CC BY
89
УДК 1 (091)
Кашина Наталия Константиновна
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
МИФОЛОГЕМА «ДОМ» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. РОЗАНОВА
В творчестве В. Розанова тема дома особая. В традицию русской литературы символизировать образа дома писатель внёс своё содержание. Его дом — мифологема, порождающая сюжет о возможности осуществления гармонии. Он награждён эпитетами «тёплый», «благословенный». Именно такой дом может стать и домашним храмом. Мемориальные квартиры Гёте, Лермонтова, посещённые Розановым, понимаются им как воплощение мировосприятия их знаменитых обитателей. В творчестве Розанова мифологема «дом» отождествляется с миром, обжитым и уютным.
Ключевые слова: архетипическая мифологема, микрокосм, духовная составляющая, целостность, гармония, достоверная основа образа, философия понимания и философия жизни.
Йм является архетипической мифологемой, в которой издавна читалась идея защищённости, тепла и уюта, микро-сской литературе середины XIX века именно с этой мифологемой связан мотив неблагополучия. При этом возможно отождествление: Дом - Мир - Целостность - Г армония, потеря же их приводит к душевному оскудению и бездуховности.
Так в поэме А. Фета «Две липки» (1856 г.) смерть героини означает необратимую утрату духовной составляющей жизни самого героя, воплощающего слепую непро-(или нео-) священную волю. Одинокая могила героини в запустенье, но разрушен и сам дом:
А серый дом, угрюмый и пустой,
Стоит давно с безмолвием гробницы. [5, с. 499] Образ безжизненного дома красноречив: скривившийся балкон, половицы, прорастающие тонкой травой шаткие ступеньки и зыбкие перила. Дом, лишённый души, умирает, рассыпается.
В стихотворении «Пустой дом» А. Толстого дом сопричастен жизни некогда знатного рода: Стоит, опустелый над сонным прудом,
Где ивы поникли главой,
На славу Растреллием строенный дом,
И герб на щите вековой
И только верный «старый служитель» с тоской ждёт молодого хозяина:
И ловит вдали колокольчика звон,
И ночью с одра привстаёт...
Напрасно! всё тихо средь мёртвого сна, Сквозь окна разбитые смотрит луна,
Сквозь окна разбитые мирно глядит На древние стены палат;
Там в рамках узорчатых чинно висят Напудренных прадедов ряд Их пыль покрывает, и червь их грызёт. Забыли потомки свой доблестный род! (1849 г.)
[4, с. 314 - 315].
И в поэтических текстах, и в прозаических можно найти внушительный ряд подобных примеров. Однако, все они литературны по своей природе: это образы, позволяющие выразить конкретное и определённое содержание. В розанов-ских текстах образ дома - реальность, переживаемая автором, становящаяся мифологемой. Это становление, казалось бы, протекает во времени: дом в Костроме, на Боровом пруду, с которым связано неблагополучие, а затем - дом «бабушки», в котором жила его вторая жена.
В «Русском Ниле» В. Розанов вспоминая о Костроме, городе своего сиротского детства, называет её дождливой. Серый непрекращающий-ся дождь - это не метафора, а реальность, как это следует из печати тех лет. В этой документальности и заключается особая природа розановских образов: они создаются на глубоко достоверной основе. Автор воспринимает и фиксирует явления мира, и уже затем они, сами по себе, оказываются наполненными символическим смыслом. В восприятии читателя мелькают одна за другой картины: холодный бесприютный дом, где постоянны ссоры, где дети не чувствуют матери. В. Розанов, рассуждая о матери, вспоминал, как хотели жаловаться на неё в полицию, «обсуждали это, на брёвнах - был “сруб” по соседству» [2, с. 241].
Детали, которые фиксирует автор, обладают значительным символическим потенциалом: упомянутое почти вскользь обстоятельство, оставшееся, казалось бы, случайно в памяти авто-
© Кашина, Н.К., 2011
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2011
105
ра, реализуется как символ в контексте розановс-кого мифа - обсуждение происходило не в самом доме, а на срубе (самом начале) будущего соседского дома.
