познаваемого» и как «пресуществление человека через обожение его, через стяжания любви, как Божественной сущности». «Итак, познание, — пишет он, — не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей,
из которой каждая для каждой служит и объектом и субъектом». Приходят к такому познанию, следуя формуле: «Верю, преодолевая доводы рассудка, затем познаю, во что я верю, в конце познания мое знание и вера сливаются в одно целое».
Понятно, что в данном случае в «Мусульманке» соединяются не православие и наука, а ислам с наукой. Одно из следствий — особый характер интерпретаций, которые демонстрирует автор книги. Как правило, все они построены по принципу редукции (сведения), когда исторический и текстовой материал осмысляется (истолковывается) в рамках исламской картины мира, по сути, в пользу ислама. Вот два ярких примера — интерпретация одного хадиса, часто используемого противниками ислама, и объяснение зачатия (в Коране, утверждает ряд мусульманских ученых, дается точная картина эмбрионального развития плода, несмотря на то, что в VII в. еще не было медицинских знаний о зачатии, а знания Корана носят иррациональный характер).
Хадис: «Посланник Аллаха проходил мимо места молитвы и миновал группу женщин, сказав им: "О, женщины, давайте милостыню, ведь я видел, что вы составляете большинство обитателей ада". Они спросили его: "Но за что, посланник Аллаха?" — и он ответил: "Потому что вы оскорбляете друг друга и неблагодарны к своим мужьям"». Интерпретация Балтановой: «Любой здравомыслящий человек задается вопросом: разве мужчины не оскорбляют друг друга, не убивают, не воюют друг с другом? Разве неблагодарность и оскорбительный гнев являются характерными чертами именно женщин? Но нам кажется, что смысл хадиса должен толковаться несколько иначе. Мухаммад говорит о женщинах, обращаясь к женщинам. Наш перевод его высказывания понимается так: "из женщин - обитательниц ада большинство тех, кто оскорбляет друг друга и не благодарен мужу". То есть речь не идет о численном соотношении женщин и мужчин в аду и о большей греховности женщин».
Сура Корана: «Мы создали вас каплей (нутфа), потом пиявкой, наполненной кровью (мака), потом куском мяса жеванного (мудга), ...мы сохраняли в утробе ваших матерей, созданное по нашей воле, до определенною срока, затем вывели ребенком». Интерпретация автора: «Вторая стадия называется арабским словом "сулала", квинтэссенция. Коран указывает: "Потом создал его из квинтэссенции низшей воды", что служит указанием на сложный состав семенной жидкости мужчины и репродуктивной жидкости женщины, квинтэссен-
цией которых являются яйцеклетка и сперматозоиды». Но заметим, что в сурах нигде не говорится ни о яйцеклетке, ни о сперматозоидах и ни о чем, похожем на эмбриональное развитие плода, как это понимает современная медицина. Тем не менее Балтанова искренне, это видно по тексту книги, думает, что Пророк, хадисы и суры Корана работают на истинное понимание ислама, которое, легко догадаться, совпадает с авторским истолкованием. Подобный подход, конечно, можно квалифицировать как заблуждение, но можно на все это взглянуть по-другому: в наше время искусство интерпретации достигло такой высоты и совершенства, что мы без труда истолковываем черное как белое, а белое как черное, причем тут же забываем, что это всего лишь наша интерпретация; мы начинаем думать, что белое — это черное, а черное — белое.
Но, тем не менее, в отношении картины исламской семьи и характеристики исламской женщины Балтанова на высоте. Она прекрасно знает то, о чем пишет, поскольку посещала разные мусульманские страны, подолгу жила в мусульманских семьях, много размышляла (и как ученый, и как верующий) о виденном. Читая книгу, начинаешь многое понимать. Вот один из таких фрагментов, позволяющих по-новому увидеть исламский мир. «Сакрализация и идеализация личности Пророка, — пишет автор, — заложена в Божественном Откровении: "Тебе дан характер великий"». Работая в Исламском университете Иордании, бывая в женском общежитии, мне не раз приходилось наблюдать, как девушки-студентки самым серьезным образом обсуждали свои личные проблемы, ссылаясь на Сунну Пророка, на те хадисы, в которых описывалось поведение его жен и сподвижниц. Их не смущала временная и социально-экономическая разница, для них авторитет Сунны и Сиры — жизнеописания Пророка Мухаммада абсолютен.
