CC BY
29
А.Л.Шемякин (Москва)
Митрополит Михаил в эмиграции (вместе с Николой Пашичем против Милаш Обреновича)
Митрополит Сербский и Белградский Михаил (в миру — Милое Йованович (1826-1898)) — фигура в истории Сербии второй половины XIX в. весьма заметная. Он родился в 1826 г. в местечке Со-ко-Баня, что на востоке страны. Получив среднее образование в провинциальных городках Неготине и Заечаре (где впоследствии, кстати, учился и Никола Пашич), Милое Йованович в 1842 г. поступил в Белградскую богословскую школу, которую с успехом закончил четыре года спустя. Именно здесь на него обратил внимание тогдашний глава Сербской православной церкви влиятельный митрополит Петр Йованович, очень рано узревший в юном провинциале незаурядные способности. Природный ум и покровительство митрополита Петра позволили его молодому однофамильцу сделать блестящую и поистине головокружительную карьеру.
В 1846 г. двадцатилетний Милое по рекомендации митрополита приехал в Россию и стал студентом Киевской духовной семинарии. Через три года, с отличием завершив семинарский курс, он поступил в духовную академию, где обучался до 1853 г. Получив академическое богословское образование и степень кандидата за диссертацию «Обзор истории сербской Церкви», Милое Йованович 29 марта 1853 г. принял монашество под именем Михаила. В апреле того же года он был рукоположен в иеродиаконы, а чуть позже стал иеромонахом.
Вернувшись год спустя на родину, Михаил ступил было на стезю теологической науки, заняв должность профессора Белградской богословской школы. Однако судьба распорядилась иначе. В октябре 1854 г. он был произведен в архимандриты монастыря Студеница, а вскоре после этого рукоположен в епископы Шабацкой епархии. Всего пять лет спустя, 25 июля 1859 г. епископ Шабацкий Михаил был избран на сербский митрополичий престол, ставший вакантным в результате различных политических коллизий — бывший митрополит Петр был вынужден переехать в Австро-Венгрию, где стал епископом одной из сербских епархий в Воеводине. Новому сербскому владыке бы- I ло тогда неполных 33 года. До самой своей смерти, с одним лишь пере- I рывом, он бессменно возглавлял Сербскую православную церковь
В своем внешнеполитическом определении митрополит Михаил всегда оставался русофилом. Политическую и культурную связь с единокровной, единоверной Россией он полагал непременным условием самого существования Сербии как славянского православного государства, сохранения ее самобытности в условиях мусульман-ско-католического окружения. Не удивительно поэтому, что среди русской интеллигенции, церковных деятелей и политиков владыка имел огромное число почитателей. В фондах Азиатского департамента российского МИД, Священного Синода, С.-Петербургского славянского благотворительного общества, как и в личных коллекциях И. С. Аксакова, графа Н. П. Игнатьева, генерала М. Г. Черняева, профессоров В. И. Ламанского, Ал. А. Майкова, Н. А. Попова, И. С. Пальмова, П. А. Кула-ковского, священника М. Ф. Раевского, высших государственных чиновников К. П. Победоносцева и Т. И. Филиппова во множестве сохранились его автографы...
Как известно, после Берлинского конгресса (не без влияния про-болгарского курса России) произошла переориентация внешней политики Белграда с Петербурга на Вену. Вдохновителем ее стал князь (с 1882 г. — король) Милан Обренович. Воинствующее, как у всякого неофита, австрофильство монарха, особо сильно проявившееся с 1880 г., не могло не вызвать серьезных кадровых перемен на сербском политическом Олимпе. Осенью 1880 г. получил отставку лидер либералов-националистов Йован Ристич, чья антиавстрийская позиция ни для кого не была секретом.
Митрополит Михаил — этот самый последовательный русофил во всей Сербии и близкий соратник Ристича — вполне естественно оказался для князя и поддержавшего его «новый курс» правительства напредняков во главе с Миланом Пирочанцем весьма опасным потенциальным противником, учитывая его немалый авторитет в церковных и политических кругах, в народе. На желательность детрони-зации митрополита князю недвусмысленно намекнули и в Вене. На него началась настоящая атака. Внешний повод для смещения найти было нетрудно. Воспользовавшись несогласием владыки и всего высшего клира с принятым скупщиной «Законом о церковных таксах», каковым предусматривалось введение особого налога на рукоположение в церковные чины, Милан Обренович 18 октября 1881 г. издал указ о лишении Михаила митрополичьего сана. Иерарх, которого при избрании предстоятелем Сербской православной церкви Милош Обренович назвал «человеком, посланным нам самим Богом» 2, был изгнан его внучатым племянником без сожаления.
В Вене аплодировали находчивости и решительности белградского правителя. В Петербурге же недовольно хмурили брови: здесь не-
каноническое смещение Михаила вызвало взрыв негодования в общественных и политических кругах. Сам император Александр III почувствовал себя оскорбленным, когда маститого владыку и верного друга России, к тому же совсем недавно награжденного престижным русским орденом св. Александра Невского, выгнали из митрополичьего дворца без пенсии, как проштрафившегося чиновника. Оставлять без последствий этот откровенный демарш сербского монарха в высших сферах Петербурга не могли и не желали. Официальные отношения с Сербией, бывшие и до того весьма прохладными, но все же корректными, почти полностью замерли. Россия напрочь отстранилась от белградского режима. Все попытки последнего восстановить с ней нормальные межгосударственные отношения наталкивались на упорно выдвигаемое условие — вернуть на митрополичью кафедру свергнутого Михаила. На долгие восемь лет — вплоть до отречения теперь уже Милана Обреновича от королевского престола — так наз. «церковный вопрос», превратившийся из чисто религиозного в острополитический и принципиальный, отбросил рос-сийско-сербские отношения к точке почти полного замерзания...
