CC BY
37
УДК 1(091):141.333
Т. А. Горюнова
МИР, ЧЕЛОВЕК, СЛОВО В ФИЛОСОФИИ ВСЕЕДИНСТВА В. СОЛОВЬЁВА И С. БУЛГАКОВА
В статье прослеживаются истоки и основания онтологического и лингвистического поворотов рубежа XIX-XX вв. в русской философии. Они связываются с учением о всеединстве В. Соловьёва и С. Булгакова, в работах которых выявлены процессы онтологизации языка. Здесь идёт речь о слове, о его смысловой сущности, а также об их связи с миром и человеком. Такой подход назван антропо-онтологическим.
The article is devoted to the description of the origins and the foundations of the ontological and linguistic turnings in the XIX-XX centuries in Russian philosophy. These origins and foundations deal with V. Solovyev's and S. Bulgakov's doctrine of all-unity, where are identified language ontologization processes. The notion of word, its concept and their relationshi p with a world and the man. This is the anthropoontological approach to the language.
Ключевые слова: В. Соловьёв, С. Булгаков, он-тологизация языка, всеединство, познание мира, идея Платона, бытие, антропоонтологический подход.
Keywords: V. Solovyev, S. Bulgakov, language ontologization, all-unity, world cognition, Plato's idea, objective reality, anthropoontological approach.
В интеллектуальной культуре конца XIX -начала XX в. можно выделить два переломных события, связанных с переходом от классической философии к неклассической, которые повлияли на весь последующий ход развития гуманитарной мысли. Это так называемые онтологический и лингвистический повороты.
В результате технического прогресса и стремительного развития естественных наук во многих философских направлениях указанного периода складывается критическое отношение к онтологии и метафизике, наблюдается спад интереса к тематике бытия, что приводит к изгнанию метафизических вопросов из сферы знания. Однако в то же время всё больше возрастает потребность не только в научном измерении мира. Поэтому в рамках начавшегося онтологического поворота бытие рассматривается с позиции человеческого существования, а точнее, с позиции тех бытийных отношений, в которых находится человек, поскольку сами бытийные отношения отражают всю полноту мира. Бытие дано человеку непосредственно, благодаря его встроенно-сти в целостность реального мира, и предстаёт как многомерная, сложная структура.
© Горюнова Т. А., 2010 18
Инициаторы онтологического поворота отмечают, что познание, сосредоточенное не на бытии, не стремящееся раскрыть его смысловое наполнение, подменяет собственный предмет: предметом гносеологии оказывается лишь абстрактное знание. Необходимо вернуться к первоначальным способам постановки проблемы бытия, обнаруживаемым ещё в античности, и переосмыслить философское наследие, поставив вопрос о направленности и цели самого познания. Новая онтология подходит для выяснения оснований познания, демонстрирующих укоренённость в смысле и структуре бытия. Кроме того, такая онтология понимает познавательные отношения как бытийные, в процессе которых исчезают искусственные перегородки между субъектом и объектом, объект остаётся тем же, а изменяется субъект. Здесь описывается непосредственно открывающаяся «предданная» человеческому сознанию действительность, которую оно само наделяет значениями. Но и миру необходим человек для своего явления, ибо он способен услышать голос бытия.
В этом контексте особое значение приобретает феномен языка, получивший разнообразный спектр оценок и решений в XX в. Исходным пунктом лингвистического поворота является обращение к языку как альтернативе картезианского «cogito». Язык неотличим от сознания, действующего как понимание и осмысление. Основными чертами поворота в философии языка выступают отказ от абстрактных гносеологических и психологических категорий, утративших самого человека, критика понятия субъекта, употребление естественного языка, обращение к исследованию смысла и значения, стремление рассматривать язык как предельное онтологическое основание мышления и деятельности. Очевидна онтологизация языка, поскольку он тесно связан с предметной действительностью, с осознанием структурированного бытия, наделённого смыслом. Язык - это «горизонт онтологии» (Г.-Г. Гадамер), особая форма понимания мира, конструирующая и вербализующая бытие, в которое погружена человеческая индивидуальность. Говоря о такой человеческой личности, надо подчеркнуть её целостность, способность взаимодействовать с миром, умение истолковывать «символический универсум» (Э. Кассирер), а не просто зеркально отражать реальность. Здесь речь идет, с одной стороны, об отказе от номиналистической интерпретации языка как абстрактной системы знаков, а с другой - об установке на изучение духовной энергии и внутренней сущности языка, об их связи с когнитивной активностью человека, его социальным и культурным опытом, об отношении бытия и языка в целом.
