CC BY
46
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2015. № 1
З.Н. Афинская
МОТИВ "ФРАНЦУЗСКАЯ КУХНЯ"
В РУССКОЙ КАРТИНЕ МИРА
Гастрономический дискурс не менее актуален и интересен обществу, чем само потребление пищи, поскольку в языковом сознании гастрономические термины, описание рецептов и самого процесса приготовления блюд — весь этот лексикон позволяет представить социально-культурное своеобразие народа в целом и различных его представителей.
Ключевые слова: мотив и тема, русский мир, французская кухня.
Gastronomic discourse not less relevant and interesting to society than the actual consumption of food, because in the language consciousness of culinary terms, the description of the recipes and the process of preparation of food — all this lexicon allows to present the socio-cultural identity of the nation as a whole and its various representatives.
Key words: motive and theme, Russian world, French cuisine.
Гастрономический дискурс, как и иные виды этноспецифических дискурсов1, обладает особой лексикой, грамматикой, особой семантикой, за которой — и это самое главное, как полагал Ю.С. Степанов, — стоит особый мир2. Речь о еде не только несет в себе информацию о быте, но и перерастает «в определенные образы, — отмечает М.В. Китайгородская, — с помощью которых человек передает свои представления о разных сторонах жизни — о бедности и богатстве, о праздниках и буднях, о "своем" и "чужом", о "хорошем" и "плохом" и т.п.»3. Столь многогранная функция "пищевого речеповедения" обеспечивает этому дискурсу интерес и актуальность в ракурсе этнолингвистики и лингвоперсонологии (Ю.С. Степанов, В.И. Карасик, М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова, Ю.Н. Караулов, А.В. Павловская, Т.Ю. Загрязкина и др.).
В данной статье мотив "французская кухня" исследуется в ракурсе лингвокультурологии с опорой на материалы русской лите-
Афинская Зоя Николаевна — канд. филол. наук, доц., зав. кафедрой французского языка для гуманитарных факультетов факультета иностранных языков и ре-гионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: [email protected]
1 См.: Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004. С. 279—284.
2 См.: Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс, факт и принцип Причинности // Язык и наука конца 20 века / Под ред. акад. Ю.С. Степанова. М., 1995.
3 Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Продукты питания как социокультурные знаки // Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 596.
ратуры. Понятие "мотив" рассматривается нами как один из инструментов реализации концепта в речи, что во многом совпадает с идеями В.З. Демьянкова, по мнению которого "концепт в значительной степени соответствует тому, что исследователи литературы называют мотивом"4.
Процесс приема пищи, рассмотренный с позиций психологии и психоанализа (Г. Башляр), представляет определенную аналогию процессам обладания и приобретения, важнейшим факторам, формирующим личность. Не случайно в русском языке питание и воспитание относятся к единому словообразовательному гнезду. Вопросы питания и воспитания всегда в центре внимания любого общества, составляя сущность жизненной энергии, и формируют тем самым культурные стереотипы и общественную мифологию. О единстве материального и духовного начал в жизнедеятельности человека, воплощенного в "мифе о питании" (le mythe de l'alimentation), говорил выдающийся французский эпистемолог Г. Башляр (1884—1962): "Rien n'est tant résonné que l'alimentation chez les bourgeois! Rien n'est davantage sous le signe du substantiel. Ce qui est substantiel est nourrissant. Ce qui est nourrissant est substantiel"5 ("Ничто так не обсуждается мещанином, как питание. Нет ничего более существенного. То, что существенно, питательно. То, что питательно, существенно". — Пер. мой).
Питание — это не только процесс, необходимый для жизни организма, но и дискурс (речь о еде), характеризующий языковую личность. Так, например, описан обед русского аристократа во французском ресторане и его разговор с официантом:
«— Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, — сказал Степан Аркадьевич. — Ну так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало — три десятка, суп с кореньями...
— Прентаньер, — подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.
— С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом. ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: "Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулярд а лестрагон, маседуан де фрюи..."»6
4 Демьянков В.З. Цивилизационные параметры когниции: лингвистика — эстетика — этика — психология — логика // Вопр. когнитивной лингвистики. 2013. № 1. С. 34.
5 Bachelard G. La formation de l'esprit scientifique. Paris, 1993. P. 171.
6 Толстой Л.Н. Анна Каренина. М., 1957. С. 39.
