CC BY
122УДК 821.09"1918/..."
МОТИВ ОДИНОЧЕСТВА И ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Г.Г. МАРКЕСА И ДЖ.М. КУТЗЕЕ
Дмитрий Дмитриевич Конкин
магистрант кафедры всемирной литературы Московский педагогический государственный университет 119991, Россия, г. Москва, ул. Малая Пироговская, 1, стр. 1 konkin92@list.ru
В статье представлен сопоставительный анализ мотива одиночества в творчестве латиноамериканского писателя Г. Гарсиа Маркеса и южноафриканского писателя Дж. М. Кутзее. Сам мотив рассматривается через последовательный анализ основных компонентов модели одиночества, предопределяющей мировоззрение обоих авторов: топоса, Истории, генезиса одиночества, взаимоотношений человека и Бога в контексте обозначенной проблемы. В статье исследованы как общие положения, так и различия, обоснованные спецификой мифологического мировосприятия Маркеса и рационально-критического взгляда на реальность со стороны Кутзее.
Ключевые слова: Маркес, Кутзее, одиночество, мотив, топос, История, миф.
XX век - это время переосмысления всей парадигмы ценностей, взглядов, мировоззрений, что было связано с непростой историко-политической ситуацией, в рамках которой происходил постепенный распад культурного, литературного, исторического наследия. Именно XX в. предопределил и одиночество современного человека, чье сознание неспособно было примириться с последствиями катаклизмов уходящего столетия.
На протяжении всего XX столетия многие по-своему пытались отразить те изменения, которые происходят в цивилизации, но наиболее точно это удалось сделать писателям, стоявшем на самой периферии современности: латиноамериканцу Г. Гарсии Маркесу и южноафри-канцу Дж. М. Кутзее.
Габриель Гарсиа Маркес (Gabriel García Márquez, 1928 -2014) - колумбийский писатель, лауреат Нобелевской премии, названный Сервантесом нашего времени. В своем творчестве Маркес, руководствуясь принципами «магического реализма», расширяет традиционную ро-
© Конкин Д. Д., 2016
манную парадигму, создавая принципиально новый текст, являющийся аллюзией на современную автору историческую ситуацию с одной стороны, но, с другой, - прочно связанным с мифологическим мировоззрением, которое позволяет автору по-новому переосмыслить человеческую историю, позиционируя ее как нечто неустойчивое, подвижное и до конца не оформившееся.
Джозеф Максвелл Кутзее (John Maxwell Coetzee, b. 1940) - англоязычный писатель, критик, лингвист. Он родился в 1940 году в семье африканеров - потомков голландских переселенцев. Постоянной темой его произведений является Южная Африка, которая порой предстает перед глазами читателя узнаваемой и реальной, а порой - затерянной в далеком не нормированном мифологическом пространстве.
С Маркесом его роднит общий мотив, проходящий через все их творчество - мотив подлинного, всепоглощающего одиночества. Тем не менее, несмотря на общность заявленной темы и, в целом, идентичность компонентов искомого мотива, необходимо проанализировать магистральные различия, возникающие вследствие диаметрально противоположного мировоззрения авторов при построении модели мира.
О. М. Фрейденберг раскрывала понятие мотива относительно мифологического типа сюжетности. При этом под «мифологическим сюжетом» исследовательница понимала «не сюжет мифа, но сюжет, созданный мифотворческим мышлением». По её мнению, «мотив не может быть абстрактным, и понятие мотива в системе «мифологического сюжета» неразрывно связано с понятием персонажа: «В сущности, говоря о персонаже, тем самым пришлось говорить и о мотивах, которые в нем получали стабилизацию; вся морфология персонажа представляет собой морфологию сюжетных мотивов» [Фрейденберг 1997: 448]. Мотив, по В. Б. Шкловскому, «является итогом фабульного "развертывания" сюжета, а его семантика не дана, но становится в процессе этого "развертывания"» [Шкловский 1983: 225]. Тематическую концепцию мотива, берущую начало в трудах Б. В. Томашевского и В. Б. Шкловского, развивает Г. В. Краснов. Мотив для исследователя, по существу, является тождественным общей или главной теме произведения: «Сюжет выявляется и своеобразно олицетворяется в мотиве произведения, в опосредованной от конкретных образов ведущей теме» [Краснов 1997: 47].
