CC BY
121
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
удк 94(47).084.3
МУСУЛЬМАНЕ САМАРСКОГО ПОВОЛЖЬЯ НА СЛОМЕ ЭПОХ:
О МАСШТАБЕ И ХАРАКТЕРЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ 19171918 ГГ. СРЕДИ ТАТАРО-БАШКИРСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ГУБЕРНИИ
© Ю. н. гусева
Московский городской педагогический университет (Самарский филиал), кафедра истории и культурологии e-mail: [email protected]
Гусева Ю. Н. - Мусульмане Самарского Поволжья на сломе эпох: о масштабе и характере революционного движения 1917-1918 гг. среди татаро-башкирского населения губернии // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 577-581. - Статья посвящена проблеме взаимодействия татаро-мусульманских общин Самарской губернии и большевиков в 1917-1918 гг.
ключевые слова: ислам в Поволжье, самарские мусульмане, революция 1917 г.
Gusevа J. N. - The Muslims of the Volga region of Samara on the edge of ages: the scale and nature of the revolutionary movement of 1917-1918 gg. among the population of the Tatar-Bashkir province // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V.G. Belinskogo. 2012. № 27. P. 577-581. - An article is devoted to the problem of interaction between the TatarMuslim communities in the province of Samara and the Bolsheviks in 1917-1918.
Keywords: Islam in the Volga region, Samara Muslims, the Revolution of 1917.
В современной исторической науке изучение проблемы восприятия новаций различными слоями российского общества имеет особое звучание. С этой точки зрения изучение революционных преобразований 1917 года дает богатый материал для рассуждения. исследователей также интересуют специфичность политической, социальной, идеологической рефлексии различных иноконфессиональных и иноэтничных сообществ в кризисные периоды истории.
В настоящее время только начинает формулироваться взвешенная оценка роли и места поволжских мусульман в становлении советского строя, их отношения к новой власти. Так, в советской историографии сознательно преувеличивалась социальная активность мусульман в деле государственного и партийного строительства, отмечалось их массовое «пробуждение» и особое рвение в деле светско-советского просвещения [1]. Сейчас существуют иные оценки: к примеру, Салават исхаков констатирует их социальный нейтралитет в революционных событиях, понимая его как отсутствие сепаратистских настроений и панисламистских и пантюркистских устремлений у мусульман внутренней России [2].
В данной статье автор пытается выяснить, какой по масштабу и звучанию была мусульманская «составляющая» в революции 1917 г. в Самарской губернии; какие слои и почему поддержали большевиков, в какой степени большевизация и утверждение новой
идеологии тормозилось. Все это, в конечном итоге, помогает более полно раскрыть специфику существования одной из самых крупных мусульманских общин Среднего Поволжья.
Самарская махалля (община) являлась и является значимым мусульманским анклавом внутренней России: по данным на 1 июня 1918 г. в Самаре проживало 7899 татар-мусульман [3], а в целом в губернии их насчитывалось около 300 тысяч человек (10,14% от всего населения губернии) [4]. Большая часть деревенских жителей была занята в сельском хозяйстве и мелкой торговле. лишь незначительная часть горожан была вовлечена в торговую деятельность. не существовало сформированного слоя рабочих-татар. общий уровень экономического благосостояния татарского населения может быть оценен как средний.
кроме того, основная масса татаро-башкир была неграмотной (это касалось и русского, и татарского языков)[5], сохраняла этноконфессиональную замкнутость и характеризовалась низким уровнем политического самосознания. отдельные представители мусульманской интеллектуальной элиты придерживались прокадетских настроений [6], при этом были не замечены в массовой поддержке идей пантюркизма и панисламизма [7].
В этих условиях при активном участии русских членов РкП(б) 15 мая 1917 г. в Самаре начала свою работу большевистская Самарская губернская
мусульманская организация (т.н. Муссекция) [8]. Ее первыми членами являлись машинист снарядного завода №3 Абдул-Халик Гарифович Садреев, рабочие трубочного завода Ибрагим Якупов и Хусаин Бахтеев, рабочий Мулловского завода Аббас Алеев, а в июле к ним примкнули солдаты Шакир Измаилов и Шара-футдинов, еще двое рабочих и один безработный. До октябрьских событий в мусульманской большевистской ячейке состояло всего 9 человек [9].