Обдумывая меню званого обеда, Степан Аркадьич не может отказать себе в удовольствии пользоваться французскими словами, придавая тем самым своему обеду праздничный, необычный вид: «Программа нынешнего обеда ему очень понравилась: "Будут окуни живые, спаржа и la pièce de résistance — чудесный, но простой ростбиф и сообразные вина."»7
Называя официанту нарочито по-русски французские блюда, Стива Облонский тем самым демонстрирует несколько мотивов своего поведения, имеющих социокультурный статус: во-первых, он показывает хорошее знание французской кухни и привычку посещать дорогие рестораны; во-вторых, обсуждение пищи составляет необходимый ритуал обеда в ресторане, который должен соблюдать ценитель гастрономических изысков; в-третьих, то, что для официанта является обязательным профессионализмом (точное название блюд в меню), для Облонского, напротив, в данной ситуации необходимо противопоставить себя официанту, находящемуся несравнимо ниже на социальной лестнице, поэтому он "переводит" все французские названия на русский язык. Французский язык в данной ситуации служит для обозначения социокультурных границ по принципу "свой/чужой": для русского аристократа использование французского языка в данной ситуации не только не престижно, а наоборот, есть риск снизить свой социальный статус.
Дискурс о еде в русской культуре непременно включает в себя элементы французского языка — названия ресторанов, вин и блюд, обсуждение поварского искусства, меню и составление правильного сочетания разных блюд и др. Обсуждение этих вопросов, связанных с социальным и культурным статусом собеседника, нередко становилось одним из важных мотивов, характеризующих литературного героя. Так, чиновник таможни — один из чеховских героев, — обедая обычно в московском ресторане, заказывал себе к обеду самые изысканные французские вина, такие, как " Кло-де-Вужо-вье сек, Кло-де-Руа-Кортон, Шамбертен номер тридцать восемь"8.
В мире чеховских персонажей, реализующих определенный тип языковой личности9, этот мотив наполнен юмористическим содержанием, что позволяет обозначить некоторые черты мира русского обывателя — стремление повысить свой социальный статус за счет освоения французской кухни, пошлость неумелых претензий на высокий культурный уровень и на знание французского языка.
7 Там же. С. 406.
8 Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. М., 1962. Т. 3. С. 185.
9 См.: Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 7-е изд. М., 2010.
Чеховские персонажи — городские обыватели — используют в своей речи лексику французского гастрономического лексикона, как правило, не понимая истинного значения иностранных слов. Некий мелкий чиновник в городской управе рекомендует знакомому поручику одну из "воспитанниц" m-me Дуду, держательни-цы особого пансиона: "Девица а ля компрене аревуар консоме"10. Абсолютно бессмысленное с точки зрения лексикона высказывание, абсурдность которого еще больше подчеркивается включением в этот поток бессвязной речи гастрономического термина "консоме". К тому же французские слова звучат на московский лад: вместо "оревуар" чеховский герой по-московски "акает".
Кутеж банковских служащих не обходится без французских мотивов: "Ну-с, господа? По христианскому обычаю. По маленькой... Мадемуазель-стриказель, бараньи ножки, же ву при!"11 Здесь также Чехов применяет излюбленный прием — сочетание французских слов и искаженных с помощью французских суффиксов и окончаний русских слов на фоне гастрономического мотива ("бараньи ножки").
В меню торжественного обеда у градоначальника в честь официальных делегаций обязательно упоминаются французские вина и блюда: "Я городской голова. То есть лорд-мэр. муниципале. Вуй? Компрене? Как лорд-мэр и муниципале я предлагаю вам сделать маленький променаж. Компрене? Променаж. По русскому обычаю, не мешало бы тово. пюре, антрекот, шампань и прочее. Компрене?"12 Слово "шампань", соответствующее русскому термину "шампанское", также понятно без перевода; "променаж" — несколько искаженное от "promenade" было употребительным в русском языке XIX в., о чем свидетельствует его использование в пьесах А.Н. Островского. "Вуй" и "компрене" в русифицированном фонетическом облике соответствуют французским словам. Соединение французских слов и искаженных в своем звучании русских создает комический эффект и подчеркивает необразованность и пошлость поведения чиновника.
Гастрономический дискурс служит также для изображения родной культуры представителями иной культурной традиции. А.П. Чехов подметил досадную, но характерную черту русского застолья, переходящего в обыкновенное пьянство, — сочетание тостов "à la française" и сквернословия. Некий чиновник Механизмов угощает своих соседей на именинах дочери: "Господа дворяне! Ну-кося! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер!"13 Через
10 Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. Т. 3. С. 95.
11 Там же. Т. 1. С. 389.
