CC BY
89
УДК 82.09
Головченко И.Ф., кандидат юридических наук, доцент, Пятигорский государственный университет (Россия)
ПУТЬ К ИСТИНЕ (В ДРАМАТИЧЕСКОЙ СКАЗКЕ Н.С. ГУМИЛЁВА «ДИТЯ АЛЛАХА»)
Тема дороги, поиска пути, странствия характерна для всего творчества Н.С. Гумилева, в том числе и для драматургических сочинений, связанных с мотивами Востока. Актуальность исследования определяется тем, что в нем анализируется специфика синкретизма приемов различных художественно-эстетических направлений, мотивно-сюжетных и жанровых особенностей раскрытия темы путешествий с учетом исторических, географических, этнокультурных и литературных аспектов.
Ключевые слова: романтизм, символизм, акмеизм, путешествие, странствие, травелог, архетип, образы-символы, истина, экзотический мир Востока.
Для мировидения Николая Гумилёва характерно не столько акмеистическое, сколько романтическое понимание образа пути, дороги, скитания как жизненного пути, цели существования. Его лирический герой в поисках счастья часто уходит из настоящего, забывает прошлое, мечтает достичь иллюзорного будущего. «Лучше слепое Ничто, /Чем золотое Вчера!» -восклицает странник стихотворения «В пути» [5, с. 127], стремясь обрести «неотцветающий сад». Отвергая «древнюю скудость земли», он не отрекается от себя, не обращает свой жизненный корабль вспять, невзирая на страшный «огненный смерч» Смерти. Обозначенные в этом и многих других лирических произведениях мотивы (неприятие настоящего, смелый шаг в неизведанное будущее, поиск счастья в другом мире, преодоление, жизнь/смерть) реализуются и в драматургических текстах Гумилёва, конфликт которых разрешается в скитаниях - физических и духовных -героев. Это и «Актеон», и «Гондла», и «Отравленная туника», и «Дитя Аллаха». На примере последней мы проследим, как выстраивается «дорожная карта» героини, с помощью жестоких, смертельных и смелых экспериментов обретающей достойного своей любви мужчину, т.е. счастье и истину Странник в жизни и в поэзии, Н. Гумилёв был устремлён в экзотический мир Востока, Скандинавии, Африки, где он пытался найти «неведомую землю», и поиски её были одним из ведущих мотивов творчества художника. Путешествия поэта в Африку, участие в первой мировой войне -это не надеваемая жизненная маска, за
которую хотят заглянуть многие исследователи (С.М. Исаев С.Т. Струве Г.П. Левинсон А. Маковский.), а отражение внутреннего противостояния автора и его героев обыденности. Вероятно, именно бегство от этой обыденности инспирирует поведенческий и художественный «травелог» Н. Гумилёва, его пристрастие к «чужому», но не чуждому миру, в котором можно найти путь к «мистическому преображению». Намерение Гумилёва создать «Геософское общество», активное участие в формировании акмеизма как поэтической школы - это также поиск, поиск новых форм жизни и творчества.
Постоянное движение по дорогам мира и души, переживание вечной пульсации Вселенной заполняют художественное пространство произведений Странника Гумилёва, а отсюда и стремление к экзистенциальной трансформации, к переходу из быта в бытие метафизическое. Сюжет драматической сказки «Дитя Аллаха» (1916) развивается именно в таком метафизическом пространстве: между раем и адом, но не в реальном земном мире, а в отвлечённо-фантастическом, экзотическом, с ярко выраженным восточным колоритом. Действие пьесы, написанной для театра марионеток, развивается в абстрактном пространстве/времени. Сценическое
пространство не осложнено подробностями. Место действия первой картины -«Пустыня. Закат солнца» [3], второй картины - «Улица Багдада. На заднем плане терраса дворца» [3]. Третья картина, подводящая к финалу пути к счастью, к райской любви на земле, дополняется
указанием символов райского пространства: «Сад Гафиза. Утро. Купы роз и жасминов. Большие птицы» [3]. Условно и время: действие начинается на закате солнца (маргинальное состояние между светом и тьмой, жизнью и смертью, началом и концом), завершается утром (начало новой жизни). Задник сцены театра марионеток устойчив, недвижим, динамика действия обеспечивается движением персонажей. Они едут, скачут, идут, бегут, входят, появляются, их трупы выносят. Калейдоскоп условных фигур проходит по сцене то в сторону Пери, то от неё. Дочь Аллаха - композиционный стержень разноцветного полотна, созданного Гумилёвым. Мир, в который прибыла Пери, - нижний мир по отношению к раю и верхний по отношению к аду. Он существует в настоящем времени, которое, благодаря «эксперименту» Пери, обращено и к прошлому, и к будущему, поэтому путь её пролегает в Вечности. В райском саду (в мире верхнем), под любящим оком Аллаха она томится и просит его: «Я упрямо, / Творец, молю у ног Твоих - / Пусти меня к сынам Адама, / Стать милой лучшего из них» [3].
