CC BY
73
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 82.161.1.09"18"
Баталова Тамара Павловна
кандидат филологических наук Московский государственный областной социально-гуманитарный институт
slava [email protected]
МОТИВЫ ДЕСПОТИЗМА И ЖЕРТВЕННОСТИ В ПОЭЗИИ Н.А. НЕКРАСОВА 1840-Х ГОДОВ
В статье рассматриваются стихотворения Н.А. Некрасова 1846 г. «Перед дождём» и «Родина». Автор статьи показывает взаимосвязь деспотизма (государственного и семейного) с поддерживающим его страхом и противостоящей ему жертвенностью.
Ключевые слова: сюжет, мотив, стихотворение, деспотизм, жертвенность.
В поэтическом мире Н.А. Некрасова особо значимы мотивы деспотизма и жертвенности. Являясь сюжетообразующими в таких поэмах, как «Тишина», «Несчастные», «Русские женщины», «Кому на Руси жить хорошо», они выражают одну из характерных черт русской жизни. В эволюции этих мотивов отражено развитие историософских взглядов поэта.
В ряде произведений деспотизм и жертвенность осмысляются через символику образов природы. В этом отношении Некрасов продолжает пушкинские традиции. Во Вступлении к «Медному всаднику» Высшие силы («в тумане» спрятавшие «солнце») и природа («лес») не одобряют «думы великие» Его:
И лес, неведомый лучам В тумане спрятанного солнца, Кругом шумел... [2, т.5, с. 131].
О сложности такого рода произведений Некрасов, рассматривая стихотворения Ф.И. Тютчева в статье «Русские второстепенные поэты» (1849), писал: «.Конечно, самый трудный род поэтических произведений - это те произведения, в которых, по-видимому, нет никакого содержания, никакой мысли: это пейзаж в стихах, картина, обозначенная двумя-тремя чертами. Уловить именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисоваться сама собой данная картина, - дело величайшей трудности [1, т. 11, кн. 2, с. 46].
К такому роду поэзии относится некрасовское стихотворение «Перед дождём» (1846). Передана мимолётность сценки: лесная дорога, «проезжая таратайка» с жандармом. Образы обобщены: не указаны ни место, ни время действия, не конкретизированы и проезжающие. Образ арестанта подразумевается. Это сообщает произведению символичность. Природные образы здесь одушевлены и выражают драматизм ситуации. Казалось бы, причину этого можно объяснить исходя из заглавия - ожиданием непогоды. Но состояние леса говорит о чём-то чрезвычайном, более значительным, чем приближение дождя. Атмосфера наполняется тревожными звуками. Тон задаёт «заунывность»
ветра. Он «гонит стаю туч», «гонит», как будто в ссылку, - «на край небес». Лес потемнел и «глухо шепчет». И под этот аккомпанемент «стонет» ель. Она «надломлена» увиденным.
Далее эта картина оттеняется более близким планом. Звуки здесь как бы стихают, но сценка более динамична. Ручей, в противоположность «тёмному» лесу, - «рябой и пёстрый». Летящие листки - «За листком летит листок» - напоминают неких легкомысленных лесных существ, торопящихся поговорить о чём-то случившемся, необычном. Это настроение поддерживает и «сухая и острая струя» «набегающего» холодка.
От этой «легкости» шепчущихся листьев взор вновь обращается к небу Экспрессия усиливается: «Полумрак на всё ложится», «гонимая» молчаливая «стая туч» уступает место «стаям» галок и ворон, которые, собравшись «со всех сторон», «с криком в воздухе кружатся». (Заметим, что, подчёркивая эту ситуацию, автор, работая над текстом, вместо «стаи туч» во втором стихе поставил «стаю туч» [1, т. 1, с. 470].) Образы птиц как бы повторяют образы листков, но, вместе с тем, и противопоставляются им. Галки и вороны также как бы обсуждают происходящее, но, вероятно, и гневаются на что-то недоброе.
