CC BY
33
H.H. Рамхе "МОТИВ «БЕЗЗАКОННОЙ КОМЕТЫ» Б ЛИТЕРАТУРНО-БЫТОВОЙ КУЛЬТУРЕ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ
Томский государственный педагогический университет
Мотив «беззаконной кометы», появившийся впервые в пушкинскую эпоху, можно рассматривать как своеобразный код, имеющий две стороны. Во-первых, через этот знак раскрывается особый тип женщины и мотивация ее поведения. Во-вторых, не менее важное значение имеет рецепция этого образа современниками. Воспроизведение мотива «беззаконной кометы» ведет к выяснению специфики культурного и общественного сознания в тог или иной период.
Принято считать, что поэзия пушкинской эпохи хронологически определяется рамками 1818-1830-х г.г. Среди действующих поэтов данного периода наиболее известны имена Жуковского, Батюшкова, Катенина, Давыдова, Пушкина, Дельвига, Баратынского, Веневитинова, Языкова. Однако, как отмечает И.М. Семенко, «понятие «поэты пушкинской поры» не только хронологическое» [1, с. 9]. Кроме личных взаимоотношений, авторов связывали и общие законы поэтики романтизма.
Именно в пушкинскую эпоху начинается включение женщины и женского мира как в литературу, так и в общественную жизнь России. В это время складывается «представление о женщине как о поэтическом идеале, предмете поклонения» [2, с. 59]. Литература и женский мир становятся взаимопроникающими. Женщина начинает активно усваивать роли, которые отводили ей поэмы и романы.
Воображаясь героиней Своих возлюояенных творцов, Кларисой, Юлией, Дельфиной, Татьяна в тишине лесов Одна с опасной книгой бродит, Она в ней ищет и находит Свой тайный жар, свои мечты, Плоды сердечной полноты, Вздыхает и, себе присвоя Чужой восторг, чужую грусть, В забвенье шепчет наизусть Письмо для милого героя...
(A.C. Пушкин «Евгений Онегин») [3, т. 4, с. 51]
Герои литературы делались героями жизни. Многие русские женщины, как правило; имевшие дворянское происхождение, жили «по героиням» Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Однако женщина яв-
лялась не только предметом поэтизации, но и сама выступала «чутким выразителем эпохи» [2, с. 64], что впоследствии стало характерной чертой русской литературы XIX в.
Ю.М. Лотман в «Беседах о русской культуре» дает характеристику трех стереотипов женских образов, распространенных в пушкинскую эпоху, «которые из поэзии вошли в девичьи идеалы и реальные женские биографии, а затем - в эпоху Некрасова - из жизни вернулись в поэзию» [2, с. 65]. Один из литературно-бытовых типов представляет собой образ «женщины-героини», характерной чертой которого является «включенность в ситуацию противопоставления героизма женщины и духовной слабости мужчины» [2, с. 72]. Этот образ запечатлен в героинях А.Н. Радищева (поэма «Песнь историческая»), Н.М.Карамзина («Марфа Посадница»), в поэзии М.Ю. Лермонтова и A.A. Бестужева-Марлинс-кого.
Другой тип, «женщины-ангела», имел в жизни прототипов - сестер Протасовых, воспетых В. А. Жуковским и Н.М. Языковым. Это романтический образ нежно любящей женщины, жизнь и чувства которой разбиты. Основными его чертами становятся одухотворенность, глубина и сила чувств, богатство душевных переживаний. Данный идеал ассоциировался в сознании современников с образом ангела с печальными, мечтательными голубыми глазами, золотыми локонами. Он фигурирует в поэзии Пушкина, Козлова, Дельвига, Языкова:
Мне ль позабыть огонь и живость Твоих лазоревых очей, Златистый шелк твоих кудрей И беззаботную игривость Души лирической твоей?
(Н.М. Языков «Элегия», 1830) [4, с. 246]
О, помню я, каким огнем Сияли очи голубые, Как на челе ее младом Вилися кудри золотые!
