CC BY
92
УДК 82.161.1
Баталова Тамара Павловна
Московский государственный областной гуманитарный социальный институт
Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ И Н.А. НЕКРАСОВ: ТВОРЧЕСКИЙ ДИАЛОГ (семантика мотива Дела в произведениях 1860-х - 1870-х годов)
Автор данной статьи анализирует семантику мотива Дела в произведениях Достоевского и Некрасова, его связь с мотивом Деспотизма. На этом основании делается вывод о том, что победить Деспотизм может только Жертвенное Дело.
Ключевые слова: Достоевский, Некрасов, дело, жертва, мотив.
Поставленная в предлагаемой статье проблема ранее не исследовалась. Однако думается, что подобное рассмотрение позволит более полно представить историософские взгляды, выраженные в произведениях Достоевского и Некрасова 1860-х - 1870-х гг.
О близости позиций писателей говорят интертекстуальные связи их произведений. Мотив Дела приобретает здесь характер жертвенности и в подтексте опирается на образ Христа. У Достоевского впервые он возникает в стихотворении «На европейские события в 1854 году» (1854):
Вновь распят он, вновь принял скорбь и муки, Вновь плачут очи горькою слезой,
И распростёрты Божеские руки,
И тмится небо страшною грозой [1, т. 2, с. 204].
В некрасовской «Тишине» эти стихи переосмыслены с сохранением образа «Божеские руки» и рифмы: «муки» - «руки»:
Войди! Христос наложит руки И снимет волею святой С души оковы, с сердца муки И язвы с совести больной... [5, т. 4, с. 52].
Сюжеты поэмы Некрасова «Несчастные» (1856) и романа Достоевского «Идиот» (1868) строятся на противопоставлении мотивов Деспотизма и Жертвенного Дела. Думается, что это противодействие в «Идиоте» завершается созданием кризисной ситуации (термин Г.В. Краснова [см.: 4]). В.Н. Захаров охарактеризовал её очень точной метафорой, которая, по всей вероятности, передаёт и настроение самого писателя: «Роман Достоевского - роман Великой субботы, когда Бог умер, человек осиротел, человечество осталось наедине с собой и никто ещё не слышал о сошествии Христа в ад и проповеди в аду» [2, с. 659]. В романе противостоят друг другу и главные герои: Князь - воплощение жертвенности, Рогожин - средоточие деспотизма грубых страстей. Отметим значимость их поименования. «Лев» - говорит о высоте идеи; «Николаевич», отсылая к преданиям о Святом Николае, характеризует её; «Мышкин» - выражает способ её реализации - малыми делами. Думается, можно допустить, что эта оксюморонность восходит к образу Крота-Орла из «Несчастных». Он также творит малое, но доброе дело:
Но он учить не тяготился -Он с нами братски поделился Богатством сердца своего! [5, т. 4, с. 41].
Очевидно, Достоевский, читая эту поэму, помнил «внушительные» слова поэта: «Я тут об вас думал, когда писал это <...> это об вас написано» [5, т. 4, с. 541]. Заметим, что и Крот, и Князь отличаются высоким духом при физической слабости. Кажутся сопоставимыми и некоторые эпизоды данных произведений: героев в них сближает сила воздействия на окружающих. Крот, обычно «кроткий», «покорил» «строптивых» преступников:
Был вечер, скрежеща зубами,
Один из наших умирал. <...>
И стали в бешеном веселье Его мы хором отпевать <...>
Вдруг кто-то крикнул: «Нет в вас Бога!» -И песни не допели мы. <...>
Смутились мы. Какая сила Ему строптивых покорила -Бог весть! Но грубые умы Он умилил, обезоружил,
Он нам ту бездну обнаружил,
Куда стремглав летели мы! [5, т. 4, с. 40].
Недаром каторжники, возвращаясь с похорон Крота, в «голос сказали»:
«Зачем его Кротом мы звали?
И мёртвый сходен он лицом С убитым молнией орлом!» [5, т. 4, с. 47].