Отмеченные онтологические и лингвистические изменения рубежа Х1Х-ХХ вв. были подготовлены европейской интеллектуальной традицией, но их истоки и основания представляется возможным проследить также и в отечественной культуре мысли - в философии языка. Исследователями философии языка в России выделяется так называемое онтологическое направление, обосновывающее бытийную природу слова. Значение данного направления «состоит в том, что под учение о языке был подведён прочный метафизический фундамент, а философия языка стала неотъемлемой составной частью русской философской традиции» [1]. Оно возникает как устремлённость к новому философскому синтезу и охватывает весь язык, формулируя иные основания изучения языка, отличные от отвлечённых позитивистских, где он представал лишь как предмет для изучения, некий «мёртвый продукт», абстрактная система знаков без души и творческой энергии. В рамках указанного направления обращают на себя внимание некоторые онтологические и лингвистические идеи философии всеединства В. С. Соловьёва и С. Н. Булгакова.
В своей сравнительно небольшой работе «Достоверность разума» В. С. Соловьёв, рассуждая о языке, выдвигает суждение, что язык - это неопровержимый факт, подтверждающий достоверность человеческого разума. Он не только указывает на достоверность полученных знаний, но и является онтологической основой логического мышления, которое не самодостаточно, а обусловлено, определено чем-то другим. По-мне-нию философа, «оно не есть нечто самосоздающееся и вполне самосозданное... Логическое мышление (а значит, и исследование о нём) не может начинаться вполне с самого себя без всякой другой точки отправления» [2].
Так, мыслительная деятельность, отмечает В. Соловьёв, невозможна без памяти и главное -без слова. Он говорит о значимой гносеологической ошибке И. Канта, трансцендентальная философия которого была построена без рассмотрения данной проблемы. По Соловьёву же, слово предстаёт как одна из основ познавательного процесса. При анализе природы слова им выделены сущностные признаки слова.
В. С. Соловьёв пишет, что «слово есть для мышления вторая необходимая основа, без которой одна первая [память. - Т. Г.] недействительна» [3]. Например, животные не мыслят логически, хотя у них и есть память. Именно слово - это важнейшая материальная составляющая логического мышления, способ его выражения, элемент любой мысли: «Слово есть собственная стихия логического мышления, которое без слов невозможно, как воздух без кислорода и вода без водорода» [4].
Автором работы «Достоверность разума» отмечается способность слова обобщать, возвышаться над реальностью: «Как память, поднимаясь над сменой моментов непосредственного сознания, удерживает исчезающее и возвращает исчезнувшее, так слово, поднимаясь, кроме того, над существованием дробных явлений, собирает разрозненное в такое единство, которое всегда шире всякой данной наличности и всегда открыто для новой» [5]. Оно собирает отдельные ощущения в единое целое, не вытекающее только из непосредственного опыта нашего сознания: «.Каждое слово означает. не "это" (единичное), а "всё такое". Слово создаёт своему содержанию новое единство, не бывшее в наличности непосредственного сознания» [6]. Значит, слово придаёт мышлению форму всеобщности, а это в целом отвечает идеям философии всеединства.