(И.И. Козлов «Кн. З.А. Волконской», 1825)
[5, с. 578]. Златых кудрей приятная небрежность, Небесных глаз мечтательный привет, Звук сладкий уст при слове даже нет
Вестник ТГПУ. 2000. Выпуск б. Серия: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ (ФИЛОЛОГИЯ)
Во мне родят любовь и безнадежность. (A.A. Дельвиг «Сонет», 1822) [6, е. 48].
Этот тип героинь, кроме социально-историчес-, кой обусловленности, восходит также к «байронической традиции изображения двух типов идеальной красавицы» [7, с. 164]. Один из них представлял собой образ нежной голубоглазой и светловолосой красавицы-христианки, подразумевающий созерцательность и смирение в изображении героини.
Романтический идеал «женщины-ангела» имел и своего двойника-оппозицию. О нем говорит A.C. Пушкин в стихотворении «В начале жизни школу помню я...» (1830):
Другой женообразный, сладострастный,
Сомнительный и лживый идеал -
Волшебный демон - лживый, но прекрасный.
[3, т. 2, с. 318].
Как и многие женщины того времени, Закревс-кая рано вышла замуж, без любви, за финляндского генерал-губернатора A.A. Закревского, который был старше своей невесты на 13 лет. С первых же месяцев супружеской жизни юная генеральша начала изменясь мужу, откровенно афишируя свои любовные увлечения. Нравственный облик этой женщины, свободолюбивой в своих страстях, необычайно заинтересовал Пушкина.
Своей пылающей душой, С своими бурными страстями, О жены Севера, меж вами Она является порой И мимо всех условий света Стремится до утраты сил, Как беззаконная комета В кругу расчисленном светил.
(A.C. Пушкин «Портрет») [3, т. 2, с. 425].
Демонический характер героинь, как и «ангель- Сравнивая Закревскую с кометой, Пушкин с по-
ский» тип, также находится в непосредственном разительной точностью нашел образ для женщины,
родстве с байроническими красавицами. В проти- отступающей от законов светского (а глубже - хри-
воположность женшине-ангелу женщина-демон стианского) поведения. В переводе с греческого сло-
является импульсивной натурой, а страстность и во «комета» означает «звезда с хвостом» [9, с. 500]. В
чувственность ее природы подчеркивается обычно отличие от планет, вращающихся вокруг одного и того
темными (черными) глазами и волосами. Однако же светила (например Солнца) и подчиняющихся оп-
этот третий литературно-бытовой тип (женщины- ределенной системе, комета, неожиданно появляюща-
демона) представляет собой не одноплановый об- Яся и исчезающая на небе, имеет свою собственную
раз, разработанный в романтической поэтике Бай- траекторию движения.
рона, а характер противоречивый, психологически к «беззаконным кометам» принадлежала и
сложный. Покидая пределы литературы, идеал де- д.П. Керн (1800 - 1879), которая интересна и как
монической женщины вторгается в реальную объект поэтического вдохновения, и как личность, от-
жизнь, становится модным, находя своих последо- разившая свое «женское» мировидение эпохи в днев-
вательниц - разрушительниц «приличного» светс- НИКах и мемуарах, т. е. как субъект литературы. Не
кого поведения. достигшую 17-ти, лет Анну Полторацкую обвенчали
По мнению В.В. Розанова, пушкинскую эпоху с дивизионным генералом Е.Ф. Керном, который был
можно назвать «безмужнею, безженною, скорее в три раза старше своей невесты. Девушка с отчаяни-
универсально-любовническою, измены были до ем покорилась воле родителей, как позже писала она
такой степени всеобщи, обыкновенны, что не из- сама, «была принесена в жертву» внешнему благопо-
менять казалось чудом и тем, чего ... не должно лучию [10, с. 327]. Девический «Дневник для отдох-
быть» [8, с. 646]. Это высказывание, несомненно, новения», написанный А.П. Керн в подражание «Но-
является преувеличением, так как большинство вой Элоизе» Ж.-Ж. Руссо, передает ее переживания и
русских женщин во времена Пушкина жили по хри- страдания, которые она испытывала в браке. «Какая
стианским заповедям, ставя превыше всего свой тоска! Это ужасно! Просто не знаю, куда деваться,
материнский и супружеский долг. И все-таки в эпо- Представьте себе мое положение - ни одной души, с
ху романтизма появляются «необычные» женские кем могла бы поговорить... В несчастном супружестве
характеры, вписавшиеся в философию культуры и есть такие страдания, которые превосходят всевоз-
вставшие в один ряд с образом мужчины-протес- можные другие горести в свете» [10, с. 269].