1 июня 1917 г. на первом губернском съезде беспартийных мусульман (в нем участвовало более 200 человек) обсуждались актуальные политические и организационные вопросы, касающиеся позиции татаро-башкир в революционных условиях. на съезде был избран рабочий комитет из пяти человек коммунистов-мусульман, который начал работу при губернской секции большевиков.
Второй съезд собрался 20 сентября 1917 г. и в ходе его работы выявились серьезные разногласия между сторонниками большевиков (в основном это были рабочие) и теми слоями мусульманского населения, которые поддерживали эсеров (преимущественно интеллигенция, муллы, зажиточные торговцы и крестьяне). В результате 11 делегатов Бугульминского уезда (в основном это были муллы) и национальная интеллигенция организовали Милли Шуро [10] (глава - А. Хуснутдинов), а сторонники большевиков образовали секцию при Губернском комитете партии (глава - А.-Х. Садреев).
Эсеровская программа, привлекшая мусульман, содержала декларации о предоставлении национально-культурной автономии для всех национальностей. Это, а также социально-экономическая программа социалистов-революционеров, вызывало у части мусульман симпатию.
Члены Шуро выдвинули лозунг «за национально-культурную автономию», формировали в уездных городах (Бугуруслан, Мелекесс) местные советы, которые возглавляли представители исламского духовенства. Также были сформированы женские организации, руководимые женами мулл и представителей татарской буржуазии [11]. К августу 1917 г. было создано военно-мусульманское Шуро, большинство в котором было также у мусульман-эсеров (председатель - гарнизонный мулла Зинатулин).
В период с мая по октябрь 1917 г. взаимоотношения между сторонниками РкП(б) и членами Шуро складывались непросто. По воспоминаниям коммунистов-мусульман, конкуренция была очень серьезной. но в силу складывавшейся отнюдь не благоприятной для большевиков ситуации вопрос о власти в Самаре и губернии вплоть до декабря 1918 г. (до захвата города красной Армией) оставался открытым [12].
После октября 1917 г. отношения между большевистской Муссекцией и проэсеровским Милли Шуро заметно обострились. кроме того, усиливались разногласия и внутри самого Шуро. Спорными считались вопросы о целях его деятельности, роспуске Мусульманского полка и проведении Учредительного
собрания. В результате был создан комитет левых эсеров (главы - Х. Сафиуллин и Арасланов) [11].
В январе-марте 1918 г. политическая ситуация еще более накалилась: в Советах губернии неуклонно росло количество эсеров и их влияние. Воспользовавшись благоприятной обстановкой мусульмане-эсеры (33 человека) создали автономный мусульманский комиссариат (глава - н. Гайнуллин).
Заметное временное «полевение» политического расклада произошло лишь в мае 1918 г., когда в губернии были разогнаны все эсеровские и анархистские организации [13, 15]. В этот период продолжала свою деятельность Самарская губернская мусульманская организация: к 1918 г. был создан татарский рабочий клуб, мусульманская секция при Губернском отделе народного образования, ячейки организации в уездах.
1 июня 1918 г. по инициативе Центрального мусульманского комиссариата при наркомнаце здесь был создан Мусульманский комиссариат из восьми отделов [14]. В его ведение должны были входить вопросы труда, связи, военной организации, культурнопросветительской работы. Под началом комиссариата при местных Советах находились пять местных отделений (в Бузулуке, Бугуруслане и др.) [15]. Стала издаваться большевистская газета «янги-кюч» («новая сила»). Всего, по воспоминаниям очевидцев, в городе насчитывалось около 50 человек коммунистов-татар и 30 человек сочувствующих [16].
