Можно ли управлять «Прошлым»? Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

Э.О. Малахов

МОЖНО ЛИ УПРАВЛЯТЬ «ПРОШЛЫМ»?

Волевые и рационалистические устремления современного человека к управлению людьми и реальностью ставят в качестве актуальной проблему управления не только настоящим, но и другими временными модусами. Зададимся вопросом: насколько обоснованны такие попытки вывода процедур управления за пределы настоящего?

Очевидно, слово «управление» в данном контексте следует заключить в кавычки в силу присутствия в нем переносного смысла. Понятно, что управлять можно лишь тем объектом, который имеется в наличии, с которым субъект управления может оперировать, устанавливать прямые и обратные связи.

С одной стороны, многие современные историки и философы отрицают действительность существования прошлого. Говорят, что прошлое свое уже отсуществовало, отбыло, его уже нет. Я. Лукасевич, например, утверждает что даже «всевидящий разум» о некоторых событиях прошлого не может утверждать, «что они были, но лишь, что они были возможны» [4, с. 205].

С другой стороны, по проблеме определения онтологической природы прошлого и будущего формируется точка зрения, которую можно было бы назвать «реляционной» (по образцу одной из маркировок двух известных концепций времени - субстанциональной и реляционной). Ею акцентируются моменты относительности существования различных модусов исторического времени. Именно она представляется нам наиболее обоснованной и адекватной объективному процессу развертывания исторического времени.

Этой позиции соответствуют представления о том, что события, происходящие как в настоящем, так и в прошлом или будущем, существуют - в виде длящегося акта или в историческом процессе, но они есть. Наделение их определенным временным модусом зависит от выбора точки отсчета, в качестве таковой может быть признан любой произвольный момент времени. Относительно событий настоящего момента более ранние события будут прошлыми, более поздние - будущими. Но, как только мы возьмем другой момент, картина изменится, и относительно него выстроятся свои прошлое и будущее.

Думается, реальность существования прошлого и будущего отвергать нельзя. Мы все размышляем о прошедших и будущих событиях. Как бы мы могли делать это, не признавая их существования?! Ведь о несуществующем ничего сказать нельзя.

Другое дело, что история во всех своих модусах, то есть в прошлом, настоящем и будущем, является единством двух видов реальностей (а значит, существований) - объективной и субъективной. И взаимосвязь этих видов является неравновесной относительно каждого модуса. Если в настоящем объективная и субъективная стороны более или менее уравновешиваются во взаимополагании друг друга, то относительно прошлого и будущего это шаткое равновесие нарушается в пользу реальности субъективной.

Вместе с тем следует обратить внимание еще на одну комбинацию. Объективные реальности прошлого (следы свершившегося), а также будущего (формирующиеся сегодня тенденции) существуют не столько за пределом, сколько в составе объективной реальности настоящего. Аналогично субъективная реальность настоящего включает в себя субъективные реальности прошлого (память о нем) и будущего (проекты, мечты, надежды); важнейшими составляющими этих субъективных реальностей являются образы, паттерны, мифы, утопии. То есть, вполне в духе принципа относительности, мы можем и выносить прошлое и будущее за пределы настоящего, и одновременно рассматривать их как его части.

Удачную аргументацию в пользу реляционной версии исторического прошлого можно найти у В.И. Ильина. Время объективно, утверждает он, но оно постигается человеческим умом не в чистом виде, а через шкалу, посредством которой оно измеряется. Последняя, как пишет ученый, как раз и является субъективной, интеллектуальной конструкцией.

Время имеет много исчислений. Для измерения астрономического времени привлекаются наблюдения за природными процессами, космическими объектами. Социальное время структурируется с использованием социальных объектов и их состояний.

Единицей социального времени является интервал, совпадающий с единицей какой-то социальной деятельности. (Так, в традиционном земледельческом обществе ключевой единицей выступали сезон

полевых работ и перерывы между ними.) Изменения способов деятельности от эпохи к эпохе, от культуры к культуре обусловливает и выбор историками разных шкал, измеряющих социальное время [2; 3].

В. И. Ильин считает, что традиционное структурирование истории через годы правления императоров, диктаторов и генеральных секретарей - это не объективная характеристика самого социального времени, а отражение представлений историков, уверенных в том, что «великие» личности делают историю. То же он говорит и об официальном делении советской истории на периоды, разделяемые съездами Коммунистической партии.

Соглашаясь с ученым по поводу относительности временных делений, следует все же добавить, что структура социального времени представляет собой социальную конструкцию не только субъективного, но объективно-субъективного характера. Ее субъективность выражена в выборе историческим сознанием точек отсчета, которые в свою очередь зависят от представлений социальных конструкторов о важности событий. Однако в этой конструкции присутствуют и объективные моменты, определяемые ее связанностью структурой социальной практики.

Действительно, упорядочение социального времени происходит на основе системы ценностей. Но последняя неразрывно связывается с ритмом социальной жизни, порождаемым социальной практикой, отражаемой уже, в свою очередь, посредством определенной системы ценностей.

Таким образом, социальное время в целом, такие модусы его существования, как прошлое, настоящее и будущее, относительны и представляют собой различные сочетания объективной и субъективной реальностей. Эти реальности структурированы объективно-субъективными шкалами измерения (оценивания, истолкования) социального времени.

Именно в сознании историка (стремящемся к объективному отражению, но все же представляющим собой субъективную реальность) происходит выделение прошлого, настоящего и будущего. Историческое сознание устанавливает границы между ними, фиксирует характеризующие их внутренние и внешние связи.