Пери уходит от отца, из небесного рая не потому, что бунтует против законов райского мира, противопоставляя ему иной
- чаемый мир, как это делают рефлексирующие романтические герои. Аллах отпускает своё Дитя с «поводырём» Дервишем, бегущим от «мятущихся людей», в опасную дорогу, чтобы она сама нашла свой Рай в земле Адама. Как отмечает А. Гачева: «Даже тогда, когда обетованный рай ищется не в вышних, заоблачных далях, а на пространстве земли (отзвуки античных и средневековых представлений о стране блаженных и светлом Эдеме), поэт-романтик подчеркивает, что к нему нет дороги...» [2]. Героиня же акмеиста Гумилёва с детской открытостью, а затем с недоверием, страхом, сомнениями, но, не теряя надежды, находит дорогу к достойному её Гафизу, к своей цели.
Собственно, основа сюжета арабской сказки Н. Гумилёва условно-аллегорическая
- дорога в жизненном пространстве через испытание смертью, страхом, отчаянием к осуществлённой мечте. Путь Пери проходит
не только между пространственными (верх -низ) и временными полюсами, но и между жизнью и смертью (доминантный мотив творческого мировидения модернистов). Соотнесённость жизни и смерти в поисках заветного Грааля лирического героя и в поэзии Гумилёва - один из ведущих мотивов. Так, в стихотворении «Паломник» Ахмет-Оглы умирает на изнурительном пути к своей цели - Мекке, «но дух его бессонный» ангел Азраил, поведёт по новым дорогам «тропою, разрешённой / Для демонов, пророков и светил» [5, с. 173]. Путь к счастью, понимаемому Пери как обретение мужчины, умеющему любить, защищать, властвовать, довольно суров. Вечный путник Дервиш руководит кровавым экспериментом той, которая, «пролетая лётом птицы», вначале «нашла подкову кобылицы» Магомета, а затем добилась своей цели.
Представление о жизненном пути обычно связано с его началом и концом, т.е. смертью. Став невольной, как ей кажется, виновницей гибели Юноши, Бедуина, Калифа, Пери раскаивается, но не останавливается и продолжает своё путешествие через Багдад, через мир Синдбада, чтобы найти истину, узнать всемогущество поэта Гафиза. Он хочет продлить земную жизнь подвергнутых испытанию небесной дочери мужчин, но прерванная ею земная дорога привела их к познанию счастья. Если явление Тени Александра Македонского свидетельствует о его неуспокоенности, неумирающей включённости в земную жизнь, то воскрешение испытуемых Пери - ненужный жест Гафиза, отражающий, вероятно, оккультные представления Гумилёва о жизненном пути.
Каждый мужчина, встретившийся на пути дочери Аллаха, - скиталец. Сладострастный Юноша, идущий с караваном, раздражённо заявляет: «Как я пустыню ненавижу, / Пески, миражи и бурьян» [3]. Но при этом вся его жизнь связана с нескончаемой дорогой к новым женщинам. Судя по реплике матери, он любил «франкских молодых рабынь», и его могли найти в чужом гареме, о чём он с гордостью сообщает Пери:
От Басры до Бени-Алема,
Поверь, ты не найдёшь гарема,
Где не вздыхали бы с тоскою
О ночи сладостной со мною [3].