Современному россиянину или европейцу трудно понять этот феномен, но он составляет особенность мусульманской психологии, ментальности, характера. Можно сказать, что обращение к священному тексту и Сунне служит способом внутренней, личной легитимизации, обоснования и оправдания человеком своих действий. Поэтому в мусульманских странах столь велика роль ученых, галимов, шейхов, имамов, — словом, хорошо знающих религиозные источники людей. И мне приходилось наблюдать, как люди обращаются к этим авторитетам по самым, казалось бы, незначительным вопросам част-
ного характера, прибегают к их мнению даже по повседневным семейным вопросам».
О достоинстве книги «Мусульманка» свидетельствует и тот факт, что ее автор не скрывает явления, бросающие тень на ислам, обсуждает их, показывает противоречивый характер ислама и образа жизни мусульман. Балтанова разбирает аргументы противников ислама, направленные против многоженства, закабаления женщин в семье, насильственных браков. Она признает рост женского экстремизма, связи радикальных исламских движений с терроризмом, тяжелое положение женщины в исламской семье. При этом нельзя не увидеть колебания автора. С одной стороны, Балтанова констатирует негативные явления в исламе и исламской семье и так их и оценивает как негативные, с другой — пытается объяснить эти явления религиозными убеждениями, традицией или реакцией мусульман на глобализм и неоколониализм, с третьей стороны, она оправдывает основной образ жизни мусульман, противопоставляя его западному. Например, Балтанова не устает на многих страницах книги объяснять читателю, что назначение исламской женщины — семья и воспитание детей, и в этом главным образом она обретает свое счастье. В то же время автор книги вынуждена констатировать, что подобные ценности и практика превращают женщину в «родильную машину», замыкая в кругу домашних дел и обязанностей. «Разумеется, — пишет автор книги, — любому здравомыслящему человеку понятно, что домашний труд женщины не идет ни в какое сравнение с общественным. Как и в предыдущие эпохи, так и в наши дни, он тяжел и обременителен... ограничивает женщину, сужает круг ее общения, не дает творческого вдохновения, не способствует ее духовному росту... Если учесть, что по канонам Корана женщина должна продолжать грудное вскармливание до двух полных лет, она на года (включая беременность) целиком привязана к этому ребенку. Затем, как правило, наступает новая беременность... В сорок пять лет женщина завершает свою репродуктивную миссию... Получается замкнутый крут, так как исламские традиции, освобождая женщину от обязанности трудиться вне семьи, фактически делают ее рабой неодухотворенного домашнего труда и замкнутого образа жизни. Нерегулируемая рождаемость превращает ее в "родильную машину"».
Еще один пример, касающийся хиджаба (головной платок, закрывающий лицо) и другой мусульманской одежды, по поводу которой идут горячие споры, как на Западе, так и в самом исламе. Балта-
нова разъясняет, что такова традиция, призванная «уравнять мусульман» («исламский эгалитаризм»), «защитить и мужчин, и женщин от случайного увлечении друг другом». «Исламская одежда жен Пророка, его дочерей и жен правоверных, — поясняет автор "Мусульманки", — отличная от свободных нарядов обычных женщин, выступает гарантом их неприкосновения, нравственности, защищает их от мужских нескромных взглядов и заигрывания». Му-хаммада, пишет автор «Мусульманки», неоднократно спрашивали, когда наступит конец света. «Так вот, Мухаммад ответил следующим образом: "Конец света наступит тогда, когда женщина будет одета так, как будто она раздета, а на голове у нее будет нечто вроде верблюжьего горба". Последнюю часть этого хадиса, - разъясняет Балта-нова, — мы интерпретировали таким образом, что на голове у женщины будет короткая стрижка, напоминающая щетину на горбе верблюда. Для арабских женщин, которые привыкли гордиться своими роскошными волосами, длинными косами, такой дизайн прически вряд ли возможен даже при современном влиянии европейских кутюрье. Что же, если судить по этим двум признакам, то светопреставление не за горами».
