CC BY
16УДК 821.161.1.09 «19»
МОТИВНО-ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ СТРАНСТВИЙ ГЕРОЕВ В ДРАМАТУРГИЧЕСКИХ ОПЫТАХ Н.С. ГУМИЛЕВА
И.Ф. ГОЛОВЧЕНКО,
кандидат юридических наук, доцент, начальник научно-исследовательского отдела управления научной работы ФГБОУ ВО «Пятигорский государственный университет», тел. +7 905 419 53 41. e-mail: cabezchenko@gmail.com
Аннотация
Головченко И.Ф. Мотивно-жанровые особенности изображения странствий героев в драматургических опытах Н.С. Гумилева.
Сюжеты и мотивы для пьес Н.С. Гумилев брал из разных стран и эпох, совершая поэтические «путешествия» в другие культуры, тем самым расширяя художественное пространство русской литературы и обогащая арсенал ее изобразительно-выразительных средств. Его драматургические опыты, кроме того, что демонстрируют акмеистическую художественную игру с архетипами и эмблемами многих культур, воссоздают восточный мистический мир, наполненный мотивами мифов о странствиях героев, которые через канонизированные испытания смертью и через возрождение должны проходить путь в поисках счастья, и позволяют автору создавать своеобразные жанровые формы.
Ключевые слова: акмеизм, Восток, арабская сказка, персидская поэзия, образ-символ, архетип, неомифологизм.
Summary
Golovchenko I.F. The Motive and Genre Peculiarities of Portaying the Heroes Journeys in N.S. Gumilev's Dramaturgic Experiences.
N.S. Gumilev's dramaturgic trials have essentially continued through all of his artistic career, however almost his entire Dramaturgy has been left out of contemporary releases and remained as manuscripts or journal articles. Stories and motifs for his plays Gumilev borrowed from different epochs and different countries making his poetic «journeys» and thereby expanding Russian Literature's artistic space and enriching the arsenal of its depictive and expressive tools. Apart from demonstrating an artistic game with the archetypes and emblems from many cultures, N.S.Gumilev's dramaturgic experiments re-create a mystical world filled with motifs from myths of heroic adventures by those having to undergo near-death ordeals canonized within Oriental fairy tales as well as Persian Poetry and through re-birth having to finish their quest for happiness, and also let the Author create unique forms of genre.
© И. Ф. Головченко, 2016
Keywords: acmeism, east, arabian fairy tale, persian poetry, image-symbol, archetype, neo-mythologism.
Художественное мышление Н.С. Гумилёва, при всём его стремлении теоретически выстроить модель новой поэтической школы, характеризуется сложным переплетением различных эстетических интенций от готики до неомифологизма. Путешествия поэта в Африку, участие в Первой мировой войне, намерение создать «Теософское общество» рассматриваются нами не как надеваемая жизненная маска, а как поведенческий романтизм, как своеобразное противостояние поэта и его лирического героя обыденности, как способ познания мира и создания его индивидуальной картины. Как акмеист, Гумилёв ищет идеальную реальность, исследуя художественное пространство «здесь» и «там». Для него там-топос -это экзотическое динамичное пространство; это не только место, внешнее по отношению к субъекту, а, скорее, внутреннее, отражающее его состояние. Выражением такого состояния выступает обращение поэта к образам, мифам, сюжетам, мотивам других культур -западных или восточных, что, в свою очередь, определяет мифопо-этическую направленность его художественного сознания, впитавшего всю модернистскую эстетическую систему конца XIX - начала XX веков, причем идеи Гумилева-акмеиста начинают воплощаться одновременно с идеями Гумилева-драматурга.
Драматургические пробы Н.С. Гумилева фактически продолжались всю его творческую жизнь, но почти вся его драматургия осталась за пределами прижизненных изданий и сохранилась в рукописях или в журнальных публикациях. Сюжеты и мотивы для пьес Гумилев как истый акмеист брал из разных эпох и различных стран, совершая поэтические «путешествия» в другие культуры, тем самым расширяя художественное пространство русской литературы и обогащая арсенал ее изобразительно-выразительных средств. В 1912-1913 годах появляются три одноактные пьесы в стихах: «Дон Жуан в Египте», «Игра», «Актеон», в которых мифотворчество автора проявилось весьма специфично. В трагедии «Отравленная туника» события совершаются в Византии VI века нашей эры, в четырехактной драматической поэме «Гондла» утверждается мысль о бессмертии человеческого духа на земле и о том, что призвание поэта выше всякого другого. Восточные моти-
вы, образы, ритмы, смыслы гармонично вписываются в концепцию Гумилёва о мифотворческой сущности поэзии.
