CC BY
82УДК 349 Модернизация Балтийского
военно-морского флота как предмет разведывательного интереса германских морских атташе в межвоенный период (1907-1914 гг.)
© В. О. Зверев *, 2009, © М. А. Засыпкин **, 2009
В 1907 г. Российская империя начала спешные приготовления к участию в очередном переделе мира. Вкладывая колоссальные средства в строительство новейших кораблей военно-морского флота, и прежде всего на Балтике, она стала ареной деятельности разведывательных органов вероятных противников (в первую очередь, Германии), отслеживавших все стадии их совершенствования. Анализу этих и связанных с ними проблем посвящается настоящая статья.
Ключевые слова: Балтийский военно-морской флот, оборонная индустрия, перевооружение, тактико-технические спецификации, дипломатический корпус, морские атташе.
На современном этапе актуализация выбранной темы объясняется наращиванием военного присутствия Северо-Атлантического альянса в Восточной Европе, сопровождающимся усилением военной разведки против Российской Федерации, прежде всего в области высокотехнологичных военнотехнических разработок, направленных на модернизацию ее военно-промышленного комплекса и повышение боеспособности Вооруженных Сил
При этом укрепление военно-морского флота России, призванного выполнять не только тактические задачи по охране морских рубежей, но и задачи стратегического характера в просторах мирового океана, во все времена было предметом пристального внимания ее потенциальных противников. Приоткрыв лишь некоторые страницы истории военноморского флота, вспомним, например, петровскую эпоху, ознаменованную выходом России к берегам Балтики и созданием собственных морских сил,
а также вызванную этими событиями озабоченность крупнейших морских держав (Англии и Швеции) и всестороннее изучение успехов русских кораблестроителей со стороны их военных ведомств.
Не менее важной вехой, о которой также хочется упомянуть, была военная реформа 60-70-х гг. XIX в., в рамках которой началась замена парусных шхун, показавших свою военно-техническую отсталость и неэффективность в ходе проигранной Крымской войны на маневренные суда с паровой тягой. Столь кардинальные перемены в морской обороне России не могли не посягнуть на морскую монополию Великобритании и не затронуть геополитических интересов ее союзников — США и Франции. Что незамедлительно отразилось на активизации дипломатических и агентурных усилий этих стран в направлении сбора секретных сведений о переоснащении русского флота.
И, наконец, разведывательное вмешательство иностранных государств (прежде всего, Германии)
Постоянный автор нашего журнала.
В нашем журнале публикуется впервые.
*
наблюдалось после военно-политического конфликта между Российской империей и Японией на Дальнем Востоке, когда, потеряв все боеспособные эскадры в Цусимском сражении, царское правительство, осознавая незащищенность Санкт-Петербурга с моря и слабость своих вооруженных сил в преддверии очередной войны, приступило к скорейшему строительству боевых кораблей. О предпринятых шагах власти по восстановлению Балтийского военно-морского флота и модернизации его тактико-технических качеств, а также действиях германских дипломатов (морских атташе), направленных на сбор военноморских секретов в столице, остановимся подробнее.
Как известно, в результате поражения в Русско-японской войне 1904-1905 гг. международный престиж России оказался подорванным. Разрушилось привычное представление о ее военной и морской мощи, которая являлась одним из главных компонентов равновесия сил в мире. В связи с этим в меж-военный период все усилия государства, а также экономический потенциал были мобилизованы на укрепление его вооруженных сил и, прежде всего, военно-морского флота.
В июле 1907 г. Николай II утвердил предложенный Морским генеральным штабом (далее — МГШ) проект Малой судостроительной программы, в соответствии с которым предполагалось строительство двух флотов для Балтийского (4 «дредноута» (с англ. — бесстрашный) и 3 подводные лодки с плавбазой для морской авиации) и Черного морей, общей стоимостью 126 700 тыс. руб. 2
В дополнение к утвержденной программе 25 апреля 1911 г. высочайшее одобрение получил Закон об Императорском Российском флоте, предусматривавший постройку к 1931 г. на Балтике двух действующих и одной резервной эскадр (общий состав: 24 «дредноута» (линейных корабля), 12 линейных и 24 легких крейсеров, 108 эсминцев и 36 подводных лодок). Причем уже в течение первого пятилетия, согласно его составной части — Программе усиленного судостроения 1911-1915 гг. — для Балтийской эскадры предполагалось создание 4 броненосных и 4 легких крейсеров, дивизии из 36 эскадренных миноносцев и дивизии из 12 подводных лодок 3.