В первых трёх строфах причина тревоги не ясна, лес её только предчувствует, так как о ней, о «таратайке», речи ещё нет. Она появляется лишь далее, как бы неожиданно. И благодаря этому создаётся впечатление, что при приближении «проезжей таратайки» возмущение природы достигает апогея.
В то же время здесь как бы завершается круг: взгляд от «небес» опускается к ручью, затем вновь подымается к небу Такая замкнутость обосабливает лес от поразившей его «таратайки».
Состояние экипажа также воспринимается как нечто необычное:
Над проезжей таратайкой
Спущен верх, перёд закрыт [1, т. 1, с. 37].
Арестованных обычно возили в закрытых экипажах. Педалируя закрытость «таратайки», автор поэтически переосмысляет действительность: жан-
© Баталова Т.П., 2014
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
129
дарм боится гнева леса и его обитателей и, отгородившись от них, - стремглав уезжает. Его «крик» и «нагайка» угрожают не только ямщику, но и арестованному, и лесу:
И «пошёл!» - пристав с нагайкой, Ямщику жандарм кричит... [1, т. 1, с. 37].
Следовательно, заглавие стихотворения метафорично. Оно выражает ситуацию конфликта между лесом и жандармом, который и представляет, и символизирует деспотизм.
Таким образом, конфликт деспотизм / жертва как бы передаётся через конфликт леса с «таратайкой». Так выражается его онтологический характер: нарушается всеобщая гармония. Так показывается противоестественность деспотизма государственных властей.
В творчестве Некрасова осмысляется и проблема истоков деспотизма: является ли он продуктом русской жизни или привнесён извне. Тема стихотворения «Родина» (1846) - семейный гнёт.
В контексте поэзии 1820-х - 1840-х гг. «Родина» представляет собой переосмысление традиций элегической и гражданской лирики. Это воспоминание о родине. Оно как бы продолжает ряд таких элегий, как «Родина» Е.А. Баратынского (1821), «Моя родина» и «Чужбина» Н.М. Языкова (1822, 1823), «Тоска по Родине» И.И. Козлова (1831) и др. Но эмоциональная струя у Некрасова иная: вместо умиления «малой родиной» - протест против её порядков. В этом отношении некрасовская «Родина» близка лермонтовскому стихотворению «Прощай, немытая Россия.» (1841) и, в особенности, «Деревне» Пушкина (1819). И в то же время оригинальностью рассматриваемого произведения является его лейтмотив - самоосуждение лирического «Я». Таким образом, Некрасов эстетически перерабатывая образцы элегической поэзии, придаёт ей новое звучание.
Шестистопный ямб с цезурой по середине строки, которым написана «Родина» (как и пушкинская «Деревня»), создаёт атмосферу размышлений. Воспоминания героя выстраивают лирический сюжет. В композиции произведения проявляется принцип зеркальности, благодаря чему усиливается поэтическая экспрессия. В первой и последней строфах лирический герой воскрешает в своём воображении духовный облик «отцов»:
И вот они опять, знакомые места, Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства [1, т. 1, с. 45].
Отметим, что образ отца не выделен из ряда праотцов, он типичен:
И только тот один, кто всех собой давил, Свободно и дышал, и действовал, и жил.
[1, т. 1, с. 46].
Здесь проявляется драматизм мироощущения лирического «Я»: психологически себя он отделяет от «отцов».
Образ «отцов» вводит и мотив рабства:
Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов. Где вторил звону чаш и гласу ликований Глухой и вечный гул подавленных страданий
[1, т. 1, с. 45, 46].
Здесь ощущается подтекст пушкинской «Деревни»:
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам, Здесь Рабство тощее влачится по браздам Неумолимого Владельца [2, т. 2, с. 282].
Отметим, что Некрасов показывает взаимосвязь «бесплодности» и «пустоты» жизни со склонностью к деспотизму.