При анализе мотива одиночества в творчестве Кутзее и Маркеса целесообразной видится опора на материал следующих романов: «В ожидании варваров» (Waiting for the Barbarians, 1980), «Осень в Петербурге» (The Master of Petersburg, 1994), «Бесчестье» (Disgrace, 1999), «Жизнь и время Михаэля К.» (The Life and Times of Michael K., 1983)
Кутзее Дж. М. и «Сто лет одиночества» (Cien años de soledad, 1967) Г. Гарсиа Маркеса. Исследуемые тексты отображают неизменность основногомотива художественного мира романов. Кутзее в своих произведениях последовательно анализирует сознание, обреченное на одиночество, как на уровне одной личности («Жизнь и время Михаэля К.», «Осень в Петербурге»), так и на уровне целого поколения («Бесчестье») и всего человечества («В ожидании варваров»). Маркес также показывает развитие этого мотива как определяющего элемента человека и человечества (на примере анализа рода), так и Вселенной и Бога (семантика поселка - Макондо и образ Мелькиадеса как Бога-творца). В каждом из романов Кутзее смещает акценты в сторону тех или иных элементов, предопределяющих одиночество его героев (категории топоса, Истории, времени), тогда как Маркес актуализирует все эти составляющие в пределах одного текста.
У Кутзее в качестве исходного элемента мотива одиночества всегда выступает, прежде всего, топос. Автор обращается к семантике необжитого «черного континента», пребывание в котором обрекает героев на пожизненное одиночество. Кутзее рисует землю, по отношению к которой не действуют устойчивые законы простого человеческого бытия. В пределах этого семантически-необжитого пространства все реалии человеческой жизни подвергаются искажению, корректировке. Время же у Кутзее выступает как бесконечный цикл, идиллически-непрерывный хронотоп, заключенный в непрекращающееся забвение круга, прервать который не удается ни одному из героев автора.
У Маркеса хронотоп рассматривается через призму мифологического мышления. Еще Л. Остаповат подчеркивает, что бытие рода «протекало во времени настолько неподвижном в своей цикличности, что по сравнению с ним даже циклическое время мифа казалось динамичным» [Остаповат 1983: 368]. В настолько замкнутом мире не думали о будущем, предпочитая жить в грезах прошлого. В. Кутейщикова ссылается на М. М. Бахтина, который пишет о том, что в романе каждый персонаж - это «человек абсолютного прошлого и далевого образа. Он завершен и готов в своем прошлом, совпадает с самим собой, абсолютно равен самому себе» [Кутейщикова 1983: 386]. Даже все изменения здесь мыслились и осуществлялись не столько во времени, сколько в пространстве. Исследователь также отмечает, что «повторяющееся родовое время не только движется по кругу, но и вращается по спирали, обращая историю вспять. В своем попятном движении время сворачивается, уплотняется и, достигнув предельной степени концентрации, взрывается, возвращаясь постоянно к своему началу» [Остапо-ват 1983: 386], что предопределяет и катастрофу одиночества, охва-
тившего оставленный род, и во многом проливает свет на цикличность родового инцеста. То же самое можно сказать и об изолированности топоса в романе Маркеса. Система координат, по которой воссоздается образ города, весьма интересна: «путь на восток Хосе не манил, ибо он мог привести только в прошлое. К югу простиралась болотистая низина, и эта необозримая топкая вселенная действительно не имела пределов. На западе Великая топь сливалась с безграничной водной стихией, где водились китообразные русалки с нежной кожей, сводившие с ума мореплавателей» [Маркес 2013: 17-18].
На западе пространство строится по законам мифа, по критериям вечного прошлого. Путь на восток - это тоже возвращение ко времени давно прошедшему, в частности к моменту убийства ПрундессиоАги-ляра, т.е. к греху. Буэндия вознамерились идти на север: «более десяти дней они не видели солнца; мир погружался в печаль. Людей одолевали воспоминания о давным-давно позабытом. Они шли через вселенную мрака и скорби. Обратно не было хода, потому что прорубленная тропа зарастала зеленью» [Маркес 2013: 17-18]. Даже идя на север, они несли с собой воспоминания о прошлом, без права вернуться в настоящее, ибо тропа была утеряна для них навсегда.
Таким образом, одиночество города - это одиночество вечного прошлого, настоящее которого погрузилось в непроходимые заросли, а будущее было заранее предрешено в свитках Мелькиадеса. Макондо -это город без настоящего, место, которого нет.