однако политические позиции коммунистов-мусульман были серьезно ослаблены в июне 1918 г. Ситуация, сложившаяся тогда на Средней Волге была весьма проблематичной: Самарская губерния стала центром деятельности комитета членов учредительного собрания (Комуча), находилась под контролем чехословацких войск, т.е. фактически являлась центром антисоветского движения [17]. В своей декларации от 5 сентября 1918 г. члены комитета обращались ко всем народам Волжско-камского края и заверяли их в «...безусловном признании принципа культурнонациональной автономии всех национальностей, как бы они не были малочисленны и на какой бы ступени культуры не находились» [18].
для мусульман установление власти комуча фактически означало усиление позиций Милли Шуро. необходимо учесть, что в составе комитета были мусульмане [19], что также могло способствовать росту симпатий к новой небольшевистской власти.
Впоследствии неспособность эсеров к проведению взвешенной и грамотной политики будет одним из важных факторов поражения Комуча и потере влияния мусульман-социалистов. историческая альтернатива, предложенная Комучем, оказалась нежизнеспособной и обрекла на разочарование ту значительную часть мусульманской элиты, которая сотрудничала с эсерами.
Позиции большевиков заметно усилились не только из-за падения популярности Комитета, но и лучшей военной организации. Члены РКП(б) пытались заручиться вооруженной поддержкой татаробашкирского населения губернии. В сентябре 1918 г.
в Поволжье (в т.ч. в Самаре) находился М. Султанга-лиев, направленный для организации и восстановления вооруженных отрядов «мусульманского пролетариата» [20]. В мае 1919 г. был организован татарский батальон для отправки на Туркестанский фронт. на борьбу с Колчаком были мобилизованы татары, сформировавшие второй батальон. По воспоминаниям очевидцев, из тогдашних 109 членов партии 28 человек воевали на фронтах на стороне РКП(б). отряд мусульман принимал участие в сражениях против чехословаков [21].
Таким образом, большевистская политическая элита начала закрепляться, вовлекая в свою орбиту наиболее активных представителей татарского населения губернии. Именно эта часть мусульманского населения губернии принимала участия в акциях, инициированных властью, всячески демонстрировала приверженность новой идеологии. По мнению агитаторов, самарские коммунисты-мусульмане демонстрировали «революционность и уверенную надежду на русскую революцию» [22]. Принимались многочисленные резолюции, декларировавшие поддержку новой власти со стороны мусульман без различия национальностей [23].
В социальном плане мусульманский большевистский актив представлял собой интересное явление. Большинство членов РКП(б) губернской Мусульманской организации принадлежало к средним и низшим слоям: в 1919 г. 19 человек из 37 участников являлись выходцами из крестьянской среды, имелось 8 рабочих и 12 служащих. основную массу составляли мужчины в возрасте от 20 до 40 лет (30 человек), членами ее являлись также шесть женщин (одна из них в строке «социальная принадлежность» указала «бывшая дворянка»). Любопытно, что в ячейке числились татарские учителя (8 членов): все они имели религиозное образование (двое окончили медресе, остальные -мектебе) [24]. Семеро партийцев были людьми творческих профессий (артисты, музыкант, журналист) или же не имели определенных занятий.
Следует отметить, что вопреки имеющемуся представлению о том, что большевиков в начале октябрьских событий 1917 г. поддержали в основном пролетарские слои и люмпены, подавляющее большинство самарских членов ячейки имели среднее образование (23 человека окончили училище или гимназию), восемь человек имели начальное, а четверо -высшее религиозное (!) образование [25].
Также стоит учесть, что численность членов ячейки, по мнению самих мусульман-коммунистов, увеличивалось медленно «вследствие политической недоразвитости и отсутствия классового самосознания» [26].
на наш взгляд, это был вполне осознанный выбор образованной части городского татаромусульманского населения, сделанный в пользу нового политического порядка, новых государственнонациональных отношений. иное дело, что ее количественный состав, изолированность от сельского населения, отсутствие финансирования и плана дея-
тельности заметно снижала степень влияния ячейки на общину в целом.