По Соловьёву, нечто общее, глубинное присутствует в обозначаемом (план содержания), независимо от того, представлено ли слово в виде мысли, в виде звучащего или написанного слова (план выражения): «Слово есть слово, независимо от того, держится ли оно в уме, или произносится вслух, или пишется, или печатается. Существенно для слова только общность выражаемого, или обозначаемого, и постоянство выражения, или обозначения, а не то, чтобы эти выражения или знаки воспринимались через это, а не другое внешнее чувство. Слово вообще есть символ, т. е. знак, совмещающий в себе наличную единичность со всеобщим значением» [7].
Идеи русского философа об означающем и означаемом созвучны мыслям Ф. де Соссюра, которые, в свою очередь, восходят ещё к учениям Аристотеля и стоиков о наличии у слова внутренней сущности. Так, Аристотель говорит о языке как условной системе знаков, обозначающей вещи. Процесс именования для него включает в себя три компонента - предмет, представление предмета в душе (значение) и слово. Представления одинаковы у всех людей и универсальны, безотносительны к субъективным особенностям отражения действительности. Одинаковы для всех и предметы и представления о них. Лектон же стоиков - это словесно выраженное обозначаемое. Он обозначает определённое содержание мышления, которое отражено в слове. Лектон существует только в словесном выражении, то есть в знаковом оформлении. Но и сам знак, т. е. слово, не существует без лектона, это отпечаток предмета в душе, наподобие аристотелевского понимания имени.
Как уже было отмечено, подобные идеи встречаются также у В. С. Соловьёва, пытавшегося преодолеть субъективизм в гносеологическом процессе и установить наиболее объективные
основы познания мира. С его точки зрения, такие основания могут быть найдены в слове, поскольку именно через слово мышление получает своё бытие. Язык связан с предметной действительностью и в целом указывает на достоверность им обозначаемого: «Решительно всё, о чём только мы можем говорить, обладает безусловной достоверностью» [8]. Но, кроме того, он наделяет истину некой внутренней метафизической сущностью, смысловой наполненностью.
В то же время В. Соловьёв не только опирается на теории своих современников и авторов, живших в более ранний период. Он является предвестником изменений в философии ХХ и даже XXI вв., для которой, с позиции Л. А. Микеши-ной, «всё более насущным и значимым становится стремление соотнести абстракции, категории, системы рассуждений и обоснований с самим человеком - мыслящим, познающим, действующим, чувствующим - в целостности его ипостасей и проявлений» [9]. Предметом изучения философии, согласно В. Соловьёву, не должны быть чисто абстрактные понятия. Необходимо сосредоточиться не на отвлечённом бытии, а именно на сущем. Философия сущего - это философия того, что есть реальность, действительность, что бытийствует. В западной философии, считает русский мыслитель, явления, ощущения отделены от субъекта в качестве некоего самостоятельного предиката. Для самого же Соловьёва, по мнению ряда исследователей его творчества, важны не ощущения сами по себе, а реальность во всей полноте и человек её ощущающий и бытий-ствующий [10]. Такой подход связан с жизнью личности, он апеллирует не только к познанию и познавательной способности человека, но в его рамках от человека «требуется особенное направление воли, т. е. особенное нравственное настроение, и ещё художественное чувство и смысл, сила воображения, или фантазия» [11]. Это некий синтез философии природы, философии человека, этики, эстетики и религии. Благодаря слову язык превращается в средство реализации этого синтеза. В. Соловьёв пишет, что язык свидетельствует о непосредственных, самоочевидных данностях сознания человека, независимо от природы и бытия представляемых через слово объектов и субъектов. Это «особый вид достоверности -непосредственной, самоочевидной достоверности данных сознания как таких, или психической наличности, независимо от метафизического вопроса об отдельном от этих данных бытии каких бы то ни было объектов и субъектов, как существ» [12]. Само слово философ считает «над-временным» и «надпространственным». В нём содержится глубинная метафизическая основа, предданная изначально человеку, который, в свою очередь, уже может интерпретировать словесный
символ. Определяя слово как воздействие чего-то «сверхфактически всеобщего» на единичные факты сознания, автор говорит о его объединяющей способности, о силе всеединства. Сознание человека, слово и универсум здесь неразрывно связаны. В дальнейшем такой подход трансформируется в антропоонтологическое понимание языка.