12 Там же. Т. 5. С. 425—426.
13 Там же. Т. 2. С. 81.
какое-то время Механизмов уже "икал, брался говорить по-французски, сквернословил.". Довольно бессмысленно звучащий набор французских слов в сочетании с безграмотной русской речью создает комический эффект, но этот литературный прием дополнительно иллюстрирует мотив, часто звучащий в чеховской картине русского мира: французские заимствования, несмотря на всю безграмотность их протагонистов, обращены прежде всего к культурному читателю, который, с одной стороны, понимает их смысл и может оценить литературное мастерство писателя, а с другой — видит пошлость неуместного использования иностранных заимствований. Писатель обращается к языковому опыту своих читателей, которые отторгают столь неуместное использование в русском литературном языке французской лексики.
Чтобы посмеяться над "русским обжорством", Чехов обозначает этот мотив с точки зрения французов. Клоун Генри Пуркуа пытается понять причины (почему — так переводится на русский язык его фамилия) чрезмерного, на его взгляд, русского аппетита. Как-то, зайдя в московский трактир пообедать, он увидел благообразного господина, поглощавшего гору блинов, и сочувственно подумал, что ".есть такие болезни, когда много едят". Затем он решил, что благообразный господин решил покончить жизнь самоубийством и стал сочувствовать бедняге, но тот спокойно возразил ему, что он ест "как все". "О, страна чудес! — думал Пуркуа, выходя из ресторана. — Не только климат, но даже желудки делают у них чудеса! О, страна, чудная страна!"14
Чеховские персонажи демонстрируют разное отношение к французской кухне и, шире, французской культуре. Одни из них, с одной стороны, почтительно относятся ко всему французскому, а с другой — отвергают все французское, руководствуясь чувством "квасного патриотизма". Так, помещик Камышев, пригласив на обед гувернера своих детей, г-на Шампуня, начинает свою критику Франции издалека — с недовольства французской горчицей, но вскоре переходит на обобщения по поводу французского менталитета, главной чертой которого он считает восхищение всем французским: ".подай вам жареное стекло и скажи, что оно французское, вы станете есть и причмокивать. По-вашему все русское скверно, а французское — о, сэ трэ жоли!"15
Историй и анекдотов о русском застолье и весьма умеренном питании иностранцев существует множество, и они воспроизводятся вплоть до нашего времени. Эти смешные истории не свиде-
14 Там же. Т. 3. С. 476.
15 Там же. С. 275—276.
тельствуют о жадности или варварстве разных народов, а лишь иллюстрируют культурные различия, существующие между ними16.
Представление о престижности французского гурманства распространялось в русском обществе на протяжении веков. Как отмечает Т.Ю. Загрязкина, ".параллельно с проникновением французского языка и культуры в XVIII — начале XIX в., когда учитель французского языка и французский повар появлялись в дворянских домах одновременно"17. В конце XIX — начале XX в. не столько знание французского языка, сколько знание тонкостей французской кухни служило "лакмусовой бумажкой", позволявшей определять социальный статус того или иного представителя русского общества. В русском мире постепенно происходит процесс снижения статуса французского языка в результате упрочения позиций русского литературного языка, и одновременно наблюдается неуклонный рост престижа французской кухни. Тот параллелизм культурного влияния, о котором говорит Т.Ю. Загрязкина, к началу ХХ в. трансформируется в процесс достаточно широкого приобщения буржуазного общества к престижному образу жизни, одним из элементов которого выступает французская кухня.
Мир замоскворецких обитателей начала ХХ в. — мещан, купцов, совсем недавно порвавших с крепостным прошлым и уже достаточно быстро разбогатевших, — с особой душевностью и теплотой запечатлен в рассказах И.С. Шмелева18. Они не говорят по-французски даже в таком объеме, как чеховские герои, так как не имеют гимназического образования, но французская кухня и посещение ресторанов становятся для них обязательным атрибутом в их представлении о достатке.
Один московский купец, желая поразить воображение своей супруги знанием французской кухни, заказывает рыбу (sole — морской язык). «"Дай мне. соль!" — обращается он к официанту. А затем объясняет своей испуганной супруге: "Вот тебе соль, ешь — не бойся. Это рыба, в море на сто верст живет! Эту рыбу-то только француженки употребляют. ду-ура!"» То, что в заказе официанту купец употребляет слово "соль" в аккузативе, а не в родительном падеже, свидетельствует о правильном грамматическом узусе: винительный падеж указывает на весь объект в целом, а родительный падеж обозначает часть некоей субстанции, в данном случае соли. Но, когда он угощает свою супругу, явно неискушенную
16 См.: Павловская А.В. Человек и еда: к истории зарождения традиций питания // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 2—3.