Несчастье (нет счастья) - основной мотив воспоминаний детства: «Но на наш “не мирный дом” как бы хорошо повеяла зажженная лампадка. Но её не было (денег не было ни на масло, ни на самую лампадку).
И весь дом был какой-то - у!-у!-у! - тёмный и злой. И мы все были несчастны. Но что “были несчастны” - я понял потом. Тогда же хотелось только “на всех сердиться”» [2, с. 241].
Приведённые фрагменты не являются частью дневниковых заметок или мемуаров, это фрагменты самостоятельных и новых для литературы текстов. Определить их жанр чрезвычайно сложно при всём многообразии вариантов: это не миниатюра, не афоризм и не лирическая зарисовка -перед нами текст мифологической природы. Сюжетная логика такого текста строится по синтаксическому принципу не подчинения, а соподчинения. Временной аспект отсутствует. Эти два дома - интимное пространство, в котором жила душа автора-героя, его овеществлённое, воплощённое мировосприятие.
Дом как интимное пространство человека толкуется В. Розановым в очерках «Домик Лермонтова в Пятигорске» и «В домике Гёте». Описывая своё знакомство с местом, где жил Лермонтов, автор размышляет о свойствах памяти, точнее - о памятниках: «Слишком мы христианская нация, чтобы нам удавалось это языческое увековечение: “бронзовая хвала” <...> Что лучше простого креста над могилой или часовенки возле могилы? что лучше простой записи в “поминанье” <.> И вот ещё такое вечное сохранение жилища, где он жил» [2, с. 443]. «Мне кажется, - пишет В. Розанов, - что ценность и интерес Лермонтовского домика и сада будут всё возрастать со временем» [2, с. 442].
Рассматривая помещения, мебель, вещи, книги в доме великого Гёте, автор их словно обживает. Самой уютной комнатой дома он назвал комнату «субботнего чаепития» фрау Гёте: «Вечер субботы, очевидно, проводился во Франкфурте так же уютно, семейно и тепло, как и у нас “канун праздника”» [3, с. 491]. Однако Розанова занимает не сам по себе дом знаменитого человека, а возможность найти в нём черты своего, родного. Так лермонтовский домик стал для него
особенно близок после того, как у живущего там нового хозяина обнаружилась костромская святыня - икона Федоровской Богоматери, а сам старичок, напомнивший Максима Максимовича, оказался, как и Розанов, костромичом. Ещё красноречивее выглядят слова о гётевском кабинете: «Деревянный стул перед письменным столом, как и комод в “чайной фрау Гёте” и вообще вся мебель - деревянная, толстая, широкая, где возможно - “пузатых”, выпуклых форм. И, глядя на неё, без труда, немного укорачиваешь мысленно мебель в “мамашиных комнатах” раннего детства и тогда узнаёшь в ней всё “родное”, “былое”...» [3, с. 493].
Эта «подгонка» мира под себя и является смыслом писания для В. Розанова: сделать мир обжитым, своим пространством, чтобы затем увидеть его универсальность. Именно таким универсальным основанием и стал для него дом. Именно там есть «свой угол», а если оказываешься в другом, возможно чужом, доме, то необходимо этот угол сделать своим (так создавал своё пространство Розанов в салоне Мережковских).
Смысл розановского «уединения» отнюдь не только в стремлении к «домашнему» теплу, которое спасает от холода улицы. Розановский дом является также домашним храмом. В произведениях писателя присутствует точная картина обстоятельств, при которых совершается домашняя молитва. При этом следует подчеркнуть, что тихая молитва в доме явно предпочтительнее молитвы в людном храме.
Тепло дома является противоположностью остывающего мира, что вполне адекватно представляет архетипическое противопоставление Космос - Хаос, Хаос мирового распада и уютный, заботливо оберегаемый домашний Космос.