На реализацию этого замысла Морское ведомство испрашивало в Государственной думе кредит в 502 744 тыс. руб. (из них только на 1913 г. — 330 млн руб.). О величине ожидаемой суммы говорит ее сравнение с аналогичными расходами ведущих государств мира на содержание своих флотов. За период с 1911 по 1912 гг. на эти нужды было потрачено: Австро-Венгрией — 27 млн руб., Италией — 70 млн руб., Японией — 72 млн руб., Францией — 141 млн руб., Германией — 213 млн руб. и Англией — 422 млн руб. 4
Руководствуясь данной статистикой, можно утверждать, что только в 1913 г. предполагаемые затраты на одну Балтийскую эскадру могли превышать суммарный годовой объем финансирования военноморских флотов Австро-Венгрии, Италии, Японии и Франции. Непомерные амбиции Моргенштаба по укреплению силы одного из флотов, нацеленных на решение оперативно-тактических задач, были соизмеримы, пожалуй, лишь с финансовой политикой Великобритании по регулярному совершенствованию королевских военно-морских сил как единственному гаранту незыблемости ее колониальных завоеваний во всем мире.
И тем не менее, в отличие от Закона об Императорском Российском флоте, так и не получившего юридической силы, программа усиленного судостроения Балтийского флота была одобрена депутатами Государственной думы и Государственного совета, а в июне 1912 г. утверждена царем.
Окончательное ассигнование постройки кораблей, составило 421 107 тыс. руб. 5, что оказалось на 81 637 тыс. руб. меньше ожидаемого кредита. Оставшиеся от первоначальной суммы средства было решено истратить на оборудование портов и заводов Морского ведомства.
Столь крупные капиталовложения в воссоздание российских военно-морских сил и, в первую очередь, на Балтике, позволили активизировать научноисследовательский потенциал структурных звеньев Морского ведомства (лаборатории, опытная авиационная станция, опытный бассейн, конструкторские бюро и др.), подавляющее большинство которых было сосредоточено в Санкт-Петербурге и Петербургском военном округе.
Одной из важнейших опытно-экспериментальных единиц являлась научно-техническая лаборатория (далее — НТЛ). Несмотря на ее ограниченный штат (после Русско-японской войны он не превышал 20 человек), финансирование проводимых лабораторных изысканий было высоким. Общая доля отпущенных на нужды НТЛ денег, например, в 1912 г. составила более 660 тыс. руб. 6 Эта сумма втрое превышала аналогичные отчисления на центральную научно-техническую лабораторию Военного ведомства, полученные в том же году.
Непропорциональное ассигнование прикладных исследований, с одной стороны, было обусловлено концептуальным подходом власти к первоочередному возрождению морской мощи государства. Действительно, царь и его высокопоставленное окружение разделяли планы высшего командования МГШ о стратегии будущей войны, в соответствии с которыми первоочередное место на театре боевых действий отводилось кораблям флота, а не сухопутным силам. Следует отметить, что события военных
лет, в которых Балтийский военно-морской флот не сыграл сколько-нибудь важной роли, вскоре подтвердили ошибочность этих прогнозов.
С другой стороны, значительные средства, вкладываемые в НТЛ, могли свидетельствовать не только о серьезном научном и научно-техническом потенциале трудившихся в ней специалистов и высокой степени ответственности за порученный участок работы, но и о важности, разнообразии, объемах проводимых ими исследований, а также востребованности полученных результатов для всего российского флота. Согласно Всеподданнейшему отчету по Морскому министерству за 1911 г., только в минувшем году НТЛ была занята «производством предварительных и контрольных опытов по приему в казну предметов артиллерийского вооружения и снабжения судов флота». На ее базе были проведены практические опыты с 75-мм бездымным порохом, значительно увеличивавшим скоростные характеристики пули во время стрельбы и т. д. 7
Помимо лаборатории, научными разработками в области повышения боевых качеств морских вооружений занималось и другое штатное подразделение Морского ведомства — опытная авиационная станция в Гребном порту. В мае 1912 г. на ее территории проходил испытания военный гидроаэроплан «С-5», показавший значительное преимущество, особенно по легкости взлета с воды, по сравнению с аналогами иностранного производства того же класса («Фарман», «Бреге» и «Кертис») 8. Над его созданием трудился коллектив специалистов под началом выдающегося русского авиаконструктора полковника Сикорского И. И.