Юноша - образ-символ страсти; его характеризуют в ориетальном пространстве пьесы Гумилёва такие символы сладострастия, как виноград, финики, бурдюк, лютня, свирель, лира. Область белого огня, указывают на оккультные смыслы; если следовать утверждению Е.П. Блаватской, то белый огонь «отвечает жизненной силе (за пределами светоносного эфира) и электричеству на высших и низших планах» [1, с. 94]. Юноша, обладающий этой «жизненной силой», и в загробном мире, в светящейся Вечности находит блаженство с крылатой девушкой глубин Эль-Анкой. Он не желает возвращаться в земную жизнь, рисуя себе новые перспективы подземных путешествий: «Не счесть обителей Господних. / И душу радуют мою / Восторги дальних преисподних» [3].
Свирепый бедуин всю жизнь также проводит в походах; в садах эмировых ночует, на вершинах диких гор, проходит на многолюдных площадях. Он в постоянном поиске битвы, жаждет славы и крови. В загробном мире Бедуин осуществляет свою мечту (Прекрасна жизнь моя была / А смерть светла и величава [3]). Воин не намерен продолжать жизненный путь на земле и вовсе не мучим адом, напротив, земной воздух делает его бессильным. Он наслаждается тем, что, блуждая в черной пропасти, реализует свою воинственность, боевую энергию, убивая чудовищ, из которых «кровь зелёная течёт» «пьянее крови красной» [3]. В преисподней, как и на земле, скитаются многие воины, ищущие славы. Бедуин Гумилёва оказался в милой для него обители, где слышится львиный рев, обитают рогатый лев, крылатый змей, орел железный, где он может сражаться с силами зла, демонстрируя свою доблесть, удовлетворяя жажду славы, которую он искал, в постоянном «военном походе» на земле.
Величественный восточный правитель, потомок Магомета, Калиф изображается в окружении царской охоты, соколов, гепардов своры; маркёры его значимости - цвет рубина, печать, конь. Заклятия Гафиза
доходят до него, но дух Калифа не возвращается на землю, потому что путь его к безграничной власти окончен. Калиф достиг своего духовного рая: отдыхает на луне (эмблематический образ,
прочитываемый однозначно в разных временных и национально-этнических срезах в незначительно разнящихся смыслах); «Неслыханное торжество вкушает в небе дух-скиталец» [3]. Это торжество вызвано концом путешествия, достижением цели, хотя (или благодаря) и в послеземном пространстве.
Скитальцы в земной жизни остаются в пьесе Гумилёва странникам и после смерти. Развитие сюжета - странствия через смерть, долженствующего, казалось бы,
актуализировать антиномию жизнь/смерть, напротив, снимает её. Смерть Юноши, Бедуина, Калифа означает трансформацию героя, переход его в иное, метафизическое пространство, но сохраняющий за ним неизменный дух странничества. Необходимо отметить, что и в лирике Гумилёва часто стирается конфликт между жизнью и смертью. Так, лирический герой стихотворения «Товарищ» обращается к своему погибшему боевому другу: «Что же теперь, сквозь ряд столетий, / Выступил ты из смертных чащ.» - и мечтает вновь отправиться с ним в опасный путь: «Скоро пройду с тобой, как прежде, / В полях неведомой страны» [5, с. 124]. В стихотворении «Я не буду тебя проклинать» герой благодарит возлюбленную за смерть и перспективу посмертной дороги к счастью: «Ты подаришь мне смертную дрожь, / А не бледную дрожь сладострастья, / И меня навсегда уведешь / К островам совершенного счастья» [5, с., 148]. В «Персидской миниатюре» лирический герой после смерти, в инобытии,
перевоплощается, и тогда, наконец, осуществляется старинная мечта: «Будить повсюду обожанье» [5, с. 329]. И тот же мотив бессмертия представлен в трагической версии в «Заблудившемся трамвае», где уже в абсурдистском ключе лирический герой при срезанной палачом голове, хочет отслужить в Исакии молебен о здравии мёртвой Машеньки и панихиду по себе [5, с. 331-332]. В «Леопарде» мёртвый
леопард вступает в диалог с убившим его охотником, увещевая его умереть в его стране: «Чтоб я снова мог родиться / В леопардовой семье» [5, с. 336]; и чтобы произошла эта реинкарнация, охотник готов «У жирафьего колодца» окончить свою жизнь.