Одновременно чувствуется, что Балтанова отчасти сама сомневается в правильности крайних вариантов трактовки мусульманской женщины как источника соблазна для мужчин. Один из самых известных классиков фундаментализма Шейх ибн Утаймин, пишет она, утверждает, что «самым главным источником земного соблазна является лицо женщины. Неужели, - восклицает он, - шариат, который требует, чтобы накидка женщины касалась земли, мог оставить без внимания такой важный фактор соблазна, как женское лицо? Неужели, - продолжает он, - шариат может допустить такое противоречие». Приводит Балтанова и такой случай. «Однажды, — пишет она, — мы находились на границе Иордании и Саудовской Аравии, где скопилось множество паломников. Среди нас было немало весьма пожилых женщин, бабушек, и одна из них, страдая от жары, чуть-чуть приоткрыла шею, расстегнув ворот платья. Тут же ко мне, как к переводчице, подошла молодая девушка и сделала замечание, указав на открытую шею. Я, признаюсь, была несколько удивлена. Какое значение и какой соблазн может таить в себе открытая шея бабушки преклонного возраста? Но в исламе это не имеет значения, женщина есть женщина, и требования Аллаха ко всем одинаковы, без различия возраста, физических данных и социального положения».
Противоречиво выглядит у автора «Мусульманки» и трактовка исламского феминизма. Если уж Пророк со своими 12 женами и патриархальными традициями выступает как абсолютный образец для мусульманской женщины, то каким образом та может стремиться к независимости и равноправию? «Сторонницы женского равноправия в мире ислама, — пишет Балтанова в заключение своей книги, — полагают, что дискриминационное распределение ролей и функций в семье носит патриархальный характер не в силу исламского вероучения, а потому, что мир ислама отошел от классического исламского вероучения. По их мнению, в классическом исламском вероучении изначально содержалась концепция равноправия».
Даже если мы примем на веру это утверждение автора, сомнения все же остаются, поскольку на протяжении всей книги Балтанова, вероятно, против собственного желания, показывает, что дело серьезнее — сама мусульманская культура низводит женщину до роли «родильной машины», домохозяйки, жены, находящейся в полной зависимости от своего мужа. Как вообще могло сложиться исламское феминистское движение? Думаю, дело в том, что исламская образованная женщина живет одновременно в двух мирах — исламском и современном мире, охваченном процессами кризиса, реформирования, модернизации, глобализации. Как мусульманка она отрицает феминизм, по как участник событий современного мира борется за свои права, отстаивает свободу личности, идентифицируется не столько с женами Мухаммада, сколько с культурными, западными и восточными, женскими персонажами мировой истории и современности.
В сегодняшнем мире исламскую образованную женщину не могут не привлекать и идеи феминизма, причем по нескольким основаниям. Во-первых, что, кстати, все время подчеркивает Балтанова, в XX столетии существенно изменилась социальная, экономическая и культурная жизнь, в результате чего даже в мусульманских странах постепенно меняются функции и положение женщины в семье и на производстве. Муж уже не может полностью обеспечить семью и безраздельно управлять своей женой; родители все чаще сталкиваются с тем, что их дочери имеют собственное мнение. Во-вторых, мусульманские женщины, как и все остальные, оказались захвачены общецивилизационным процессом кризиса традиционных отношений и ролей в семье и — более широко — в сфере пола. В настоящее время женщина, значительно опережая здесь мужчину, пере-
сматривает свой статус, положение в мире и семье, по-новому переосмысляет себя и свою телесность, не исключая свой сексуальный статус (в популяционном отношении современная женщина, как бы мог сказать Лев Гумилев, оказывается на порядок пассионарнее мужчины). В-третьих, одна из объективных тенденций становления нового понимания женщины и женского пола состоит в выдвижении концепции «женской культуры», якобы противостоящей мужской культуре. Крайние варианты феминистского движения рассматривают мужчин как женских антиподов, эксплуататоров, сексуальных потребителей, а современный мир — как сформированный мужчинами и поэтому неправильный. Задача женщин, утверждают идеологи этих направлений феминизма, — переписать историю, экспроприировать мужскую власть, построить независимую от мужчин женскую культуру. Похоже, эта идеология неплохо кореллирует с фундаменталистскими исламскими движениями, и женскими в том числе.