Лишившись сана и подвергаясь травле со стороны властей, опальный митрополит решил покинуть Сербию. 11 апреля 1883 г. он выехал в Константинополь. Деньгами на вынужденное «путешествие» его снабдил дипломатический представитель России в Белграде А. И. Персиани3. Начиналась долгая шестилетняя эмиграция.
После недолгого пребывания на Босфоре Михаил отправился в Палестину, обойдя, по стопам Святого Саввы, все христианские святыни. Затем два месяца провел на Святой горе, в монастыре Хилан-дар. Оттуда прибыл в Болгарию, где задержался на несколько месяцев — сначала в Варне, а потом в Рущуке. Такая «охота к перемене мест» объясняется отнюдь не его желанием. И Константинополь, и Хиландарский'монастырь он был вынужден покинуть по требованию сербского правительства, внимательно следившего за всеми его передвижениям. И в Болгарии, в конечном счете, он оказался нежелательным гостем из-за противодействия белградских властей. Попытки выехать в Румынию или в одно из австро-венгерских курортных местечек также результата не дали4.
В конце концов, летом 1884 г. митрополит Михаил, давно уже желавший посетить Россию, где он провел восемь лучших лет своей молодости, получил из Петербурга разрешение на такую поездку. 28 августа он выехал в Киев, где по приезде поселился в той самой келье Киево-Печерской лавры, в которой молодым монахом жил и молился богу 30 лет назад. Его душа, наконец, обрела долгожданный покой. Все последующие годы эмиграции вплоть до возвращения в
Сербию в мае 1889 г. владыка оставался в России, проживая то в Киеве, то в Москве — в сербском подворье на Солянке *, то в Петербурге. Чем же занимался опальный иерарх в течение этих пяти лет?
В деятельности митрополита Михаила в России можно, пожалуй, выделить три аспекта: чисто церковный, кулыурно-просветитель-ский и политический. Не беря во внимание первые два, подробнее остановимся на третьем, который с полным правом можно также охарактеризовать как конспираторский и заговорщицкий. Ни больше, ни меньше.
Все исследователи сходятся во мнении, что в конце 1883 г. сербские эмигранты во главе с Николой Пашичем, вынужденные бежать в Болгарию после неудавшегося Тимокского восстания, вошли в контакт с опальным сербским владыкой, проживавшим в то время в Рущуке, с целью склонить его к продолжению борьбы против Милана Обреновича. Средства этой борьбы не скрывались — подготовка нового вооруженного бунта. Митрополит, как известно, согласился с замыслом радикальной эмиграции5. Также не является секретом, что по приезде в Россию он, используя свои многочисленные связи в российских общественно-политических кругах, смог добиться поддержки планов переворота в Сербии со стороны руководителей С.-Петербургского славянского благотворительного общества, а также московских славянофилов, и даже получить от них некоторую субсидию для проведения этой акции6.
Однако важнейшим итогом такого рода деятельности изгнанного иерарха явилось то, что, во многом благодаря именно его посредничеству и рекомендациям, лидеры российских славянофилов и целый ряд влиятельных политиков теперь уже совсем по-иному смотрели на вождя сербских эмигрантов Н. Пашича. Былой его лик («нигилиста» и бунтовщика), вызывавший ранее немалую настороженность, сменялся постепенно в их представлениях образом борца за общеславянское дело. Прежняя идеологическая нетерпимость уступала место более трезвому, прагматическому подходу. Когда в конце 1885 г. Пашич впервые объявился в Петербурге, в нем уже видели союзника. Подобная трансформация его имиджа — несомненный результат дипломатических способностей митрополита.
* Подворье Сербской православной церкви в Москве располагалось в храме свв. Кира и Иоанна, построенном в 1768 г. по проекту архитектора К. И. Бланка на средства Екатерины II, в честь ее вступления на престол.
Все эти факты известны историкам, однако, далее их констатации дело не идет — не хватает источников. Используя «хрестоматийную» канву и привлекая новые данные из российских и сербских архивов, попытаемся детально проследить конспиративные деяния сербского владыки в период его эмиграции.
О встрече митрополита с Н. Пашичем и другими лидерами эмиграции в Болгарии исследователи осведомлены. Мы это уже видели. Однако новые материалы проливают на нее дополнительный свет. Мало того, оказалось, что таких встреч было две. Первая — та самая, о которой уже писалось: в декабре 1883 г. Пашич и его давний знакомый со времен их совместного обучения в Цюрихе Владимир Ми-лоевич пригласили владыку к сотрудничеству, с чем он и согласился. О том, первом, контакте, кстати, проговорился сам Михаил. В письме Т. И. Филиппову, по приезде в Киев, он сообщал: «Я воротился в Болгарию, куда потом наехало довольно эмигрантов, но их я не видел, потому что они остановились на границе Сербии, а видел только двух, которые явились ко мне на пути в Силистрию и Цариград»1.
Но куда больший интерес представляет второе совещание митрополита с Пашичем — предыдущее ограничилось одной лишь принципиальной договоренностью. Теперь же его участники разработали детальный план операции по свержению монарха. Согласно попавшей в руки сербского правительства достоверной информации, на этой встрече, состоявшейся в мае-июне 1884 г. в Софии, было принято решение поднять восстание в Сербии в августе того же года. На случай неудачи был разработан «запасной вариант» — организовать с помощью «бомбистов» покушение на короля. Атентат был назначен на 15 августа. По словам Пашича, для успеха восстания было необходимо минимум три тысячи ружей. Найти денег и обеспечить их закупку и транспортировку в Болгарию вызвался присутствовавший на совещании Николай Александрович Нотович — бывший русский доброволец Сербско-турецкой войны 1876 г., — предложивший свои услуги Пашичу в деле свержения Милана Обреновича. Он же согласился отправиться в Париж для организации покушения и установления связей и координации действий с князем Петром Карагеор-гиевичем. На том и порешили.