У Кутзее субъектом одиночества является человек. Единственное произведение, в котором акцент смещается в сторону божественной природы Христа - роман «Жизнь и время Михаэля К.», где есть скрытые ассоциативные связи Михаэля с образом Христа, за которым следует его ученик. В романе «Сто лет одиночества» на одиночество обрекается сам Бог - творец всего сущего. Маркес вообще использует обратную, «инверсионную» модель для анализа мотива одиночества в романе: от Бога к ребенку. Это позволяет ему воссоздать на страницах романа поистине космологическую модель одиночества, придав ему мифологический, сакральный оттенок, ибо в мире, который описывает Маркес, на одиночество обрекается не только и не столько человек, сколько сам Бог-творец (ведь Буэндия -это тоже боги, пусть и падшие).
Первопричина одиночества у авторов также отлична: Кутзее охватывает целый спектр человеческих проблем, не уводя читателя от реалий пусть не совершенного в понимании самого автора, но, тем не менее, «осязаемого» человеческого времени: смерть сына у Достоевского, нарушение канонов правительства у судьи, неправомерные с точки
зрения морали сексуальные связи у преподавателя. У Маркеса в центре одиночества стоит инцест - преступное кровосмешение, которое захватывает и очерняет всех членов рода Буэндия. Л. Остаповат характеризует предопределенную инцестом модель одиночества, как «врожденную, неизлечимую болезнь целого миропорядка, прогрессирующий недуг, который, изнутри подтачивая мирок отъединившихся на своем собственном острове личностей, во многом определяет и предопределяет его фатальную судьбу» [Остаповат 1983: 388]. В своем очерке это положение конкретизирует и В. Б. Земсков: «Инцест - это шаг назад от социума, попятное движение за пределы социальности и гуманистич-ности к "одиночеству" животного мира» [Земсков 1986: 387].
Крайне принципиальным видится внешнее различие героев Маркеса и Кутзее. Человек Кутзее носит на себе клеймо Хаоса: пустыня делает из него калеку, как внешне (уродливая губа Михаэля, обожженное лицо Лури, исхудалое тело судьи), так и внутренне, извращая и уничтожая сознание героев, предопределяя невозможность воссоединения со всем остальным мирозданием. Персонажи Маркеса, напротив, притягательны. Крайняя степень гиперболизации, которой он руководствуется при воссоздании героев, даже, казалось бы, уродливое превращает если не в достоинство, то в объект восхищения со стороны читателя. Если физическая сила, то восходящая к образу мачо, самца, настолько полноценная, что она стоит на стыке прекрасного и отторгающего: «...после мужа она [Урсула] впервые видела нагого мужчину [Хосе], да к тому же сын был настолько мощно оснащен для жизни, что она сочла это уродством» [Маркес 2013: 34] (С. 34). Здесь прослеживается знаменитый культ тела, актуализированный еще в эпоху Древней Греции. Еще большей нарочитостью отличается образ этого героя после его возвращения из скитаний: «вошел диковинный человек. Его квадратные плечи едва протиснулись в дверь. На нем был пояс вдвое толще лошадиной подпруги и кованные железом ботфорты со шпорами, а его вторжение в дом очень походило на начало землетрясения» [там же: 108]; если война, то до окончательного разрушения не только противника, но и домашних устоев, родового очага, как в случае с полковником АурелианоБуэндией, который во многом восходит к образу кровожадного и неприступного Ареса - бога войны. Если красота - то разрушительная и неподвластная ни одному человеку, как в случае с Ремедиос Прекрасной. Она очень тесно сближается в произведении с образом Афродиты, богиней любви, красоты, вечной весны и жизни. Но вместе с тем, она же была и безжалостна к тем, кто отвергает любовь. Как пишет Маркес, она источала «убийственное благоухание весны».
Тем не менее, есть и общий компонент, предопределяющий единство модели одиночества у обоих авторов. Это - роль Истории. История у Кутзее позиционируется как совершенно неустойчивая, поддающаяся изменению реалия, механизмы которой абсолютно недоступны героям, так как они стоят на самой дальней ее периферии. Герои Кутзее существуют вне Истории, их сознание не включено в общее человеческое летоисчисление, что заставляет их жить в семантически-необжитом пространстве - пустыне. Вообще, во всех романах Кутзее прослеживается дилогия романного пространства. Кутзее рисует нам два мира (пустыня - человеческая История), что посылают друг другу сигналы, обреченные быть не услышанными, ведь его персонажи -жители доисторического времени, времени "до истории", что пытается ворваться в неосвоенное пространство Истории, то, что еще только должно произойти. Очень обстоятельно про Историю пишет и О. А. Павлова в своей диссертации, когда отмечает, что «героям неведома История, они инстинктивно пытаются существовать вне ее. Она пытается настигнуть их, но они ускользают. Персонажи не попадают в кипящий котел истории» [Павлова 2012: 127].
