CC BY
50
А. Л. Шемякин (Москва)
Никола Пашич и идея славянской православной цивилизации
1878 год является в истории Сербии вехой важной и значительной. И не только потому, что именно тогда на конгрессе в Берлине ей была дарована государственная независимость. Само обретение политического суверенитета со всей очевидностью поставило перед Белградом новую проблему — проблему выбора перспективного пути социокультурного развития. Куда идти и с кем идти? Вопрос этот имел фундаментальное значение для отсталой крестьянской страны, которая «только в XIX в. начала выходить из сферы оттоманской цивилизации и при этом испытывать на себе все усиливающееся влияние Европы»Специфику внутренней борьбы в первое десятилетие сербской независимости, равно как и особенности идеологии противостоявших друг другу партий, невозможно понять и рационально объяснить вне рамок этого движения Сербии «навстречу Европе».
Известный немецкий социолог Карл Манхейм подчеркивал, что «общую характеристику интеллектуального климата в стране лучше всего можно представить... через описание того, как эта страна поглощает и трансформирует иностранные культурные влияния»2. В основе острейшего внутреннего конфликта в Сербии 80-х годов XIX в. как раз и лежало отношение к Европе и ее либеральным ценностям3.
Одна часть интеллектуальной элиты (а в сербских условиях это почти всегда означало и политической)4 полагала необходимым как можно быстрее освободиться от оков «варварства» и активно использовать в процессе государственного строительства европейский опыт. К таким «европеистам» следует отнести группу интеллигентов, сплотившихся в декабре 1879 г. вокруг газеты «Видело» («Свет»), а чуть более года спустя составившую «мозговой центр» формирующейся напредняцкой партии. В нее входили Милан Пирочанац, Стоян Новакович, Милан Миличевич, Милутин Гарашанин, Чедомиль Миятович, Милан Куюнджич и др. В программном номере «Видела» (2 января 1880г.) члены группы заявили о своем намерении способствовать тому, чтобы «Сербия встала в один ряд с европейскими народами, цивилизацию которых мы высоко ценим»5. Именно их в октябре 1880 г., после падения режима Йована Ристича, князь Милан Обре-нович призвал к власти. Сторонники скорейшей модернизации Сербии,
новые министры во главе с Пирочанцем ориентировалась на Европу как во внутренней, так'и во внешней политике. Они поддержали проавстрий-ский «новый курс» сербского монарха, полагая, что именно Вена должна стать для Белграда «окном» в Старый Свет.
В своей политике напредняки последовательно стремились к реализации провозглашенной ими доктрины прогресса — «превратить нашу патриархальную страну в современное европейское государство»6. Монарх не скрывал своего идеологического единомыслия с членами кабинета. Он также рассматривал начавшийся в 1878 г. период сербской истории как «переход от древней патриархальности в новое время»7.
В отличие от напредняков, другая часть сербской политической элиты была совсем не уверена, что европейские либеральные ценности имеют универсальный характер. Оказавшись перед необходимостью дать ответ на вопрос — должны ли результаты будущего развития Сербии совпадать с действительностью белее развитых стран Европы или же они должны быть чем-то иным и самобытным — оппоненты сербских прогрессистов явно склонялись к последнему. Известный польский социолог Ежи Шацкий, показавший, что столкновение «западничества и славянофильства» - явление весьма типичное для государств «догоняющего развития», пишет: «Мыслители развивающихся стран... второй половины XIX в. имели дело не только с лучезарным образцом западноевропейского прогресса, но и с действительностью буржуазного общества. По мере того, как становилось очевидным, что «царство разума было ни чем иным как идеализированным царством буржуазии», исчезала привлекательность такого образца и вставал вопрос, можно ли, беря за исходный пункт традиции собственной страны, миновать рифы буржуазного прогресса, от прогресса совсем не отказываясь8.