Ни в названных лирических произведениях, ни в арабской сказке Гумилёва никто не испытывает страха перед смертью, веря в вероятность бесконечности жизненного пути, в послесмертное путешествие или в верхний мир, или в нижний, где также можно обрести счастье, найти истину, к которой может повести Провидение или Азраил - мусульманский ангел смерти, брат Пери. «Сестра, облекшаяся в плоть», - называет посланник нижнего мира дочь Аллаха. Она, дитя верхнего мира, поначалу боится греха за погубленные жизни Юноши, Бедуина, Калифа («.. .я бремя трёх смертей / На слабые взвалила плечи / И три ужасные лица/ Мне усмехаются из гроба» [3]), и даже готова нести наказание за гибель мужчин (Картина вторая), безропотно следуя за Дервишем по дорогам Багдада. Но автор предназначил ей роль не палача или жертвы, а миссию путешественника, дошедшего до алкаемой истины.
Неслучайно проводником юной Пери Гумилёв избирает мусульманского аскета Дервиша, которому ведомы все семь небес и все четыре стихии - кристалл, пустыня, солнце и полнолуние, указывающие на его связи с оккультным учением. Дервиш, в новолуние «доставший» молениями, «смотря в магический кристалл», белого Единорога и Соломоново кольцо, вел Пери к их истинному их обладателю - Гафизу через мистические дали и возрождение. С этим образом Гумилёв связывает образы-символы - солнце, цветок граната, блеск Зарницы, дух Мускуса; он вступает в поэтический диалог с Птицами. Это ему - творцу, наставнику юных и прекрасных, принадлежат архетипические символы - белый Единорог и Соломоново кольцо.
Единорог - образ-символ,
представленный и в древней восточной, и в древнеиндийской, и в античной, и в западноевропейской культурах; он связан и с
культом Конфуция, и с оккультными, и с христианскими представлениями («... средневековые бестиарии видели в единороге Христа, а в деве - Деву Марию» [7, с. 106]). Дервиш отмечает в нём два знаковых качества - покорность девственнице и ярость (Покорный только чистой деве /И сам небесной чистоты /Единорог ужасен в гневе [3]). На эти свойства указывал антик Плиний: «Самый свирепый и яростный зверь» [8, с. 110]; единорог принадлежал и к «идеалам рыцарской культуры: это фантастическое животное ассоциировалось с куртуазной любовью, и ему уподобляли мужчину, превращающегося в послушного слугу той Прекрасной дамы, которую он полюбил» [7, с. 105-106]. Трудно представить, что всесильный Гафиз воспримет это качество своего «амулета», но страсть Пери он пробудил.
Кольцо Соломона, которым владел Гафиз, наряду с Единорогом подчёркивает избранничество поэта, его духовную и телесную исключительность. Магическая печать на кольце Соломона позволяла Гафизу повелевать Высшими силами: ангелами, демонами, всеми стихиями и силами природы [См.: 13, с. 16]. Во многих культурах кольцо связано с «оккультной охраняющей силой», «с магическими силами или спрятанными сокровищами -поверья, восходящие к преданию о кольце царя Соломона, которое было источником его сверхъестественных возможностей и мудрости» [11, с. 157, 158]. Единорогу были также «подвластны тонкие нити запредельного мира» [12, с. 147]. Два этих знака указывают на закономерность медиумических действий Поэта. Его жизненный путь, проходящий по дорогам земного - среднего - мира, направлен и в верхний мир, и в нижний, неслучайно судьбы всех персонажей эмблематической сказки Гумилёва сходятся в его пространстве, в его райском саду на земле. Он личность творческая, творец, властитель тайн подземного и небесного мира, способный магией слова преображать, возрождать («Закон иного бытия /Волшебное разбило слово» [3],- признаёт Бедуин).