Наряду с проводившимися научно-теоретическими поисками и опытными испытаниями по усовершенствованию уже имевшегося морского вооружения и созданию качественно иных средств ведения современной войны усилиями специалистов Морского ведомства, важное значение приобрели мероприятия правительства по реализации их и подобных им решений на производстве, где ключевую роль был призван сыграть государственный сектор военной экономики.
В начале ХХ в. Санкт-Петербург являлся главным военно-промышленным центром России, где был особенно велик удельный вес судостроительного производства, о чем свидетельствуют суммарные сведения о числе заводских рабочих Морского ведомства. Оперируя статистическими выкладками И. В. Маевского и К. Ф. Шацилло, можно заключить, что из 17 284 рабочих судостроительной промышленности 14 500 (84%) работали на 6 столичных предприятиях 9.
Учитывая это обстоятельство, а также благоприятную экономическую конъюнктуру, сложившуюся
в стране к концу 1909 г., наличие уже выделенных целевых кредитов и, наконец, настойчивость высшего морского командования в вопросах приоритетного обновления флота, было решено приступить к закладке четырех линейных кораблей «дредноутного» типа для Балтийского флота на предприятиях военно-промышленного комплекса столицы.
Главное управление кораблестроения и снабжения распределило заказы между подрядчиками Морского министерства: на постройку корпусов и механизмов для линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» — Балтийскому судостроительному заводу, корпусов для «Полтавы» и «Гангута» — Адмиралтейскому судостроительному, башенных установок для «Петропавловска» — Обуховскому, а Ижорский завод заключил контракты на бронирование этих кораблей.
Вместе с тем вскоре выяснилось, что одни лишь казенные заводы, находившиеся под опекой государства, были не в состоянии провести постройку новейших кораблей военно-морского флота на высоком производственно-техническом уровне. Решение столь важной задачи было под силу лишь их совместным усилиям с высокодоходными специализированными предприятиями частного сектора военной экономики, тенденция к возникновению которых наметилась в преддверии Первой мировой войны.
Они были оснащены новейшим высокопроизводительным оборудованием, рационально организованы, и «казенные заводы не могли тягаться с ними ни в ценах, ни в сроках исполнения» взятых на себя обязательств 10. Это, пожалуй, и объясняло поступление именно к частным партнерам государственнозначимых, срочных и в то же время чрезвычайно выгодных заказов Морского ведомства на производство отдельных комплектующих боевых кораблей. Так, к изготовлению 14-ти башенных установок для 12-дм орудий линкоров «Полтава», «Гангут» и «Севастополь», а также турбинных механизмов для «Полтавы» и «Гангута» были привлечены крупнейшие частные предприятия города — «Общество Пути-ловских заводов», Металлический завод, «Общество Франко-Русских заводов». Производство же электрооборудования для новых башен было поручено акционерному обществу «Сименс-Шуккерт» 11.
К 1912 г. основной объем работ по Малой судостроительной программе был завершен. Преимущество русских «дредноутов» по сравнению с однотипными судами многих иностранных флотов было очевидным. Во-первых, они отличались не только большим водоизмещением (23 тыс. тонн), но и типом машин, позволявшим развивать скорость хода до 23 узлов. В то же время, например, в Германии появились четыре новейших броненосца типа «Гельголанд» водоизмещением 23 тыс. тонн, быстрота которых
едва достигала 20 узлов 12. Непринципиальная, казалось бы, разница в скорости хода во время реального морского сражения, когда счет идет на секунды, могла дать ощутимое превосходство в маневренности и боеспособности корабля над противоборствующей стороной. Подобные заключения, на наш взгляд, делали не только русские конструкторы, судостроители, а также флотоводцы, с нетерпением ожидавшие поступления усовершенствованных военных судов в действующие эскадры, но и немцы.