Сцена, по своему характеру близкая к этой, -в «Идиоте». При возвращении Льва Николаевича из церкви после несостоявшегося венчания его с Настасьей Филипповной «весь дом был буквально осаждён праздною публикой. Ещё с террасы услыхал князь, как Келлер и Лебедев вступили в жестокий спор с некоторыми, совершенно неизвестными <...> во что бы то ни стало желавшими войти на террасу. Князь подошёл к спорившим, осведомился в чём дело, и вежливо отстранив Лебедева и Келлера, деликатно обратился к одному уже седому и плотному господину, стоявшему на ступеньках крыльца во главе нескольких других желающих, и пригласил его сделать честь удостоить его своим посещением». Беседуя с вошедшими, «Князь отвечал всем так просто и радушно, и в то же время с таким достоинством, с такою доверчивостью к порядочности своих гостей, что нескром-
118
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
© Баталова Т.П., 2012
ные вопросы затихли сами собой». О необоримой духовной силе, скрывающейся за этой «простотой» и «доверчивостью», говорит удивлённое восхищение Келллера. «Когда все разошлись, Келлер нагнулся к Лебедеву и сообщил ему: “Мы бы с тобой затеяли крик, подрались, осрамились, притянули бы полицию; а он вон друзей себе приобрёл новых, да ещё каких; я их знаю!” Лебедев, который был довольно “готов”, вздохнул и произнёс: “Утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам, я это говорил ещё и прежде про него, но теперь прибавляю, что и самого младенца Бог сохранил, спас от Бездны, Он и все Святые Его!”» [1, т. 8, с. 494].
Итак, мотив Жертвенности можно назвать Никольским. Он связан с героями, принцип жизни которых - помогать людям в трудных обстоятельствах, творить Добро. Кроме Мышкина - это Николай Андреевич Павлищев и Коля Иволгин. Формально их дела носят частный характер, но окружающие оказываются под их благотворным воздействием.
Образным выражением мотива Деспотизма являются «большой мрачный» дом Рогожиных, кошмарные видения Ипполита. Символом этой давящей силы, питающейся тёмными страстями, рождающей насилие, можно считать Рогожина. Условно данный мотив и назовём Рогожинским.
Итак, в фабульном отношении в романе победили рогожинские страсти. Действительно, героиня убита. Но, чувствуя духовную силу Льва Николаевича, Рогожин, совершив преступление, испытывает необходимость признаться ему. Стремление лечь рядом с Князем - это напоминание о крестном братании и мольба о прощении. Таким образом, ценой своего душевного здоровья Князь спасает душу Рогожина. «Малое» жертвенное дело обратилось в Великое.
В то же время эта братская постель, напоминающая пушкинские сцены: Пугачёв и Гринёв - в одной кибитке, Марья Ивановна и Государыня - на одной скамейке («Капитанская дочка»), предваряющая совместное лежание на соломе в Америке Шатова и Кириллова («Бесы») - выражает мысль о своеобразном единстве противоположностей. Это онтологическая закономерность: деспотизм непременно вызывает жертвенность и побеждается только ею.
Размышления о природе деспотизма и влиянии его на русскую жизнь нашли своё отражение и в романе «Бесы» (1873). Мотив Дела здесь имеет два значения. Как выражение отрицательного смысла «дела», он связан прежде всего с образами Варвары Петровны и Петра Верховенского. Гнёт - уже в самой природе характеров этих персонажей. Варвара Петровна - дочь крупного откупщика. Цинизм Петруши Верховенского - результат кощунственных откровений отца о его матери. В то же время эти имена указывают и на то, что и деятельность
этих героев направлена на подавление ближнего. Они стремятся властвовать (одна - над губернией, второй - над Россией). Но они - не власть имущие. Их успехи обусловлены поддержкой государственных властей.
Таким образом, ответственность за «воспроизводство» деспотизма и бесправия в стране писатель возлагает на самодержавие.
Никольский мотив здесь искажён Петровским. Это проявляется в несбывшемся мечтании Степана Трофимовича о «красивой гражданской постановке» и возможности Николая Ставрогина «сделать доброе дело <...> рядом» со злым. Его имя говорит о его добрых наклонностях; «Ставр» - в переводе с греческого - скрещение, крест (без религиозных коннотаций); имя «Николай» отсылает к преданиям о святом Николае; «Всеволодович» -всем владею - как бы объединяет противоположно направленные качества его характера. Думается, что этот персонаж напоминает людей типа «лишних», трагедиям которых сочувствует лирический герой стихотворения Некрасова «Ещё скончался честный человек.» (1855):
Но нас не поражает человек,
На дело благородное рождённый И грустно проводящий тёмный век В бездействии, в работе принуждённой Или в разврате жалком; кто желал Служить добру, для ближнего трудиться И в жажде дела сам себя ломал,
Готовый на немногом помириться,
Но присмирел и руки опустил <...>
Не понимаем мы глубоких мук,
Которыми болит душа иная,
Внимая в жизни вечно ложный звук И в праздности невольной изнывая <...>
И ежели сразит его судьба,
Нам смерть его покажется случайной,
И никому не интересной тайной Останется сокрытая борьба,
Убившая страдальца. [5, т. 1, с. 169].
