CC BY
40
5. Гумилев Л.Н. Смутное время // Гумилев Л.Н. От Руси до России. - М.: Айрис-Пресс, 2008.
6. ЗолотусскийИ.П. Гоголь. 2-е изд., испр. и доп. -М.: Мол. гвардия, 1984.
7. Пушкин А. С. Соч.: В 3 т. - СПб.: Золотой век, Диамант, 1997.
8. Скрынников Р.Г. Конец Лжедмитрия I // Три Лжедмитрия. 2-е изд. - М.: АСТ, 2003.
9. Репортаж «Поиграйте в бога» // Русский репортер. - 2011. - № 25 (203). - 30 июня - 7 июля.
10. Русский репортер. - 2011. - N° 39 (217). - 613 октября.
11. http://glavred.info/archive/2011/10/26/185315-12.html.
12. http: //goodbyelenin. ru/index/results.
13. http://imperator. spbnews.ru/nw/ceremon.html.
14. http://m-necropol.narod.ru/.
15. http://moodrost. ru/upriamstvo/zaveshchanie_ caria.html.
16. http: //skazochnikonline. ru/index/kto_budet_ okhranjat_mogilu_otca/0-2711.
УДК 1 (091)
Кашина Наталия Константиновна
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
МОЛИТВЕННОЕ СЛОВО В. РОЗАНОВА
Слово «молитва» в творчестве В. Розанова ключевое. Реализуя его онтологическое содержание, писатель находит своеобразные возможности организовать текст, которые предваряют открытия в литературе XX века. Семантический статус приобретают интонация, графика, особая строфика, что обусловлено поисками невербальной стихии в литературе русского модернизма.
Ключевые слова: молитва, текст, семантическая насыщенность, безмолвие, строфика, интонация, онтологизм.
А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им; ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него
(Матфей 6:7-9).
«Насколько иссякает в нас сокровище веры, настолько мы начинаем тревожиться идеалами, которыми живут другие Церкви, - безбрежным развитием внутреннего чувства и субъективного мышления или заботами о судьбах человечества и его внешнем устроении. Этими заботами мы силимся наполнить пустоту, которая образуется в нашей душе с утратой веры...», - писал В. Розанов в «Легенде о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского» [5, с. 154]. Для самого же В. Розанова, как истинного сына своего времени, вопрос о подлинной вере был далеко не праздным. Несмотря на все перипетии пути к истинной вере, он целеустремлённо и неотступно двигался к ней.
Сменив философию «понимания» на философию «жизни», В. Розанов и в вере искал не рациональной убедительности, а непосредственного чувства. Единение с Богом наступает, по его мнению, в непосредственном обращении к Нему, в молитве. Если и раньше писатель не раз убеждал и себя, и своих читателей в том, как необходима человеку вера, то после болезни «любимого Друга», Варвары Дмитриевны, вера стала единственным его пристанищем. В этом смысле «Уединённое» есть не что иное, как погружение в религиозность.
«И вовсе я не был постоянно с Б., а она; а я -видя постоянно её с Б. - тоже угвоздился к Богу.
Впрочем, с университета (1-й же курс) я постоянно любил Его .», - пишет В. Розанов в «Опавших листьях» [6, с. 280].
Однако именно в связи с болезнью жены смерть впервые открылась как реальность, страх потерять единственно близкого человека стал доминантой в отношениях с жизнью. Именно через молитву приходит к писателю понимание значения близких людей: матери, «друга», а сама молитва становится подлинным откровением.
В письме Э. Голлербаху от 26 октября 1918 г. В. Розанов и своё литературное творчество явно соотносит с молитвой, определяя его сущность следующим образом: «“После Гоголя и Щедрина - Розанов с его молитвою’".
Ах, так вот где суть... Когда зерно сгнило, уже сгнило: тогда, на этом ужасающем “уже", горестном “уже", слёзном “уже", что оплакано и представляет один ужас небытия и пустоты, полного - становится безматериальная молитва ...
Ведь в молитве нет никакой материи Никакого нет строения Построения
Нет даже черты, точки...
Именно -Тайна-в его тайне
206
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
© Кашина Н.К., 2012
Чудовищной, неисповедимой.
Рыло. Дьявол.
Гоголь. Леший.
Щедрин. Ведьма.
Тьма истории.
Всему конец.
Безмолвие. Вздох.
Молитва. Рост.
“Из отрицания - Аврора, Аврора с золотыми перстами"
Ах! так вот откуда в Библии так странно, “концом наперёд", изречено: “и бысть вечер (тьма, мгла, смерть) и бысть утро - День первый". Разгадывается Религия, разгадываются построения и История.