Работая над текстом, поэт усиливает характеристику рабства. Так, уточнены первоначальные варианты:
Завидовал житью любимых барских псов
[1, т. 1, с. 474]. Где рой подавленных и трепетных людей Завидовал житью собак и лошадей [1, т. 1, с. 474]. Глухой и тёмный гул подавленных страданий
[1, т. 1, с. 472]. Спокойно и дышал, и действовал, и жил
[1, т. 1, с. 473].
Обратим внимание и на то, как автор типизирует персонаж, обобщая образ «отцов». Следовательно, «бесплодная и пустая жизнь», «бессмысленное чванство», «разврат грязный» и «тиранство» - русская традиция, порождаемая самим укладом жизни.
Особенностью стихотворения является и то, что в его архитектоническом круге присутствует и противопоставление. Среди тех, кого отец давил, -и «рой трепетных рабов», и «мать моя», и «сестра души моей» (строфы 2, 3). С этими героинями и связан мотив жертвенности. Автор раскрывает его содержание. Душа матери «горда, упорна и прекрасна»:
Но знаю: не была душа твоя бесстрастна; Она была горда, упорна и прекрасна [1, т. 1, с. 45].
В противоположность бездуховности отца, вера помогала ей «жребий свой нести»:
И всё, что вынести тебе достало сил, Предсмертный шёпот твой губителю простил!..
[1, т. 1, с. 45].
Этот мотив продолжает сюжетная линия «сестры души моей». Высота её души имеет и внешнее проявление, чего не может вынести «сам палач»:
Но, матери своей печальную судьбу На свете повторив, лежала ты в гробу С такой холодною и строгою улыбкой, Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой
[1, т. 1, с. 46].
Жребий этих героинь напоминает судьбы матери и старшей сестры Некрасова. Но поэт избегает прямых аналогий, убирает из текста индивидуализирующие черты. В окончательный текст не включены, например, такие стихи ранней редакции: Но помню я твоё недоброе молчанье, Смущавшее отца, и горькое рыданье.
130
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
Мотивы деспотизма и жертвенности в поэзии Н.А. Некрасова 1840-х годов
И быстрый-быстрый взгляд, сверкнувший неслучайно И гневом, и грозой, и ненавистью тайной.
Смерть матери была предтечею твоей...
[1, т. 1, с. 471].
Образ матери является связующим для ряда произведений Некрасова. Впервые он встречается в юношеском стихотворении «Красавице» (1839):
Мне мил и потому печальный тот напев, Что в первый год родимая, с тоской, Смиряла им порыв ребяческого гнева, Качая колыбель заботливой рукой; Что в годы бурь и бед заботливой молитвой На том же языке молилась за меня. [1, т. 1, с. 254]. Печальная тональность его, написанного ещё при жизни Елены Андреевны, характерна для мотива матери на протяжении всего творчества поэта вплоть до «Последних песен».
Противоположность образов отца и матери в «Родине» выражена и пространственно. Лирический герой вспоминает свою мать в саду:
Вот тёмный, тёмный сад. Чей лик в аллее дальней Мелькает меж ветвей болезненно-печальный?
[1, т. 1, с. 45].
Это единение с природой говорит о гармонии её душевного мира. И напротив, образ отца связан с домом. Эта замкнутость пространства напоминает закрытость «проезжей таратайки» из стихотворения «Перед дождём», отгораживающейся от леса. В «Родине» эта художественная мысль развита:
Вот старый, старый дом. Теперь он пуст и глух: Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, -А встарь?.. Но помню я: здесь что-то всех давило, Здесь в малом и в большом тоскливо сердце ныло.
И набок валится пустой и мрачный дом [1, т. 1, с. 46]. Автор показывает, что власть этого «мрачного дома» приводит не только к гибели самого жилища, но и к нарушению гармонии в окружающей природе:
срублен тёмный бор -В томящий летний зной защита и прохлада, -И нива выжжена, и праздно дремлет стадо, Понуря голову над высохшим ручьём [1, т. 1, с. 46]. Думается, что этот образ мог быть литературным источником «большого серого мрачного дома» Рогожина в «Идиоте» Ф.М. Достоевского.