Комментируя эти строки, Г.В. Краснов выделяет понимание героем Чести как гражданского долга: «Истинная “трагическая повесть” - в душах этих “честных” людей, порою без вины виноватых. Честь, честность здесь - как выражение высокого начала, общечеловеческого мотива, нравственного и гражданского долга (“служить добру, для ближнего трудиться” .), как примета общественной зрелости нации (“Не от одних завалов и простуд // И на Руси теперь уж люди мрут.”)» [3, с. 46].
Образ Николая Ставрогина, в сравнении с некрасовским героем, как бы заострён. Это, вероятно, можно объяснить новым временем. В 60-е гг. менялись формы гражданской активности. Кроме того, здесь можно видеть и ещё один смысл - связь подобного типа людей с героями 40-х гг., неспособными к практическому делу (возможно, литературным прототипом Верховенского-старшего является Агарин, перешедший в 60-е гг.).
Допустимо предположить, что двойственность Ставрогина обусловлена воспитанием. Степан Трофимович открыл в Николае Всеволодовиче «избранную душу» и в то же время опошлил её своими ночными излияниями о «домашних секретах». Таким образом, он уже с детства лишил своего воспитанника чувства родного дома, родного уголка, родной земли, то есть всего святого. «В России я ничем не связан - в ней мне всё так же чужое, как и везде, - пишет он. - Правда, я в ней более, чем в другом месте, не любил жить». И тут же признаёт справедливость мысли о том, что «тот, кто теряет связь с своею землёй, тот теряет и Богов своих, то есть все свои цели» [1, т. 10, с. 513-514].
Очевидно, поэтому Ставрогин и не знал, куда приложить свою «беспредельную» силу. Это и стало причиной его метаний. Он признаётся Дарье Павловне: «Я пробовал везде мою силу <...> как и прежде, она оказывалась беспредельною. <...> Но куда приложить эту силу - вот чего никогда не видел, не вижу и те-перь<...> могу пожелать сделать доброе дело и ощущаю от того удовольствие; рядом желаю и злого и тоже чувствую удовольствие» [1, т. 10, с. 513].
Он европейски образован. В то же время «пробовал большой разврат», хотя «не любил и не хотел разврата». Перед ним почти преклоняются и Шатов, и Кириллов, и Верховенский. Хроникёр сравнивает его с людьми, ценившими в себе стойкость и силу характера. Но окружающие его, в том числе и самые близкие, усиливают его драматизм. Его доброе дело - помощь Марье Тимофеевне -опозорено сплетнями и осмеяно. По словам Петра Верховенского, это - «чудачество», «баловство». В то время как Николай Всеволодович говорит о себе: «всё-таки имею привычки порядочного человека», Варваре Петровне приятнее распространять слухи о сумасшествии сына, нежели принять правду о его женитьбе. Его неотступно преследует Пётр Верховенский. Общение с «нашими» Став-рогину «мерзило»; отказ от сотрудничества - чреват погибелью. Не случайно Николай Всеволодович стремится к уединению, зовёт в Ури жену, а после её гибели - Дарью Павловну. Но любящая его Даша настолько подавлена Варварой Петровной, что без её одобрения не может «срочно», как просил Николай Всеволодович, послать ему ответ о своём согласии ехать с ним в Швейцарию. Понимая трагичность своего положения, он пишет: «Я знаю, что мне надо бы убить себя, смести с лица земли как подлое насекомое» [1, т. 10, с. 514].
Самоубийство Ставрогина - итог его метаний и страданий. Он сам писал об этом Даше: «Судите, до какой степени мне было легко и сколько я метался!» [1, т. 10, с. 514].
Итак, в романе «Бесы» мотив Жертвенного Дела искажён, можно считать, что он выведен в подтекст, чтобы подчёркнуть пагубность влияния Деспотизма на общественную и личную жизнь.
Интересно, что самооценка Николаем Ставро-гиным своей силы - как «беспредельной» - настраивает на сопоставление этого образа с некрасовским Гришей Добросклоновым («Кому на Руси жить хорошо», 1876), о котором автор говорит: «Слышал он в груди своей // Силы необъятные». По всей вероятности, эта семантическая синонимия не случайна. Думается, Некрасов писал соответствующую главку поэмы «с оглядкой» на роман Достоевского. Об этом говорит ряд наблюдений. Сюжетообразующим мотивом для образа Гриши Доброскло-нова является мотив Жертвенного Дела. Автор показывает его истоки.
Если для Ставрогина в России «всё чужое», Гриша крепко связан со своей Вахлачиной. Эта взаимосвязь выражена мотивом Кормления. Его семантика неоднозначна. Вахлачиной буквально вскормлена вся семья дьячка Трифона. Гриша и Саввушка - «младенцами // Давно в земле истлели бы // <...> Не будь рука вахлацкая // Щедра, чем Бог послал» [5, т. 5, с. 226]. Но мотив Кормления имеет и духовный аспект. Гриша - сын дьячка, который, видимо, не использовал свою службу в материальных интересах:
Беднее захудалого Последнего крестьянина Жил Трифон <...>
Коровы нет, лошадки нет,
Была собака Зудушка,
Был кот - и те ушли [5, т. 5, с. 225].