Поэт - Творец - Теург несёт в себе и любвеобильную страсть Юноши, и воинскую доблесть, наслаждение битвой Бедуина, и упоение властью Калифа. К тому же, по замыслу «сказочника» Гумилёва, он, владеющий Соломоновым кольцом, властвует и в небе, и на земле, и под землёй, Единорог активизирует его эротическую силу. Гафиз после «сеанса возрождения» зачаровывающе говорит о своей давней влюблённости и возбуждает своим пением страсть в Пери. Дочь Аллаха, нашедшая, наконец, достойного своей мечты, готова разделить с ним брачное ложе, как девственница, предназначенная Единорогу. Его рог - «символ страсти самца и страданий демона-разрушителя, символ неукротимого стремления к недосягаемому и смиренного возрождения. Единорог - символ того, чем полна человеческая жизнь» [12, с. 147]. Пери ощущает себя земной женщиной, говорит на языке человеческой страсти, обращаясь к Гафизу:
Ты телу, ждущему тебя, Страшнее льва и леопарда, Для бледных губ ужасен ты, Ты весь как меч, разящий с силой, Ты пламя, жгущее цветы, И ты возьмёшь меня, о милый! [3] Гафизу подвластно и человеческое тело, и тени мёрвых. Неслучайно первые исследователи творчества Гумилёва (Н.А. Оцуп, И. Голенищев-Кутузов) и современные учёные (Н.А. Богомолов, Р. Эшельман) находят некоторые оккультные смыслы в его драматургических опытах. И действительно, на первый взгляд, образы-символы, значение которых мы «расшифровывали» выше, могут прочитываться как оккультные знаки, но могут включаться и в традиционную культуру. Так, сопровождающие Бедуина в подземном путешествии львиный рев, рогатый лев, орел железный, крылатый змей дают основание предполагать, что новая обитель воина - мир офитов. Однако Офит «Братства змия», их крылатый змей, был «добрым змеем», воспринятым и египетским, и еврейским (Медный змий Моисея) культами [1, с. 388-389]. В сказочном же пространстве пьесы он, как и орёл, с его однотипным во всех культурах значением могущества, необычаен и ужасен. То есть Гумилёв, обращаясь к эмблематическим
образам, создавал некий абстрактный синкретический экзотический мир, располагая в нём фигуры, не прикреплённые к конкретным ритуальным культурам, мир ориентальный в его транскрипции, не обязательно связанный с оккультными семами, но непременно вырисовываемый кистью художника-путешественника.
При этом Н. Гумилёв был знаком с оккультной доктриной, не скрывал этого, а в письме к В. Брюсову (1907) называл себя «адептом оккультизма», признавая, что поэзия мэтра символизма оказывает на него особое влияние, способствуя
проникновению «смутных желаний моего астрального тела и, следовательно, в мою истинную личность» [4, с. 14]. Созданная Гумилёвым драматическая сказка разрушает теоретические установки акмеистов, манифестирующих «простоту», «прямоту» и «честность», в отличие от «затуманенных символизмом и необычайно от природы ломких отношений между вещью и словом» [9]. Драма «Дитя Аллаха», как и многие лирические произведения поэта, показывает, что Н. Гумилёв строил литературные «путешествия» на туманной мгле эйдосов. В своем манифесте он настаивал на том, чтобы в произведении было больше «более точного знания отношений между субъектом и объектом», призывал к «верности этой земле» [3]. Но рисовал в драматической миниатюре условно-абстрактный мир, созданный его эстетическим воображением, в мистически трепетном, неопределённом топосе Вечности. «Все здесь, как во сне, между «верхом» и «низом», как в импрессионистических этюдах,
выплескивающих цвет за «раму», за сценическое пространство, в над-надреальный мир, прозреваемый сквозь магический кристалл Дервиша и заклинательное пение Гафиза» [10, с., 266].