Как и все художники Серебряного века, Гумилев отчетливо осознает, что он заново переживает прошлое, оживляя эпохи и придавая архаическим мифам, евангельским сюжетам, оккультным знаниям, архетипам новое звучание. В трактате «Эмблематика смысла» А. Белый так поясняет причины неомифологической устремленности нового искусства: «В этом неослабевающем стремлении сочетать художественные приёмы разнообразных культур, в этом порыве создать новое отношение к действительности путём пересмотра серии забытых миросозерцаний - вся сила, вся будущность так называемого нового искусства; отсюда своеобразный эклектизм нашей эпохи...» [1, с. 26]. Соратники Н.Гумилёва по «Цеху поэтов» ищут «простоты, прямоты и честности в затуманенных символизмом и необычайно от природы ломких отношениях между вещью и словом» [2, с. 126]. М. Кузмин в манифесте «О прекрасной ясности» призывает к возвращению классической художественной системы, точнее - к «аполлони-ческому взгляду на искусство», противопоставляя туманной мгле эйдо-сов символистов «романный дух». Н. Гумилев требует «большего равновесия сил» в поэтических текстах, «более точного знания отношений между субъектом и объектом», чем то было в лирически настроенном русском символизме, призывая к «верности этой земле» [5, с. 50]. Но при этом, как показывает анализ его драматургических произведений, он воссоздает в драматической поэме «Гондла», в арабской сказке «Дитя Аллаха» или в трагедии «Отравленная туника» именно «туманные эйдосы», характерные для символистов: невысказанную до конца, состоящую из полутеней атмосферу.
Драматургические эксперименты Н. Гумилева - одна из форм реализации понимания модернистами, и акмеистами в том числе, нового текста, мыслимого актом авторской идентификации мифологического сюжета или архетипа, воспринимаемых в качестве первообраза предшествующих культур. Хотя манифестируемая теория акмеизма в определенной степени утверждает консервативные принципы отражения действительности, однако, как подтверждает анализ, в моделируемом Гумилевым драматургическом тексте актуализированы модернистские стратегии. Считая себя создателями единого эстетического пространства, акмеисты ак-
тивно используют сюжеты предшествующих и иных культур, устойчивые образы-символы, среди которых восточные обращают к экзотическому экзальтированному миру, интенсивно используемому романтиками.
Произведения Гумилева-драматурга демонстрирует его пристрастие к чувственному Востоку, мистически-таинственному Северу, мифическому Западу. Восточные мотивы, образы, ритмы, смыслы гармонично вписываются в концепцию Гумилёва о мифотворческой сущности поэзии, обоснованной в «Письмах о русской поэзии» [5, с. 160]. Арабская сказка в трёх картинах «Дитя Аллаха», написанная в 1916 году для театра марионеток, отражает общекультурное представление Гумилева о Востоке, позволяющее ему свободно соединять в сюжете образы и стилистику арабской и персидской поэзии и дающее основание говорить о применении автором «цитатной полифонии» [7, с. 128]. Контаминация сюжетов, характерная для мифотворчества Гумилева, специфически проявляется в этой поэтической пьесе-сказке, сюжет которой построен на традиционном фольклорном мотиве поиска счастья: дитя Аллаха Пери прилетает на землю, чтобы вверить свою судьбу первому (в смысле - лучшему) в этом мире. Её опекун Дервиш (по традиционной структуре волшебной сказки) вручает посланнице волшебные предметы, с помощью которых «избранники» должны проходить испытание, и при этом поясняет:
Дам белого Единорога И Соломоново кольцо... Покорный только чистой деве И сам небесной чистоты, Единорог ужасен в гневе Для недостойных красоты. Кольцо с молитвою Господней На палец милому надень, И если слаб он, в преисподней Ещё одна заплачет тень
[4, с. 120] .