Для сербских «антиевропеистов» ответ на подобный вопрос был однозначным — можно. Их концепция прогрессивного развития Сербии действительно базировалась на твердом убеждении в необходимости сохранения важнейших институтов и норм традиционного уклада жизни (которые провозглашались ценностями для сербского народа непреходящими) и, соответственно, на стойком неприятии пути Европы и ее образцов. Иными словами, они рассматривали прогресс «не как чтото противоположное традиционным формам жизни (как полагали их земляки — напредняки. — А, Ш.), а как силу, которая позволяет именно эти формы сохранять и совершенствовать» 9.
Этими интеллектуалами-традиционалистами были ближайшие некогда соратники знаменитого социалиста Светозара Марковича — Пера Тодоро-вич, Пера Велимирович, Раша Милошевич, Пайя Михайлович, Лаза Пачу, основавшие в январе 1881 г. сербскую радикальную партию. В кругу бывших светозаревцев заметное место занимал Никола Пашич. Он и стал председателем ее Главного комитета.
В своем противлении Европе радикалы были крайне последовательны. Они полагали, что после 1878 г. в развитии Сербии опасно усилился прозападный крен, нейтрализовать который следовало во что бы то ни стало. Пропагандируемый напредняками либерально-капиталистический вариант прогресса, с его культом индивидуалистического начала и тенденцией к расслоению общества на враждебные фракции, содержал в себе, по мнению радикальных идеологов, немалую угрозу для достаточно еще гомогенного и эгалитарного сербского социума, исторически лишенного аристократической и буржуазной надстроек. «В Европе, — с гордостью констатировал Н.Пашич, — нет другой такой^ страны, где распределение земли и имущества было бы столь равномерным, как в Сербии» 10.
Этот патриархально-эгалитарный тип общества наследники Св. Марковича и стремились сохранить. Рассматривая сербский народ как единый социальный и национальный организм, они, по собственному признанию, были противниками «принципа чистой абсолютной свободы», поскольку он никак не учитывал «важнейшей основы, которая связывает воедино все общество, а именно — солидарности его членов и их благосостояния» ".По точной оценке Латинки Перович, идеология радикальной партии в первые годы ее истории «не была идеологией торговой или промышленной буржуазии. Это народническая доктрина, ее социальный стержень — эгалитаризм» 12.
Именно отсюда вытекают и становятся окончательно ясными мотивы и пафос той бескомпромиссной борьбы радикальной партии против австро-фильского курса короля* Милана Обреновича и правительства напредня-ков, которые, как писал Пашич в 1887 г., «желали бы сразу обратить Сербию в маленькую западную державу, не обращая внимания ни на что сербское и славянское» 13. Для лидера радикалов Австро-Венгрия (оккупировавшая в 1878 г. Боснию и Герцеговину) — это не только и не столько главное препятствие на пути удовлетворения сербских национальных интересов. Это для него парадигма Запада: экономическую и политическую экспансию Дунайской монархии он и целый ряд его коллег по радикальному руководству рассматривали как наступление западного капитализма, западной цивилизации, которое грозило уничтожить сербскую самобытность, сам менталитет сербского народа. Ведь еще в далеком 1872 г. тот же Пашич писал: «Капиталистическое общество редко бывает гуманным по отношению к ! своим гражданам, но еще реже - по отношению к жителям других стран» м. Против этого-то наступления радикалы и боролись.
Цели этой борьбы Пашич предельно четко сформулировал в письме на имя директора Азиатского департамента российского МИД тайного советника И. А. Зиновьева от 21 марта 1887 г. «Главное стремление в нашей полити-
* В феврале 1882 г. Сербское княжество было провозглашено королевством, а Милан Обренович - королем.
ческой борьбе, — писал он, — состояло в том, чтобы сохранить хорошие и соответствующие сербскому духу учреждения и воспрепятствовать введению новых западных учреждений, которые могли бы разрушить самобытность жизни нашего народа и внести смуту в народное сознание и жизнь». И далее: «Наша партия полагает, что у сербского народа есть столько хороших и здравых учреждений и обычаев, что их оставалось бы только беречь и дополнять теми прекрасными установлениями, которые имеются у русского народа и у остальных славянских племен, а с Запада брать только технические знания и науку и пользоваться ими в славяносербском духе» '5.