общеизвестно, что Советского государство в первые годы своего существования в отношении ислама заняло сравнительно лояльную позицию. любопытно, что в этот период, декларируя свободу совести и лояльность к исламу, Советы и большевики охотно шли на сотрудничество с мусульманским духовенством [27]. В переломный исторический момент они видели в нем единственную силу, способную помочь в установлении контроля над рядовой массой сельского населения, снять социальную напряженность [28]. В частности, муллы должны были разъяснять декреты, совместно с отделами ЗАГС вести метрически книги, так как передача книг в ведение светских органов вызвала волну возмущений со стороны мусульман губернии [29].
Парадоксально и знаменательно, что и к делу реформирования школы (что в итоге должно было привести к секуляризации мышления, созданию человека нового типа) советская власть привлекала имамов, которые, возможно, видели в этом потенциальную возможность обновления национальных основ. для части учителей и мулл, вероятно, представилась возможность обновления системы образования - о чем до 1917 г. настойчиво говорили представители джадид-ского движения [30].
Помимо передачи метрических книг, еще одной «болевой точкой», которая формировала почву для антибольшевистских настроений, стал запрет на преподавание основ религии и введение светской грамоты. Как значилось в одном из источников, имели место сильные волнения на этой почве, так как «темная мусульманская масса» «.совершенно отказывалась принимать реформированную школу с ее новыми методами преподавания и светскими предметами» [31].
При этом заложенный в дореволюционный период потенциал джадидского движения способствовал продвижению светской школы. Этот фактор «играл на руку» новой власти. Как значилось в источниках, «имеющиеся среди мусульман прогрессивно настроенные муллы и учащиеся, не останавливаясь ни перед какими затруднениями, употребляют все силы к пропаганде новых педагогических идей...»[32].
очевидно, что относительная временная свобода-хаос, заявления татарских идеологов о создании автономии способствовали росту националистических настроений. По замыслу членов национального собрания мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири (ноябрь 1917 г.) часть Самарской области должна была войти в национальный тюркотатарский штат («Идель-Урал штаты») [33]. Однако коммунисты Самары последовательно выступили против создания национальных органов власти, поддерживали лишь самостоятельные военные объединения [34].
Сами же татары губернии четко осознавали свою «особость», нередко подчеркивая принадлежность к иной вере и иной культуре, но при этом не выступали с резкими заявлениями политического ха-
рактера о необходимости самоопределения вплоть до отделения и пр. [36]. Коммунисты отмечали, что «русские товарищи боялись усиливающегося национализма татар» [37]. Примечательно, что новоиспеченные татарские коммунисты при этом не пользовались доверием со стороны своих русскоязычных коллег [38].
Имеющиеся сведения не позволяют считать самарцев одним из серьезных звеньев в цепочке борьбы татар-мусульман Поволжья за создание Волжско-Уральского штата. Исключение составляет население Бугульминского уезда Самарской губернии, который традиционно исторически тяготел к Казани как административному и идеологическому центру, интеллигенция которого поддерживала данную идею [39].
По нашему мнению, всплеск национальных настроений, фиксирующийся источниками, был вызван общероссийской ситуацией (стремлением поволжских и приуральских татар к автономии), а также неустойчивостью и стрессовостью момента. Вместе с тем, в самарских реалиях оно не имело оснований для перерождения в политически зрелое движение. Сыграли свою роль отсутствие заметного слоя интеллектуальной элиты и материальных ресурсов, симпатия к идеологии новой власти.
Эти же причины лежали в основе ограниченности антисоветского движения среди мусульман в более позднее время. Так, часть самарских татар поддержала т.н. Чапанное восстание [40]. В телеграмме от 8 марта 1919 г. из Ставрополя значилось: «.придется вести борьбу с татарами, вошедшими в Чапанную армию, необходимы летучки на татарском языке. Привлеките мусульман-коммунистов и шлите дополнительно к отправленным» [41]. В 1920 г. жители д. Новое Усманово участвовали в «повстанческом движении» в Бу-гульминском уезде, среди лозунгов которого был и такой: «За веру христианскую и ислам» [42]. Однако при этом затруднительно говорить о сколько-нибудь массовом подъеме татар-мусульман, оформлении их в самостоятельное движение.