танта. Среди таких женщин наиболее известны име- Вынужденная почти 10 лет влачить однообразное,
на А.Ф. Закревской, А.П. Керн, Софи Дельвиг, замкнутое существование рядом с нелюбимым, по-
С.Д. Пономаревой, К. Собаньской. Именно с ними р0К) ненавистным ей мужчиной, испытывая физичес-
связано появление в романтической литературе мо- кие и нравственные страдания, А.П. Керн стремилась
тива «беззаконной кометы». к самостоятельной жизни, к независимости матери-
Впервые этот образ возник в стихотворении ального положения (занималась литературным тру-
А.С. Пушкина «Портрет» (1828), адресованном Аг- дом), к свободе выбора в своих чувствах. Пушкин,
рафене Федоровне Закревской (1800 - 1879). Кра- находясь с Анной Петровной в довольно близких от-
сота и противоречивость ее страстной романтичес- ношениях, хорошо это понимал. В письме к П.А. Оси-
кой натуры сводили с ума многих мужчин. Среди повой он дал следующую характеристику этой при-
поклонников ее красоты и ума были П.А. Вяземс- влекательной женщине: «Хотите ли вы знать, что за
кий, А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский, Н.В. Путята. женщина госпожа Керн? У нее гибкий ум, она пони-
мает все, огорчается легко и также легко утешается, робка в приемах обращения и смела в поступках; но она чрезвычайно привлекательна» [3, т. 9, с. 188].
Называя Керн в письмах «божественной» [3, т. 9, с. 163], «очаровательницей» [3, т. 9, с. 184], «милым ангелом» [3, т. 9, с. 196], поэт нередко в шутливой форме подтрунивает над любовными похождениями Анны Петровны, временами вновь съезжавшейся со своим мужем, увлекавшейся то А.Г. Родзянко, то А. Вульфом. В одном из писем к последнему Пушкин уподобляет Керн «вавилонской блуднице» [3, т. 9, с. 217], тем самым как бы соединяя в едином образе божественное и демоническое начала.
Подобное слияние мы наблюдаем и в поэтизированном образе А.Ф. Закревской в стихотворении Е.А. Баратынского «К...» («Как много ты в немного дней...», 1823). Черты демонической порочности поэт окружил атмосферой какой-то необъяснимой печали кающейся грешницы:
Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела!
Раба томительной мечты!
В тоске душевной пустоты,
Чего еще душою хочешь?
Как Магдалина плачешь ты,
И как русалка, ты хохочешь. [11, с. 51].
Поэт рисует женщину, утомленную светской жизнью, которую постоянно гнетет какая-то тоска. Первобытное языческое и христианское сливаются воедино в ее образе. Баратынский сравнивает Закревс-кую с русалкой - демонологическим персонажем из славянской мифологии - и с Магдалиной - женщиной, имя которой связано в христианском искусстве с образом кающейся грешницы, признанной впоследствии церковью равноапостольной. В этом сравнении поэт пытается раскрыть сущность человеческой души - ее двуединство.
Русалками в восточнославянских поверьях называли « фантастических жилиц всех вод и источников Земли... Бледнолицые и прекрасные, с длинными зелеными волосами, они пели восхитительные песни, заманивали к себе неосторожных рыбаков и корабельщиков»^, с. 342]. Плескаясь в воде, играя в поле, веселясь и громко хохоча, русалки беззаботно предавались своим наивным, а иногда коварным забавам.