Представления о языке В. С. Соловьёва перекликаются с лингвофилософским учением С. Н. Булгакова, но у Булгакова выстраивается более развёрнутая и систематизированная концепция.
Обращаясь к идеям отца Сергия Булгакова о бытии и языке, изложенным в его фундаментальной работе «Философия имени», необходимо отметить, что слово здесь становится инструментом, с помощью которого происходит проникновение в разнообразные формы проявления сути вещей и явлений. С. Булгаков, так же как и В. Соловьёв, останавливается на рассмотрении сущностных признаков, которыми обладает слово, говорит о его внутренней форме. Но отправной точкой для метафизических рассуждений этого мыслителя является формула нераздельного и неслиянного существования формы и материи слова.
Всякое слово, независимо от того, в чём бы оно ни реализовывалось - в звуке, в жесте, в мысли, имеет тело, реально осуществляемое. Понятие «тело слова» - это образное выражение автора, под которым он подразумевает идею или форму (внутреннюю форму), восходящую к концепциям Платона и Аристотеля. Форма - это энергия, не материальная, а представленная в виде идеальной силы, сущности, смысла. Она полнокровно осуществляется только в материи, тесно с ней сопряжена и неотделима от материи, становясь в этом случае идеализованной материей, освещённой формой. Таким образом, форма и материя нераздельны.
Слово, по С. Булгакову, обладает собственной звуковой материей, которую артикулируют органы речи, в которую оно полно и естественно воплощается. Слово для себя прежде всего избирает звуковую материю и ею избирается: «И как глаз, орган света, существует потому, что есть свет, так и орган речи и слуха существует потому, что есть звук как мировая энергия» [13]. Однако слово может иметь не только звуковое воплощение, но и графическое, переданное с помощью знаков - букв. Значит, буква, наряду со звуком, является как бы строительным материалом для слова, его первоматерией. В этом отношении буква и звук обладают самостоятельным бытием.
Язык - это не только отражение внешней сущности вещей и явлений предметного мира, его
нельзя назвать и произвольной знаковой системой. В нём обнаруживается и внешнее - звуковое, и внутреннее - смысловое, объективизирующееся во внешнем воплощении. Звуковой знак в подобном подходе представляет собой материю для языкообразования, и, как замечает исследователь Б. В. Марков, «подобен мостику между субъективным и объективным. С одной стороны, звук произносится человеком с целью выражения знака, а с другой - как слышимый -является частью окружающей нас действительности» [14].
С. Булгаков подчёркивает трудность схватывания словесной внутренней формы, так как речь всегда в движении, «однако, мы можем усилием мысли задерживать, останавливать дыхание слова в любом месте» (с. 18). Это возможно, потому что любое конкретное слово, имея смысл (идею), привносит дискретность, определённость потоку речи и предметной действительности, которую оно обозначает. Воплощаясь в словах, идеи просветляют алогичное, тёмное бытие, привнося определённость. Слово и его смысл привносят дискретность в содержание встречи человека с миром. Они также вносят и в саму действительность «отграниченность» (А. Ф. Лосев), дают возможность одним явлениям, выраженным словесно, быть отличными от других.
Мыслитель, продолжая свой анализ смысловой сущности слова, пишет, что не бывает слов без смысла. Так же как и В. Соловьёв, отец Сергий считает, что мышление совершается словом, и как нет слов без смысла, так же не существует мыслей без слов: «Мы не можем отмыслить мысль от слова или слово от мысли, так же как не можем отделить от себя свою тень» (с. 22). С. Булгаков, как и В. Соловьёв, прибегает к идеям античных философов и утверждает онтологическое единство, нераздельность мысли и слова. Автор использует понятие Логоса, в основе которого лежит всё та же неделимая сущность, -идея. Здесь будет уместным проведение параллели с Гераклитовым Логосом, объединяющим в себе одновременно и слово в его содержательном аспекте, и мысль: мысль высказана в слове, и слово высказывает мысль.