В этих словах Пашича — суть позитивной идеологии радикальной партии, ключ к пониманию ее социокультурной направленности. Под «хорошими и здравыми учреждениями» он имел в виду православную церковь, общину (задругу) и «народное государство», которое радикалы предполагали строить, опираясь на старинную традицию самоуправления. Эти институты Пашич называл «теми элементами славянского государственного устройства, которые должны способствовать развитию славянства»16. Иными словами, в них он видел основу славянской православной цивилизации, которая, по его мнению, должна послужить фундаментом всестороннего возрождения сербского народа.
В более широком смысле православная церковь («демократическая и народная, несущая мир и любовь», а также «искони служившая щитом славянской самобытности»), крестьянская община («душа славянского мира» с приверженностью ее членов солидарности и коллективизму|7) и идущее снизу «народное государство» (в котором «нет ни дворянства, ни других высших слоев, ни даже крупных буржуа, но каждый гражданин чувствует себя хозяином, а не человеком второго сорта, как там, где правят господа») — ценности, по Пашичу, куда более общечеловечески значимые и соответствующие самой природе человека, чем католическая церковь («абсолютистская и закрытая от народа»), индивидуализм, вырождающийся в эгоизм, и западное государство («которым управляют дворянство, духовенство, а в последнее время еще и буржуазия», и где «власть находится в руках не самых способных и честных, а тех, кто уже родился с привилегиями»18). Они, эти ценности, для него — залог будущей победы «праведной» славянской культуры над «неправедной» цивилизацией Запада.
Что касается последней, то Пашич, характеризуя ее внутреннюю суть, не жалеет темных тонов. «Зараза эта весьма опасна, — писал он в 1884 г., — так как перенесена (в Сербию. — А.Ш.) с общественного организма, который распадается; ею заражены все слои западного общества, которые живут за счет чужого труда и чужих мук, живут, забыв Божьи истины, для которых Папа — Бог, а Бисмарк — олицетворение Божьей воли. Эта зараза опасна, ибо в силе она видит право, во лжи — политику, в лицемерии — набожность. Она опасна еще и потому, что создает в человеке желания и инстинкты неестественные, эгоистические и небратские»,9. Почему так происходит? По-
тому, полагал Пашич, что «западноевропейское общество выше всего на свете вознесло деньги — выше чести, труда, морали; выше всех добродетелей и достоинств, которые должны общество укреплять и возвышать»
Конечно, критика Пашича носит здесь больше этический характер, но эта этическая сторона тесно связана в его рассуждениях с общественно-политической и национально-психологической. Ведь именно культ денег, погоня за ними и приводят, по его мнению, к углублению социальных трещин внутри самого западноевропейского общества, к усилению пронизывающего его эгоизма отдельной личности, а также к стремлению экономически и политически подчинить другие народы. В рамках же своего ^культурного» наступления на Балканы Запад, по словам Пашича, «различными путями предоставляет всемогущие деньги торговцу, спекулянту, ремесленнику, крестьянину и особенно чиновнику, а вместе с деньгами открывает перед ними картину роскоши и наслаждений, которые он сам и измыслил. Запад находит и показывает им разные варианты обогащения за счет простого народа в ущерб государственно-экономической независимости»21.
Таким образом, используя мощные рычаги культурного, и прежде всего экономического, воздействия и опираясь на свою внутреннюю «агентуру» («заразу эту к сербам занес с Запада король Милан»22), Европа, как полагал и чего опасался Пашич, была в состоянии спровоцировать катастрофические и необратимые изменения внутри сербского (и вообще славянского) социума — наг рождение «искусственной буржуазии»23, резкое усиление дифференциации в достаточно еще гомогенном обществе, появление в нем эгоизма, коррупции и других явлений «неестественных и небратских». Иными словами, под угрозой разложения оказались бы традиционные нормы общественной морали и те «вечные» славянские ценности, «которые общество укрепляют и возвышают» — равенство, коллективизм, солидарность и взаимопомощь. А это, по твердому убеждению Пашича, грозило сербам и остальным славянам уже окончательным отчуждением от своей собственной сущности, потерей национально-психологической самобытности и как непременное следствие — подрывом самих основ той «новой и свежей культуры славянской» на Балканах, которую, как он писал весной 1884 г., «только ожидает прекрасное будущее» 24. С такой «черной» перспективой Пашич не мог примириться никогда. Именно в этом суть критического пафоса всей его общественной философии, равно как и главный мотив политической борьбы.