17 Загрязкина Т.Ю. Франция в культурологическом аспекте: Учеб. пособие. М., 2007. С. 59.
18 См.: Шмелев И.С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989.
в тонкостях французской кухни, он использует слово-омоним "соль" для создания комического эффекта.
Сам купец тоже еще не выучил и не понял смысла всех названий французских блюд, но стремится приобщиться к более престижному классу потребителей, свободно владеющих французским языком, и попадает в комические ситуации. Заказав артишок, он не знал, что речь идет об овощах, и замечает официанту: "Я думал, что мясо на французский манер, а ты мне какую-то репу рогатую подаешь!"19
Официант Черепахин с презрением относится к московским клиентам, потому что они не разбираются в названиях французских блюд: "Знают там провансаль, антрекот, омлет, тефтели там, беф англез."20 Действительно, эти названия стали привычными для москвичей, широко вошли в их повседневную жизнь. Но официанта как профессионала возмущает ограниченность кулинарных познаний московских обывателей, и он с возмущением говорит: "А как попал на трехэтажное, ну и сел. Что там означает в натуре и какой вкус? Гранит виктория паризьен де ля рень? Что такое? Для него это, может, пирожное какое, а тут самая сытость для третьего блюда!"21 В этом длинном названии присутствуют как русские слова ("гранит", "виктория"), но означающие совсем иные вещи, нежели соответствующие французские слова, так и вовсе не понятные словосочетания ("паризьен де ля рень"). Посещение французского ресторана должно внушать чувство превосходства. В данной ситуации повседневность, банальность абсолютно исключаются. "Или взять тимбаль андалуз корокет? Ну что?.. Это даже не блюдо, а пирожки" (корокет — искаженный вариант фр. croquette). «"Скажи ты ему — крем де ля рень. Он за сладкое считает, а тут суп. Или риссоли. А, говорит, соленый рис! Да не угодно ли пирожков, а не рису!" Для некоторых даже развлечение»22. Официант так же, как и посетители, искажает французские названия. Французские названия блюд, как правило, непонятны посетителям ресторана, поэтому они сами не могут сделать заказ, а вынуждены доверяться вкусам официанта. В речи официантов встречается много "обрусевших" французских терминов. Они с удовольствием предлагают московским купцам названия французских блюд, которые те не понимают, например "белянжевин". Действительно, слово в таком звучании трудно понять. Оно получило русскую фонетическую окраску, с характерным "изъятием" носовых гласных,
19 Там же. С. 148.
20 Там же.
21 Там же.
22 Там же. С. 182.
и стало привычным по звучанию для русского слуха, но его смысл неясен.
Гастрономический дискурс, таким образом, характеризуется несколькими мотивами:
1) отражением национального быта, в котором присутствуют элементы другой культуры в аутентичных названиях или в получивших новый языковой облик в результате перевода с одного языка на другой;
2) сохранением традиционной культуры и одновременно стремлением соответствовать модным тенденциям в обществе;
3) выполнением социальной функции: потребление той или иной пищи играет важную роль в процессе воспитания и создания статусного престижа. Русские аристократы XIX в., знакомые с меню французских ресторанов и владеющие французским языком, полагали хорошим тоном переводить на русский язык французские названия блюд, подчеркивая тем самым обыденность посещения дорогих ресторанов. Представители мещанства, напротив, используют французскую лексику, часто не понимая истинного смысла слов, реализуя собственные представления о социальном престиже.
Список литературы
Демьянков В.З. Цивилизационные параметры когниции: лингвистика — эстетика — этика — психология — логика // Вопр. когнитивной лингвистики. 2013. № 1. Загрязкина Т.Ю. Франция в культурологическом аспекте: Учеб. пособие. М., 2007.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 7-е изд. М., 2010. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Продукты питания как социокультурные знаки // Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. Павловская А.В. Человек и еда: к истории зарождения традиций питания // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 2—3. Степанов Ю.С. Альтернативный мир. Дискурс, факт и принцип Причинности // Язык и наука конца 20 века / Под ред. акад. Ю.С. Степанова. М., 1995. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. М., 1962. Шмелев И.С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989. Толстой Л.Н. Анна Каренина. М., 1957. Bachelard G. La formation de l'esprit scientifique. Paris, 1993.
