CC BY
50В.Дж. Патцельт МОРФОЛОГИЯ И КАУЗАЛЬНОСТЬ
I. Наука и ее четыре источника ошибок
Наука начинается с интереса к феноменам и взаимосвязям. Она пытается выяснить, что происходит вокруг. Далее она приступает к объяснению происходящего. И достаточно часто то, что наука обнаруживает, проходя путь от интереса через выяснение к объяснению, может иметь практическую пользу.
На четырех вышеупомянутых стадиях научного познания можно совершить четыре большие ошибки. Во-первых, можно заинтересоваться такими феноменами и взаимосвязями, которые на самом деле оказываются иллюзорными или неважными. В течение нескольких столетий ученых интересовали траектории, по которым планеты крутятся округ Земли (!), или поиск взаимосвязи между формой черепа и характером человека. Во-вторых, может получиться, что с объектами и взаимосвязями, которые были выделены, все обстоит совсем не так, как предполагалось. Например, больше века многие социологи придерживались мнения, что все общества развивались формационно: от первобытного через рабовладельческое и феодальное к капиталистическому, которое затем сменяется социалистическим или коммунистическим. В-третьих, может оказаться, что даже для правильно определенных явлений подобраны неправильные объяснения, как, например, войны из-за «мирового сионистского заговора». И в-четвертых, случается, что ученые, вместо того чтобы давать волю личному любопытству, слишком большое внимание во время работы концентрируют на том, что является практической проблемой в конкретный временной промежуток, в результате чего научная креативность с самого начала подчинена существующим обстоятельствам. Возможно, это одна из причин того, что в Китае, который в техническом развитии многие века опережал другие страны, не появилось современное естествознание как наука.
Учитывая эти четыре ошибки, было бы полезным получить из научной программы такой импульс к изучению чего-либо, который расширяет
191
поле научного интереса, исключает возможность его сужения в процессе выявления феноменов и взаимосвязей, приводит к разработке сложных междисциплинарных объяснений и обеспечивает углубленному фундаментальному исследованию практическую пользу. Такая научная программа и есть морфология. Она расширяет интерес, направляет сложные процессы выявления объектов и связей и предлагает далеко идущие возможности объяснения, которые могут оказаться в высшей степени полезными на практике.
II. Что такое морфология?
1. Основные положения
Понятие «морфология» было введено Иоганном Вольфгангом Гёте в XVII в. Под ним понимается анализ упорядоченных структур, такие исследования и их результаты, которые посвящены:
а) «распознаванию форм» (нем. Gestalterkenntnis) как главному вызову всего научного познания;
б) дескриптивному и объяснительному анализу развития и трансформации этих форм, выходящему за рамки простого описания выявленных форм;
в) дескриптивному и аналитическому изучению отношений между формами, обладающими (или не обладающими) общим прошлым.
В таком понимании морфология представляет собой сравнительный анализ форм, как исторических, так и современных1. Другими словами, мы можем сказать, что морфология - это основной подход к пониманию процесса эволюции (и природы, и культуры), а также к объяснению появления упорядоченных структур и их трансформации, вне зависимости о того, существуют ли они сегодня или исчезли в ходе истории.
Под разными названиями морфологическое познание присутствует в исследованиях по истории искусства, языков, идей (правовых), институтов и в изучении эволюции живых существ в целом. Так, внезапное обнаружение того, что «индоевропейский язык» является прародителем санскрита и большинства европейских языков, стало самым большим триумфом морфологии за всю историю. Всего около 100 лет назад зоологи преуспели в классификации 2 млн животных так, что не только их «семейные отношения» были воспроизведены без каких-либо значимых противоречий, но и вся достоверная история всех форм жизни на Земле стала основываться на этой формоцентричной классификации. В ходе сравнительного анализа генов, который стал возможен только несколько десятилетий спустя и был
1 Морфология: от греч. morphe - «образ» или «форма» и logia - «наука о чем-либо», как, например, геология или биология [Patzelt, 2007, 2010].
192
основан на совершенно ином подходе, полученные зоологами результаты подтвердились. Такие поразительные успехи науки наглядно продемонстрировали способность морфологии объяснить причины появления и описать особенности любых упорядоченных структур.
Важно отметить, что, в основном, успешное морфологическое познание в естественных науках не основывалось ни на исторических фактах, ни на анализе генов. Оно базировалось исключительно на наблюдении за объектами (ископаемыми, организмами и другими структурами) и приводило к созданию «больших теорий» (avant la lettre; см.: Glaser / Strauss, 1974). Перемещаясь между наблюдением и теоретизацией, было возможно сначала, основываясь на некоторых «индикаторах», которые подогревали интерес к их систематическому изучению, определить формы, а затем и объяснить их.
Однако исследователи форм в культуре и социальных институтах в дополнение к наблюдению используют исторические и современные источники данных. Эти данные зачастую могут довольно точно показать нам процессы обмена «образцами» для создания структур между индивидами и поколениями. Вокруг этих «культурных форм» (называемых в теории эволюции «мемы» и «мемплексы»1 [Patzelt, 2007 a]) построение реальности происходит «здесь и сейчас», в процессе чего культурные и социальные структуры сохраняются, воспроизводятся и передаются от поколения к поколению с разной степенью вариативности и изменения.