Имея в виду все сказанное выше, становится ясным и то, почему Пашич «больше ненавидит цивилизованных немцев, чем варварских турок», как он это неоднократно подчеркивал в своих письмах25. И действительно, турок, по его мнению (в отличие от немца), угрожал «только» жизни славянской райи, оставляя в покое ее душу. С ним было проще, он уважал силу — «на саблю брал, на саблю и отдавал»26. С немцем же все сложнее и опаснее — своими «ласковыми и льстивыми предложениями» он опаивал именно душу народа, бессилил, а то и
ломал его менталитет27. Поэтому и считал Пашич, что «борьба интересов торгово-экономических-куда более бесчеловечна, чем прежние наступления варваров» (турок. — А.Ш.)2*. Поэтому и называл влияние Запада «опасной заразой», поэтому и бросал упрек российской дипломатии в том, что она «не осознает всю мощь и силу европейской политики», идущей «новыми торгово-экономическими путями» 29, и не понимает возможных последствий этого.
В такой ситуации перед Н. Пашичем естественно встал вопрос — а могла ли вообще маленькая Сербия сама, в одиночку, противостоять массированному наступлению «эгоистической западной культуры»? Негативный ответ напрашивался сам собой — силы были слишком неравны. «Распространение влияния Западной Европы, — писал он опальному митрополиту Михаилу в декабре 1884 г., — невозможно задержать на сербской границе»м.
Данная констатация подталкивала Пашича к поиску надежных союзников. И потому его активные попытки войти в контакт с российскими официальными и общественными кругами, предпринятые еще в начале 80-х годов, не кажутся чем-то неожиданным. Они органично вписались в его антизападническую концепцию. Именно в России видел Пашич оплот славянской православной цивилизации, с которой, как уже упоминалось, он связывал судьбу сербского народа. Только Петербург, в качестве антагониста Вены и противовеса ей, был, по его мнению, в состоянии нейтрализовать сильнейшее экономическое и политическое давление, оказываемое на Сербию соседней державой, и стать международным гарантом ее подлинной независимости и самобытности.
Именно здесь лежат истоки прочного русофильского определения лидера сербских радикалов; определения, скажем так, цивилизационного, а не только политически конъюнктурного. «Наша партия, - писал он И. А. Зиновьеву, - во внешней политике держалась славянской, православной России, а во внутренней политике — сербских обычаев и духа. Вот откуда проистекает для многих непонятное явление, что почти весь народ тотчас же встал на нашу сторону» 3|. Это высказывание Пашича как нельзя лучше свидетельствует об органичном единстве внешнего и внутреннего компонентов его доктрины. И действительно, стремление «держаться сербских обычаев и духа» неминуемо толкало его и его партию, через отрицание Запада, к ориентации на Россию-оплот «славянской цивилизации». Как видим, внешнеполитическая ориентация сербских радикалов (безусловно пророссийская) и их внутриполитическое определение (в пользу сохранения сербских «народных» институтов и традиций в противовес институтам западным) неотделимы друг от друга как сиамские близнецы. Это единство внутреннего и внешнего начал составляет основу всей идеологии радикальной партии п.