Однако из этой затеи митрополита и Пашича (а в совещании, кроме них, приняли участие Аца Станоевич и Стеван Петранович) ничего не вышло. «Задержавшись» на пути в Париж в Белграде, Нотович раскрыл все детали разработанного эмигрантами плана... непо-
средственно министру внутренних дел Сербии Стояну Новаковичу, чья собственноручная запись беседы с ним и является нашим источником 8. Сербское правительство, таким образом, оказалось вовремя информированным о готовившемся в соседней стране преступлении. По-видимому, именно это обстоятельство и заставило его в достаточно нервозной форме потребовать от болгарских властей выдворения митрополита из страны и удаления Пашича вкупе с другими заговорщиками подальше от болгаро-сербской границы9. Кстати, 13 июля, находясь в Париже, Нотович посетил сербскую миссию, сообщив посланнику Йовану Мариновичу о своем «тайном» задании и повторив дату 15 августа10...
Дальнейшее известно. Потерпев первое фиаско, митрополит и Пашич расстались. Опальный владыка в конце лета 1884 г. выехал в Россию; лидер же эмигрантов остался в Болгарии и на время затаился, окруженный шпионами короля Милана и агентами австро-венгерских спецслужб. Однако ни один, ни другой не собирались отказываться от своей «идеи фикс» — организации переворота в Сербии. Причем в новых условиях между ними произошло своеобразное разделение обязанностей. Митрополит должен был обеспечить их совместному предприятию финансовую и политическую поддержку со стороны русских; Пашич же брал на себя всю организационно-техническую сторону дела.
И здесь уместно задать вопрос: каковы же были шансы митрополита Михаила в его стремлении найти в России «спонсоров» и покровителей сербского эмигрантского движения? Что касается российского правительства, то попытка Михаила и Пашича привлечь его на свою сторону успеха не имела. Отношение официального Петербурга к сербской радикальной эмиграции и ее планам организации восстания в Сербии и свержения короля Милана отличалось холодностью и недоверием. Главной причиной такого недоверия являлось то обстоятельство, что петербургский кабинет, занятый в середине 1880-х гг. болгарскими делами, совсем не желал ввязываться в рискованное и сомнительное предприятие сербских эмигрантов. «Как бы неполитично не вел себя король Милан, — высказывал „взгляд императорского правительства" А. И. Персиани, — Россия не будет сочувствовать революции» и. В условиях нестабильных отношений с Софией оно было весьма заинтересовано в сохранении относительного спокойствия в сопредельной стране, о чем тот же А. И. Персиани недвусмысленно заявил радикалам в сентябре 1886 г.: «Готовящееся в Сербии движение кажется мне несвоевременным, так как императорское правительство в настоящее время занято улучшением болгарского вопроса... и всякое новое осложнение на Балканском полу-
острове могло бы лишь затруднить решение в желательном смыс ле» и. Что касается последствий возможной акции сербских эмигрантов, то в Петербурге прекрасно отдавали себе отчет в том, чтс очередное, инспирированное на сей раз извне, восстание в Сербии привело бы к немедленной оккупации последней войсками Австро-Венгрии 13.
Таким образом, своим отказом от прямой помощи российское правительство ясно давало понять митрополиту и Пашичу, что оно нисколько не симпатизирует их планам вооруженного вторжения в Сербию, грозящим вылиться в серьезный международный конфликт. Именно поэтому их неоднократные апелляции к официальным властям так и остались без ответа.
Мало того, как выясняется, российский МИД, прекрасно осведомленный о том, чем занимается в Болгарии митрополит по каналам «коллег» из МВД, отнюдь не горел желанием, чтобы его деятельность была перенесена в Россию. В секретном отношении директора Азиатского департамента И. А. Зиновьева российскому генеральному консулу в Рущуке от 4 мая 1884 г. прямо подчеркивалось, что «по разным политическим соображениям нам крайне желательно, насколько возможно, отклонить митрополита Михаила от своего намерения поселиться в Империи» 14. Митрополит, однако, не хотел отказываться от своих намерений и продолжал настаивать на выезде в Россию. В этих условиях руководство МИД, после консультаций с министром внутренних дел графом Д. А. Толстым, нашло соломоново решение. Не считая целесообразным откровенно отталкивать опального сербского владыку, оно, скрепя сердце, согласилось выдать ему въездную визу, но местом пребывания избрало не Москву — этот признанный центр славянофильского движения, — как того желал высокопреосвященный, а Киев, где, по мнению российских властей, тому сложнее было бы продолжать свою конспиративную деятельность.
В общем контексте негативного отношения Петербурга к планам насильственного устранения сербского монарха с престола крайне показательным является тот факт, что, по свидетельству самого Но-товича, провалившего первую попытку заговорщиков поднять восстание в Сербии, его шпионская деятельность в их среде координировалась... дипломатическим представителем России в Софии А. И. Коян-дером и военным министром Болгарии генералом М.А. Кантакузеном. Кроме того, российский дипломат предложил Нотовичу «присматривать» — назовем это так — за не в меру активным и неосторожным митрополитом в бытность того в Софии 15.
Как видим, российские власти не только проявили нежелание поддержать акцию сербских эмигрантов, они прямо способствовали
неудаче их авантюры, по крайней мере на первом этапе ее подготовки. Последние же, естественно, и не догадывались о подобном раскладе. И хотя Пашич в конечном итоге потерял доверие к Нотови-чу *, заметив в одном из писем, что тот, «вместо того, чтобы посодействовать в получении нами денежных средств, решил использовать нас, дабы извлечь выгоду для себя» 16, его продолжала вдохновлять вера в бога и в Россию... Что ж, эта вера не была абсолютно беспочвенной. Митрополиту удалось-таки отыскать союзников в России, и немалое расстояние от Киева до Москвы не смогло ему в этом помешать.