Гераклит говорит о неразрывном смысловом единстве мысли и слова в Логосе: «Выслушав не мою, но эту-вот Речь (Логос), должно признать: мудрость в том, чтобы узнать всё как одно» [15]. Также и, по С. Булгакову, с одной стороны, слово есть мысль, его первоэлемент, с другой - мысль есть слово. «Слово не есть лишь орудие мысли, как говорят часто, но и сама мысль, и мысль не есть только предмет или содержание слова, но и самое слово» (с. 22). Но их нельзя и отождествлять до полного слияния. В этом заключается, отмечает он, двуединая природа Логоса. «Логос
имеет двойную природу, в нём нераздельно и неслиянно слиты слово и мысль, тело и смысл» (с. 22). У греческого мыслителя имя несёт смысл, поскольку отражает единство слова и мысли в Логосе. А у русского философа слово и мысль обладают в Логосе двуединой природой, они, отражая идею-мысль, слиты и нетождественны друг другу. В целом и в античных учениях, и в философии всеединства наблюдается определённая связь между онтологическими представлениями и пониманием природы слова. Язык здесь представлен в особом ракурсе, через который «просвечивает» понимание этими мыслителями бытия.
С. Н. Булгаков приходит к выводу об антро-поонтологической природе слова. Слова не изобретаются, не формируются человеком, но возникают одновременно вместе со смыслом, уже заключённым в них. Язык и слова созидаются из готового, имеющегося материала, предданного человечеству заранее. Об этом же пишет и В. Соловьёв, считая, что язык свидетельствует о непосредственных, самоочевидных данностях сознания человека независимо от природы вещей и явлений, представляемых через слово.
С. Булгаков говорит о способности человека улавливать космические идеи, «первослова», через которые проявляет себя мир. Слова содержат и транслируют через себя энергию мира. Нам остаётся только одно: «...просто, смиренно и благочестиво признать, что не мы говорим слова, но слова, внутренне звуча в нас, сами себя говорят, и наш дух есть при этом арена самоидеации вселенной... В нас говорит мир, вся вселенная, а не мы, звучит её голос» (с. 26). Слово есть космос, ибо мир себя мыслит, говорит и выражает в слове-идее, но для этого необходим человек как посредник.
Такая позиция отца Сергия имеет под собой прочные философские основания, а мысль о соотношении мира и человека звучит рефреном во всей «Философии имени». По мнению исследователя И. И. Евлампиева, русский мыслитель отождествляет отношение Абсолюта к бытию с отношением личности к предстающему перед ней миром. Отдельная человеческая личность рассматривается Булгаковым как метафизическое пространство, а всё тварное бытие - «формы бы-тийственного самоопределения Абсолюта, осуществляемого через его отдельные ипостаси, -человеческие личности» [16].
Однако, по Булгакову, языком пользуется и произносит слова не просто индивид, носитель, человек или личность, но реализующий их онтологический смысл и идею «мирочеловек», «все-человек». Именно он стоит в центре онтологической ситуации отношений мира и слова. И поскольку бытие звучит и говорит через особый
инструмент - человека, соответственно, возрастает значимость самого этого инструмента. Философ ссылается на книгу Бытия, в которой Бог приводит к Адаму всех животных, чтобы увидеть, как он назовёт их. Животные через Адама назвали себя сами, ибо человек как носитель Логоса, как образ Божий уже обладал этими именами в себе.