У Маркеса Макондо одинок, прежде всего, потому что реальность его попросту не замечает. Для нее - это город-призрак. Свидетельство этому - строительство уже небезызвестной банановой компании - подлинного воплощения реальности, губительной для людей, которые привыкли к иному способу бытия. Маркес пишет, что работники банановой зоны проходили между домиков Буэндия, ни с кем не общаясь и не здороваясь, как будто тех попросту и не было. В комнате Мелькиа-деса офицеры (стражи банановой компании) не замечают Хосе, который сидит перед ними на кровати, готовясь к смерти, как разжигатель межнациональной розни. Они не видят его, потому что находятся в последнем средоточии мифа - в логове Мелькиадеса - героя, который во многом стоит у истоков формирования родового предания, ибо именно он с самого начала прописал всю жизнь Буэндия, и в его комнате «вечный март, нескончаемая весна».
Таким образом, компоненты искомого мотива при внешней своей непереходности различаются, прежде всего, принципами построения. Если топос у Кутзее - это всегда пустыня (буквально, как в случае с романом «В ожидании варваров» или в переносном смысле («Осень в Петербурге»)), то Маркес апеллирует к образу не обетованного города, рассматриваемого им через призму мифа, сказки. Топос у Маркеса более монументален и эсхатологичен. Хронотоп у Кутзее всегда цик-личен, тогда как Маркес не сводит все к простому движению по кругу. Время Маркеса спиралевидно, многослойно, оно состоит из множества
кругов, предопределяющих друг друга и подводящих к космологии финала произведения. Первопричина одиночества также различна: у Кутзее - это личные драмы персонажей, которые вечны только для них самих; у Маркеса - это инцест, причем, опять же, в сакрально-мифологическом понимании, что позволяет расширить рамки заявленной проблематики произведения и в контексте вечного проследить развитие уже не отдельных персонажей, но всего человечества. Сходятся авторы в интерпретации Истории. И Маркес и Кутзее видят в ней нестабильность, подчас опасность и отсутствие внутренней опоры. Тем не менее, сопоставляя и модель Маркеса и модель Кутзее, можно прийти к выводу, что авторы декларируют полное тождество между мирозданием и одиночеством, которое становится неотъемлемой частью их художественного пространства, а с ним и всего XX века.
Так или иначе, именно мотив одиночества предопределяет полную и бескомпромиссную актуализацию тех исторических реалий, которые стали во главу угла сознания эпохи на всем протяжении нелегкого XX столетия.
Список литературы
Земсков В. Б. Габриэль Гарсиа Маркес. Очерк творчества. М.: Художественная литература, 1986. 387 с.
Краснов Г. В. Сюжет и сюжетная ситуация // Литературоведческие термины (материалы к словарю). Коломна, 1997. С. 47-49.
Кутейщикова В., Остаповат Л. Новый латиноамериканский роман. М.: Советский писатель, 1983. С. 368-388.
Кутейщикова В. Н. Роман Латинской Америки в XX в. М.: Советский писатель, 1964. 287 с.
Кутзее Дж. М. Жизнь и время Михаэля К., М.: Амфора, 2013. 347 с.
Маркес Гарсиа Г. Сто лет одиночества. М.: АСТ, 2013. 489 с.
Осповат Л. Новый латиноамериканский роман. М: Советский писатель, 1983. 424 с.
Павлова О. А. Категории «история» и «память» в контексте постколониального дискурса (на примере творчества Кутзее М. и К. Исигу-ро): дисс. ... канд. филол. наук. М., 2012. 203 с.
Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста и общая редакция Н. В. Брагинской. М.: Лабиринт, 1997. 448 с.
Шкловский В. Б. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983. 381 с.
THE MOTIVE OF SOLITUDE AND ITS INTERPRETATION IN THE NOVELS OF G.G. MARQUÉS AND J. M. COETZEE
Dmitriy D. Konkin
Master Student in the Department of World Literature Moscow State University of Education
119991, Russia, Moscow, Malaya Pirogovskaya st., 1, build. 1. konkin92@list.ru
The article represents comparative analysis of the motive of solitude in the books of Latin American writer G. G. Marqués and South African writer J. M. Coetzee. The motive is studied woth the help of the analysis of the solitude model's main components, which identify the world vision of both authors. Such components are: topos, History, the genesis of solitude, relationship between God and Man in the context of our problem. We study the common ideas and the differences between the authors, which come from myphological world vision of G. G. Marqués and rational and critical perception of J.M. Coetzee.
Key words: G. G. Marqués, J. M. Coetzee, solitude, mitive, topos, history, myth.