Приехав в Россию и поселившись в Киеве, митрополит, не мешкая, вступил в связь со своими старыми друзьями. Он обратился к вождю московских славянофилов И. С. Аксакову, профессорам В. И. Ламан-скому, А. Л. Петрову и Ап. А. Майкову, секретарю С.-Петербургского славянского благотворительного общества В. И. Аристову. Во всех его посланиях рефреном звучит мысль: «Несчастную Сербию злодеи ведут к пропасти, от которой нужно ее спасать и возвратить православному славянству» 17. Для большей убедительности митрополит отправил Ламанскому и Майкову полученные им письма Пашича, в которых тот анализировал ситуацию в Болгарии, Сербии и Боснии, сообщал последние новости с болгаро-сербской границы и писал о тяжелых условиях жизни беглецов, прося помощи18. Письма эти, которые сам владыка оценивал как «точные и правдивые» !9, становились известными в кругу славянофилов, соответственно росла и известность их автора.
Здесь должно заметить, что В. И. Ламанский был выбран митрополитом в качестве «ретранслятора» мыслей Николы Пашича совсем не случайно. Русский ученый и вожак сербских эмигрантов познакомились при его содействии еще летом 1884 г. в Софии. Тогда, в обществе профессора А. Л. Петрова, Ламанский совершал научную поездку по славянским странам. Правда, Пашич в болгарской столи-
* Сен персонаж был профессиональным интриганом (причем не только в Сербии). А. С. Суворин, к примеру, окрестив Нотовича в дневнике «негодяем», привел далее слова М. Т. Лорис-Меликова, что тот приходил к нему «проситься в шпионы», но ему было отказано, ибо «надует, пожалуй, подлец» (Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 1999. С. 135). Сохранился и ответ министра иностранных дел России графа В. Н. Ламздорфа своему товарищу — Н. П. Шишкину, относительно одной из многочисленных «идей» Нотовича: «Возвращая при сем письмо г. Нотовича, смею думать, что нам едва ли возможно и удобно войти с ним в сношение...» (Архив внешней политики Российской империи. Ф. «Личный архив Н. П. Шишкина». Оп. 810. Д. 10. Л. 1).
це говорил с ним совсем не о науке, но о Сербии и перевороте20. Личный контакт с русскими, таким образом, был установлен. По ходатайству своего нового знакомого Пашич уже в сентябре получил от С.-Петербургского славянского благотворительного общества помощь в размере 200 рублей21... Но вернемся к поселившемуся в Киеве митрополиту.
Его просьбы и увещевания не остались без ответа. Славянское общество обратило внимание на сербскую эмиграцию. Причем не только на ее бедственное положение, но и на планы переворота в Сербии. Сыграли в этом свою роль и письма Пашича. 18 июня 1885 г. владыка писал ему: «Письмо ваше я получил в мае и сразу же передал кому следует для информации. Братья хотят помочь, хотя и не согласны с предложенным вами способом. Несколько здешних патриотов и друзей шлют к вам этого человека, чтобы вы договорились с ним о главном — что надо сделать, дабы помочь нашей родине» 22. «Этим человеком», передавшим послание, был Никандр Васильевич Зюсман — русский доброволец Сербско-турецкой войны 1876 г. и давний знакомец митрополита, которого еще в сентябре 1884 г. тот рекомендовал Т. И. Филиппову: «Никандра Васильевича прошу покровительствовать, он человек деловой и ревностный» 23. К Филиппову (влиятельному русскому чиновнику, занимавшему пост Государственного контролера, т. е. министра) владыка обратился и с просьбой помочь обеспечить поездку своего протеже на Балканы. «Никандру Васильевичу Зюсману полезно будет возвратиться в Софию, — писал он в мае 1885 г. — ...Но нужно ему там иметь вид занятий общих, вроде корреспондента... Не найдете ли возможным пособить ему в сем деле и пристроить при редакции газет: „Нового времени" или „Новости"?» 24. Тертий Иванович нашел возможным «пособить», и Зюсман отправился в Болгарию под видом корреспондента «Нового времени». Первым делом он передал Пашичу на нужды эмигрантов еще 300 рублей.
Гонец из Петербурга прибыл в стан сербских заговорщиков вовремя — всю весну и лето 1885 г. они серьезно готовились к намеченному на начало сентября вторжению в Сербию. В своем шифрованном письме на имя В. И. Аристова Зюсман сообщал о своих впечатлениях: «На 300 рублей сделано больше, чем можно было требовать. Пятая часть Сербии объявлена на осадном положении. Пашич получил сообщение, что надо ожидать скорого наступления народных вспышек. Вам известно, что Пашич осужден на смерть. Тем не менее, он готов с 12 человеками отправиться в Сербию. Для этого в самой крайней мере надо 300 рублей. Пашич настаивает, чтобы и я отправился на границу Сербии. Я готов, но у меня нет ни копейки.
Напишите митрополиту, Черняеву и дайте знать другим. Если получите от меня телеграмму, что я должен возвратиться домой или нечто подобное, знайте, что наступило время...» 25
Аристов сразу же переправил это донесение в Москву — Аксакову, который, кстати, постепенно становился центральной фигурой в деле помощи сербским беженцам и поддержки их предприятия. Не зря ведь секретарь Общества писал ему: «От Вас буду ожидать указаний, что делать. На Дурново (председателя Общества и, следовательно, его непосредственного начальника. — А.Ш.) надежды никакой» 26. Москва, куда в конце августа 1885 г. перебрался митрополит, в своей активности и желании помочь ему и Пашичу явно обходила Петербург, и тому были свои причины. Любопытно в связи с этим заметить, что и сам Зюсман сразу же по возвращении из Болгарии в Петербург счел необходимым списаться с Аксаковым: «Вы ожидаете моего письма из Сербии. Именно и исключительно ради изложения хода дел в Сербии прибыл я сюда лично. Но о том дня через два, три...» 27. Но, к сожалению, больше не удалось обнаружить ни слова и ни следа, касающихся его миссии на болгаро-сербскую границу. Видимо, дело было слишком серьезным, раз тайну хранили так хорошо.