В современную эпоху Интернета мы даже можем наблюдать быстрые процессы такой культурной эволюции «в реальном времени». Например, следя за тем, как увеличивается число кликов и расширяется география просмотров наиболее интересного видео в Youtube, мы можем проследить изменение «культурных форм» в связанных с ним видео и комментариях к нему, посредством социальных сетей и блогов. Мы также можем наблюдать (быстрые) процессы социальной эволюции, рассматривая, например, изменения в социальном поведении (то, как люди шутят, напевают мелодии или одеваются), источником чего являются культурные формы, распространяемые через социальные сети.
2. Морфологические концепты и их объяснительная сила
Гомодинамия и гомономия - это базовые концепты морфологии, обладающие существенной объяснительной силой. Следом идут значительно более известные концепты - гомонология и аналогия. Основываясь на этих понятиях, разрабатывается сложный концепт гомоаналогии (также называемый «гомоиология»). Наконец, все эти концепты можно отнести к более широким понятиям «культурная архитектура» или «институциональная ар-
1 «Мемоплекс» - это комплекс взаимосвязанных мемов, т.е. организованный набор более или менее согласованных культурных форм.
193
хитектура». Оба указанных концепта позволяют проводить глубокий анализ многоуровневой каузальности и эффектов взаимодействия разноскоростных «ритмов развития» на разных уровнях социальной и культурной реальности, поскольку объяснение изучаемых феноменов выстраивается от биотических структур через культурные и социальные структуры к институтам и международным системам.
А. Гомодинамия
«Гомодинамии» - это общие способности живых существ, которые приводят к формированию схожих структур. Основной механизм заключается в том, что определенная «программа» поведения, обычно врожденная или выработанная, запускается некоторым триггером и затем организует процедуры, в которых создаются конкретные структуры.
В биологии наиболее показательным примером гомодинамии является онтогенез эмбриона: однажды начавшись и не будучи прерван извне или в результате «серьезных ошибок» в ходе создания структур, этот процесс завершается рождением похожих индивидов. На следующем уровне создания структур социобиология и эволюционистская психология обнаружили такой же эффект врожденных программ: люди сходным образом реагируют на сексуальные стимулы, физическую угрозу, на объекты, которые они хотели бы получить или защитить, при этом используя схожие базовые формы коммуникации и кооперации.
На уровне культуры гомодинамии можно наблюдать, когда, например, совершенно разные по физическим и личностным качествам пожарные демонстрируют одни и те же формы профессиональных навыков или когда скрипачи играют мелодию одинаково. Причина такой схожести такая же, как и на предыдущих уровнях действительности, при этом единственное различие заключается в том, что «меметические программы», также известные как «культурные сценарии», непосредственно вызывают процесс создания структур, в то время как «генетические программы» лишь создают условия для корректного функционирования «культурных образцов». Во всех случаях схожесть структур «на выходе» является результатом одинаковых программ «входа», которые, будучи однажды запущены, работают одинаково (почти) всегда и везде.
Гомодинамия - одна из самых важных причин существования сходств между живыми организмами. Другими словами, мы, в основном, можем объяснить «порядок в мире» общими способностями «исполнять одинаковые (генетические или меметические) программы», которые однажды были начаты. И если существует дополнительная схожесть в характеристиках окружающей среды различных существ, которые обусловливают запуск программ создания структур, то сила гомодинамий приумножается и объем порядка увеличивается.
194
Б. Гомономия
В то время как гомодинамии представляют собой общие программы, которые могут генерировать схожие структуры, гомономии - это структуры, которые регулярно создаются (и воссоздаются) гомодинамиями, когда они встречаются с запускающими этот процесс вызовами. Гомономии становятся, таким образом, базовыми порядковыми структурами мира, зачастую схожими между собой, но выполняющими разные функции1 в совершенно разных общих структурах.
В биологии примером являются такие формы, как конечности многоножки, или разные типы волос, присутствующие в нашем теле, начиная от волосяных пучков в ушах, служащих детекторами звука, до волос на коже, которые обеспечивают регулирование температуры тела. На уровне социального взаимодействия примерами гомономии являются различные, но не безграничные формы интеракции между мужчинами и женщинами или процесс деторождения. На уровне организаций мы обнаруживаем, что люди неизбежно используют «комитеты» в случае, когда необходимо решить проблемы сообщества, или передают полномочия лидеру с этой же целью. Именно посредством анализа гомономий социобиология и эволюционистская психология обеспечили себе место среди социальных наук.
В. Гомология
Гомология описывает схожесть, которая является результатом общего прошлого. Технически эта схожесть основана на схожих генах или мемах, появляющихся благодаря генетическим или меметическим цепям воспроизводства, начало которым было положено общим «предком» или «учителем».