Строение Дня...
и вместе устройство Мира.
Боже, Боже... Какие тайны. Какая судьба.
Какое утешение.
А я то скорблю, как в могиле. А эта могила и есть моё Воскресение...» [5, с. 526].
Обратим внимание: приведённый текст поместил В. Розанов в частном письме, хотя он явно предназначен для публикации. Строфика, курсивы, своеобразная пунктуация - всё говорит об особой выразительности и значимости этого текста. Графическая форма приобретает подчёркнутый семантический статус; так, отсутствие пунктуационных знаков сигнализирует об особенной семиотической напряженности.
Уже в самом начале текста (стихотворения) обращает на себя особое внимание пунктуация, а точнее - её отсутствие. В первых четырёх строках отсутствует разделение / соединение через запятую, при этом подчёркивается «безматериальность» его индивидуальной, розановской, молитвы. Смысл отсутствия знаков препинания, вероятно, в том, чтобы создать эффект ненаписанности: «Нет даже черты, точки». Отсутствие пунктуационных знаков в поэтическом тексте будет актуально у футуристов; интересно замечание С. Друговейко, из наблюдений которого над языковым знаком в поэзии постмодернизма следует, что отсутствие знаков препинания в тексте служит, в конечном итоге, возможности словоформам включаться во множество сочетаний [3]. В приведённом розановском тексте реализуется также и полная свобода молитвенного слова, никак не упорядоченного человеком, слова, которое «было у Бога». В отличие от этого тайного слова, литература, обозначенная через знаковые для Розанова имена Гоголя и Салтыкова-Щедрина, ведёт в «тьму истории», к концу самой литературы.
О высокой семиотической насыщенности творчества В. Розанова можно судить по виртуозному владению графическими и пунктуационными возможностями написанного текста:
«ЕГИПЕТ
.мерцания, мерцания, мерцания...
.. .не вижу и вижу, не вижу...
.туман, небо, облако...
... если начало жизни...
.les origins de la vie.
...initia vitarum ...
.сокровища жития .»
Текст этот является сложным семантическим единством. В приведённом фрагменте строки объединены одним формальным приёмом: многоточие в начале и в конце каждой из них. Следует отметить также присутствие в нём французской фразы (происхождение жизни - «les origins de la vie») и латинской (начало жизни - «initia vitarum»). Отсутствие привычной упорядоченности и последовательности синтаксиса необходимо для того, чтобы передать изначальное состояние мира, а слова «мерцание», «туман», «небо», «облако» делают совершенно оправданной строчку «.не вижу и вижу, не вижу и вижу.», но именно в этом первоначальном хаосе и мерцают «.сокровища жития .».
Затем идёт чёткая, и даже жёсткая, синтаксическая структура, подчёркнуто-графичная:
«Всё это если БОЖЕСКОЕ,
- то и
ОН БОГ НАШ
Вечно ЖИВ, вечно СУЩ .
.........................[7, с. 291 -292].
Графическая семантика выражает невербальную многоуровневую реальность текста. Первый уровень: мерцающий хаос с чужим, иноязычным, обозначением идеи начала и происхождения жизни; второй уровень: признание Вечносущего Бога, где графически закрепляется ритм и интонация фрагмента (переносы строки - паузы, заглавные буквы -утверждающая интонация); третий уровень: отточие, обозначающее отсутствующие четыре строки, -пауза, преобразование внешней речи во внутренний жест.
Парадокс В. Розанова, восприятия его произведений, заключается в том, что он ничего не скрывает от своего читателя, а наоборот, предельно откровенен, до обнажённости откровенен, творчество его - это бесконечное «минус-художественность» с декларацией отсутствия каких-либо скрытых приёмов в текстах. Он, действительно, уходит от привычного материала, воплощения в материале литературы своего сокровенного, тайного слова. При этом логично предположить, что сама обнажённость стала в его творчестве особым стилевым приёмом.
В анализируемом фрагменте из письма Голлер-баху развёрнут отчётливый внутренний сюжет -движение к молитве: умирание слова (Гоголь, Щед-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
207
рин) - безмолвие - вдох-молитва. За молитвой приходит созидание Мира: «Рост», «Строение Дня. и вместе устройство Мира». Так, очевидно, происходит и рождение новой формы: умирание литературы - безмолвие - обретение сакрального слова, а уже потом - рождение новой литературы. В Молитве живёт изначальное Слово, которое обретается через Безмолвие. Есть только онтологическое слово - оно и составляет тайну В. Розанова. Предчувствие этой тайны читаем у Тютчева в «Silentium»: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои -Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, -Любуйся ими - и молчи [8, с. 61].