Находясь в 1883-1889 гг. в эмиграции, Никола Пашич детально разра-• ботал свою внешнеполитическую концепцию, окрасив ее в насыщенные «славянофильские» тона. В письме П. А. Кулаковскому (апрель 1884 г.) он подчеркнул: «Борясь за новое общественное устройство и проведение реформ, выдержанных в народном духе, мы хотели связать судьбу нашей страны со счастьем или несчастьем остальных братьев славян, и в первую очередь - русских. Если оставить в стороне традиции кровной связи и единой веры, то все равно мы желали связать свою судьбу с народом самым большим и самым могучим, с народом молодым и сильным, призвание которого — привнести в наш мир свежую славянскую культуру»33.
Спустя три года в своем обращении к И. А. Зиновьеву он развернул эту декларацию в целую программу, которая не могла не впечатлять. «Мы твердо и непоколебимо верим, — писал Пашич директору Азиатского департамента, — в славянскую победу, в грядущую славянскую культуру». И далее: «Нам, одушевленным и насквозь пропитанным этой верой, ясно и несомненно представляется величавая картина того, как могущественная и великая Россия соберет около себя своих, отторгнутых от нее варварской рукой, младших сестер, обнимет их и окружит своею крепкой защитой и сильным мечом... Мы не скрываем, что нам хотелось бы увидеть Сербию в этой будущей величавой картине стоящей сряду после России». И, наконец, финал: «Наше политическое „верую" есть: всеславянский союз под покровительством императора и царя русского, приблизительно так, как устроена Германия, или еще ближе и точнее, как указал бессмертный русский писатель Данилевский в своей книге. Вот... к чему мы стремимся, и в чем нам сочувствует весь сербский народ»34.
В этом пассаже в концентрированном виде выражено цивилизационное кредо Пашича - его убежденность в грядущей победе «славянской культуры». Россия как «предводитель» славянства призвана, по его мнению, политически объединять его — он безусловно признает за Петербургом это право. И это отнюдь не «реверанс» в сторону страны, к высокому представителю которой он обращается за пбйощью, как могло бы показаться35. Нет. Согласие с ведущей ролью России в будущей организации «победившего» славянства — это логическое завершение всей его «славянофильской» концепции. О серьезности позиции Пашича (насколько она была политически реальна — это уже другой вопрос) свидетельствует и то, что он выговаривает Сербии право занять «в этой будущей величавой картине» второе место, сразу же после России. Будучи безусловным «славянофилом» и русофилом, Пашич, как видим, ни на минуту не забывает о своей собственной стране, и это весьма важный штрих к его портрету36.
Итак, подчеркнем еще раз — русофильство Николы Пашича органично вписалось в ткань его общественной философии, «достроив» ее и придав ей цельность. Стремление к сохранению в Сербии социального статус-кво
и традиционных основ жизни сербского народа автоматически поворачивало его в сторону Петербурга, как предводителя Востока и славянства в целом, и противовеса Вене на Балканах, в частности.
И еще об одном, в связи с Россией. В письме И. А. Зиновьеву Пашич совсем не случайно упоминает Н.Я.Данилевского и его книгу «Россия и Европа». Он находился под сильнейшим влиянием этого русского мыслителя. По мнению Л.Перович, «сходство взглядов Пашича и Данилевского поразительно» 37. И, действительно, вся концепция Пашича опирается на идеи Данилевского, она буквально пронизана ими. Ведь особая славянская цивилизация, о которой постоянно говорит Пашич и в победе которой не сомневается, -это не что иное, как «славянский культурно-исторический тип» Данилевского.
Как известно, создатель теории культурно-исторических типов полагал, что славянский тип, в отличие от других — одноосновных и двухосновных, — «будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом»38. Он будет опираться на религиозную, культурную (научную, творческую, технологическую, индустриальную), политическую и общественно-экономическую основы. Нетрудно заметить, что важнейшие институты славянской цивилизации Пашича — православная церковь, народное государство и община — точно соответствуют религиозной, политической и общественно-экономическим основам славянского культурно-исторического типа Данилевского. Правда, Пашич не называет ничего, что соответствовало бы культурной его основе. Но это отнюдь не потому, что он не придавал ей значения. Просто называть пока было еще нечего — наука, искусство, технология, индустрия находились тогда в Сербии в зачаточном состоянии. Однако в том, что они разовьются, у него сомнений не было. Он даже не скрывает, откуда придет помощь. В письме секретарю Санкт-Петербургского славянского благотворительного Общества В.И.Аристову от 24 сентября 1891 г. Пашич, уже будучи премьер-министром Сербии, писал (по-русски, кстати): «Каждый русский воспитанник нам дорог... Мы гоним врачей европейских и принимаем русских, мы офицеров посылаем в Россию, чтобы русское образование получили. Мы стараемся, чтобы русская культура глубже в нашу родину проникалась»39.