Во-вторых, они оснащались корабельной артиллерией, значительно превосходившей по своим тактическим характеристикам заграничные образцы. Как правило, это были 305-мм орудия в 52 калибра длиной, «обладавшие отличными по тому времени баллистическими качествами» 13. В-третьих, на каждом из них впервые в мировой практике военного судостроения устанавливалось по 4 трехорудийных башни 14. Опыт Цусимского сражения показал, что в условиях боя традиционное расположение четырех крупнокалиберных орудий в двух башнях неэффективно: при выходе из строя одной башни боевая мощь корабля уменьшалась вдвое. И, в-четвертых, двухслойная система бронирования и тройное дно обеспечивали им высокую степень живучести. Кроме толстого броневого пояса по длине всей ватерлинии весь надводный борт покрывался более тонкой броней для защиты от фугасных снарядов скорострельных орудий противника. Принятая система бронирования стала лучшей в мире.
Заканчивая постройку кораблей в рамках Малой судостроительной программы, многие столичные судостроительные, бронепрокатные и артиллерийские заводы, а также предприятия-смежники были переориентированы на реализацию программы усиленного судостроения Балтийского флота.
Контракты на строительство серии новейших крейсеров («сверхдредноутов»), разработанных конструкторским судостроительным бюро Адмиралтейского и Балтийского заводов, Морское ведомство подписало с ведущими военно-промышленными предприятиями России, зарекомендовавшими себя еще при постройке линкоров типа «Севастополь». Наряду с Адмиралтейским и Балтийским судостроительными заводами, заказы на изготовление 4 легких крейсеров и 36 эскадренных миноносцев для Балтийского флота получили частные разноотраслевые производители.
К заключенным в 1912-1913 гг. договорам на постройку боевых кораблей прилагались их чертежи, тактико-технические спецификации и иные специальные материалы, носившие сугубо конфиденциальный характер. Поэтому в целях обеспечения государственной безопасности Морское ведомство требовало от контрагентов соблюдения строгой се-
кретности при обращении с документацией и выполнении казенных заказов.
На примере контрактов с «Обществом Пути-ловских заводов» и «Русским обществом для изготовления снарядов и военных припасов» видно, что под «страхом судебной ответственности» подрядчик давал определенные обязательства. Первое, при необходимости заказа «каких-либо предметов» за границей, высылать иностранным поставщикам лишь те документальные выписки, которые имеют прямое отношение к заказу, «и ни в коем случае полные спецификации и чертежи крейсеров». Заметим, что на деле подобные предписания в контрактах, не имея реальной юридической силы, носили лишь рекомендательный характер, и в случае их нарушения ответственное лицо (например, инженер), виновное в передаче зарубежным партнерам секретных сведений, в лучшем случае наказывалось незначительным дисциплинарным взысканием, а в худшем — увольнением с работы. Если же предположить, что такой человек был действительно вражеским агентом, то доказать его вину в судебном порядке, не имея признательных показаний, где указывался бы мотив (умысел) и другие свидетельства преступной деятельности, было фактически невозможно. Кроме того, подозреваемый в шпионаже должен был быть уведомлен заблаговременно и лично (видимо, в письменной форме) о том, что те или иные технические документы, переправка которых была возможна за рубеж, являются «сведениями, которые заведомо долженствуют храниться в тайне от иностранного государства» 15. Лишь в случае соблюдения этой процедуры можно было говорить о наличии состава преступления в действиях конкретного исполнителя. Однако в нашем примере, как было сказано, контракт с Морским министерством подписывался не коллективно, а директором частного предприятия (подрядчиком). Следовательно, в случае несанкционированной «утечки» военно-секретных сведений с возглавляемого им предприятия, по формальным признакам, исполнитель не подлежал персональной ответственности за происшедшее нарушение закона.
Второе, «считать конфиденциальными как сведения, которые представители завода могли собрать во время испытаний, производимых над изделиями и крейсерами, так и сообщенные представителям завода результаты». И, третье, не допускать на судостроительные объекты посторонних лиц.
С подписанием коммерческих контрактов и ознакомлением с режимом секретности, казенные и частные предприятия приступили к строительству новейших кораблей в рамках программы усиленного судостроения.