Достоинство книги Балтановой и в том, что она предоставляет материал, факты и сообщения, позволяющие читателю самому делать выводы и даже маленькие исследования, результаты которых часто могут расходиться с заявлениями автора книги. В частности, опираясь на материал «Мусульманки», я осуществил одно такое исследование, о котором хочу здесь рассказать. Чтобы понять «причины активизации экстремистских и террористических организаций в мусульманском мире, — утверждает Балтанова, — следует рассматривать ситуацию в макрополитическом и макроэкономическом масштабе. Главной причиной исламского радикализма является политика неоколониализма и глобализма, прикрываемая лозунгами нового мирового порядка и утверждения западных демократических ценностей во всем мире». Но так ли это? Попробуем продумать этот вопрос, а также конкретно проблему женщин-шахидок, используя материалы самой Балтановой. Уже прошедшие в научной литературе обсуждения этого явления показали, что экстремизм и терроризм — многомерные явления. Это новое варварство и бедность, и попытка перераспределения власти на планете, и реакция подключающихся к благам цивилизации, а также развивающихся народов на благополучие, и нежелание делиться представителей «золотого миллиарда», и многое другое. Но есть еще несколько аспектов проблемы.
Поставим себя на место экстремистов-террористов. Они абсолютно уверены, что существующий мир устроен несправедливо, но есть мир подлинный, у кого какой — созданный Аллахом, основан-
ный на учении Асахары, баскский, католический и мало ли еще какой. Они уверены, что США — это не просто государство, а воплощение мирового зла, так сказать, Сатана в обличии сверкающих небоскребов, реклам, гигантских монополий, мировых коммуникаций и сетей, как спрут опутавших весь мир; что Израиль и Россия — оплот неверных, на что указывал еще Пророк Мухаммад. Будучи своеобразными эзотериками (то есть людьми, верящими в существование другой, подлинной реальности), назначение своей жизни они видят в том, чтобы бороться со злом и тем самым приближать приход подлинного мира. Кстати, подобное мироощущение отчасти было подготовлено фундаменталистскими истолкованиями веры, например, в исламе (все же нет дыма без огня). Вот два фрагмента из известной книги «Ислам» мусульманки Рукайя Максуд, писательницы и педагога; в этой книге она много пишет о том, что ислам никого насильно не принуждает к мусульманской вере и вообще ориентирован на мир и согласие между людьми; но, как говорится, «из песни строки не выкинешь», там же читаем: «В марте 627 года Его (Пророка Мухаммада) враг Абу Суфьян с войском в десять тысяч человек двинулись на Медину, вдохновленные поддержкой со стороны еврейского племени, решившего изменить Пророку... После случившегося с отступниками из еврейского племени поступили весьма сурово... Все мужчины племени незамедлительно были преданы мечу. Это было задумано, чтобы подчеркнуть замысел Пророка, провозгласившего превосходство законов ислама...
Ислам не может примириться со злом, и в этом случае военный джихад, вероятно, единственный ответ... В Коране весьма четко представлены определения джихада. Джихад объявляется только в том случае, если:
— требуется выступать в защиту веры Аллаха (но ведь понятно, что определять, кто на нее нападает, будут сами мусульмане;
— назрела необходимость освобождения от тирании;
— появляется духовный вождь (почему не Усама бен Ладен?), призванный к восстановлению попранной справедливости.
Джихад ведется только до тех пор, пока противник не сложит оружие». Интересно, что и кого нужно уничтожить в Израильском государстве, России или Америке, чтобы Шайтан (Иблис — глава джиннов) сложил оружие? И все же подчеркнем: только фундаменталистские учения, отпочковывающиеся от любой мировой религии, а не только ислама, становятся идеологическими источниками терро-
ризма. Ну, а люди, неважно, сколько их — десятки или миллионы, выступают для эзотериков всего лишь материалом эволюции, направление которой точно известно — от этого неподлинного и несправедливого мира к миру подлинному. Как писал известный индийский эзотерик Шри Ауробиндо Гхощ в «Божественной жизни», «если предположить, что такое завершение эволюции предназначено и человек должен стать посредником, то нужно заметить, что это будет относиться к немногим, особо развитым людям, которые создадут новую расу людей и начнут движение к новой жизни; как только это произойдет, остальное человечество отойдет от духовного стремления, так как это уже будет ненужным для замысла Природы». Елена Рерих говорила более определенно: спасется только избранная элита, исповедующая учение «Агни-Йоги», все остальные погибнут от Небесного Огня.