Достаточно двух примеров. Когда мы, обладая определенным экспертным знанием, смотрим на скелеты, мы обнаруживаем, что конечности лошади и человека имеют большое сходство. Результаты исследования эволюции показывают, что оба эти организма являются позвоночными и имеют одинаковое происхождение. И если мы, обладая определенным историческим знанием, посмотрим на политические институты, мы можем обнаружить, что рейхстаг Священной Римской империи германской нации, рейхсрат Германской империи и бундесрат современной ФРГ, равно как и Совет Европейского союза, созданы на основе одной и той же идеи, одного и того же мемплекса: посланники и, иногда, главы правительств частей федерации собираются, чтобы обсудить или утвердить законы.
1 Функция - это работа, которую субсистема выполняет для находящейся уровнем выше системы. Функции могут быть инструментальными или символическими, явными и скрытыми [Ра^еЦ 2013, р. 228-230].
195
Именно наличие общего «образца» обеспечивает гомологическое сходство. Таким образом, гомология означает «сходство глубинных структур», поскольку они формируются в процессе создания структур общими генами и мемами. Такая схожесть не может исчезнуть, однако может быть скрыта двумя способами: трансформацией исходной формы (что происходит в процессе передачи создающих форму «образцов») или наличием дополнительных «уровней» поверхностных структур (что улучшает их «совместимость» с «окружающей средой» и появляется в процессе эволюции). Члены германского бундесрата, например, являются «обычными политиками», в то время как члены имперского рейхсрата были дипломатами; и причина такого изменения рекрутирования - адаптация современного бундесрата к изменению общей структуры германской политической системы и к новым возможностям, возникающим благодаря упрощению сообщения между столицей и другими частями Германии.
Сокрытие общих глубинных структур, вызванное различиями в поверхностных структурах, может достигать такого уровня, что их базовую схожесть больше нельзя обнаружить «невооруженным взглядом», она может быть выявлена только посредством тщательного анализа. Иногда даже могут возникнуть серьезные научные дебаты относительно того, является ли схожесть глубинных структур реальной или предположительное «гомологическое сходство» - всего лишь результат интерпретации или иллюзия. В прошлом важный спор такого рода велся по поводу того, есть ли на самом деле общий предок у людей и обезьян. Сегодняшние дебаты касаются отношений между религией и идеологией, тайными обществами и политическими партиями, досовременными государственными ассамблеями и современными парламентами.
Лучший способ разрешения указанных споров - обращение к меме-тическим цепям воспроизводства. Этот подход может быть применен, если культура использует или использовала скрипты, которые мы можем прочитать, и если она произвела достаточно текстов, которые освещают развитие институтов, законов или идей. Однако чем дальше мы углубляемся в историю, тем меньше мы можем найти текстов или записей, которые способны подтвердить, что определенный институт, закон или идея восходят к предыдущему институту, закону или идее, т.е. разделяет с ним гомологическую схожесть. И если тексты, в которых обнаруживаются ме-мы, создающие структуры, вообще отсутствуют, мы не можем подтвердить, что гомологическая схожесть существует. Вместо этого нам приходится опираться на герменевтическую достоверность, т.е. на синтез наблюдения и интерпретации.
Однако все не так плохо, как кажется. В XVIII в. зоологи и биологи не имели лучшего подхода для создания классификации животных и растений, но 200 лет спустя биохимическая генетика доказала, что их классификация в основе своей корректна. Таким образом, было показано, что герменевтическое познание может приводить к валидным и надежным результатам.
196
То же самое было продемонстрировано исследователями, которые изучали развитие архитектурных форм (таких, как соборы или мечети), живописи (например, изображение Рождества в разных стилях в разное время) или музыки (эволюция мотета от Жоскена Депре до Иоганна Баха). Все эти исследования реконструировали историю изучаемых форм, пытаясь обнаружить в доступных данных гомологическую схожесть. Если они находили дополнительные письменные источники того, как «образцы» для создания этих форм передавались от одного поколения архитекторов, художников и композиторов к следующему, они могли подтвердить то, что они раньше «видели», «слышали» или предполагали на основе интерпретации. То же самое касается исследователей ранней истории и доисторического периода. Они пытались, зачастую успешно, восстановить целые культуры и системы торговли, основываясь на утвари, монетах или развалинах человеческих жилищ. С точки зрения герменевтического анализа данных их деятельность ничем не отличается от деятельности биологов типа Линнея, который пытался упорядочить огромное многообразие растений и животных.
Почему они преуспели? Да, археологи знакомы с культурной традицией и диссеминацией, т.е. с «практическим меметическим воспроизводством». Биологи же, в свою очередь, могут опираться на тысячелетний опыт животноводства, т.е. на «практическое генетическое воспроизводство». Однако решающим фактором, особенно в случае биологов, является то, что они систематически руководствуются методологией, которая называется (биологической) морфологией. Этот подход, в прошлом основывающийся на интуиции и договоренностях, с течением времени был систематизирован, среди прочих Адольфом Ремане [Riedl, 2003].
Он создал три хорошо разработанных критерия, которые позволяли достоверно выявлять гомологическую схожесть даже без доступа к тем скриптам (генетическим или меметическим), которые обеспечивали физическую передачу «образцов» для создания структур от одного поколения другому. Все эти критерии опираются на калькуляции вероятности. Основная идея заключается в том, чтобы гипотетически предположить, что если гомологическая схожесть является совершенно невозможной, то наблюдаемое сходство в структуре - результат случайности, а не следствие существования общего «предка» или «учителя», каким бы отдаленным он ни был.