Итак, образы матери и сестры противостоят образу отца. В то же время отметим, что жертвенности героинь противоречит «доброта» няни. С этим связан мотив конформизма, опустошающего душу ребёнка.
Няня стремилась примирить «Я» героя с миром дома. Вспоминая это, он осуждает себя, раскаивается в робости души, оттого что в юности не смог отвергнуть ненавистного деспота:
Но ненависть в душе постыдно притая, Где иногда бывал помещиком и я [1, т. 1, с. 45]. Теперь, прозревая, он переосмысливает нянину «доброту»:
Её бессмысленной и вредной доброты На память мне пришли немногие черты, И грудь моя полна враждой и злостью новой.
[1, т. 1, с. 46].
Литературным комментарием к этим мотивам может служить стихотворение Некрасова «Суд» (1867).
Вспоминая о своём детстве, лирический герой воспроизводит картину семейного деспотизма. Мотив примирения с ним заострён до страха, унижающего человеческое достоинство: Родился я в большом дому, Напоминающем тюрьму, В котором грозный властелин Свободно действовал один, Держал под страхом всю семью И челядь жалкую свою [1, т. 3, с. 35].
Няня здесь играет ту же роль: стремится примирить героя с порядками «большого дома, напоминающего тюрьму», что, в конце концов, приводит к «тому же страху». Работа над текстом подтверждает это направление мысли поэта. После приведённых стихов в ранней редакции шли варианты:
А) Хромой дьячок меня учил,
Но больше слушать я любил
Рассказы нянюшки моей
Про домовых и про чертей.
Б) Её рассказы о чертях [1, т. 3, с. 293].
В окончательной редакции: Рассказы няни о чертях Вносили в душу тот же страх [1, т. 3, с. 35].
Заметим, что мотив страха у Некрасова связан с мотивами крепостничества и деспотизма. Он возникает и в стихотворении «Свобода» (1861), по-свящённом отмене крепостного права: Родина-мать! по равнинам твоим Я не езжал ещё с чувством таким. Вижу дитя на руках у родимой, Сердце волнуется думой любимой: В добрую пору дитя родилось, Милостив Бог! не узнаешь ты слёз! С детства никем не запуган, свободен, Выберешь дело, к которому годен [1, т. 2, с. 127].
Отметим, что в поэзии Некрасова логика развития образа няни противоположна концепции образа матери, у которой «рыцарь на час» находит душевное отдохновение:
От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! [1, т. 2, с. 138].
Таким образом, в стихотворении «Родина» мотив жертвенности противостоит не только мотиву деспотизма, но и конформизму.
Обратим внимание на концовку стихотворения. В противоположность ранним редакциям оно завершается многоточием, что говорит об открытости финала. В заключительной фразе - «И набок валится пустой и мрачный дом» - глагольное время - несовершённое. И окружающая природа,
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
131
и «дом» могут возродиться. «Старые хоромы» как будто ждут нового хозяина, похожего на мать и сестру Думается, что открытость финала выражает мысль автора о бесперспективности деспотизма и о победе сил, способных к самопожертвованию. Поэтому совершенно закономерно было значительно более позднее возрождение этих мотивов; в один из самых критических моментов русской истории -переживание страной поражения в Крымской войне (1853-1856) - появляется некрасовское стихотворение «Поэт и гражданин» со словами: Иди в огонь за честь отчизны, За убежденья, за любовь... Иди и гибни безупрёчно.
Умрёшь не даром: дело прочно, Когда под ним струится кровь... [1, т. 2, с. 9]. Таким образом, в рассмотренных стихотворениях Некрасова 1846 г. деспотизм и жертвенность показаны как характерные черты русской жизни. Через взаимодействие с природой подчёркивается дисгармоничность и антигуманность деспотизма. Своё развитие эти мотивы получат в последующем творчестве поэта.