Однако космос этот не первозданный, а благословенный: «И жизнь очень бедна. И люди очень бедны, - описывает Розанов дом «бабушки», -Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то “благословенное” в самом доме, в деревянных его стенах, в окошечке в сенях ... В глупой толстой Марье (прислуге), которую терпели, хотя она глупа, - и никто не обижал.
И никто вообще никого не обижал в этом благословенном доме» [2, с. 242].
Неоднократно употреблённое слово «благословенный» появилось далеко не случайно. Кроме указанного в «Полном церковно-славянском словаре» значения «похваленный, прославлен-
106
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2011
ный, сопровождаемый благословениями» автор поместил и другое пояснение со ссылкой на Евангелие от Матфея и книгу Бытия: «будет особенное благодатное общение Бога с потомством Сима» [1, с. 44]. Благословенный дом, обретённый Розановым, призван был стать местом для его обращений к Богу. Заметим, что дом в данном контексте принимает значение мифологемы, основанием для рождающегося мифа, когда происходит открытие - новое восприятие мира: «Я был удивлён. Моя “новая философия”, уже не “понимания”, а “жизни”, - началась с великого удивления.» [2, с. 242]. Через несколько строчек автор повторяет: «“Как могут быть синтетические суждения а priori”: с вопроса этого началась философия Канта. Моя же новая “философия” жизни началась не с вопроса, а скорее с зрения и удивления: как может быть жизнь благородна и в зависимости от одного этого - счастлива; как люди могут во всём нуждаться <.> и жить благородно и счастливо...» [2, с. 242].
Отметим, что в приведённом фрагменте присутствует модель важного этапа в истории европейской философии: упоминание Канта, противопоставление его новой, собственно розановс-кой («Моя новая “философия” жизни») удивительно совпадает с появлением новой философской парадигмы, где слово философия употреблялось без кавычек. Напомним, что это новое направление родилось в немецкой философии ещё в конце 18 века, когда впервые был употреблён сам термин. Синонимами ему были «практическая философия», «жизненная мудрость», «наука о жизни». Классическому логическому доказательству в этом направлении противопоставлялся опыт и переживание истины. Представители «философии жизни», среди которых называют Шлегеля, Риккерта, Ницше были единодушны в том, что их философия должна рождаться из самой жизни, а отсюда и первостепенное значение непосредственного переживания, которое и являлось, по сути, вживанием в объект позна-
ния, где жизнь приобрела статус сущности мира. Так рождалось новое представление о смысле жизни, а мир приобретал целостность, жизненность, и систему ценностей.
Эта новая философия нуждалась в адекватной форме выражения. Такой формой изначально стал афоризм, а затем появились и более сложные по структуре произведения, как, например, «Так говорил Заратустра» Ницше. Вряд ли есть смысл устанавливать непосредственную связь розановского понимания философии с направлением «философия жизни», но типологические совпадения, безусловно, очевидны. При всём многообразии представителей этого нового направления, оно неизбежно актуализировало мифологическое мышление, порождая интенсивный мифологический процесс в культуре. Обретя свою философию «жизни», В. Розанов вступил окончательно в мифологическую пору, о чём совершенно справедливо свидетельствовали его исследователи. И в этом мифе первостепенное значение принадлежало символу гармоничного Космоса - Дом.
Библиографический список
1. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. - М.: Посад, 1993. - 1120 с.
2. Розанов В.В. О себе и жизни своей / сост., предисловие, коммент. В.Г. Сукача. - М.: Моск. рабочий, 1990. - 876 с.
3. Розанов В.В. Сочинения: Иная земля, иное небо... Полное собрание путевых очерков, 18991913 гг. / сост., коммент. и ред. В.Г. Сукача. - М.: Танаис, 1994. - 736 с.
4. Толстой А.К. Смерть Иоанна Грозного; Царь Фёдор Иоаннович; Царь Борис; Стихотворения / вступ. статья и примеч. А. Тархова. - М.: Худож. лит., 1988. - 527 с.
5. ФетА.А. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения; Поэмы; Переводы / подгот. текста, сост., коммент. А.Е. Тархова. - М.: Худож. лит., 1982. -575 с.
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2011
107