В конечном итоге, запланированная на сентябрь 1885 г. акция сербских эмигрантов снова сорвалась. На сей раз карты заговорщиков спутали Пловдивский переворот и воссоединение с Болгарским княжеством Восточной Румелии, а особенно мобилизация в ответ на это сербской армии...
Дальнейшие события известны. В ноябре вспыхнула спровоцированная Миланом Обреновичем Сербско-болгарская война, завершившаяся сокрушительным разгромом сербов под Сливницей. Па-шич и остальные сербские беженцы в Болгарии оказались в весьма драматичной и двусмысленной ситуации. Оставляя в стороне его маневры в тех нелегких условиях28, отметим, что в октябре эмигранты были изгнаны болгарскими властями в Румынию, где им пришлось влачить еще более, жалкое существование, что, однако, никак не отразилось на их решимости в очередной раз попытаться свергнуть Милана. На сей раз, в ноябре 1885 г., Пашич сам отправился в Россию. Это была его первая поездка туда. Ее результаты показали, что семена, посеянные митрополитом Михаилом, уродились добрыми плодами. В Петербурге Пашич близко познакомился с В. И. Аристовым, который надолго стал одним из его ближайших конфидентов. Тот, в свою очередь, представил вождя сербских эмигрантов генералам П. П. Дурново, М. А. Домонтовичу, графу Н. П. Игнатьеву, а самое главное — выдал ему, наряду с очередным вспомоществованием в 400 рублей, рекомендательное письмо в Москву, к Аксакову29.
В Москве и состоялось заседание расширенного штаба заговорщиков — назовем его так, — в составе митрополита Михаила, Паши-ча, Аксакова и генерала М. Г. Черняева. На нем был окончательно согласован очередной план вторжения в Сербию, который, судя по всему, начал разрабатываться еще в октябре. Причем перебравшийся незадолго до того в Москву владыка играл в этом деле связующую роль30. Должно заметить, что Аксаков был куда более серьезным партнером для эмиграции, чем С.-Петербургское славянское благотворительное общество. Последнее, являясь как бы неофициальным филиалом МИД, не решалось открыто вмешиваться в сербские дела, ограничиваясь гуманитарной поддержкой беженцев. Аксаков же обладал значительно большей независимостью, а кроме того, и немалыми средствами. По просьбе Аристова он выдал гостю еще 400 рублей31. Не остался в стороне и митрополит. Располагая, по-видимому, каким-то оперативным фондом, предоставленным ему Обществом, он снабдил Пашича такой же суммой 32.
С самого начала дело было поставлено на широкую ногу — Аксаков сдержал свое слово. Как писал Пашич, вернувшийся в конце декабря в Румынию, Аристову, «товар получил» 33. Речь, думается, шла о доставке первой партии необходимого эмигрантам оружия... Однако удача и на сей раз отвернулась от заговорщиков. 1 января 1886 г. король Милан Обренович объявил амнистию всем арестованным по делу о Тимокском восстании. Узнав об этом, многие эмигранты, особенно из крестьян, решили вернуться в Сербию, несмотря на то, что на них высочайшее прощение не распространялось. Пашичу с большим трудом удалось отговорить их от такого шага. Но надолго ли? Тем более, что и в отношении него начали распускаться «капитулянтские» слухи, которые докатились до Москвы. В связи с чем митрополит писал ему: «Господин, который дал обещание, спрашивает — правда ли, что вы послали письмо с выражением лояльности, как об этом сообщают газеты? Он сомневается... и желает, чтобы вы, или через меня, или каким-то иным способом ему поскорее ответили... Объясните же ему, что никаких колебаний с вашей стороны нет» 34.
Пашич отреагировал мгновенно. «Считаю излишним напоминать, — ответствовал он владыке, — что из Белграда и Софии обо мне совершенно ложные слухи распускают с целью осрамить меня и моих друзей». И теперь уже он торопит своих московских подельников: «Прошу вас уверить Ивана Сергеевича и Михаила Григорьевича, что новейшие явления в Сербии нисколько не могут переменить ничего от того, о чем мы с ними говорили. Новые явления утверждают то, что нужно скорее действовать и приготовить все то, что может обеспечить успех нашего предприятия» 35.
Аксаков мог быть доволен — ответ Пашича, переведенный владыкой на русский язык, он получил и даже успел прочесть... Но повороты судьбы часто непредсказуемы — через несколько дней Иван Сергеевич скончался. Удар был сокрушительным: человека, с которым, по словам Пашича, эмигранты связывали все свои надежды36, не стало. Они потеряли самого верного, а главное — решительного союзника и покровителя. Это предопределило очередную неудачу. Однако складывать оружие никто не собирался. И митрополит пишет Пашичу из Москвы: «Друзья желают, чтобы вы их чаще извещали о ситуации»37.
А ситуация складывалась критическая. Смерть Д. С. Аксакова, державшего все нити помощи сербским беженцам в своих руках, прервала налаженные связи. В результате чего Пашич так и не смог получить обещанные им 3000 рублей. Оказавшись в суровых зимних условиях практически без средств, многие эмигранты снова заколебались (а не вернуться ли им в Сербию и пусть будет, что будет), ведь все обещания их прибывшего из России предводителя на поверку оказались блефом. Осознавая грозящую опасность, Пашич 19 февраля писал митрополиту: «Нам необходима немедленная помощь. Ежели дело затянется, то будет поздно, пусть даже тогда бы и дали во сто крат больше, чем могут послать сейчас. Момент решающий: или — или»38. Владыка принял меры, и уже 19 марта на имя секретаря российского консула в Рущуке Б. П. Шатохина ушла бумага за подписью Аристова: «Препровождая при сем письмо за Райча (один из псевдонимов Н. Пашича. — А. Ш.) с вложением пятисот рублей по поручению Совета Слав. Общества, имею честь покорнейше просить Вас передать его по назначению»39... Ситуация, таким образом, на время разрядилась, и неугомонные соратники тут же стали плести паутину нового заговора.