Мир, человек и слово в этом учении не только последовательно разделяются, но и отождествляются. Согласно позиции С. Булгакова, например, встреча человека и бытия происходит в процессе именования: «Всякое наименование содержит скрытое экзистенциональное суждение, в котором констатируется мистический акт вы-хождения субъекта в космос или вхождения в него космоса, соприкасание сознания и бытия» (с. 47). Иными словами, в центре онтологической ситуации, связанной с взаимоотношениями вещи и имени, всегда стоит человек, осуществляющий это именование и в то же время познающий эти отношения. Сам процесс именования онтологизируется. В результате в творчестве мыслителя появляется синтетический подход к природе языка, а именно уже указанное антро-поонтологическое понимание слова, предполагающее нерасторжимое единство всего мирового бытия и человеческой личности.
Соответственно, из вывода о важной роли человека в процессе самоидеации вселенной вытекают два следствия. С одной стороны, человек - медиум, через который говорит бытие, проявляется вся вселенная. Он «понуждается онтологической необходимостью». А с другой стороны, философ указывает на фактор воли человека, его свободу выбора, его творчество: «Я могу назвать или не назвать данную вещь, которая на меня смотрит и как бы о себе спрашивает, без моего соизволения это не совершается» (с. 59-60). Итак, слово принадлежит человеку и как интегральной части этого мира, и как микрокосму.
Мир, человек и слово предстают в концепциях В. Соловьёва и С. Булгакова тесно сплетёнными. Речь идёт об онтологических отношениях, структурах, иерархически выстраивающихся в процессе появления, существования слов и языка. Главная роль здесь принадлежит не только слову и его смысловой сущности, но также их связи с миром и человеком, поэтому все остальные вопросы миропонимания даны через призму этого отношения.
Примечания
1. Безлепкин Н. Философия языка в России. К истории русской лингвофилософии. СПб., 2002. С. 243.
2. Соловьёв В. С. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 807.
3. Там же. С. 809.
4. Там же. С. 810.
5. Там же. С. 812.
6. Там же. С. 809.
7. Там же. С. 810-811.
8. Там же. С. 798.
9. Микешина Л. А. Философия познания: Полемические главы. М., 2002. С. 12.
10. Мотрошилова Н. В. Мыслители России и философия Запада. М., 2006. С. 151-155.
11. Соловьёв В. С. Указ. соч. Т. 2. С. 179.
12. Там же. Т. 1. С. 799.
13. Булгаков С. Философия имени: в 2 т. Т. 2. Философия имени. Икона и иконопочитание. М.; СПб., 1999. С. 38 (далее ссылки в текст на это издание даются с указанием страниц).
14. Марков Б. В. Знаки бытия. СПб., 2001. С. 23.
15. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М., 1989. С. 199.
16. Евлампиев И. И. История русской философии. М., 2002. С. 527.
УДК 140.8:001.8
Е. П. Елсукова
РОЛЬ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИХ ФОРМ В НАУЧНОМ ИССЛЕДОВАНИИ
В данной статье речь идёт о том вкладе в научное творчество, которое присуще таким формам мировоззрения, как религия, искусство и философия. Особо выделяется значимость последней. Предлагаются не только общие методологические соображения, но и их конкретизации на материале истории науки.
The question of contribution to scientific creativity which is inherent in such forms of outlook as religion, art and philosophy is given in article. Are offered not only the general methodological reasons, but also their concrete definitions on a material of history of a science.
Ключевые слова: наука, исследовательский поиск, мировоззрение, религия, философия, проблема, метод, спекулятивная идея, теоретическая гипотеза, научный идеал, идейное упреждение.
Keywords: science, research search, outlook, religion, philosophy, problem, method, speculative idea, theoretical hypothesis, scientific ideal, ideological anticipation.
История культуры свидетельствует о том, что между наукой и такими формами мировоззрения, как философия и религия, издавна существует тесное взаимодействие. Здесь сочетаются негативные и позитивные детерминации. Если ограничиться влиянием духовно-ценностных форм, то весьма интересно показать как возможно их положительное воздействие на научный поиск.
Определяющий вклад в науку внесла античная философия. В силу социокультурных досто-
© Елсукова Е. П., 2010