Итак, прошлое обладает относительным существованием. Оно уже не существует «для себя», но существует «для нас», ибо оно нам нужно в силу нашей конечности и стремления приобщиться к вечному (как пишет К. Ясперс). Близкой точки зрения, хотя и с акцентировкой не на Боге, а на человеческой личности, придерживался Ж.-П. Сартр, полагавший, что прошлое существует для нас через наличие нашей устремленности к будущему, через наши проекты. «Все мое прошлое здесь, пишет он, - давящее, настоятельное, повелительное, но я выбираю его смысл и приказы, которые оно мне дает, через проект моей цели» [5, с. 507].

Знание о прошлом не дает нам возможности забыть, «кто» мы и «откуда», каковы привычные нам формы жизни. Оно становится необходимым моментом самоидентификации личности и сообщества. Обладать таким знанием, опираться на него, общаться с ушедшими поколениями через оставленное ими наследие, находить в нем сходство с сегодняшним днем и учиться на ошибках людей, которых уже нет, но которые еще могут многому нас научить - великое «преимущество» настоящего, неоценимый ресурс дальнейшего развития человека и общества.

Однако неизбывность феноменов господства и подчинения, социальное неравенство, проявляющееся в неодинаковом для людей доступе к социальным ресурсам, может проявиться и здесь - в насильственной подтасовке фактов, сюжетов и оценок прошлого, «переписывании» истории, подмене прошлого, неугодного настоящему, другим, удобным и подходящим.

Можно ли изменить прошлое? В буквальном смысле нет: оно уже ушло - как процесс, как реальная, разворачивающаяся во времени множественность взаимодействий. Но оно осталось - в памятниках, документах, результатах прошлой деятельности. От него сохранились вещественные следы и идеальные образы, заполняющие нашу память.

И всем этим можно оперировать - руководствуясь идеалами и целями 1) научной истины или 2) своекорыстия. В первом случае происходит восстановление прошлого, беспрерывный процесс его «переоткрытия», связанный с развитием самого настоящего и приобретением человеком все более содержательного опыта жизнедеятельности. Во втором случае - активизируются попытки «управлять» прошлым, его «причесывать», разглаживать, распрямлять углы. Необходимо рассмотреть оба этих процесса.

Дело в том, что само настоящее есть синергийный процесс самоорганизации социальных систем и перехода их с одной траектории развития на другую. В моменты социальной жизни, сопряженные с историческими катастрофами и переломами, люди всегда обращаются к прошлому, пытаясь в нем найти объяснения происходящих событий, определить логику истории.

На обусловленность трансформаций в области исторического сознания грандиозными социальными потрясениями указывал Н. Бердяев. Он замечал, что, когда в исторической подпочве открываются вулканические источники и начинается интенсивное движение «исторического», мысль человеческая обращается к пересмотру философии истории, к постижению ее смысла.

Он выделил три фазы отношения к «историческому». Первой является период непосредственного, целостного, органического пребывания в устоявшемся социальном строе. В этом периоде мысль находится в статике и оказывается неспособной воспринять динамический объект исторического познания.

В следующий период, когда исторические устои начинают расшатываться и органический лад и ритм целостной жизни прекращаются, начинается раздвоение и расщепление познающего субъекта. Он перестает ощущать себя целостно пребывающим в историческом объекте. Происходит его разобщенность с «историческим». В этот период возникает или делает рывок к развитию историческая наука, но она еще не может постигнуть тайны «исторического». Ведь эта тайна открывается только через приобщение к внутренней душе истории.

Достижение остроты сознания происходит в третий период. Обнаруживается, наконец, что история «как величайшая духовная реальность не есть данная нам эмпирия, голый фактический материал. В таком виде история не существует и ее опознать нельзя. История опознается через историческую память как некоторую духовную активность, как некоторое определенное духовное отношение к “историческому” в историческом познании, которое оказывается внутренне, духовно преображенным и одухотворенным... Это так же верно для опознания души истории, как верно для опознания души человеческой, потому что личность человеческая, не связанная памятью в нечто единое, не дает возможности опознать душу человеческую как некоторую реальность» [1, с. 16].

Итак, в бурные, переломные эпохи процессы активного смыслополагания и интерпретаций результируются формированием новых образов прошлого. Однако надо подчеркнуть, что эти новые образы так же ничего не имеют общего с произвольной модернизацией истории и попытками ею «управлять», как акт теоретической рефлексии не тождественен целенаправленному, волевому, адаптирующему действию или практическому решению. А вот произвольные истолкования, искажающие смысл исторических событий, фальсификация фактов, сокрытие документов, манипуляция образами прошлого в угоду политическому режиму или ради реализации определенных экономических интересов и есть ничто иное, как регулируемый процесс искажения знания о прошлом во имя оправдания настоящего. Властный субъект не пытался бы «управлять» прошлым, если бы оно не мешало ему в настоящем.

Прагматический корыстный интерес и человеческая совесть сталкиваются и вступают в борьбу на поле «управления» прошлым.

Литература

1. Бердяев Н. О человеке, его свободе и духовности: Избр. труды. М.: Моск. психол.-соц. ин-т «Флинта», 1999.

2. Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. М.: РИО БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 2000.

3. Ильин В.И. Теория социального неравенства (структуралистско-конструктивистская парадигма). М.: ИСРАН, 2000.

4. Лукасевич Я. О детерминизме // Логические исследования. М.: Наука, 1993. Вып. 2.

5. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто М.: Республика, 2000.