Таким образом, основная масса самарских татар-мусульман самостоятельной роли в социалистическом и антисоветском движениях не играла, а действовала вместе с русскими и иными национальными группами. При этом в данный период отмечался заметный, но ограниченный национально-религиозный подъем, вызванный рядом внутренних и внешних обстоятельств. К первым могут быть отнесены традиционное восприятие ислама стержня как этноконфессиональной идентичности, привычная замкнутость и патриархальность общинных отношений (в особенности это касается сельской среды). Вторые связаны как политикой советского государства, так и с особенностями борьбы за автономию в татарской среде Среднего Поволжья.
на пути становления новой системы отношений большевикам приходилось брать в союзники мусульманское духовенство и учительство, чей авторитет и деятельность зачастую помогала сдерживать рост антисоветских выступлений. При анализе местных материалов, можно заключить, что в целом, с точки зрения власти, эти социальные категории с данной за-
дачей справились. Опираясь на тезис об исключительности ислама и непохожести его на православие (оно напрямую ассоциировалось с царским режимом), духовенство в целом в 1917-1918 гг. не занимало единой антибольшевистской позиции. Как свидетельствуют факты, имевшие место в губернии возмущения с участием татар-мусульман были частью поликонфессио-нальных и полинациональных выступлений, которые формировались на почве неприязни конкретной социально-экономической политики новой власти.
Активным, но изначально не имевшим авторитета в сельской среде, проводником большевистских идей становится узкий слой социально разнородных членов самарской татарской общины. Очевидно, что основная масса сельских татар в данный период была далека от массовой поддержки новой власти, так как оценивала действия партии через конкретику социально-экономических мероприятий и отдельных выпадов против религии. По нашему мнению, при этом бОльшие претензии у мусульман (и в этом смысле они мало чем отличались от основной массы русскоязычного сельского населения губернии) возникли и возникнут не к идеологии большевиков, а к их социально-политической и экономической практике.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Удинцев А. Г. Документы и периодические издания Самарского областного государственного архива социально-политической истории о татаробашкирском бюро губкома партии и национальных отношениях в Самарской губернии в 1918-1927 гг. // Материалы IV Межрегиональной научнопрактической конференции «Археография Южного Урала и Поволжья в архивных документах». Самара, 2004. С.38-48.
2. Исхаков С. М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 г. - лето 1918 г.). М., 2004. С. 513.
3. Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 81. Оп. 1. Д. 9.
4. 150 лет Самарской губернии (цифры и факты). Статистический сборник. Самара, 2001. С. 93.
5. Так, по переписи 1920 г. из 3387 городских татар грамотными считались только 943 (ЦГАСО. Ф. 81. Оп.1. Д. 407).
6. Подробнее о политических пристрастиях поволжской татаро-мусульманской элиты см.: Сенюткина О. Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905-1916 гг.). Н. Новгород, 2007; Усманова Д. М. Мусульманская фракция и проблемы «свободы совести» в Государственной Думе России (1906-1917). Казань, 1999 и др.
7. Подробнее см.: Гусева Ю. Н. Ислам в Самарской области. М., 2007; Гибадуллина Э. М. Мусульманские приходы Самарской губернии в конце Х1Х-начале XX вв. Н.Новгород, 2006.
8. В первые революционные годы в ходу был парадоксальный термин «коммунист-мусульманин». Религиозная принадлежность в угоду политической конъюнктуре рассматривалась как этническая характеристика. Национальность отходила «на второй план», когда речь шла о грядущих свершениях мировой революции.
9. Самарский областной государственный архив социально-политической истории (СОГАСПИ). Ф. 3500. Оп. 1. Д. 305. Л. 1-5 об.
10. Милли Шуро (Милли Шура) (Национальный совет) - название центрального, губернских и местных органов национально-культурной автономии российских мусульман в 1917-1918 гг.
11. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 305. Л. 1-5 об.
12. Лапандин В.А. Комитет членов учредительного собрания: структура власти и политическая деятельность (июнь 1918-январь 1919 гг. Самара, 2003. С. 74.
13. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 305. Л. 2 об.