Отличие экстремистов от обычных эзотериков только в одном: охваченные историческим нетерпением, они обретают подлинный мир, не просто переделывая себя, экстремисты, как демиурги, предпочитают переделывать этот мир и других людей, чтобы как можно быстрее стать избранной расой. Борьба со злом и миллионами обычных людей, повязанных злом, является моментом этой титанической работы по переустройству действительности. Экстремисты, очевидно, ощущают себя новыми героями, ускоряющими на земле эволюцию.
Какой же ответ, помимо возмездия, мог бы быть адекватным терроризму? Ответить непросто. По сути, решение состояло бы в том, чтобы поменять наш тип цивилизации на другой, более осмысленный и безопасный. Но цивилизация не объект проектирования и демиур-гических действий, да и где взять нужного демиурга? Проблематичными являются даже более простые усилия, например, направленные на преобразование отдельных социальных институтов. И вообще, прежде чем применять сильные технические средства, лучше понять, с каким явлением столкнулось человечество. На мой взгляд философа и культуролога, — мы имеем дело с очень сложными процессами кризиса современной цивилизации и становления очагов новой. В контексте этих процессов происходит трансформация и социальных институтов, и поведения отдельных людей.
Как правило, современного человека мы называем личностью, говоря о ее правах, свободе и прочем. При этом забываем, что человек, пусть он даже будет сверхсовременен, продолжает оставаться социальным индивидом. Последний же действует не самостоятельно, а
по законам социума, в свою очередь социальный организм действует через него и посредством него. Все сказанное здесь особенно справедливо относительно мусульманской культуры. «Индивид, — пишет Балтанова, — всегда вторичен по отношению к умме, социуму, коллективу... Автономная личность, независимая от общественного мнения, от среды в мусульманской культуре, если не редкость, то не идеал. Человек абсолютно автономен только в вопросах веры в том смысле, что он несет ответственность перед Всевышним. Во всех остальных вопросах он руководствуется нормами исламской уммы». «Тот "прайвит спэнс" (частное пространство), о котором так пекутся жители западных стран, имея в виду относительную автономность бытия, на исламском Востоке вряд ли существует». Для социального индивида его собственная жизнь неотделима от культурной. Когда в Древнем мире, например, Ассирии или империи ацтеков, цари демонстрировали ужасающую жестокость, принося в жертву богам тысячи пленников, они действовали не лично от себя, а реализовали волю своих богов. В то время это было вполне оправданно, поскольку цари Древнего мира рассуждали так: если мои боги не смогут уничтожить чужих богов, мой народ ждет печальная участь, его поработят окружающие царства.
Если учесть, что культура как социальный организм осуществляет себя в людях, нельзя уже удивляться, что в периоды, когда речь идет о становлении социума или вопросах его выживания, многие социальные индивиды начинают действовать только исходя из интересов целого, какими бы странными и жестокими с этической позиции они ни казались, В этом отношении не уникальна и современная ситуация — мы живем при становлении новой цивилизации, где на место привычных культур и национальных государств встают «мета-культуры» и другие глобальные социальные образования. Действительно, начиная со второй половины XX в. можно говорить о становлении суперорганизмов социальной жизни — лагерей социализма и капитализма («политические метакультуры»), экономических зон США, Общего рынка, Японии, Китая и Юго-Восточной Азии («регионально-хозяйственные метакультуры»), буддийского, мусульманского, христианского мира («конфессиональные метакультуры»), наконец единого социального пространства Земли («планетарная мета-культура»). Для каждого из этих суперорганизмов характерно (в прошлом или в настоящее время) постепенное формирование общих институтов, становление единых условий хозяйственной и экономиче-
ской деятельности, сходных структур власти, принятие общих политических деклараций, создание союзов и других политических объединений. В некоторых случаях, как, например, для социалистического лагеря, речь шла даже о единых базисном культурном сценарии, хозяйстве и системе управления (власти). К этому же фактически движется Общий рынок.