На этот раз надежды на успех переворота в Сербии эмигранты, как и радикальные функционеры внутри страны, вышедшие к тому времени на свободу, связывали с черногорским князем Николаем и его зятем Петром Карагеоргиевичем. Будучи хорошо осведомлен о глубине тупика, в который загнал себя король Милан после поражения в Сербско-болгарской войне, и движимый при этом своими собственными интересами, князь Николай вступил в тайный сговор с сербскими радикалами. Ему казалось, что достаточно одного легкого толчка, чтобы полностью дискредитировавший себя режим Обрено-вичей рухнул. Потому-то и пообещал он предоставить в распоряже-
ние заговорщиков немалые средства и даже военные отряды для вторжения в Сербию с тыла (со стороны Санджака). Для переговоров с черногорским монархом и князем Петром о деталях предстоящей акции в Цетинье выезжал один из вождей радикалов Йован Джая. Там же постоянно находился другой влиятельный радикальный деятель — священник Милан Джурич. Летом 1886 г. Черногорию посетил и сам Пашич 40.
К осени все было готово. По крайней мере, с черногорской стороны — немалые силы отряжались для вторжения в Сербию. А 22 сентября князь Петр Карагеоргиевич, как легитимный претендент на сербский престол, обратился к митрополиту Михаилу с письмом, в котором просил того освятить его акцию своим именем и помочь добиться благосклонного отношения к ней со стороны русских. Михаил немедленно переправил это письмо К. П. Победоносцеву, тот — Н. К. Гирсу, и, наконец, 1 ноября в Цетинье ушел ответ владыки, «отредактированный» дипломатами. В нем идея перемен в Сербии в принципе одобрялась, но самому претенденту при этом недвусмысленно намекалось о нежелательности участия в заговоре: актуализация династического вопроса при живых Обреновичах могла вызвать крупные международные неприятности. «Между прочим, — писал митрополит князю Петру, — я просил бы Вашу Светлость, дабы Вы благоволили рассудить: не отягчит ли дело Ваш приезд и не заставит ли вероломную соседку (т.е. Вену. — А.Ш.) помешать предприятию? Не лучше ли было бы, чтобы друзья народа взяли на себя дело освобождения, а Ваша Светлость доставили бы материальную и нравственную помощь, которая приободрит народ» 41.
«Сепаратная» акция черногорцев по вторжению в Сербию была, таким образом, отложена — Россия выступила против. Однако в ответе митрополита обращает на себя внимание упоминание о «друзьях народа», должных взять «дело освобождения» в свои руки. Кто бы это мог быть? И не связано ли такое упоминание с тем, что как раз в ноябре 1886 г. Россию вновь посетил Никола Пашич? На наш взгляд, связь здесь самая прямая — в Петербурге и Москве вожак сербских эмигрантов утрясал детали нового, на сей раз синхронного, плана «освобождения» Сербии. Неизвестные ранее материалы позволяют реконструировать его достаточно полно.
Во-первых, сама идея очередного переворота была одобрена русскими. Во-вторых, во время переговоров с Аристовым в Петербурге Пашичу было обещано оружие. В-третьих, по ходатайству генерала Черняева и профессора А. И. Чупрова он получил тысячу рублей от «добрых и щедрых московских купцов», которые «готовы и большую помощь дать, если бы убеждены были, что правительство с этим со-
гласно» 42. И, наконец, самое главное. Вторжение в Сербию — как из Румынии боевиков Пашича, так и со стороны Черногории, было обусловлено «развязкой болгарского спора»43. То есть, русские советовали «подождать, пока ситуация в Болгарии полностью не определится, пока не станет ясным — начнется ли война, или Болгария сама выполнит то, что Россия от нее требует» 44. Кстати, большую войну тогда ожидали многие, причем уже весной 1887 г. На это время Пашич и ориентировался. «Все живое ожидает весны, — писал он Аристову 16 декабря, — и уповает на громогласное слово православного славянского царя, которое возвестит новую жизнь славянскому миру...»45
На пути из России, Пашич встретился в Киеве с митрополитом (тот вернулся туда весной 1886 г.), с которым «поговорил об нашем деле»46.
Прибыв в Румынию, он первым делом раздал полученную в Москве гуманитарную помощь — каждый эмигрант получил по 30 динаров, вступил в контакт с находившимся в Цетинье священником М. Джуричем с целью предотвратить его отдельную вылазку — тому не терпелось прорваться в Сербию47, — а затем тайно отправился в Рущук.
Именно там, а также в Силистрии, в феврале 1887 г. вспыхнул, офицерский мятеж против режима Стевана Стамбулова, который готовился не без участия русских — по свидетельству хорошо информированного издателя А. С. Суворина, «на подготовление болгарского восстания дано по ходатайству Мих. Ник. (Каткова) болгарским офицерам 100 ООО рублей» 48... Пашич знавал этих офицеров-русофилов (Косту Паницу, например), а потому можно предположить, что каким-то образом и он участвовал в их движении, тем более, что «развязка болгарского спора», как мы уже видели, являлась отмашкой для столь желанного вторжения в Сербию. Но мятеж был Ст. Стамбуловым подавлен, соответственно и вторжение провалилось. А 24 февраля Аристов писал митрополиту: «Пашич собирается снова в Россию. Нового о болгарских деньгах сообщить ничего не могу. Ужас, ужас, ужас»49.
Вернувшись в Россию в конце февраля, Никола Пашич провел в ней около четырех месяцев, до 20 июня. Обретаясь в Петербурге, он находился в постоянном контакте с митрополитом — через того поддерживалась связь с Румынией и Константинополем 50. Причем теперь уже дважды беглец отнюдь не сидел сложа руки. Напротив, 21 марта он направил директору Азиатского департамента МИД России И. А. Зиновьеву обширный меморандум, в котором, на этот раз от имени «Объединенной сербской оппозиции», просил предоставить ей помощь в размере 100 тысяч рублей для подготовки нового заговора51.