В поэзии А. Фета, не раз цитируемого В. Розановым, условно выделяется небольшой цикл стихотворений, микроцикл, посвящённый молитве [9, с. 230-231]. В первом стихотворении «Владычица Сиона, пред тобой.» произносится молитва, а сам акт молитвы указан в точных обстоятельствах: икона с изображением Владычицы Сиона, перед ней зажжена лампада. Но слова «Всё спит кругом, -душа моя полна Молитвою и сладкой тишиною» излишне декларативны. «Ты мне близка .» - пытается убедить поэт читателя, да и самого себя, в интимной возвышенности своей молитвы, но истинным содержанием стихотворения является драматизм отношений героя и его избранницы. В следующем стихотворении точно означен предмет обращений - «Мадонна». В нём предпринята попытка постичь духовную суть образа Марии через произведения Рафаэля, повторяющая опыт А. Пушкина: О, как душа стихает вся до дна!
Как много со святого полотна
Ты шлёшь, мой бог с пречистою Мадоной!
По свидетельству Г Чулкова о Фете, «в идее Бога он всегда исходит от себя, от человека. Субъективно-идеалистическое представление о Боге определяет его веру и внутренний опыт» [10, л. 7]. Именно этот опыт и представлен поэтом в стихах, опыт прозревающей души.
И, наконец, сама молитва «Ave Maria». На первый взгляд, поэт повторяется, вновь обращаясь к Святой Марии. Но повторение это кажущееся. Начало и финал пути различны: напыщенности, внешней торжественности первого стихотворения противопоставлены искренность и естественность последнего. Оба стихотворения начинаются обращением, но если в первом - это помпезное «Владычица Сиона», то во втором - более мягкое «Ave Maria». Отличаются стихотворения и по интонации: первое достаточно энергично, строки неровны: «О нет! Прости влиянию недуга!» - они звучат довольно жёстко (много односложных слов, часты стыки согласных: пред, покорною, счастлива, с другим, избранным). Второе стихотворение - уединенная мо-
литва, его действительно достаточно только прошептать. Это стихи, способные стать молитвой, обращенной к Богоматери, а слова «душу проникла твоя благодать» воспринимаются как истинное откровение, к которому стремился автор.
В розановской молитве оживает изначальное СЛОВО, которое проходит очищение через безмолвие. В данном случае пунктуация помешала бы ритмической организации текста, навязав ему интонацию перечисления, значительно упрощающую текст. Авторское «невмешательство» в данном случае не упорядочивает в иерархическом подчинении, а сохраняет одноранговую независимость обретаемых слов.
Поиски невербальной стихии в литературе русского модернизма продолжают наметившуюся в XIX веке традицию. Стоит вспомнить афористичные строки русской поэзии, чтобы понять, насколько актуальна эта тема была уже тогда:
«Мысль изреченная есть ложь» (Ф. Тютчев) «Как беден наш язык.» (А. Фет)
«О, если б без слова
Сказаться душой было можно» (А. Фет)
Во втором коробе «Опавших листьев» В. Розанов возмущался невниманием издателей Пушкина к его слову: «Есть дар слушания голосов и дар видения лиц при чтении. Ими проникаем в душу человека.
Не всякий умеет слушать человека. Иной слушает слова, понимает их связь и связно на них отвечает. Но он не уловил “подголосков”, теней звука “под голосом”, - а в них-то, и притом в них одних, говорила душа.
Голос нужно слушать и в чтении. Поэтому не всякий “читающий Пушкина” имеет что-нибудь общее с Пушкиным, а лишь кто вслушивается в голос говорящего Пушкина, угадывая его интонацию, какая была у живого» [6, с. 196-197].
В собственном творчестве В. Розанов формализовал «подголоски» через графику и строфику текста. Эти невербальные средства не просто дополняют восприятие текста, а участвуют в его смыслооб-разовании на равных со словом - мысль становится не только изреченной, но и воплощённой. Уместно сослаться в этой связи на исследование М. Виро-лайнен, заметившей: «Каждый текст о чём-нибудь молчит, и зона его молчания суть та область, которая взывает к усилиям герменевтическим» [2, с. 11]. Подобные герменевтические усилия, погружения в недра слова характерны для всего творчества В. Розанова.