Интересно, как меняется смысл противопоставления Вахлачины семинарии. Сначала речь идёт о пище в прямом значении:
У Гриши - кость широкая,
Но сильно исхудалое Лицо - их недокармливал Хапуга-эконом <...>
Как ни бедна вахлачина,
Они в ней отъедалися [5, т. 5, с. 225].
Но далее через «песенку матушки» - «Солёную» - возникает мотив духовного хлеба, Веры. Очевидно, она основывается не на вызубренных догматах, а на впечатлениях, вынесенных из жизни Вахлачины, её страданий.
Запомнил Гриша песенку И голосом молитвенным Тихонько в семинарии,
Где было тёмно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал - тужил о матушке И обо всей вахлачине,
Кормилице своей [5, т. 5, с. 227-228].
Здесь же мотив Любви к Матушке естественным образом перерастает в Любовь ко всей Вахлачине: И скоро в сердце мальчика С любовью к бедной матери Любовь ко всей вахлачине Слилась. [5, т. 5, с. 228].
Здесь проявилась взаимосвязь образов, характерная для всего творчества поэта [см.: 7]. Заме-
120
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
тим, что здесь Некрасов вступает в диалог с Достоевским и Пушкиным. С одной стороны, он поддерживает их мысль о значении семьи в воспитании Чести. Но, если у Пушкина и Достоевского на первое место в этой проблеме ставится Отец (например, Батюшка в «Капитанской дочке», Степан Трофимович в «Бесах»), то Некрасов подчёркивает роль Матери:
Дьячок хвалился детками,
А чем они питаются -И думать позабыл.<...>
Его хозяйка Домнушка Была куда заботлива<...>
Всю жизнь о соли думала [5, т. 5, с. 226].
По замечанию Н.Н. Скатова, у Некрасова мотив Матери, как правило, связан с мотивом Родины [см.: 6]. В то же время некрасовский герой как бы реализует мысль о взаимосвязи бытия народа и его Бога, то есть понимания им Добра и Зла, которое потерял Николай Ставрогин и которое не успел осмыслить Шатов. Кстати, само имя некрасовского героя - «Григорий» (с греческого - «бодрствующий») - говорит о готовности к деятельности, а фамилия - «Добросклонов» - о её характере. Именно «Любовь ко всей вахлачине» зовёт Гришу на Жертвенное дело:
...И лет пятнадцати Григорий твёрдо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою И за кого умрёт [5, т. 5, с. 227-228].
О духовности устремлений Добросклонова говорит песня Ангела, которая «.души сильные / Зовёт на честный путь»:
На бой, на труд За обойдённого,
За угнетённого,
Умножь их круг,
Иди к униженным,
Иди к обиженным -И будь им друг! [5, т. 5, с .228, 229].
(Эпитеты, особенно слово «униженным», перекликаются с заглавием романа Достоевского.)
Таким образом, Гриша Добросклонов, в отличие от Николая Ставрогина, знает, «к чему приложить» свои «силы необъятные»:
Слышал он в груди своей силы необъятные, Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного -Пел он воплощение счастия народного!...
[5, т. 5, с. 235].
В вариантах текста конкретизируется жертвенность Дела Гриши:
Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника,
Чахотку и Сибирь. [5, т. 5, с. 517].
Итак, предложенное исследование показывает определённую близость взглядов Достоевского и Некрасова на русскую историю. Это проявляется, в частности, в том, что в рассмотренных произведениях 1860-х - 70-х гг. разрешаются общие для них вопросы. Возникающий мотив Дела выражает историософскую проблему: Деспотизм укоренён в самых глубинах русской жизни и возведён Петром I в главный принцип государственного правления. Поэтому ответственность за воспроизводство его лежит на властях. Победить его господство «снизу» сможет только Доброе Дело, которое в данных условиях должно быть Жертвенным.
Библиографический список
1. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. -Л., 1972-1990.
2. Захаров В.Н. Воскрес ли мёртвый Христос // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Канонические тексты. Т. 8. - Петрозаводск, 2009. - С. 635-650.
3. Краснов Г. В. Н.А. Некрасов в кругу современников. - Коломна, 2002.
4. Краснов Г.В. Сюжеты русской классической литературы. - Коломна, 2001.
5. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч.: в 15 т. - Л.; СПб., 1981-2000.
6. Скатов Н.Н. Некрасов. - М., 1994.