Создаваемые на предприятиях военно-промышленной индустрии крейсера «Наварин», «Кинбурн»
и другие обладали рядом преимуществ по сравнению с линкорами типа «Севастополь» и заграничными судами того же класса. Водоизмещение их увеличивалось до 32 500 тонн, а скорость хода до 26,5 узлов 16. Устанавливаемые на них новые образцы корабельных пушек (двенадцать 356-мм длиной в 52 калибра, двадцать четыре 130-мм длиной в 55 калибров) «по дальности стрельбы оставили далеко позади иностранные морские орудия тех же калибров»17.
Наряду с крейсерами нового поколения, гордостью отечественного военного судостроения стал спущенный со стапелей Путиловского завода первый 36-узловый эсминец нового типа «Новик», ставший сильнейшим для своего времени по огневой мощи, скорости хода и водоизмещению. Его вооружение состояло из четырех 102-мм, четырех мелкокалиберных орудий и двух двухтрубных 450-мм торпедных аппаратов 18. Наряду с обновленным артиллерийским и торпедным вооружением корабль был укомплектован самодвижущимися минами системы Уайтхеда образца 1912 г. Они обладали большим преимуществом в дальности и скорости стрельбы по сравнению с минами образца 1910 г. В дополнение к ним входило и «приспособление для прорезания сетей», ставшее грозным оружием для сетевой защиты кораблей не-приятеля19. Средняя скорость «Новика» составила 36,86 узлов, а максимальная равнялась 37,15 узлам, водоизмещение достигло 1 тыс. тонн.
Несмотря на то что к началу войны количество российских эсминцев было в 2,3 раза меньше числа германских однотипных кораблей, боеспособность последних была значительно ниже. Это видно из тактико-технических показателей немецких миноносцев (от «Т-27», произведенного в 1897 г., до «У-26», спущенного со стапелей в 1914 г.), действовавших на Балтике: артиллерия — 50-88-мм орудия, скорость хода — 22-32,5 узлов, водоизмещение — 170-650 тонн20.
Гонка морских вооружений в преддверии очередного передела мира, в которой активное участие принимала Российская империя, не могла не вызвать настороженности ее потенциальных противников. Германское морское главнокомандование, посредством своих разведывательных возможностей за рубежом, живо интересовалось разработкой финансово емких и долгосрочных военно-морских программ модернизации русского флота, а также результатами и перспективами его строительства на заводах оборонной индустрии Петербургского военного округа.
Наряду с коммерческими структурами и немецкими журналистами, аккредитованными в Санкт-Петербурге, важную роль в процессе сбора сведений о военно-морских приоритетах русских сыграли немецкие дипломаты. Так, по версии одного из родоначальников борьбы с иностранным шпионажем
в царской России полковника Резанова А. С., германская дипломатическая разведка заполучила копию законопроекта Малой судостроительной программы задолго до его рассмотрения на закрытом заседании Государственной думы и утверждения Николаем II 21.
Хищение столь важного документа позволило немцам составить представление о ближайших планах возрождения военно-морской мощи России (прежде всего, на Балтике) — стоимости проекта, количестве предполагаемых эскадр, численности и классе кораблей надводного и подводного флота и т. д. — и, несмотря на тяжелое поражение от японцев, воспринимать ее как сильного и опасного военного противника. Между тем подобные сведения, с точки зрения оценки их информативности, действительно, носили лишь половинчатый и неопределенный характер, представляя, вероятно, хорошую почву для аналитических прогнозов и только. Стратегическое же планирование морских (военных) операций, как известно, является разделом точной науки, где за возможными просчетами и ошибками могут стоять жизни тысяч людей. Понимая это, немецкий генеральный штаб был озабочен расширением своей осведомленности, но уже о военно-технической компоненте русских «сверхдредноутов», сбор сведений о которых был вновь поручен официальным морским представителям (в составе дипломатического посольства) Германии в Санкт-Петербурге.
Между тем о разведывательной составляющей в деятельности морских (впрочем, как и военных) советников иностранных посольств в России было известно давно. Более того, за многими из них, в том числе немцами, велось наружное наблюдение сотрудниками жандармских и контрразведывательных структур. Однако активные усилия по воспрепятствованию работе разведчиков и тем более преследованию их в административном или уголовноправовом порядке с последующим наказанием (высылка, лишение свободы) не предпринимались. Подобные необдуманные действия могли вызвать нежелательный резонанс в той же Германии и спровоцировать ее власти на ответные меры против русских морских атташе в Берлине, так же на вполне легальных основаниях осуществлявших сбор разведывательных сведений в чужой стране.