Определение жанра пьесы вполне соответствует канонам волшебной сказки. Исследование мифопоэтического пласта пьесы-
сказки «Дитя Аллаха» показывает, что каждый ее персонаж связан с архетипическими функциями и имеет свои характеризующие мифологические символы. Так, Пери, ребенок Бога, соотносится с сопровождающими ее художественными деталями - лебедь, серна, птица, изумруд, рубин, розы.
Единорог и Соломоново кольцо - архетипические символы различных культур. Невозможно точно установить, какую из ипостасей Единорога являет в своей арабской сказке Н. Гумилёв («И сам небесной чистоты Единорог ужасен в гневе»), у которого Единорог белый, что, может быть, согласуется с эзотерическим представлением. Кольцо Соломона, которым владел Гафиз, позволяет, наряду с Единорогом, говорить о духовных реминисценциях Гумилёва. Магическая печать на кольце Соломона дает поэту возможность повелевать ангелами, демонами, всеми стихиями и силами природы [8, с. 16].
Поиски возлюбленного небесной Пери среди детей Адама на земле связаны с различными жреческими заклинаниями. Дервиш ведет Пери к их истинному обладателю - поэту легендарной славы Гафизу - через испытания смертью и через возрождение. Неслучайно самого Гумилева, например, Л. Рейснер называла Гафи-зом [6, с. 75]. В его арабской сказке разрешается, благодаря силе слова, извечная антиномия жизни и смерти,
Живое слово, устремись Туда, где зарожденье слова, Ни внутрь, ни вглубь, ни вширь, ни ввысь, Ты,сила старая, за новой!
[5, с. 146]
«Странник» в жизни и поэзии, Н. Гумилёв постоянно ориен-тируеся на экзотическую культуру Востока, Скандинавии или Африки, где он пытается найти «неведомую землю»; поиски её были ведущим мотивом всего творчества художника, а не только драматургии. В образе Гафиза " личности творящей " отражена уверенность акмеиста в том, что поэзия является формой освобождения тайных сил Вселенной, нагляднее всего реализованных в загадочном мире Востока. Арабская сказка-драма «Дитя Аллаха», как и трагедия «Отравленная туника», позволяют шире
судить о таинственном, как Восток, художественном мышлении Н.Гумилёва, связанном с восточной культурой. В данной диалогической парадигме разворачивается мифологизм и интертекстуальность русского поэта Серебряного века, подпитываемые поэзией Востока.
В наше время творчество поэта-драматурга начинает получать достойное истолкование: «драматургия Гумилева, являющаяся отдельной частью его творчества, заслуживает особого и специального внимания, тем более что к пьесам или другим драматическим поэмам он обращался на протяжении почти всей своей деятельности» [7, с. 48].
Таким образом, драматургические опыты Н.С. Гумилева, кроме того, что демонстрируют акмеистическую художественную игру с архетипами и эмблемами различных культур, воссоздают восточный мистический мир, наполненный мотивами мифов о странствиях героев, которые через канонизированные испытания смертью и через возрождение должны проходить путь в поисках счастья, и позволяют автору создавать своеобразные жанровые формы.
Список использованных источников
1. Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М., 1994.
2. Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Литературные манифесты от символизма до наших дней. М., 2000.
3. Гумилёв Н. Неизданные стихи и письма / Ред. Г.П. Струве. Париж, 1980.
4. Гумилёв Н.С. Дитя Аллаха // Драматические произведения. Переводы. Статьи. Л.: Искусство, 1990 (Цитация по данному изданию).
5. Гумилёв Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990.
6. Неизданные письма Н.С.Гумилева // Известия Академии наук СССР, серия ЛиЯ, т. 46, 1987, №1.
7. Павловский А.И. Николай Гумилев // Гумилев Н.Стихотворе-ния и поэмы. Л., 1988.
8. Тименчик Р. Николай Гумилев и Восток // Памир, 1987, №3.
9. Шейнина Е.А. Энциклопедия символов. М., 2003.
