CC BY
61
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
Л.И.Розенберг
МИЛОСЕРДИЕ И БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ В СОЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ РОССИИ Х1-ХХ вв.
Розенберг Лев Иосифович -
научный сотрудник ИНИОН РАН.
История развития отечественных традиций милосердия и благотворительности не может быть рассмотрена изолированно от вопросов, связанных с темой социального расслоения и общественного призрения бедных, которое энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона определял как «культурную форму благотворительности» (12, с. 165). Благотворительность - «проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь неимущему» (2, с. 165), «мотивами общественного призрения являются сознание гражданской солидарности между членами общины, общественный интерес, забота правительства о благе населения... Цель общественного призрения - разумное обеспечение нуждающихся и предупреждение нищеты» (12, 165). «Никогда общественно-принудительное призрение бедных, как бы оно ни было развито, не может заменить и сделать излишней частную благотворительность. Может ли холодная, сухая помощь правительственного или общественного учреждения заменить теплую, братскую помощь христианина? Дело призрения бедных нуждается не в одних только материальных средствах, не менее необходимы личные усилия благотворителей, индивидуальные заботы о бедняке. Тогда только могут быть достигнуты действительные результаты, тогда только могут быть надежды на исцеление данного случая бедности, а не одно только продление агонии» (2, с. 56-57).
Такая постановка вопроса отражала действительно сложившиеся в России традиции христианского милосердия как следования не столько букве догматов праведности, сколько движению души, уязвленной несчастьем ближнего. Н.В.Го-голь, предназначая средства, полученные от четвертого и пятого изданий «Ревизора», «в пользу тех неимущих, которые, находясь на самых незаметных и маленьких местах.. , должны помогать, а иногда даже и содержать еще беднейших себя родственников своих», писал, что лица, уполномоченные им для раздачи пособий, не окажут никому помощи, «пока не узнают его близко, не взвесят всех обстоятельств, его окружающих, и не получат, таким образом, вразумления полного, каким советом и напутствием сопроводить поданную ему помощь. В тех же случаях, где страж-
дущий сам виной в тяжелой участи своей и в деле его бедствия замешалось дело его собственной совести, помощь произведут они не иначе, как через руки опытных священников и вообще таких духовников, которые не в первый раз имели дело с душой и совестью человека» (3, с. 109-111).
В то же время проблемы благотворительности и общественного призрения на Руси правомерно рассматривают в ракурсе выбора социальных стратегий и накапливания опыта социальных практик, многолетней выработки методов и приемов социальной работы. И опыт этот, и практика давались не без труда, ведь при первых же попытках уяснения феномена благотворительности обнаруживается противоречивый характер самых, казалось бы, очевидных истин, связанных с этим общественным явлением. Простой вопрос посильной помощи ближнему всегда осложнялся как гордыней бенефицианта («если не можешь дать достаточно, не давай ничего»), так и скептицизмом бенефициария («легко полученное во благо не идет»).
В 1895 г. известный экономист И.И.Янжул, будучи избран в состав Императорской академии наук, решил пожертвовать Академии свою библиотеку, стоимость которой доходила до 30 000 руб. Несмотря на бедность академического собрания книгами по экономической тематике он получил решительный отказ, вызванный недостатком места. Обратившись с этой же целью в библиотеку Ркмянцевского музея в Москве, он, хотя и был связан личной дружбой с главным хранителем Н.И.Стороженко, снова встретил категорический отказ по той же самой причине. «Если, друг, ты желаешь жертвовать нам свою библиотеку, - ответил Стороженко, -то сначала пожертвуй достаточно тысяч выстроить эту библиотеку, а затем жертвуй и книги!». К счастью, как раз в это время Московский университет получил средства на новое здание для своей библиотеки и согласился принять дар с прибавкой нескольких тысяч, предназначенных для обустройства жертвуемого книжного собрания. «И только на этих условиях я мог добиться согласия принять и получить мой дар, всю мою умственную жизнь, собранную в этом книгохранилище: так трудно у нас не только работать, но даже жертвовать и даром отдавать!!!» (17, с. 81-82).
Недоумение серьезного ученого-экономиста, никогда ранее не сталкивавшегося со специфическими проблемами благотворительности, представляется совершенно естественным. Еще большее недоумение вызывают откровенно высказываемые сомнения по поводу самого факта народной нужды даже в период массовых бедствий вроде крестьянского голода начала 90-х годов XIX в.
«Странно сказать, читаем у Л.Н.Толстого, принимавшего активное участие в борьбе с голодом в Тульской губернии, вопрос о том: есть ли то бедствие, которое вызывает деятельность, т.е. есть ли голод или нет его, а если он есть, то в каких размерах, - есть вопрос нерешенный между администрацией и земством.