Однако необходимо заметить, что у этой базовой идеи «воспроизводства образца» существует важная модификация, когда указанный подход применяется к социокультурной эволюции. В то время как генетическое воспроизводство, кроме искусственного оплодотворения, предполагает одновременное наличие донора и получателя образца, в случае меметиче-ского воспроизводства ситуация иная. Мемы могут «перепрыгивать» через столетия (как, например, идеи Аристотеля вдохновили Фому Аквинского, несмотря на то, что они веками пребывали в забвении на Латинском западе) и континенты (так институциональная форма британского парламента укоренилась в бывших британских колониях). В этом модифицированном
197
понимании того, что означает «общий предок», определить гомологическую схожесть помогают следующие критерии:
а) положение структуры во вновь образовавшейся структуре: найдем ли мы структуры, гомологическую схожесть которых мы хотим подтвердить, на тех же самых местах в разных скелетах или формах соборов, институтов и т.д., куда они были помещены? Если да, значит, существует некоторая вероятность, что это произошло не случайно, а из-за того, что «образец», на основе которого структура была встроена в образовавшуюся затем структуру, является, хотя бы в основе своей, одинаковым во всех случаях. Конечно, возникает вопрос, каким образом этот мем или мемплекс «переместился» между этими разными местами или «образовавшимися структурами», где мы их теперь обнаруживаем. Если речь идет о человеке, мы должны в таком случае анализировать процессы культурной диссеминации;
б) особое качество: отражают ли структуры, гомологическую схожесть которых мы хотим подтвердить, одни и те же «архитектуры» во всех разных скелетах и институтах, формах религиозных сооружений, музыкальных произведений или картин, которые мы сравниваем? Если да, то вновь существует вероятность, что это произошло не случайно, а из-за того, что «образец», на основе которого структура создана, одинаков во всех случаях. Затем нам снова предстоит определить, как этот ген или мем, создающий структуры, «переместился»;
в) существование переходных форм: если мы можем найти переходные формы между существующей структурой и более ранней, предположительной «праструктурой», то гомологическая схожесть весьма вероятна. В таких случаях мы можем предположить существование гомологической схожести, даже несмотря на тот факт, что существующая структура серьезно отличается от предшествующей структуры или является частью совершенно иной конструкции. Это можно продемонстрировать на примере современных парламентов, предки которых - государственные ассамблеи, хотя оба эти института выглядят совершенно по-разному.
Структуры, которые отвечают хотя бы последнему критерию, без серьезных сомнений можно называть гомологиями. Даже если они отвечают первым двум критериям, весьма вероятно, что мы имеем дело с гомологической схожестью. Более того, во многих случаях соответствие изучаемого объекта хотя бы одному из первых двух критериев служит подтверждением нашему предположению.
Г. Аналогия
Аналогией обозначается схожесть, которая является результатом адаптации структур разного происхождения к схожим вызовам окружающей среды. Таким образом, аналогическая схожесть - это схожесть в поверхностных структурах вследствие адаптивных процессов (в то время
198
как гомологическая схожесть - это схожесть в глубинных структурах вследствие генетического или меметического воспроизводства).
Основополагающее различие между этими двумя формами схожести может быть показано на двух примерах. Крылья птиц и насекомых имеют совершенно разное происхождение, однако они выглядят (и, по сути своей, являются) очень похожими, потому что обе структуры развивались многие поколения как ответ на один и тот же вызов, а именно поднятие тела в воздух и полет. В мире политических институтов американский сенат и германский бундесрат кажутся похожими при посещении пленарных заседаний или заседаний комитетов. Таким образом, обыватель, не обладающий экспертным знанием, может поверить, что эти палаты принадлежат к одному и тому же типу «федеральной репрезентативной ассамблеи». Но на самом деле у них совершенно разные «предки», в которых в случае США заседали депутаты законодательных органов штатов, а в случае Германии - представители региональных правительств.
Поскольку аналогическая схожесть является результатом взаимодействия разных структур с одинаковой окружающей средой, такая схожесть появляется и исчезает в зависимости от меняющихся функций, которые указанная структура должны выполнять, и объема «структурного бремени», которое она должна нести1. Изучение аналогий, таким образом, помогает нам определить и объяснить, как изменяющееся воздействие окружающей среды и функциональные требования могут спровоцировать развитие весьма различных форм изначально идентичных структур. Аналогии лучше раскрывают процессы внешнего отбора и важные факторы дифференциального воспроизводства2. Историки, представители социальных наук и практикующие политики любят выявлять аналогии и пытаются у них научиться.