Беря во внимание это фактор, морские офицеры германского посольства в российской столице, четко осознававшие свои возможности в сфере разведки, а также бессилие государства (органов контрреагирования) по их ограничению, предприняли активные шаги по сбору разноплановых (несекретных/ секретных) военных сведений о русском флоте. Уже 14 февраля 1911 г. морской атташе Германии барон Г. фон-Кайзерлинг добился разрешения от морского
министра адмирала И. К. Григоровича на посещение казенных и частных промышленных предприятий Санкт-Петербурга, занятых в строительстве новейших боевых судов флота, главными из которых были Балтийский и Адмиралтейский судостроительные, Обуховский сталелитейный и Путиловский заводы 22. В 1913 г. в поле зрения столичной контрразведки попал капитан Ьго ранга К. Фишер-Лоссайнен, так же как и его предшественник по дипломатической работе, проявлявший интерес к производству линейных крейсеров «Кинбурн» и «Наварин», а также эскадренного миноносца «Новик» 23.
При этом подчеркнем, что Морским ведомством были предприняты конкретные меры безопасности в целях профилактирования возможной «утечки» военно-секретных сведений с указанных объектов. Правами морского министра или его товарища (заместителя) иностранным атташе запрещался осмотр судов флота, «как достраивающихся и ремонтирующихся, так и строящихся на стапелях» 24. Более того, во время посещения оборонных предприятий каждый из официальных визитеров в обязательном порядке сопровождался офицером Морского генерального штаба.
Мы допускаем, что подобные усилия могли сыграть важную упреждающую роль не только с точки зрения ограничения информации, получаемой германскими офицерами, но и, главным образом, ввиду лишения их возможности подбирать и вербовать агентуру из числа рабочих и инженерно-технического персонала предприятий, а также контактировать с потенциальными секретоносителями (по их инициативе) и, как следствие, получать своевременные и достоверные данные о тактико-технических преимуществах строящихся линейных крейсеров Балтийского флота.
Резюмируя сказанное, хочется напомнить, что разработка судостроительных программ, призванных усилить военно-морской потенциал страны, и их практическое воплощение в основном были сосредоточены в Санкт-Петербурге и Петербургском военном округе. Поэтому как военно-политические, научно-технические, так и военно-промышленные ресурсы столицы в межвоенный период могли стать предметом пристального внимания будущих противников России, в особенности Германии.
Используя слабые стороны в системе обеспечения внешней безопасности государства, немцы активизировали все возможности своей агентуры, в том числе дипломатического корпуса, для проникновения в тайны Морского министерства. Тем более что результаты проводившихся исследований (испытаний) новейших средств ведения морского боя в его научных учреждениях, зачастую, становились лучшими достижениями военно-морской науки, пре-
восходившими по боевым параметрам аналогичные образцы вооружений иностранных флотов. Видимо, поэтому германские морские атташе стремились отслеживать все этапы модернизации военно-морского флота России — от теоретических замыслов конструкторов по созданию экспериментальных образцов нового оружия и их испытаний на полигонах (опытных бассейнах) до последующего внедрения готовой продукции в серийное производство и оснащения ею кораблей флота.
Однако этих усилий, как выяснилось, было недостаточно, для того чтобы незадолго до начала Первой мировой войны решить основополагающую задачу — сформировать исчерпывающее представление о боеспособности русских «сверхдредноутов» (главной ударной силы Балтийского военно-морского флота) и внести необходимые нововведения военнопромышленного характера в оснащенность своих военно-морских сил, а также коррективы в планируемые операции на будущем Балтийском театре военных действий.
И все же разведывательное вмешательство немцев было не напрасно, ведь Россия, с ее возрождающейся военно-морской мощью, становилась главным и непреодолимым препятствием на пути реализации пангерманистских планов порабощения всего мира.