14. Государственный архив Российской Федерации ГА РФ. Ф.1318. Оп.17. Д. 26. Л. 13.
15. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 17. Д. 55. ЛЛ. 47-50.
16. Там же.
17. Кабытова Н. Н., Кабытов П. С. В огне гражданской войны (Самарская губерния в конец 1917-1920 годах). Самара: Изд-во «Самарский университет», 1997). Самара, 2003.
18. Цит.по: Лапандин В. А. Эсеровские политикогосударственные образования в России в годы Гражданской войны. Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания (июнь 1918-январь 1919 гг.): исторические источники. Т. 1. Самара, 2006. С. 134-135.
19. КОМУЧ [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.hrono.ru/organ/rossiya/komuch.php.
20. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 17. Д. 5. Л. 64, 103.
21. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп.1. Д.305. Л.2.
22. СОГАСПИ.Ф.1. Оп. 1. Д. 341. Л. 40-40об.
23. Из постановления Первой конференции коммунистов-мусульман г. Самары (27 октября 1918 г.): «призываем всех мусульман, рабочих и трудовых крестьян на беспощадную борьбу с генералами и помещиками, ибо только победа откроет доступ в светлое царство социализма» (СОГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 25. Л. 2).
24. Подсчитано нами: Там же. Д. 162.
25. ЦГАСО. Ф. Р193. Оп. 4. Д. 105. Л. 14.
26. СОГАСПИ. Ф.1. Оп.1. Д.137.
27. Как справедливо указывают В. Ахмадуллин и С. Мельков, «Коммунисты, формально уравняв религии между собой, лишив их государственного патро-
нажа, стали на путь лоббирования своих интересов через «разыгрывание мусульманской карты» (Ахмадуллин В., Мельков С. Государственно-исламские отношения в России. М, 2000. С. 11).
28. См, например, текст совместного заявления представителей Национального собрания Мусульман внутренней России и Сибири от 24 мая 1918 г. (ГА РФ. Ф. А353. Оп.2. Д. 696. ЛЛ. 27-29).
29. Так, в 1919 г. в Кузнецком уезде соседней Пензенской губернии духовенству было «приказано оповестить прихожан каждого прихода о свободе веры и о том, что они должны сдать метрики в Отдел записей актов гражданского состояния при Волостных советах депутатов» (ГА РФ. Ф. А353. Оп. 2. Д. 693. Л. 46).
30. Джадидизм - обновленчество в исламе; общественнополитическое движение, зародившееся в 1880-х гг. среди татар Крыма и Поволжья; в 1890-х гг. получило распространение в Средней Азии. Первоначально -движение за реформирование старой системы мусульманского образования, за необходимость введения основ европейского образования; после 1905 г. - течение, тяготеющее к панисламизму и пантюркизму.
31. ЦГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 341. Л. 5; ЦГАСО. Ф. Р1900. Оп. 1. Д. 9. Л. 3об.; там же. Оп. 2. Д. 3. Л. 19.
32. ЦГАСО. Ф. Р1900. Оп. 2. Д. 4. Л. 63.
33. Исхаков С. М. Ук. соч. С.404-406.
34. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп.1. Д. 305. Л. 6-6об.
35. См., например, Исхаков С. М. Ук. соч. С.452.
36. По воспоминаниям очевидцев, создатели мусульманского батальона при Самарском интернациональном полку ходатайствовали о том, чтобы татарам и башкирам красноармейцам разрешили носить не только армейские отличия, но и знак полумесяца на левой руке (ЦГАСО. Ф. 81. Оп. 1. Д. 172).
37. ЦГАСО. Ф. 81. Оп. 1. Д. 172.
38. ЦГАСО. Ф. Р81. Оп.1. Д. 172. Л. 275об.
39. См., например, Исхаков С. М. Ук. соч. С.452.
40. Чапанное восстание - антисоветский мятеж, охвативший селения Ставропольского уезда Самарской губернии в марте 1919 г. (См. подробнее: Кабытова Н. Н., Кабытов П. С. Ук. соч. С.75-77).
41. СОГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. 26.
42. СОГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 274. Л. 14об.