Баратынский в стихотворении «К...» отмечает одно из русалочьих свойств Закревской - «как русалка ты хохочешь»; Не раз писали современники о ее необъяснимой веселости. «Весёлость природная или судорожная нигде ее не оставляет», - пишет Баратынский к Н.В. Путяте [11, с. 154],
Интересно, что подавляющая часть поверий о русалках относит эти существа к опасным духам, «которые преследуют людей, сбивают их с пути... заманивают в воду и топят» [13, с. 338]. Словно демоническая русалка, Закревская притягивала своими ча-
рами сердца мужчин, разбивая их потом о свое безразличие. В письме к Путяте Баратынский пишет:
«Аграфена Федоровна обходится со мной очень мило, и хотя я знаю, что опасно и глядеть на нее, и ее слушать, я ищу и жажду этого мучительного удовольствия» [11, с. 159]. Сомнение и тревога сквозит и в словах A.C. Пушкина об его увлечении этой женщиной: «Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хотя я и люблю ее всем сердцем» [3,т. 9, с. 268].
Однако в этой, как считали многие, развратной женщине Баратынский видит не только легкомысленную и порочную кокетку. На замечание цензуры о неприличном сравнении женского образа стихотворения со святою Магдалиною он пишет В.В. Измайлову, что замена этого сравнения «портит всю пьесу» [11, с. 168]. За напускной «судорожной веселостью» Баратынский видел боль и горькое отчаяние. Г1. А. Вяземский, по-видимому, имел в виду именно такую женщину в своем послании «К мнимой счастливице» (1825):
Мне грустно, на тебя смотря;
Твоя не верится мне радость,
И розами твоя увенчанная младость
Есть дня холодного блестящая заря. [14, с. 213].
Появлению «беззаконных комет» в жизни и литературе во многом способствовала эстетика романтического искусства, которая допускала демонический идеал. Боль и страдания, которые несет любовь «беззаконной кометы», безнравственность ее поведения оказываются привлекательны. Мужчина - носитель разумного начала, логоса - испытывает роковое влечение к хаотичному миру чувств женщины. И несмотря на возможную гибель, которая последует за наслаждением, стремится на яркий свет, излучаемый «беззаконной кометой».
Твоих признаний, жалоб нежных Ловлю я жадно каждый крик: Страстей безумных и мятежных Как упоителен язык!<...> (A.C. Пушкин «Наперсник», 1828) [3, т. 2, с. 325].
Своеобразной модификацией образа «беззаконной кометы» у Пушкина стала Клеопатра. Еще в 1824 г., в первую осень Михайловской ссылки, занимаясь историей, поэт нашел у римского историка IV в. Аврелия Виктора сообщение («анекдот»), «будто бы Клеопатра назначила смерть ценою своей любви, и что нашлись обожатели, которых таковое условие не испугало и не отвратило...» [3, т. 5, с. 229]. Анекдот этот чрезвычайно занимал воображение Пушкина: на протяжении 1Î лет (1824 - 1835 гг.) поэт трижды излагал его в стихах ( неоконченная поэма «Клеопатра», 1824; поэтический отрывок «Зачем печаль ее гнетет...», 1828; поэтическая импровизация «Чертог сиял...» в «Египетских ночах», 1828) и трижды - в прозе («Гос-
Вестник ТГПУ. 2000. Выпуск 6. Серия: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ (ФИЛОЛОГИЯ)
т.и съезжались на дачу...», 1828; «Мы проводили вечер на даче...», 1835; «Египетские ночи», 1835). При этом Пушкин варьировал этот мотив на материале как античном, гак и современном.
Над поэмой «Клеопатра» Пушкин работает в два приема, в 1824 и в 1828 г., включая позднее отдельные фрагменты в прозаические наброски. К этому образу в 1828 г. поэта побудило вернуться его увлечение А.Ф. Закревской [15].
В стихотворных редакциях 1824 г. («Царица голосом и взором...») и 1828 г. («Чертог сиял...») Клеопатра, обращаясь к Кипридс и к богам подземного царства, выступает жрицей богов, служительницей куль-га, приносящей в жертву свое тело и жизни своих поклонников:
-Клянусь... - о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О боги грозного Аида,
Клянусь - до утренней зари
Моих властителей желанья
Я сладострастно утолю.