В области политической Данилевский выдвинул идею Всеславянского союза во главе с Россией, который, как он писал, «есть единственная твердая почва», где может «вырасти самобытная славянская культура»40. Восточный вопрос, по его мнению, будет окончательно решен в результате борьбы между романо-германским и славянским миром. Столицей Всеславянского союза «должен быть Царьград» 41.
Совершенно очевидно, что Пашич полностью перенимает взгляды Данилевского. В своем послании И.А. Зиновьеву он, не скрывая, даже использует его терминологию. Увлечение Пашича «Россией и Европой» было настолько сильным, что, находясь в мае 1888 г. в Бухаресте, он просит все того же В. И. Аристова — своего ближайшего русского конфидента - при-
слать ему второе издание книги (вышедшее в том же году). Он также сообщает тому, что «переводил кое-что из Данилевского на сербский язык» с намерением опубликовать 42. Но издателя, по всей видимости, найти так и не удалось, и следы перевода теряются в Румынии...
. * .
Подведем итоги.
Первое. В своем отношении к России, как мы старались показать, Никола Пашич исходил прежде всего из внутренний потребностей Сербии. Он не желал для нее повторения пути, пройденного в своем развитии государствами Запада. Культурное проникновение Европы (в первую очередь финансово-экономическое) он считал опасным вирусом, способным разложить важнейшие институты и нормы традиционного уклада жизни сербского народа, привести к пролетаризации большей его части и в конечном итоге к национальной деградации. Богатый и агрессивный по своей природе Запад43, что его так пугало, мог превратить сербов в служащий чужим целям и не способный к сопротивлению этнографический материал.
Второе. В качестве альтернативы Пашич выдвигал идею славянской цивилизации, в основе которой лежал принцип равенства, сохранившийся в русской общине и сербской задруге. На исходе 80-х годов XIX в. он писал: «Сербская задруга и сербская община очень близки русскому „миру"». Насколько они отличаются от него, настолько же отделился сербский дух и сербская философия от русского или общеславянского. Но эти институты, вкупе с некоторыми особенностями, которые присущи только сербскому народу, достаточны, чтобы он мог встать вровень с великой задачей славяно-русского общества; достаточны, чтобы охранить его от давления с Запада» 44
Третье. Пашич не был оригинальным мыслителем. Социальная грань его идеологии после 1878 г. в целом развивалась в духе народнической традиции, пафос которой (применительно к России) можно выразить словами Н. К Михайловского: «Рабочий вопрос в Европе есть вопрос революционный, ибо там он требует передачи условий труда в руки работника, экспроприации теперешних собственников. Рабочий вопрос в России есть вопрос консервативный, ибо тут требуется только сохранение условий труда в руках работника, гарантия нынешним собственникам их собственности» 45. Стремление же гарантировать «нынешним собственникам их собственность» в Сербии, находившейся в условиях «враждебного окружения», толкало Пашича к «славянофильству» и Данилевскому.
Однако, по точной оценке Милана Протича, «не будучи мыслителем и воспринимая чужие идеи, он обладал одним исключительным свойством - умением приспосабливать мысли других и делать их своими» 46.
Примечания
1 Mumpoeuh А. Европеизащца и/или модернизаода / Годиипьак за друштвену исторщу. Београд, 1994. Год. I. Свеска 2. С. 143.
2 Манхейм К. Консервативная мысль / Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. б 17.