Становление метакультур современности было связано с новыми возможностями, которые были осознаны, начиная со второй половины прошлого столетия. Современные транспортные системы (прежде всего авиация, быстроходные корабли, скоростные железные дороги), средства связи (радио, телевидение, электронная почта, Интернет), высокие технологии, новые экономические схемы и системы, даже западное право (вспомним, как ловко террористы используют для своих целей западные законы) в корне изменили многие социальные процессы, позволив сблизить и объединить отдельные, до того не связанные между собой территории и социальные структуры. Под воздействием новых возможностей (к ним относятся даже ядерные войны или международный терроризм) меняются и основные системы жизнеобеспечения культуры. Например, власть. «Что такое власть в современных исторических условиях? — спрашивает Эмануэль Кастельс в статье "Могущество самобытности". - Власть больше не является уделом институтов (капиталистических фирм) или носителей символов (корпоративных средств информации и церкви). Она распространяется по глобальным сетям богатства, власти, информации и имиджей, которые циркулируют и видоизменяются в системе с эволюционирующей конфигурацией, не привязанной к какому-то определенному географическому месту... Новая власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами такой власти становятся умы людей».
В чем отличие метакультур от обычных культур? Субстрат метакультур включает в себя не только людей, технологии и сети, но и отдельные культуры и национальные государства, прежде существовавшие самостоятельно. Подобно тому, как в свое время при становлении первых культур формировались институты и хозяйство, обеспечивавшие базисные, а затем и производные потребности людей, сегодня метакультуры начинают обеспечивать потребности отдельных культур и государств, входящих в метакультуры. И обратно, от-
дельные культуры и государства как субстрат метакультуры начинают трансформироваться, приспосабливаясь к выполнению специализированных функций в суперорганизме метакультуры. Становление метакультур современности — это, конечно, не одномоментный акт, а длительный исторический процесс, даже много разных процессов. Сюда входит манифестация ведущих идей и ценностей данной мета-культуры, борьба с картинами мира отдельных культур, попадающих в подчинение данной метакультуры, создание систем жизнеобеспечения (хозяйственных и экономических институтов, новой системы власти и образования и др.) и много чего другого, включая борьбу с другими метакультурами. Какая идеологическая борьба, например, велась между лагерями социализма и капитализма! Вероятно, всегда становление нового социального организма предполагает нахождение антипода, врага, системы представлений, относительно которых можно осознать и оформить свои собственные представления. Можно вспомнить в связи с этим и борьбу христиан с иудеями на рубеже Х11—Х111 вв., борьбу мусульман опять с теми же евреями. Почему именно с ними? А потому, что иудеи очень хорошо подходили на роль идеологического врага: распяли Христа, не хотели ассимилироваться, сохраняли свои религиозные убеждения, не имели локальной территории проживания, успешно конкурировали в хозяйственной сфере с местным населением, верили в такого бога, которого удобно было взять в качестве антипода христианскому богу или Аллаху. Кстати, нельзя все списывать за счет древности и неразвитости сознания. Когда Федор Михайлович Достоевский в XIX в. решал сходную проблему обособления русской культуры, он в качестве антиподов и врагов русского народа нашел евреев и немцев, которые, по его убеждению, эксплуатировали доверчивый русский народ, делая его нищим.
Сегодня среди метакультур по ряду исторических обстоятельств особенно пассионарна и активна мусульманская. Исторически евреи являются ее антиподом, о чем говорил еще Пророк Мухаммад. Рядом с ним второй антипод — США. Европейский рынок, Китай и Россия, как становящиеся метакультуры, предпочитают не вмешиваться. Посмотрим теперь, как действуют в рамках мусульманской метакульту-ры социальные индивиды. Одни, как, например. Усама бен Ладен, некоторые шейхи Палестины и принцы Саудовской Аравии, создают идеологию новой метакультуры и предоставляют средства для организаций, начинающих действовать, исходя из ее интересов. Другие
практически создают новые социальные структуры и организуют социальные действия, обеспечивающие становление нового социального суперорганизма. Третьи выступают послушными орудиями повой формы социальной жизни. Последних мы и называем террористами. Но субъективно, причем вполне искренне, они эзотерики и экстремисты одновременно. Кратко их можно назвать «эзоэкстреми-стами».