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь, иод смертною секирой
Глава счастливца отпадет. [3, т. 5, с. 238].
«Порывистая, увлеченная своей кровавой идеей, страшная, но и пленительная женщина» [16, с. 225] вызывает у присутсвующих одновременно ужас и страсть к наслаждению. В 1828 г. Пушкин начинает работу над прозаическим произведением под условным названием «Гости съезжались на дачу...», где прототипом главной героини, Зинаиды Вольской, выступает та же Закревская [15; 17]. Не упоминая самого имени Клеопатры, поэт вносит в изображение Зинаиды Вольской черты, позволяющие соотнести ее с египетской царицей. Так, описывая появление Вольской в зале, Пушкин употребляет глагол «взошла», значение которого предполагает восхождение на трон. Общии смысл имеют и значения имен:
«Клеопатра (из греч.) - слава отца, славная по сгцу»[18, с. 62].
«Зинаида (из греч.) - божественная, потомок Зевса» [19, с. 116].
В обоих случаях подразумевается связь со своим «родителем». В имени заложена магическая сила власти, которую передает «отец» «дочери». Этой силой является красота, которая заключает в себе одновременно божественное и демоническое, созидающее и разрушающее.
Резко выделяющуюся своим поведением в светском обществе, Зинаиду считают «ветреной», чрезмерно вольной в отношениях с мужчинами (что оправдывает ее фамилию «Вольская»); видят в ней женщину, которая «не имеет никакого чувства приличия, свойственного ее полу. <...> Молва стала приписы-
вать ей любовников. Злословие даже без доказательств оставляет почти вечные следы» [3, т. 5, с. 399]. Сложность взаимоотношений света и «беззаконной кометы» раскрывается Пушкиным в ряде произведений. Например, в стихотворении «Когда твои младые лета...» (1829 г.), обращенном также к А.Ф. Закревской :
Когда твои младые лета Позорит шумная молва, И ты по приговору света На честь утратила права;
Один среди толпы холодной Твои страданья я делю И за тебя мольбой бесплодной Кумир бесчувственный молю.
Но свет... Жестоких осуждений
Не изменяет он своих:
Он не карает заблуждений,
Но тайны требует для них <...>. [3, т. 2, с. 348].
Пушкин подмечает лицемерие светской морали, которая не отрицает порочных связей, «но тайны требует для них». Это лицемерие накладывает отпечаток и на чувства Зинаиды. Она говорит Минскому: «Мне хотелось бы влюбиться в Р.» «Хотелось», а не «влюбилась». Зинаида может заставить себя любить или не любить, что говорит о холодности ее сердца.
В отрывке 1835 г. «Мы проводили вечер на даче...» Пушкин как будто стремится обнаружить связь различных времен, изображая двух Клеопатр - из прошлого и настоящего. Героиня, которой является все та же Зинаида Вольская, напоминает образ египетской царицы не только своей внешностью, броской и яркой, с «огненными пронзительными глазами», но и тем, что берет на себя роль сладострастной Клеопатры, продающей ценою жизни ночь своей любви.
Нечто новое возникает в образе самой Клеопатры, психологическая характеристика которой углубляется в поэме безымянного поэта, современника Пушкина. Здесь сообщается о душевном состоянии царицы, вводится очень существенная психологическая черта:
...И кто постиг в душе своей Все таинства ее ночей?..
Вотще! В ней сердце глухо страждет, Оно утех безвестных жаждет -Утомлена, пресыщена, Больна бесчувствием она... [3, т. 5, с. 448].
Дополнительные нюансы, внесенные Пушкиным в последнюю его вариацию «египетского анекдота», углубляют образ Клеопатры: это уже не жестокая жрица Киприды, а античная «декадентка», страдающая равнодушием к жизни, проистекающим от пресыщения всеми наслаждениями, что и «беззаконная комета» Зинаида Вольская. Если, описывая античную жри-
цу наслаждений, Пушкин невольно любуется титанизмом ее страстей и характера, то современный «двойник» Клеопатры вызывает у него несколько иные чувства.