Однако существуют серьезные разногласия по поводу того, чему именно может научить определенная аналогия «на самом деле» и является ли установленная аналогия «валидной». Почему это так? Главная причина заключается в том, что поиск аналогий обычно осуществляется интуитивным, а не методологически контролируемым способом. И это вызвано тем, что большинство обывателей и даже ученых не имеют четкого пред-
1 Обремененная структура - это структура, на которой построены другие структуры или от наличия которой зависят выполнение функций и работа функциональных цепей. Концепт «обременения» особенно важен, потому что обремененные структуры имеют значительно меньшую «степень свободы» для изменения, чем необремененные структуры. Однако это предполагает, что эволюция необремененных структур протекает быстрее. Результатом является то, что обремененная структура в долгосрочной перспективе значительно более упорядоченна, чем могут быть необремененные структуры. Если мы хотим понять и объяснить порядок, мы должны, в первую очередь, изучать обремененные структуры. Подробнее об этом далее, в разделе «Институциональная архитектура».
2 Поэтому Конрад Лоренц в своей знаменитой речи после получения Нобелевской премии назвал аналогии «источником знаний» [Lorenz, 1994].
199
ставления о гомологии. Таким образом, они не только не видят важную разницу между «схожестью по происхождению» (т.е. гомологической схожестью, основанной на общих генах или мемах) и «схожестью по адаптации» (т.е. аналогической схожестью, основанной на параллельной адаптации к схожим условиям окружающей среды). Вместо этого они используют понятие аналогии для общего описания всех типов схожести. Однако поскольку существуют весьма различные типы схожести (гомодинамия, гомономия, гомология...), есть серьезные основания допустить, что так называемая «аналогия» (имеющая некоторые сходные черты с чем-нибудь еще) далеко не так похожа, как предполагалось, или вообще не похожа на оригинал. Зачастую предположение может оказаться верным благодаря тому, что схожесть по происхождению на самом деле отличается от схожести по адаптации. В результате подобной путаницы мы постоянно вынуждены вступать в бессмысленные дебаты о «неправильных аналогиях» или «вводящих в заблуждение примерах».
В худшем случае, исследователь начинает чувствовать себя некомфортно, выполняя масштабное сравнительное исследование, и теряет интерес к поиску схожести. Однако эмпирическая наука во многом основана на сравнениях, и ничто, кроме сравнения, не может показать, существует ли схожесть или нет. Поэтому мы просто нуждаемся в четких концептах, позволяющих выделить разные формы схожести, которые и предлагает морфология.
Д. «Гомоаналогия»
Разве не могут похожие вызовы окружающей среды воздействовать на структуры, которые уже являются схожими по происхождению? Определенно, могут. И называются такие эффекты взаимодействия, приводящие к формированию (дополнительной) аналогической схожести на основе (уже данной) гомологической схожести, «гомоаналогией», которая раньше называлась «гомоиология». В случаях подобного «взаимодействия» адаптивное воздействие, приводящее к большей аналогической схожести, осуществляется на структуры, которые уже являются схожими благодаря общим генам или мемам. Такую форму схожести мы можем обнаружить, например, среди избранных на свободных выборах многопартийных парламентов, которые в либеральных демократиях выполняют такие функции, как контроль над работой правительства, законодательство и коммуникация. В указанном случае схожие вызовы схожей окружающей среды воздействуют на институты с общим происхождением и приводят к возникновению ассамблей, которые обычно называются «полноценными» или «настоящими» парламентами.
Компаративисты, которые утверждают, что для «сравнимости» необходима «достаточная схожесть», имеют в виду именно эту комбинацию
200
двух взаимно усиливающих форм схожести. Подобным образом, они склонны исключать из своего анализа «недостаточно схожие» случаи, которые имеют сходство «только» по происхождению или только по адаптации к одинаковым вызовам. Конечно, это лишает нас возможности учиться у (множества) аналогий и восстанавливать «скрытые отношения» (т.е. гомологическую схожесть) внутри структур, по-разному адаптировавшихся к окружающей среде. Например, в исследованиях легислатур некоторые ученые утверждают, что только парламенты в либеральных демократиях можно сравнивать, а их сравнение с социалистическими легислатурами или государственными ассамблеями «неизбежно» приведет к искаженным или неправильным результатам. В таком случае их теории основаны на значительно меньшей эмпирической базе, из-за чего они теряют свою объяснительную силу.
3. Институциональная и культурная «архитектура» и ее объяснительная сила
А. Морфология и теория эволюции
Очевидно, что теория эволюции лежит в основе морфологического подхода. Причина в том, что морфология, основанная на всеобъемлющей попытке выявления форм, требует объяснения того, почему выявленные формы существуют или же могут существовать во множестве отличающихся друг от друга случаев. Такое объяснение дается теорией эволюции. Ее базовые принципы представлены ниже.
В живой природе осуществляется передача «химически закодированных образцов» (т.е. генов, закодированных в ДНК) от родителей к потомству с последующими процессами создания структур на основе этих «образцов». В итоге те биотические структуры, которые создаются на основе этих образцов, становятся «проводниками» собственной строительной информации и передают эти образцы «дочерним структурам». В сфере культуры и общества такие же процессы происходят по нескольким причинам:
1) передача «культурно закодированных образцов» (например, правила танго, написания фуги, создания компьютера, председательства в комитете, строительства института) от «учителя» к «ученику»;
2) последующее практическое использование этих правил в повседневной или профессиональной жизни. Причем генерируются и осуществляются именно те культурные формы, технические устройства, социальные роли или институты, которые установленные правила позволяют создать1;
1 Пример исследования случаев создания институтов по «образцам» [РаГиеИ:, 2011].