Эзоэкстремист действует не от себя лично, а от идеи и ощущения метакультуры. Как личность он свою миссию понимает в том, чтобы способствовать ее становлению. Как социальный индивид он полностью идентифицируется с метакультурой, поэтому и не боится смерти. Даже если он лично погибнет, его дух продолжит существование в лоне метакультуры. Для эзоэкстремиста другие народы, люди, особенно враги — это и не люди в собственном смысле слова, а воплощение зла, антижизнь. Поэтому к ним неприменимы жалость и другие человеческие чувства.
Безусловно, чтобы стать террористом или смертником, необходимы особые личностные предпосылки, которые обильно поставляет наше тревожное время. Террорист — это, как правило, маргинал, выстроивший, конечно, не без влияния фундаменталистских проповедников, собственную картину мира, где отрицаются основные цивилизованные институты и ценности и возвышаются эзотерические установки в духе ненависти ко всем другим, кроме «своих». Террорист осознает себя сверхличностью, которая вершит суд от имени Аллаха, народа имярек или какой-нибудь другой трансцендентальной инстанции. И одновременно большинство террористов надеется избежать смерти («Мы не самоубийцы», — говорят они), подобно тому, как на войне каждый солдат рассчитывает, что пуля лично его минует.
Последователи исламского фундаментализма могут возразить, сказав, что я сгущаю краски, обобщаю самые разные явления, подверстывая под абстрактную схему вполне мирную цивилизацию. Возможно, это и так, но все же стоит обратить внимание, что в исламской культуре есть предпосылки, которые при некоторых обстоятельствах вполне могут подтолкнуть события в неблагоприятном для человечества направлении. Вот, например, какую иерархию исламских ценностей выстраивает Балтанова. «Социальные роли женщины, — пишет она, — структурируются следующим образом:
— женщина как последовательница ислама;
— женщина как член религиозной общины;
— член семьи, что включает в себя ее положение как дочери, сестры, члена родовой группы и влечет за собой ряд обязанностей и прав;
— супруга...;
— глава семьи, мать;
— женщина как личность, что означает ее обязанности по отношению к своему социальному статусу, ее права и стремление к образованию, улучшению материального положения (заметим, что с европейской точки зрения это не личность).
Как живое существо, что значит ее обязанности по отношению к своему телу, здоровью, питанию и пр.
Как последовательница ислама, "муслима", женщина ответственна за укрепление своей веры, выполнение предписаний ислама, требований шариата. Однако существенной особенностью ислама, отмечаемой всеми его исследователями, является преобладание коллективизма над индивидуализмом. Умма, община, семья всегда имеют преобладающий характер над индивидуальными запросами, правами. Исходя из этого, идея индивидуальной религиозности теснейшим образом связана с ответственностью перед окружением. Именно поэтому в исламе такое важное значение имеет концепция "дава", что означает призыв, приобщение своих ближних к истинной вере». «Самое главное, что объединяет мусульманок разных эпох и культур, — это их самоидентификация, восприятие себя как представительниц ислама, последовательниц пророческой миссии Мухаммада».
Вспомним теперь и такой момент: ислам реализуется и разворачивается на двух уровнях — священных текстов и конкретных образцов (Пророка и его окружения). Главной особенностью Корана и Сунны, замечает Балтанова, «является то, что они персонифицированы в конкретном, земном человеке — Мухаммаде, его образе жизни». «Как член религиозной общины женщина призвана всем своим образом жизни, поведением, поступками и словами подтверждать свою веру и принадлежность к исламу. В исламе, пожалуй, как ни в одной другой религии, огромное значение имеет концепция примера, идеального образца. Особенность ислама как образа жизни заключается в том, что, помимо предписаний абстрактного характера, дается конкретный образец для подражания — жизнь Пророка, его семьи и ближайшего окружения, сподвижников. Эта идеализация раннеислам-ского общества и его членов носит эмоционально-предметный характер и имеет формирующее воздействие на всех мусульман. Это и на-
зывается Сунна — Путь, традиция, пример для подражания остальным людом».