Гафиз, обладающий тайной слова, не только выводит из царства мертвых Тени отправившихся в мир иной, но и возвращает их назад - в мир их успокоения. Поэт безгранично верит в силу слова, взывая в заклинании: «Живое слово, устремись / Туда, где зарожденье слова. /Ни внутрь, ни вглубь, ни вширь, а ввысь, / Ты, сила старая, за новой!» [3]. Эта убежденность в теургической
силе отличает и героя-поэта сказки, и теоретика Гумилёва-акмеиста, близкого в понимании жизнетворческой миссии поэтического слова не только символистской теории, но и оккультной доктрине. Творящая сила Гафиза-поэта, свидетельствующая о мистическом воздействии творчества, соответствует сентенциям статьи Н. Гумилёва «Жизнь стиха». Гафиз превращается в жреца, силой творчества, гармонии, перевоплощая людей и очищая их души, прикасаясь к тайнам природы, воспроизводя некий сакральный ритуал. Пери, небесной девочке, суждено было, по замыслу автора, пройдя многотрудный путь, найти дорогу к истине, кроющейся в магической силе слова.
«Искание образов и форм, по своей силе и яркости соответствующих его мироощущению, влечёт Гумилёва к изображению экзотических стран, где в красочных и пёстрых видениях находит зрительное, объективное воплощение его грёза». Муза Гумилёва - это «муза дальних странствий» [6, с. 422], в которых герои ищут истину/счастье.
Список литературы
1. Блаватская Е.П. Теософский словарь. - Москва: Эксмо, 2003. 640 с.
2. Гачева А.Г. Жизнь-смерть-бессмертие в мире русского романтизма [Электронный ресурс]. URL: http://refdb.ru/look/2796893.html (дата обращения: 23.08.2017).
3. Гумилёв Н.С. Дитя Аллаха. Арабская сказка в трёх картинах [Электронный ресурс]. URL: https://gumilev.ru/plays/5/ (дата обращения: 17.08.2017).
4. Гумилёв Н.С. Неизданные стихи и письма / Ред. Г.П. Струве. Париж, 1980. Paris, «YMCA-Press», 228 с.
5. Гумилёв Николай. Стихотворения и поэмы/ Вступительная статья А.И. Павловского - Ленинград: Советский писатель, 1988. 632с.
6. Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм. Н.С. Гумилёв: Pro et contra. Личность и творчество Николая Гумилёва в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Издание второе. - Санкт-Петербург: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2000. С. 397-427.
7. Карр-Гомм Сара. Словарь символов в искусстве. Иллюстрированный ключ к живописи и скульптуре / Пер. с англ. - Москва: АКТ. Астрель, 2003. 335 с.
8. Словарь символов и знаков / Авт.-сост. Н.Н. Рогалевич. - Минск: Харвест, 2004.
512 с.
9. Статьи и заметки о русской поэзии [Электронный ресурс]. URL: http:www.ru.wikisource.org/wiki/Статьи_и_заметки_о_русской_поэзии_(Гумилёв)/32 (дата обращения: 15.08.2017)
10. Страшкова О.К. «Новая драма» как артефакт Серебряного века. - Ставрополь: Изд. СГУ, 2006. 576 с.
11. Тресидер Джек. Словарь символов. Москва: ФАИР-ПРЕСС, 2001 448 с.
12. Флора и Фавн. Мифы о растениях и животных. Краткий словарь / Сост. Федосеенко В.М. - Москва: Русь, 1998. 256 с.
13. Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. Москва: АСТ; Харьков: Торсинг, 2003. 591
с.