201
3) в процессе биологической и культурной «передачи образцов» и «создания структур», которые всегда приводят к гомологической схожести, заложена некоторая вариативность. Затем происходит отбор среди разных образцов и структур, которые возникают благодаря случайным или преднамеренным изменениям либо в образцах, либо в действиях по созданию структур, которые на них основаны. Этот процесс происходит в две фазы;
4) сначала идет «внутренний отбор»: что на самом деле подходит для возникающей структуры;
5) затем следует «внешний отбор»: что дает возникающей системе преимущество в получении доступа или использовании недостаточных ресурсов окружающей среды? В это время параллельная адаптация (даже) разных структур к схожим вызовам окружающей среды приводит к аналогической схожести;
6) оба этапа отбора приводят к дифференциальному воспроизводству образцов и их «проводников», тех структур, которые несут в себе химически и культурно закодированные образцы и обеспечивают их передачу от «родительской» к «дочерней» структуре. Благодаря такому дифференциальному воспроизводству возникают и исчезают во времени «типы» и «семьи» образцов и структур. Это называется «видообразованием». В этих процессах возникают все те разные формы, образы и структуры, которые изучает морфология. Это приводит к следующей формуле: если морфология обеспечивает выявление образа, то теория эволюции дает ему объяснение.
Б. «Архитектура» как концепт в морфологии и теории эволюции
Первым результатом такого поступательного процесса эволюции является асимметричная «архитектура» любого данного института или (сложной) культурной структуры. Второй результат - процессы с заданным направлением и траекторией дальнейшей институционализации или культурного развития. В случае структур всегда существуют некоторые (сравнительно старые) базовые структуры или основополагающие слои культурных элементов, которые несут на себе все другие («высшие») институциональные слои как свое «бремя». В свою очередь, «верхние уровни» любого института или культурной конструкции зависят от поддержки своих «нижних уровней».
Первым следствием является то, что рандомное изменение в верхних слоях «институциональной или культурной архитектуры» имеет больше шансов подстроиться под оставшиеся составляющие данного института, чем изменение его базовых структур. Второе следствие: изменение верхних слоев институциональной или культурной конструкции имеет больше шансов пройти внутренний отбор, чем изменение в ее нижних, основополагающих слоях.
202
Этот процесс известен как «структурная» или «культурная» инерция, которая вступает в действие, даже если изменения в окружающей институт среде требуют быстрой и глубокой адаптации. Если речь идет о функциях, то, в случае институтов, этот механизм работает следующим образом: в очень сложном институте существуют базовые функции, которые необходимо выполнять, если надо, чтобы другие, зависимые, функции исправно выполнялись. Таким образом, любая организация или институт представляет собой узел «функциональных цепей». Рандомное изменение в «дальних концах» таких функциональных цепей имеет значительно больше шансов на закрепление, чем изменение в «зафиксированных концах» функциональной цепи. Это приводит к «функциональной инерции», второй форме «институциональной инерции».
Функциональные требования к системе, возникающие в окружающей ее среде или нише, изменяются совершенно случайным, иногда беспорядочным образом. Вследствие чего асимметрия функциональных цепей не может участвовать в процессе развития с заданной траекторией и направлением в той же мере, в которой это делает асимметрия структурных слоев. Однако поскольку все функции выполняются структурами, существуют важные эффекты взаимодействия между факторами внутреннего и внешнего отбора и между обеими формами институциональной асимметрии. Их изучение обеспечивает понимание институционального или культурного изменений.
Другим важным эффектом этой двойной асимметрии структурного бремени и функциональных цепей стало то, что не все вариации структур и функций в действительности обладают равными шансами на закрепление, т. е. приводят к «мутации» институциональной формы. Напротив, определенные пути развития системы всегда более возможными, чем другие. Поэтому, изучая институциональную и культурную историю, мы можем выделить множество «направленных процессов». По той же причине не все допустимые варианты будущего на самом деле являются «открытыми» в данный временной промежуток. Например, даже наличие огромной политической и экономической силы не позволяет провести желаемую институциональную или культурную трансформацию, по крайней мере, не в любое время или с результатами, отличными от ожидаемых. Именно таким образом возникают эти «диахронически упорядоченные» частицы, что морфология выявляет и чему требует объяснения, которое обеспечивает теория эволюции.
III. Морфология и каузальность
Всевозможная объяснительная сила морфологических концептов отчетливо видна:
• посредством концепта гомодинамии можно объяснить основополагающие, базовые процессы создания биотических, культурных и социальных структур;
203
• посредством концепта гомономии можно объяснить, почему даже в совершенно разных взаимосвязях присутствуют одинаковые биотические, культурные и социальные структуры, которые являются результатом гомодинамических процессов;
• посредством концепта гомологии можно объяснить, почему основополагающие признаки совершенно разных комплексов структур со своей стороны могут быть одинаковыми;
• посредством концепта аналогии можно объяснить, почему даже без гомологических и гомодинамических причин для сходства структуры могут быть одинаковыми.