Нам думается, что сумма совсем не случайно совпала с той, какая была выделена болгарским офицерам. Тем более, что 5 апреля отрывок из меморандума, в виде отдельного документа, был передан Па-шичем именно M. Н. Каткову, которого он давно и хорошо знал52. Но фиаско следует за фиаско — летом умер Катков, а российское правительство оставалось по-прежнему непреклонным: в МИД Пашичу дали ясно понять, чтобы он «не обманывался в своих несбыточных надеждах» 53. После провала болгарской авантюры такая позиция выглядит особенно логичной. Дело ограничилось выдачей Пашичу петербургскими благотворителями очередных 500 рублей помощи 54.
По всей видимости, это была последняя попытка Пашича найти союзников в деле свержения сербского короля. К тому времени и в Белграде задули новые ветры — летом 1887 г. напредняцкое правительство Милутина Гарашанина ушло в отставку, а к власти был призван коалиционный либерально-радикальный кабинет во главе с И. Ристичем. Однако ни этот давний соратник владыки, ни сменивший его вскоре на посту премьера радикал Сава Груич так и не смогли обеспечить возвращение митополита на кафедру — монарх согласился лишь на предоставление пенсии, что, по понятным причинам, было отвергнуто. Не смогли они добиться и амнистии Пашича, хотя остальных эмигрантов король помиловал. Еще более года — вплоть до отречения самого Милана Обреновича — им предстояло есть горький эмигрантский хлеб.
На эту откровенную слабость, проявленную сербскими премьерами, В. И. Аристов отреагировал характерной репликой. «По общему мнению, — писал он Михаилу, — новое правительство (С. Груича. — А.Ш.) долго не протянет... Поэтому надо начать все сначала и вернуться к плану, разработанному два года назад» 55.
Последний период эмиграции (до весны 1889 г.) митрополит провел в Москве и Киеве. Невозможность вернуться на родину даже тогда, когда там у власти находились друзья, подорвала его дух. Он часто болел, пессимистических нот в его письмах стало больше. Никола Пашич тоже угомонился — готовить новые заговоры ему было уже не с кем. Проживая в Петербурге, Бухаресте и Одессе, он консультировал С.-Петербургское славянское благотворительное общество по балканским проблемам, а также занимался самообразованием, переводил своего любимого Н. Я.Данилевского на сербский язык и внимательно следил за развитием ситуации в Сербии, о чем регулярно обменивался мыслями с владыкой. Тот же, в продолжение
своей гуманитарной миссии, выхлопотал Пашичу единовременное пособие от Общества в 200 рублей, а затем и ежемесячную помощь в размере 25 рублей 56...
Так и шло время. До тех пор, пока 22 февраля 1889 г. Милан Обрено-вич не отрекся от престола. Путь домой для изгнанников был открыт.
Примечания
1 Биографические данные о митрополите Михаиле почерпнуты из сочинения: Митрополит Скопски Иосиф. Митрополит Михаило // Гласник Српске Православие Цркве. 1948. Бр. 1-2. С. 8-13.
2 Там же. С. 9.
3 Архив Внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. Политархив (1883 г.). Д. 425. Л. 16.
4 Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 1099. On. 1. Д.2199. Л. 19-20 (митрополит Михаил — Т.И.Филиппову. Киев, 12 сентября 1884 г.); ДимитрщевиЪ. Ст. Muxaj.no. Архиепископ Београд-скн и Митрополит Cpónje, као православии jepapx, Србин, Словен и не-нмар^гословенства. Београд, 1933. С. 36-37.
5 См.: Miiuh Л. Никола ПашиЬ у емиграцщи 1884. године. По документима државне архиве у Бечу // Споменица Николе П. ПашиЙа. Београд, 1926. С. 78; Казгшировик В. Никола ПашнЬ и н>егово доба. Београд, 1990. Кн>. 1. С. 443-444.
6 СщепчевиЬ. Ъ. Миха^то, архиепископ Београдски и митрополит Cpónje. Мннхен, 1980. С. 324.
7 ГАРФ. Ф. 1099. On. 1. Д. 2199. Л. 19 об. (митрополит Михаил -Т. И. Филпппову. Киев, 12 сентября 1884 г.).
8 Архив Cpónje (далее — АС). Ф. CTOjaHa Новаковийа. Бр. 104.
9 Милутин Гарашанин — TSopfje CiiMutiy. Ниш, 24. Maja 1884 // Тимочка буна 1883. ГраГ^а. Београд, 1989. Кн,. VII. С. 92-93.
10 АС. МИД. ПО. II. 3-3/1884. Л. 171-172 Оован МариновиИ - Милутину Гарашанину. Париз, 13jyfla 1884.).
11 АВПРИ. Ф. Политархив (1884 г.). Д. 428. Л. 87 об.
12 Там же (1886 г.). Д. 434. Л. 207-207 об.
13 Там же. Л. 204.
14 Оккупационный фонд, основанный для устройства русско-дунайской области. Документы из секретного архива русского правительства. София; Берлин, 1893. С. 117.
15 АС. Ф. Ст. НоваковиЬа. Бр. 104. Л. 1, 3.
16 Архив Српске Академщ'е Наука и Уметности (далее — АСАНУ). «Pasic Collection». Бр. 14924/98 (Никола ПашиЬ — неидентификовашу особи. Софща, 1 септембра 1884).
17 Отдел рукописей Российской Национальной Библиотеки (далее — ОР РНБ). Ф. 14. Д. 219. Л. 10 об. (митрополит Михаил — И. С. Аксакову. Киев, 19 мая 1885 г.).
18 См.: Писма Николе ПашиЬа митрополиту Михаилу // Никола II. Ilauiuh. Писма, чланци и говори (1872-1891). Приредили Л. ПеровиЙ и А. Ше-MjaKHH. Београд, 1995. С. 165-182.