Библиографический список
1. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч.: в 15 т. - Л.; СПб., 1981-2000.
2. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 17 т. - М., 1994-1996.
УДК 82.161.1.09"18"
Белопухова Ольга Владимировна
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
klepa3367@mail. ru
МОТИВЫ БАЛЛАДЫ Ф. ШИЛЛЕРА «ПУТЬ В ПЛАВИЛЬНЮ» В РОМАНЕ «ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО» И.С. ТУРГЕНЕВА
Автор подчёркивает общность философских и эстетических взглядов Шиллера и Тургенева и приходит к выводу, что в трогательной любви музыканта Лемма к его ученице Лизе по-новому преломляется тема «вечного томления» по недостижимому идеалу чистой платонической любви, являющейся ключевой во многих балладах Шиллера. Ключевые слова: баллада, немецкий романтизм, поэтический метод, образ музыканта.
В «Дворянском гнезде» Тургенев упоминает шиллеровскую балладу «Фридолин» (в переводе Жуковского «Путь в плавильню»), тем самым внося в роман шиллеровс-кий «элемент», отсылая читателя и к другим произведениям немецкого классика.
Обратимся ещё к одному эпизоду «Дворянского гнезда». В XXI главе романа, засидевшись допоздна у Калитиных, Лаврецкий в полночь проводил Лемма на квартиру и просидел у него до трёх часов утра. Участие в его судьбе, заботливые расспросы гостя тронули старого учителя, и он приоткрывает Лаврецкому дверцу своей души - показывает ему свои сочинения, в том числе и положенную на музыку балладу Шиллера «Фридолин». Так входит в повествование романа, органично сливаясь с целым, шиллеровская баллада. В следующей главе автор возвращается к теме «Фридолина», вкладывая в уста Лаврецкого скептическое замечание о концовке баллады: «Прекрасную вы написали музыку на Фридолина, Христофор Фёдорыч, - промолвил он громко, - а как вы полагаете, этот Фридолин, после того, как граф привёл его к жене, ведь он тут и сделался её любовником, а?» [1, т. 6, с. 69].
Тургенев, видимо, не случайно обращается к балладе-повести немецкого классика, ведь лейтмотив шиллеровской баллады предопределяет судьбу старого немца, которому на закате лет было суждено полюбить свою ученицу Лизу
В балладе Шиллера стремянный графа Савер-нского Роберт, оклеветавший юного пажа графини Фридолина, случайно погибает в плавильной печи вместо Фридолина, осуждённого ревнивым графом на гибель. В чудесном спасении юноши граф видит руку провидения, убеждается в его невиновности и сам проводит его к графине.
В оригинальном немецком тексте заглавие баллады Шиллера иное «Путь в плавильню». В вольном переводе Жуковского баллада получила название «Божий суд» (1834), а в последующих русских переводах (1850, 1853, 1859) озаглавлена по имени главного героя. Видимо, принимая это во внимание, Тургенев как бы напоминал читателю о сюжете и главном герое баллады, история взаимоотношений которого с графиней Савернской сходна с историей Лизы Калитиной и старого немца Лемма из «Дворянского гнезда».
Следует заметить, что Шиллер, Жуковский и Тургенев, подходя к балладе с разных сторон, проводят в своих творениях различные идеи. В балладе из средневековья Шиллер преследует идею конечного торжества правды над ложью. Жуковский, в свою очередь, старается выразить идею Божьего промысла, спасшего Фридолина от гибели. И наконец, Тургеневу важна сама судьба пажа, любящего свою госпожу чистой, платонической, лишённой всего порочного, безответной любовью, подобной чувству, которое испытывает к Лизе Лемм.
132
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
© Белопухова О.В., 2014