Теория эволюции, в свою очередь, объясняет:
• почему вообще существуют гомодинамии и гомономии;
• каким образом появляется гомологическая схожесть;
• как развивается то, что является гомологически схожим;
• каким образом появляется аналогическая схожесть;
• почему все может изменяться не случайно или преднамеренно, а эволюционно, ведь эволюция - с самого ее начала - создает, прежде всего, биотические, а затем и культурные или институциональные «архитектуры», которые - несмотря на всю контингенцию и новации - задают направление и траекторию процессов развития.
Если морфология позволяет выявить и объяснить, скорее, статические аспекты упорядоченных структур, то теория эволюции делает то же самое в отношении динамических аспектов становления, самоизменения (нем. Sich-Wandeln) и исчезновения порядка. Между тем существует еще более древний и надежный «алгоритм поиска» для выявления строения сложных структур и подбора многогранных объяснений. Это теория причин Аристотеля. Если бы оказалось, что аристотелевский и морфологиче-ско-эволюционистский подходы к анализу каузальности в основе своей одинаково эффективны, это придало бы большую уверенность в их объяснительном потенциале.
Аристотель говорил, что существуют четыре направления, в которых необходимо искать теорию, позволяющую объяснить наблюдаемые действительность, состояние или взаимосвязь. Эти направления вытекают из четырех причин, сформулированных ученым1.
• Causa efficiens, или «производящая причина» (аргументация «потому что»): между Х и У существует причинная зависимость тогда, когда феномен Х вызывает феномен У. Пример: государство, в котором существует политическая оппозиция, может избежать множества ошибок, поскольку оппозиция обнаруживает ошибки правительства и таким образом выполняет функцию «системы поиска ошибок» или «системы раннего оповещения».
1 См.: [Riedl, 1985, S. 80-98; Patzelt, 2007, S. 259 ff und 2012 b, S. 59-64 und 101 f].
204
• Causa materialis, или «материальная причина»: между Х и У существует причинная зависимость тогда, когда материальные свойства феномена Х устанавливают общие условия для появления феномена У и наличия у него определенных свойств. Пример: в обществе, где люди массово смотрят телевизор, а новостные передачи короткие, политики склонны к сильным упрощениям, поскольку они используют телевидение как важное средство коммуникации и агитации и имеют при этом совсем немного времени на развитие своего аргумента.
• Causa formalis, или «формальная причина»: между Х и У существует причинная зависимость тогда, когда форма феномена Х устанавливает общие условия для появления феномена У и наличия у него определенных свойств. Пример: форма работы парламента Z приводит к тому, что обмен аргументами происходит в рабочих группах или, в лучшем случае, в комитетах, а на пленарном заседании они лишь в самом общем виде излагаются в театральной манере.
• Causa fnalis, или «целевая причина» (аргументация «чтобы», функциональное объяснение): между Х и У существует причинная зависимость тогда, когда феномен Х возникает, принимая во внимание феномен У. Пример: правительство повышает налоги, чтобы финансировать растущие бюджетные расходы, не прибегая к увеличению государственного долга.
Впрочем, в этих четырех причинах очевидна двойная симметрия.
• Производящая и целевая причины воздействуют на объясняемый феномен «извне», материальная и формальная - «изнутри».
• Производящая и целевая причины воздействуют на объясняемый феномен «снизу», материальная и формальная - «сверху».
Использование этих четырех причин - возможно, даже в их двойной симметрии - как схему поиска для понимания взаимосвязей позволяет быть достаточно уверенным, что с самого начала ни одна важная причинная связь не будет упущена. Однако можно пойти еще дальше. Аристотелевская схема причин не дает объяснения относительно конкретных характеристик каждой причинной цепи, которые с ее помощью могут быть выявлены. Именно здесь оказываются полезны разные концепты морфологии и теории эволюции. Их лишь нужно связать с аристотелевской схемой причин следующим образом.
• В «производящей причине» речь идет о гомодинамиях, т.е. об образце поведения, который либо является врожденным, либо создан или поддерживается благодаря культурной специфике: аналогичного воспитания, опыта или социального контроля. Оппозиционное поведение, например, основано на врожденной склонности к борьбе за влияние и территории, однако имеет и культурное основание: правители постоянно совершают ошибки, которые можно использовать для собственной выгоды. Таким образом, производящая причина состоит частично из генетического, частично из меметического.
205
• В «материальной причине» речь идет о гомономических структурах, которые возникают на основе врожденных гомодинамий и являются, таким образом, «строительным материалом» для всей культурной и социальной действительности. К ним относятся, прежде всего, основанные на разделении труда структуры мужчина - женщина - ребенок. В плане культуры речь идет о таких культурных и социальных ресурсах, которые регулярно возникают и доступны «здесь и сейчас», оказывая влияние на действительность. В нашей культуре примером тому выступает понятное каждому создание «рабочих групп», в случае если проблему нельзя решить в одиночку или спонтанно.