3 «Под влиянием Европы и соответственно степени собственного развитая, - отмечает Димитрие Джорджевич, — сербское общество в последние десятилетия XIX века вступило в фазу острой политической поляризации и внутренних потрясений. В такой ситуации интеллектуалы не могли остаться в стороне, в роли сторонних наблюдателей» (Ъор^евипД. Стсуан НоваковиА. Историчар, политичар, дипломата / "Борщевик Д. Портрета из новще српске исторще. Београд, 1997. С. 335).
4 См., например: Перовип JI. Научник и политичар: 1ован М. ЖуЗовиЬ (прилог проучаван»у српске елите) / Токови исторще. 1993. Бр. 1-2. С. 55.
s Kpecmuh В., Jbyuiuh Р. Программ и статут српских политичких странака до 1918 године. Београд, 1991. С. 109.
' Цит. по: ЕкмечиЛ М. Стварале JyrocnaBHje. 1790-1918. Београд, 1989. Кн>.2. С. 389.
7 Стенографске белешке о седницама Народне скупиггине. Београд, 1884. С. 107.
' Шацкий Е Утопия и традиция. М„ 1990. С. 263-264. Польский ученый цитирует здесь работу Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 190.).
' Шацкий Е. Указ. соч. С. 265.
10 Архив Србщ'е. Ф. Поклони и откупи. Збирка Ристе ОдавиЬа. Купца XI. Бр. 44. (Шта каже Никола ПашиЬ?). JI. 8.
11 АнР/елковип Ъ. Мисли о извршен>у привредног програма радикалне страике. Београд, 1891. С. 26.
12 ПеровиН JI. Српски соци]алисти XIX века. Београд, 1995. Кн>. 3. С. 120.
13 «Обзор деятельности сербской оппозиции». Записка Н. Пашича директору Азиатского департамента МИД России И. А. Зиновьеву. 1887 г. (публикация А.Л.Шемякина) Ц Исторический архив. 1994. № 5. С. 112. (Далее - Записка Н. Пашича...).
14 Политика. 5 фебруар 1927 г. Бр. 6746.
15 Записка Н. Пашича... С. 112-113.
15 Пашип Н. Слога Србо-Хрвата / Приредио Б. Станкови1). Београд, 1995. С. 100.
17 В своей рукописи «О согласии сербо-хорватов» Пашич писал: «Развитие славянских государств, а особенно России... начинается с общины, с той новой единицы, на базе которой только и может быть построено здание новой славянской культуры». (Пашип Н. Слога Србо-Хрвата... С. 132).
" Все характеристики почерпнуты нами из рукописи Н. Пашича «О согласии сербохорватов» {Пашип Н. Слога Србо-Хрвата... С. 126, 128, 131, 138-139). Относительно православной церкви как «щита славянской самобытности» см. его телеграмму графу Н. П. Игнатьеву (май 1892 г.): «Приветствую с торжеством
православия, которое искони служило и вечно будет служить щитом славянской самобытности». (Центральный Государственный Исторический Архив Санкт-Петербурга. Ф. 400. Оп. 1. Д. 410. Л. 7.).
19 Архив Српске Академще Наука и Уметности (далее - АСАНУ). ПашиЬеве хартще. Бр. 14615-1 -32 (домаЬи лек противу заразе).
20 ПашиЛ Н. Писма, чланци и говори (1872-1891)/ Приредили Л. ПеровиЛ и А. Ше-мjaкин. Београд, 1995. С. 173. (Н. ПашиЬ - митрополиту Михаилу. Софща, 20 де-цембар 1884 г.).
21 Там же.
22 АСАНУ. ПашАеве хартще. Бр. 14615-1-32 (домайи лек противу заразе).
23 Этот удачный термин принадлежит графу Карло Сфорца. См.: Сфорца К. Паший -душа Србще / Сфорца К Неимари савремене Европе. Београд, 1932. С. 152.
24 ПашиЛ Н. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 157. (Н. Паший - П. А. Кула-ковском. Софща. 2 алрил 1884 г.).