THE ROAD TO TRUTH (IN THE DRAMATIC FAIRY TALE BY N.S. GUMILYOV "ALLAH'S BABY")
The theme of the road, search for the course, travel is typical for N.S. Gumilyov's entire creative work, including his dramatic works connected with the Oriental motives. The topicality of the research is determined by the fact that it analyzes the specificity of the syncretism of the methods of different artistic and aesthetic tendencies, the motive, plot and genre peculiarities of the developing of the travel theme considering certain historical, geographical, ethnocultural and literary aspects.
Keywords: Romanticism, symbolism, acmeism, journey, travel, travelogue, archetype, images-symbols, truth, exotic world of the Orient.
References
1. Blavatskaya, E.P. (2003). Teosofskiy slovar' [Theosophic dictionary]. Moskva: Eksmo.
640 s.
2. Gacheva, A.G. (2010). Zhizn'-smert'-bessmertie v mire russkogo romantizma [Life-death-immortality in the world of the Russian romanticism]. Retrieved 23 August, 2017 from http://refdb.ru/look/2796893.html.
3. Gumilyov, N.S. (1917) Ditya Allakha. Arabskaya skazka v trekh kartinakh [Allah's child. Arabic fairytale in two scenes]. Retrieved 17 August, 2017 from https://gumilev.ru/plays/5/.
4. Gumilyov, N.S. (1980). Neizdannye stikhi i pis'ma [Unpublished poems and letters] / Ed. by G.P. Struve. Parizh, YMCA-Press. 228 s.
5. Gumilev, N. (1988). Stikhotvoreniya i poemy [Poems] / Vstupitel'naya stat'ya A.I. Pavlovskogo [Introductory article by A,I. Pavlovsky]. Leningrad: Sovetskiy pisatel'. 632 s.
6. Zhirmunskiy, V.M. (2000). Preodolevshie simvolizm [Having overcome symbolism]. N.S. Gumilyov: Pro et contra. Lichnost' i tvorchestvo Nikolaya Gumilyova v otsenke russkikh mysliteley i issledovateley. Antologiya. Izdanie vtoroe [Personality and poetic works by Nikolay Gumilyov in the assessment of the Russian thinkers and researchers. Antology. Second edition]. Sankt-Peterburg: Izd-vo Russkogo Khristianskogo gumanitarnogo instituta. S. 397-427.
7. Karr-Gomm, Sara. (2003). Slovar' simvolov v iskusstve. Illyustrirovannyy klyuch k zhivopisi i skul'pture / Per. s angl. [Dictionary of symbols in the art. An illustrated key to the paintings and sculpture / Translation from the English language]. Moskva: AKT. Astrel'. 335 s.
8. Rogalevich, N.N. (2004). Slovar' simvolov i znakov [Dictionary of symbols and signs]. Minsk: Kharvest. 512 s.
9. Stat'i i zametki o russkoy poezii [Articles and notes about the Russian poetry]. Retrieved 15 August, 2017 from http:www.ru.wikisource.org/wiki/Stat'i_i_zametki_o_russkoy_poezii_(Gumilev)/32.
10. Strashkova, O.K. (2006). «Novaya drama» kak artefakt Serebryanogo veka [«New drama» as an artifact of the Silver age]. Stavropol': Izd. SGU. 576 s.
11. Tresider, Dzhek. (2001). Slovar' simvolov [Dictionary of symbols]. Moskva: FAIRPRESS. 448 s.
12. Fedoseyenko V.M. (1998). Flora i Favn. Mify o rasteniyakh i zhivotnykh. Kratkiy slovar' [Flora and faun. Myths of Plants and Animals. Short dictionary]. Moskva: Rus'. 256 s.
13. Sheynina, E.Ya. (2003). Entsiklopediya simvolov [Encyclopedia of symbols]. Moskva: AST; Khar'kov: Torsing. 591 s.
Об авторе
Головченко Игорь Федорович - кандидат юридических наук, доцент кафедры креативно-инновационного управления и права, Пятигорский государственный университет (Россия), E-mail: [email protected]
Golovchenko Igor Fyodorovich - Candidate of Law, associate professor of Department the Creative and Innovative Management and Law, Pyatigorsk State University (Russia), E-mail: [email protected]