• В «формальной причине» речь идет о такой биотической, культурной или социальной архитектуре, которая «здесь и сейчас» формирует возможный или эффективный образ действия. Она приводит в этом смысле к процессам с определенными направлением и траекторией, когда путь задается непосредственно возникающими структурами, в то время как производящая и материальная причины делают возможным возникновение совершенно иного направления движения. Например, в парламентских демократиях для критического отношения к правительству гражданам доступна роль легитимной оппозиции, в диктатурах же они вынуждены институционализироваться в роли «заговорщиков» или «мятежников».
• В «целевой причине» речь идет о формировании элементов системы посредством функций, которые они выполняют в рамках системы или на границе системы и окружающего ее мира. Поиск целевых причин или аналогических сходств осуществляется по той же схеме. Однако проще всего установить целевые причины с помощью анализа функциональных цепей. Так, видеокамеру покупают с определенной целью: обычно, чтобы снимать видео; у крыльев тоже есть свое назначение: они удерживают тело в воздухе - и не важно муха это, птица или самолет. При таком функциональном анализе важно учитывать, что в зависимости от степени сознательности системы функции могут быть еще неумышленными или уже преднамеренными, т.е. выполняться на основе рационального расчета. Кроме того, надо принимать во внимание, что некоторые системные элементы объектов действительности, начиная с уровня организмов со сложной центральной нервной системой, создаются исключительно с учетом функций, которые необходимо выполнять, т.е. ради когнитивно или эмоционально осознаваемых целей. Полицию создают для того, чтобы обеспечить выполнение правил, даже несмотря на сопротивление; луговая трава, напротив, дает укрытие мелкой дичи, и никто об этом не задумывается. В первом случае представление о цели предшествует созданию системных элементов, а во втором наблюдателю еще предстоит выяснить, какую роль какой элемент системы для какого другого элемента играет.
Нельзя не отметить, что анализ каузальности, который соединяет в себе аристотелевское учение о причинах с положениями из морфологии и теории эволюции, не только обеспечивает отличные возможности для
206
объяснения. Такой анализ с самого начала приводит к широкому интересу к (в том числе различным) составляющим окружающей нас действительности и, в свою очередь, к весьма любопытным взаимосвязям между ними. Таким образом, подготавливается основа для по-настоящему сложного познания объектов. Оно может сводиться к совсем простому пониманию (тогда его, например, называют «институциональной архитектурой», «алгоритмом эволюции» или «гомоаналогией»). Однако его «гармоничность» основана на относительно сложных пратеориях, которые с самого начала делают взгляд на действительность тривиальным. Более того, широкий интерес, многостороннее познание объектов и дальновидное объяснение несут в себе значительно большую практическую пользу, чем могут предложить простой анализ корреляций, экстраполирование трендов или анализ входов-выходов. Они могут лишь представить исследуемую систему в виде «черного ящика», поскольку у них отсутствует интеллектуальный инструментарий для изучения того, что находится внутри нее. Эволюционистская морфология же способна ее познать.
Список литературы
GlaserB.G., StraussA.L. The discovery of grounded theory. Strategies for qualitative research. -Chicago: Aldine Publishing Company, 1974. - 271 p.
Lorenz K. Analogy as a source of knowledge // Les Prix Nobel en 1973/ The Nobel Foundation. -1974. - P. 176-195. - Mode of access: http://www.nobel.se/medicine/laureates/1973/lorenz-lecture.pdf
Patzelt W.J. Grundriss einer Morphologie der Parlamente // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und empirische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit / Patzelt (Hrsg.). - Würzburg: Ergon Verlag, 2007. - S. 483-564.
Patzelt W.J. Kulturwissenschaftliche Evolutionstheorie und Evolutorischer Institutionalismus // Evolutorischer Institutionalismus Theorie und empirische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit / Patzelt W.J.(Hrsg.). - Würzburg: Ergon Verlag, 2007. - S. 121-182.
Patzelt W.J. Evolutionstheorie als Geschichtstheorie. Ein neuer Ansatz historischer Institutionenforschung // Der Mensch - Evolution, Natur und Kultur. Beiträge zu unserem heutigen Menschenbild / Jochen Oehler (ed.). - Heidelberg u.a.: Springer, 2010. - S. 175-212.
Patzelt W.J. «Blueprints» and Institution-Building. Former East Germany and its present state parliaments as a case in point // Journal of East European and Asian Studies. - Leiden; Boston, 2011. - Vol. 2/1. Spec. issue, Febr.: Democratic Institutionalism / Irina S. Khmelko, Werner J. Patzelt, eds. - Р. 17-40.
Patzelt W.J. Evolutorischer Institutionalismus in der Parlamentarismusforschung. Eine systematische Einführung // Parlamente und ihre Evolution. Forschungskontext und Fallstudien. - Baden-Baden, 2012. - S. 476-110.
Patzelt W.J. Einführung in die Politikwissenschaft. - 7. Aufl. - Passau: Wissenschaftsverlag Richard Rothe, 2013. - 344 S.
Riedl R. Die Spaltung des Weltbildes. Biologische Grundlagen des Erklärens und Verstehens. -Berlin; Hamburg: Verlag Paul Parey, 1985. - 333 S.
RiedlR. Riedls Kulturgeschichte der Evolution. - Berlin u.a.: Springer, 2003. - 236 S.
Перевод с немецкого и английского Климович С.
207