1 В нашей предыдущей статье «Промышленные, торговые и страховые акционерные общества Санкт-Петербурга как коммерческое прикрытие военно-промышленного шпионажа Германии в России перед Первой мировой войной», опубликованной в Научном вестнике Омской академии МВД России (№ 4, 2008 г.), приводятся примеры задержания иностранных граждан по подозрению в сборе секретных сведений о ракетно-космическом комплексе и других средствах ведения войны, разрабатываемых на предприятиях военнопромышленной индустрии и стоящих на вооружении российской армии.
2 См.: Шацилло К. Ф. Россия перед первой мировой войной (Вооруженные силы царизма в 1905-1914 гг.). — М., 1974. — С. 38; Его же. От Портсмутского мира к первой мировой войне. Генералы и политика. — М., 2000. — С. 102.
3 См.: Российский государственный архив военноморского флота (далее — РГА ВМФ). — Ф. 417. — Оп. 1. — Д. 4191. — Л. 92.
4 См.: Гучков А. И. К вопросу о государственной обороне (Речи в Государственной думе третьего созыва 1908-1912). — Пг., 1915. — С. 92-93.
5 См.: Крылов А. Н. Мои воспоминания. — М., 1945. — С. 208; Бовыкин В. И. Банки и военная промышленность России накануне первой мировой войны // Исторические записки / под ред. А. Л. Сидорова: в 70-ти т. — М., 1959. — Т. 64. — С. 82.
6 См.: РГА ВМФ. — Ф. 426. — Оп. 1. — Д. 26. — Л. 20-21, Ф. 421. — Оп. 2. — Д. 2032. — Л. 225.
7 См.: Всеподданнейший отчет по Морскому министерству за 1911 год. — СПб., 1912. — С. 131; РГА ВМФ. — Ф. 421. — Оп. 2. — Д. 2032. — Л. 209, 987.
8 См.: Бычков В. Н. Становление авиации в России // Авиация в России. — М., 1988. — С. 252-255.
9 См.: Маевский И. В. Экономика русской промышленности в условиях первой мировой войны. — М., 1957. — С. 38-39; Шацилло К. Ф. Государство и монополии в военной промышленности России (конец XIX в. — 1914 г.). — М., 1992. — С. 27.
10 См.: Маевский И. В. Казенная промышленность царской России // Свободная мысль. — 1992. — № 2. — С. 45.
11 См.: Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). — Ф. 1276. — Оп. 6. — Д. 424. — Л. 11; Оп. 9. — Д. 185. — Л. 1, 3; Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (далее — ЦГИА СПб.). — Ф. 1309. — Оп. 1. — Д. 323. — Л. 94; Всеподданнейший отчет по Морскому министерству за 1912 год. — СПб., 1913. — С. 129; Бескровный Л. Г. Армия и флот России в начале XX в. Очерки военно-экономического потенциала. — М., 1986. — С. 200.
12 См.: Павлович М. П. Милитаризм, маринизм и война 1914-1918 гг. (военные бюджеты и военные силы европейских государств накануне войны). — М., 1918. — С. 109.
13 Там же. — С. 47.
14 См.: Балкашин А. И. Примеры русского приоритета в кораблестроении // Русское военно-морское искусство. — М., 1951. — С. 225; Шершов А. П. К истории военного судостроения. — М., 1952. — С. 136, 325.
15 Уголовное Уложение 1903 г. — Рига, 1922. — С. 89.
16 См.: Кузнецов К. А., Лившиц Л. З., Плясунов В. И. Балтийский судостроительный (1856-1917). — Л., 1970. — С. 410.
17 Павлович М. П. Указ. соч. — С. 47.
18 См.: Шершов А. П. Указ. соч. — С. 338.
19 См.: РГА ВМФ. — Ф. 421. — Оп. 4. — Д. 96. — Л. 26, 37; РГИА. — Ф. 1278. — Оп. 6. — Д. 1070. — Л. 2, 4, 12.
20 См.: Павлович М. П. Указ. соч. — С. 61, 92.
21 См.: Резанов А. С. Немецкое шпионство (книга составлена по данным судебной практики и другим источникам). — М., 1915. — С. 206.
22 См.: РГА ВМФ. — Ф. 417. — Оп. 1. — Д. 4156. — Л. 18.
23 Там же. — Л. 29.
24 Там же. — Л. 20.