25 Там же; ПашиЬ Н. Слога Србо-Хрвата... С. 66. См. также: Станковый Ъ. Никола ПашиЛ и .Гугословенско питан>е. Београд, 1985. Кн>. 1. С. 72-73.
26 ПашиЬ Н. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 157. (Н. ПашиЬ - П. А. Кула-ковском. Софща. 2 април 1884 г.).
27 Там же; Записка Н. Пашича... С. 113. В этих своих оценках Пашич укреплялся и благодаря знакомству с русской славянофильской литературой, которую он особенно активно изучал в 1887-1888 гг., подолгу живя в России. Ср., например: турецкое иго «было злом относительным и искупается той пользой и тем благом, которое доставила Турция миру греко-славянскому, оберегая его и защищая от романо-германцев» (Ламанский В. И. Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе. СПб., 1871. С. 27, 270); «Эмпирик англичанин имеет дело с фактами, мыслитель немец с идеей. Один давит и грабит народы, другой уничтожает в них саму народность» (Соловьев В. С Национальный вопрос в России. Вып. 1 / Соловьев В. С. Соч.: В 2-х т. М., 1989. С. 266). Заметим, кстати, что того же Ламанского Пашич хорошо знал лично.
28 ПашиЬ Н. Слога Србо-Хрвата... С. 51.
29 ПашиЬН. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 173 (Н.ПашиЬ — митрополиту Михаилу. Софща. 20 децембар 1884 г.).
30 Там же. С. 172.
31 Записка Н. Пашича... С. 113.
32 См. также: ПеровиЬЛ. «Русща и Европа» Н. I. Данилевског и н>ени од)еци у Србщи / Република. Београд, 1994. Бр. 85. (1-14 фебруар). С. 9-10.
33 ПашиЬ Н. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 157.
34 Записка Н. Пашича... С. 113-114.
35 К идее «Всеславянского союза» Пашич обращался и до марта 1887 г. Так, в письме Михаилу Свилокосичу из Рущука (1885 г.) он в качестве одного из возможных решений проблемы сохранения «народами Востока» своей национальной самобытности упоминает о «славянском союзе во главе с Россией...
Это, — по его мнению, — была бы славянская федерация. Она может стать реальностью, когда славянские народы согласятся на союз с Россией» (РадениН А. Ра-дикална странка и Тимочка буна. 3aje4ap, 1988. Т. 2. С. 915. Прилози).
36 В одном из писем митрополиту Михаилу (май 1885 г.) Пашич так трактовал вопрос о соотношении национального и общеславянского: «Мало есть людей, которые твердо уверены в том, что спасение славянских племен лежит в братском согласии и сообществе всех этих племен. И это наше большое несчастье. Но еще большим несчастьем для славянского сообщества является то, что каждое племя не может получить свое, что у одного из них отбирают его же и передают другому (речь идет о притязаниях Болгарии на Македонию и часть Старой Сербии и о поддержке, которую будто бы оказывала Россия этим претензиям Софии. - А. Ш.)* (Пашип Н. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 181).
37 ПеровиН Л. «PycHja и Европа»... С. 9.
м ДанилевскийН.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 508.
39 АСАНУ. ПашиГ1еве xapTHje. Бр. 14615-1 -24.
40 Данилевский Н. Я. Указ. соч. С. 397.
41 Там же. С. 385.
4г ПашиПН. Писма, чланци и говори (1872-1891)... С. 274.
43 Немецкий философ Эрнст Трёльч однажды заметил: «В европейском мышлении всегда присутствует завоеватель, колонизатор, миссионер» (Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994. С. 608). Ту же мысль подчеркнул и Арнольд Тойнби: «Мировой опыт общения с Западом показывает, что Запад, как правило, всегда агрессор» (Тойнби А. Россия и Запад / Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М„ 1995. С. 157).
44 ПашиП Н. Слога Србо-Хрвата... С. 134.
45 Михайловский Н. К. Полн. собр. соч. СПб., 1906. Т. 1. Столб. 719.
46 ПротиНМ. Радикали у Србщн. Hfleje и покрет. 1881-1903. Београд, 1990. С. 255.