19 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/136 (митрополит Михаил — Ни-коли ПашиЬу. Kiijeeo, 17. jaHyapa 1885.). См. также: Архив JyrocnaBHje. Ф. 143 (Заоставштина Николе ПашиЬа). Фасцикла 3 (митрополит Михаил — Николи ПашиЬу. Без места (Рушчук) и датума (1884)).
20 См.: Шем,}акин А. Нова писма Николе ПашиЬа митрополиту Михаилу // Токови ncTopnje. Београд, 1995. Бр. 1-2. С. 239-244 (письмо из Софии от 22 августа 1884 г.).
21 Народна Библиотека «Кирил и Методий» — Български Исторически Архив (София). Ф. 395. Арх. ед. 44. Л. 1-1 об. (М. А. Домонтович — Пет-ко Каравелову. С.-Петербург, 15 сентября 1884 г.).
22 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/137.
23 ГАРФ. Ф. 1099. On. 1. Д. 2199. Л. 20 (митрополит Михаил - Т. И. Филиппову. Киев, 12 сентября 1884 г.).
24 Там же. Л. 30 об. (митрополит Михаил — Т. И. Филиппову. Киев. 2 мая 1885 г.).
25 ОР РНБ. Ф. 14. Д. 55. Л. 2 об. (В. И. Аристов - И. С. Аксакову. С.-Петербург, 19 августа 1885 г.).
26 Там же.
27 Там же. Д. 143. Л. 7 об. (Н. В. Зюсман — И. С. Аксакову. С.-Петербург, 30 августа 1885 г.).
28 Подробнее об этом сюжете см.: Шем^акинА.Л. Никола ПашиЬ и Балкан-ска криза 1885 године // Историйки гласник. Београд, 1996. Бр. 1-2.
29 ОР РНБ. Ф. 14. Д. 55. Л. 3-3 об. (В. И. Аристов - И. С. Аксакову. С.-Петербург, 10 декабря 1885 г.).
30 См.: АС. Ф. Ст. НоваковиЛа. Бр. 105.
31 Отдел рукописей Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома). Ф. 3. Оп. 5. Д. 38. Л. 12.
32 ОР РНБ. Ф. 14. Д. 55. Л. 3-3 об.; Кратки поглед на борбу, стан>е и тежн>е народа српског у Крал>евини Србщи од Берлинског конгреса па до да-наипьег дана // Никола П. Ilauiuh. Писма, чланци и говори... С. 246.
33 АСАНУ. Заоставштина Николе ПашиЛа. Бр. 11762 (Никола Пашич -неизвестному (В. И. Аристову). Б/м., б/д. (февраль 1886 г.). Рус. яз.).
34 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/160 (митрополит Михаил — Николи ПашиЛу. Москва, 12. jaHyapa 1886.).
35 ОР РНБ. Ф. 14. Д. 219. Л. 11 об. (Никола Пашич — митрополиту Михаилу. Б/м., 19 января 1886 г. Рус. яз.).
36 Писмо Николе ПашиЬа Митрополиту Михаилу. Без места. 19. фебруара 1886. // Никола П. Iîauiuh. Писма, чланци и говори... С. 211.
37 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/139 (митрополит Михаил — Ни-коли ПашиЬу. Без места (Москва), 22. jaHyapa 1886.).
38 Писмо Николе ПашиЬа митрополиту Михаилу. Без места, 19. фебруара 1886. // Никола П. ПашиН. Писма, чланци и говори... С. 212.
39 Центральный Государственный исторический архив С.-Петербурга (далее - ЦГИАСПб). Ф. 400. On. 1. Д. 587. Л. 42.
40 Подробнее об этом сюжете см.: Ражнатовик Н. О раду радикалске огго-зицще, кнеза Петра KapaîjopîjeBHha и кгьаза Николе против режима крал>а Милана у Србщи 1883-1889. године// Историйки записи. Титоград, 1966. Кн>. XXII. Св. 1; )Kueojuweuh Др. Крал> Петар I Каргфор^евиЬ. Бео-град, 1988. Кн>. 1. С. 270-315; Шемякин A.JI. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998. С. 239-243.
41 АВПРИ. Ф. Политархив (1886 г.). Д. 434. Л. 234-234 об.
42 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/64 (Никола Пашич - В.И.Аристову. Б/м., 16 декабря 1886 г. Рус. яз.).
43 Там же.
44 Там же. Бр. 14924/85 (Никола ПашиЙ — нeидeнтификoвaнoj особи. Без места, 23. новембра 1886 ).
45 Там же. Бр. 14924/64 (Никола Пашич — В. И. Аристову. Б/м., 16 декабря 1886 г. Рус. яз.).
46 Там же.
47 Там же. Бр. 14924/71 (Никола ПашиЬ — Влатку (Милану ТэуриЬу). Без места, 22. децембра 1886.).
48 Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 1999. С. 306.
49 ЦГИАСПб. Ф. 400. On. 1. Д. 616. Л. 2.
50 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/140; 14924/141.
51 «Обзор деятельности сербской оппозиции». Записка Н. Пашича директору Азиатского департамента МИД России И. А. Зиновьеву. 1887 г. // Исторический архив. 1994. № 5.
52 АСАНУ. Заоставштина Николе ПашиЬа. Бр. 11847.
53 Сава TpyjHft — Милутину Гарашанину. Петроград, 20. марта 1887. // Радений А. Радикална странка и Тимочка буна. 3aje4ap, 1988. Т. 2. С. 969.
54 ЦГИАСПб. Ф.400. Оп. 1.Д.410.Л.1.
55 Цит. по: Слщепчевик 23. Миха]ло, архи] епископ Београдски и митрополит CpÔHje... С. 340.
56 АСАНУ. «Pasic Collection». Бр. 14924/142 (митрополит Михаил — Ни-коли ПашиЬу. Без места (Москва), 27. октобра 1887.); ЦГИАСПб. Ф. 400. On. 1. Д. 632. Л. 1; РадениН А. Прогони политичких противника у режиму Александра ОбреновиЙа. 1893-1903. Београд, 1973. С. 738.