В. Бибихин, обратившись к опыту постижения внутренней формы слова от Потебни к Флоренскому, сокрушался о том, что мы далеко не всегда можем знать историю и родство слова: «Но и когда не знаем, слово манит, уводит нас за собой, заставляет догадываться. Следовать за кривыми его смысла нам редко хватает смелости; мы отшатываемся, как пе-
208
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
ред чем-то сырым, первобытным, заветным» [1, с. 41]. Розанов в этом отношении был человеком отважным. Он глубоко чувствовал, ощущал жизнь слова. Не случайно Г. Почепцов назвал писателя семи-отиком-практиком [4]. Любопытно в этой связи ро-зановское признание, связанное с годами учёбы: «Александр Петрович, побрякивая цепочкой часов, остановил меня в коридоре:
- Розанов, у вас ни одной этимологической ошибки. < .> Но синтаксис . невозможный .» [6, с. 147]. Даже если помнить, что в XIX веке этимология не преподавалась как самостоятельный предмет в современном значении, являлась составной частью «Грамматики», элементы этимологического анализа были освоены ещё с гимназических лет. Однако В. Розанов не ограничивался лексическим значением слова, фонетика и графика для него отнюдь не менее значимы. Его молитвенное слово с наибольшей силой реализует свою многоуровневую насыщенность.
Библиографический список
1. Бибихин В. В. Внутренняя форма слова. - СПб.: Наука, 2008.
2. Виролайнен М.Н. Речь и молчание: сюжеты и мифы русской словесности. - СПб.: Амфора, 2003.
3. Друговейко С.В. Синкретизм языкового знака в поэзии постмодернизма // Вестник СПбГУ. Сер. 2. - 2000. - Вып. 2 (№3). - С. 58-61.
4. Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. - М.: Лабиринт, 1998.
5. Розанов В.В. Мысли о литературе / вступ. статья, сост., комментарии А. Николюкина. - М.: Современник, 1989.
6. Розанов В.В. О себе и жизни своей. - М., 1990.
7. Розанов В.В. Собр. соч. Возрождающийся Египет / под общ. ред. А.Н. Николюкина. - М.: Республика, 2002.
8. Тютчев Ф.И. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Стихотворения / подгот. текста и коммент. К. Пигарева; вступит. ст. Л. Кузиной и К. Пигарева. - М.: Худож. лит., 1984.
9. Фет А.А. Стихотворения и поэмы / вступ. ст., сост. и примеч. Б.Я. Бухштаба. - Л.: Сов. писатель, 1986.
10. Чулков Г.И. Судьба Фета. - РГАЛИ, ф. 548, оп. 1, д. 212.
УДК 13
Лаврикова Ирина Николаевна
кандидат философских наук Тверской филиал Московского университета МВД России
і^ vriko va @rambler. ш.
СИСТЕМА ПРАЗДНИЧНОГО ДЕЙСТВА: ФЕНОМЕН ПРИОБЩЕНИЯ
Как показывает практика и подтверждает теория, праздничное действо — это один из наилучших механизмов культуры, способствующих объединению людей. Таким образом, праздник может активно использоваться в качестве планового агента социализации и инкультурации.
Ключевые слова: методология праздника, свободное время, досуг, элемент культуры, власть, воспитание личности, теория смеха.
Как показывает практика и подтверждает теория, праздничное действо - это один из наилучших механизмов культуры, способствующих объединению людей, а в некоторых случаях даже и их единению. Проживание празднующими именно этого состояния собственно и является основополагающей задачей массового политического праздника. Таким образом, праздник может активно использоваться в качестве планового агента социализации и инкультурации.
Аргументируя сказанное, необходимо учтем, что сама праздничная церемония может стать причиной, инициатором перемен внутри самого действа и способна радикально поменять ранее запланированный сценарий его развития, то есть объединить людей под иными лозунгами и призывами. Такова природа праздничного действа, и именно так срабатывает закладываемая в праздник случайность,
именно так реализуется его способность быть «зам-кнутым-на-самого-себя», накопившаяся в каком-то закрытом от постижения человеком предельном объеме и «выплеснувшаяся» в небудничные человеческие отношения, организовав-повернув течение праздника в иное русло.
Надо полагать, что особенно на политическом празднике, вовлекающем в себя огромные людские ресурсы, именно баланс планового и случайного будет влиять на развитие процесса. Указанная дихотомия, скорее всего, воплотиться как минимум в два сценария. Предположим первый путь развития праздничных отношений - это вмешательство правительства, сопровождающееся полным арсеналом средств, удерживающих праздник в «нужном» формате или «правильных» границах. В случае иного сценария, максимально раскрываются, развиваются те компоненты праздничного события, из-за ко-
© Лаврикова И.Н., 2012
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2012
209