А Мухаммад и окружающие его шахиды, среди которых было много женщин, как мы помним, часто демонстрировали весьма жестокие, даже страшные формы разрешения проблем, например, уничтожили всех мужчин-евреев, чтобы, как пишет Р.Максуд, «подчеркнуть замысел Пророка, провозгласившего превосходство законов ислама». Могут ли нас после этого удивить шахидки, взрывающие себя вместе с людьми? Они не только эзоэкстремистки, но и последовательно действуют в рамках исламского фундаментализма.
Что этому можно противопоставить, помимо антитеррористической деятельности? Вероятно, политику и действия государств, общества и отдельных людей, которые будут направлены на ограничение экспансии отдельных метакультур, на выработку общих правил жизни метакультур. Безусловно, это длительный и негарантированный процесс, в ходе которого все снова и снова будут воспроизводиться терроризм и экстремизм. Публицист В.Никитаев предлагает поэтому научиться жить в условиях риска, «не впадая в панику от того, что никто и ничто не может гарантировать вам вашу жизнь». Судя по всему, этого развития событий не избежать, но одновременно нужно понимать, что эзоэкстремисты никогда не достигнут своих конечных целей. Они всего лишь бессознательные орудия становящихся метакультур, которые рано или поздно сформируются в определенных границах (не обязательно территориальных), ограничат свою экспансию, будут действовать, исходя из общих условий жизни на планете.
Другой, менее оптимистический, сценарий — откат цивилизации в результате борьбы метакультур. Оказывается, пишет Никитаев, «что для своей защиты "все цивилизованное человечество" должно снижать, "сворачивать" свою цивилизованность». Вероятен и такой сценарий: отдельные метакультуры и культуры станут субстратом единой планетарной метакультуры. В этом случае сбудется мечта многих философов и мыслителей, однако возникший при этом социальный суперорганизм вряд ли будет похож на разумный Солярис; судя по нашему исследованию, от социальной формы жизни и организма этого ожидать невозможно. Но и в этих двух случаях человечеству придется длительное время жить и бороться с эзоэкстремизмом. Такова суровая реальность современной жизни, и понять се помогает книга Балтановой.
Читатель, конечно, не должен отождествлять нашу реконструкцию терроризма со взглядами автора книги. В данном случае я просто хотел показать, что материал книги «Мусульманка» помогает понять и те проблемы, которые автор книги прямо не обсуждает. Безусловно, многие положения книги трудно принять, ряд заявлений Балтановой вызывает протест. Но опять же, такова реальность ислама и мусульманского образа жизни. Лучше их понять и вступить в диалог, чем жить мифами, которые ежедневно порождают наши СМИ и политики. Во всяком случае, я как культуролог, прочитав книгу Балтановой, лучше, а в ряде случаев впервые, понял особенности исламской культуры, семьи и женщины.
Мы обречены жить с мусульманами, мы можем получить от них много, нам приходится разрешать серьезные конфликты, ислам действительно одна из мировых религий, которая сегодня очень пассионарна. Исламская женщина, подобно западной, все больше вовлекается в реформаторские, феминистские движения. Поэтому от адекватного понимания ислама и процессов, происходящих в нем, многое зависит. Балтанова с сожалением пишет, что пока дискуссии между мусульманами и противниками ислама неплодотворны и мало что дают. Но у нас нет другого выхода, кроме как еще и еще раз пытаться понять друг друга и участвовать в общих делах. Как верно замечает Сейла Бенхабиб, противоречия между разными культурами преувеличены постмодернистами и противниками сближения. К тому же часто более важен не сиюминутный результат межкультурного диалога, а процессы сближения, понимания и социального обучения. Живя на одной планете, соприкасаясь и взаимодействуя исторически, мы, по сути, имеем много общих ценностей и содержания. Другое дело, что необходимо желание понять друг друга и специальная работа по анализу как общих, так и не совпадающих ценностей и содержания. Книга Балтановой «Мусульманка», безусловно, помогает сделать и то, и другое.
«Политика и общество», М., 2005 г., № 1, с. 110-120.