Выражением «вдова по разводу» Пушкин конкретно показал положение Зинаиды Вольской в обществе. В начале XIX в., когда официальный развод достигался, как правило, по требованию мужчины в связи с доказанным прелюбодеянием жены, вся вина (и общественное осуждение) в этом случае падала на женщину.
Именно такой вариант «беззаконной кометы», где женщина скорее выступает как жертва, нежели виновница, Пушкин наметил в наброске 1830-1831 гг. «На углу маленькой площади». Прослеживая судьбу героини (которая получила «в наследство» имя «Зинаида»), решившейся пренебречь светскими условностями, вняв зову сердца и разорвав брачные узы, поэт впервые изображает женщину-изменницу, не обвиняя ее в «тяжком» грехе. Пушкину импонирует честность героини в отношениях с мужем и любовником. «Полюбив Володского, она почувствовала отвращение к мужу, сродная одним женщинам и понятная только им»[3, т. 5, с. 410]. Не желая лицемерить, Зинаида все рассказала мужу и «решилась развестись». Ради любви к Володскому она пошла на жертвы, об-
рекая себя на изгнание из света, на скромное и уединенное существование. Однако эти жертвы оказались напрасными, а предмет ее поклонения - не достоим любви. Страсть разрушила построенную по принятым канонам жизнь, но и не создала повой.
Пушкин приходит к выводу, что лучшее для женщины в браке - это спокойствие ее души, верность долгу в супружеских отношениях. Упоминание о том, что Зинаида Вольская «вдова по разводу», содержало намек на ее отверженность, отступление от христианских норм поведения женщины, с которыми был связан пушкинский идеал Татьяны Лариной.
Вместе с тем тот факт, что в 1835 г. писатель вновь обращается к Клеопатре и ее современному варианту, говорит о его интересе художника к этому женскому типу. Пушкина по-прежнему привлекает мотив «беззаконной кометы», заложенная в нем многозначность. Для него, как и для Баратынского, Языкова и других поэтов пушкинской поры, тип такой женщины заключал в себе какую то привлекательность, обусловленную романтической тайной, недосказанностью, способностью безрассудно отдаваться страсти, погружаться в стихию иррационального. В последующие эпохи мотив «беззаконной кометы» модифицируется, соответствуя новым идеалам общественного сознания.
Литература
1. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. M,, 1970.
2. Лотман Ю.М. Женский мир // Лотман Ю.М, Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX в.). - СПб., 1994.
3. Пушкин A.C. Полн.соб.соч.: В 10 т., 1975.
4. Языков Н:М. Стихотворения и поэмы , Я., 1998.
5. Поэты пушкинского круга. М.,1983.
6. Дельвиг A.A. Стихотворения. М,, 1983.
7. Жирмунский Б,М. Байрон и Пушкин. Л., 1978.
8. Розанов В.В. О писательстве и писателях. М., 1995.
9. Большая советская энциклопедия; В 30 т. М., 1975. Т. 22.
10. Керн А.П. Дневник для отдохновения // Керн А.П. Воспоминания о Пушкине. М., 1987.
11. Баратынский Е.А. Стихотворения, Письма. Воспоминания современников. М,, 1987.
12. Словарь всемирной мифологии. Н. Новгород, 1997. ......
13. Славянская мифология. М., 1995.
14. Вяземский П.А. Стихотворения. М.; Л., 1962.
15. См.: Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. Л.,1976. С.63. Цявловская Т.Г, Рисунки Пушкина. М., 1987. С. 382.
16. Эткинд Е. Разговор о стихах. М.,1970. -
17. См.: Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Д., 1989. С.162. Чижова Б. Души волшебное светило. СПб., 1993. С.159,
18. Что ты знаешь о своем имени? Екатеринбург, 1992.
19. Горбаневский М. В мире имен и названий. М., 1987,