Повсюду земства требуют больших сумм, администрация же считает их преувеличенными и излишними и или отказывает, или сбавляет их. Администрация жалуется на то, что земства увлекаются общим настроением и, не вникая в сущ-
ность дела, не мотивируя, пишут жалобные литературные описания нужды народной и требуют огромные суммы, которые правительство не может дать и которые, если бы и были даны, принесли бы больше зла, чем пользы» (16, т. 29, с. 88). Это заставляет вспомнить еще более известный текст того же автора: «Дело об устройстве инородцев было случайно поднято в комитете 2 июня и с энергией поддерживаемое Алексеем Александровичем, как не терпящее отлагательства по плачевному состоянию инородцев. В комитете дело это послужило поводом к пререканию нескольких министерств. Министерство, враждебное Алексею Александровичу, доказывало, что положение инородцев было весьма цветущее и что предполагаемое переустройство может погубить их процветание, а если что есть дурного, то это вытекает только из неисполнения министерством Алексея Александровича предписанных законом мер» (16, т. 18, с. 302). «Вследствие этого в высших сферах и даже в обществе все спуталось, и, несмотря на то, что всех это крайне интересовало, никто не мог понять, действительно ли бедствуют и погибают инородцы или процветают» (16, т. 18, с. 39).
Обыкновенно данное место воспринимается как свидетельство полной никчемности бюрократической деятельности Каренина и его окружения, однако в контексте всего написанного Л.Н. Толстым становится ясно, что дело обстоит не совсем так. Необходимость призрения, по убеждению писателя, не должна была вести к девальвации этической ценности труда - первейшей обязанности человека (16, т. 29, с. 102-103).
Уже к концу XIX в. становится совершенно очевидным, что для того, чтобы «благотворительность не оказала вместо положительных, отрицательных результатов, что весьма легко может быть при нерациональной ее постановке, она должна быть основана на строгих данных, выработанных наукою. Данные эти вырабатываются не сразу, а путем долгих опытов и наблюдений, принципы благотворительности разрабатываются еще и теперь» (5, с. 2-3).
Поэтому, по мнению многих, - и в XIX в., и сейчас - разработке социальной стратегии в области благотворительности должно обязательно предшествовать уяснение самого феномена бедности и четкое определение ее критериев. Понятие абсолютной бедности увязывается обыкновенно с представлением об объеме минимальной потребительской корзины. При относительном подходе под определение бедности подпадает уровень жизни, существенно отличающийся от стандарта, преобладающего в стране. Наконец, субъективный подход исходит из представлений
населения о минимальных критериях достойной жизни (10, с. 26).
* * *
В традиционных христианских обществах благотворительность понималась, в первую очередь, не как средство решения жгучих социальных проблем, а как исполнение верующим своего религиозного долга, без которого он был не в состоянии
обеспечить спасение души. «Всякий раз, когда мы не будем совершать милостыни, - говорит Иоанн Златоуст, - мы будем наказываемы как грабители!» (2, с. 56). Христианский долг предписывал верующим оказание помощи всем, находящимся в бедственном положении. «177(1669) году июля против 4-го числа, - свидетельствуют расходные документы Тайного приказа, - за 3 часа до свету, великий государь... изволил ходить на Тюремной и на земской дворы и в богадельни, и жаловал своим государским жалованием милостынею из своих государских рук. А роздано ево государева жалованья на Тюремном дворе семи стам штидесят шти человеком, на Земскоя дворе двум стам тритцати одному человеку. Всего тысяче двум стам осмидесят четырем человеком. Всего триста тритцать четыре рубля с полтиною» (4, кн. 3, ст. 27). Однако при чрезвычайно высокой оценке «нищелюбия» оно все же не рассматривалось как наивысшая ступень христианского совершенства. «Если кто милостыню творит, - великое это дело пред Богом, но творят по своей воле; если же кто за взятое насилием благодарит Бога, то это больше милостыни: дьявол делая это хочет довести до хулы человека, а он все с благодарением предает Господу, - так вот это более милостыни» (11, т. 2, с. 511-513).
Подобная установка предопределяла именно «прикладной» характер благотворительности, вовсе не имевший целью устранение причин нищеты; более того, она исключала всякую возможность проверки действительной степени нужды лиц, обращавшихся за помощью. Иоанн Златоуст прямо воспрещал какие-либо расследования в отношении нищих. «Ты не должен разузнавать бедных, что они за люди, потому что ты принимаешь их во имя Христа» (1, с. 12).
В иерархическом средневековом обществе нищие не составляли единой сплошной массы, в равной степени пользующейся вниманием благотворителей. Существовали различные привилегированные группы «штатных» нищих, положение которых резко отличалось от основной массы обращавшихся за подаянием. Это были «записные» нищие при соборах и «верховые», т.е. придворные нищие при царском дворе. Документальные материалы Тайного приказа второй половины называют их поименно и свидетельствуют о трогательной заботе монарха в отношении их индивидуальных нужд (изготовление для них предметов обуви и одежды) (4, кн. 1, ст. 1291, 1502, 1549, 1555, 1599).
Огромное количество нищих собиралось обычно около церквей и монастырей, где они находили кров, пищу и помощь в недугах. «В нашем монастыре обычай: сколько Бог пошлет, столько и разойдется, - писал в начале Иосиф Волоцкий в послании княгине Голениной, - потому что каждый день в трапезной едят иногда шестьсот, а иногда семьсот душ: сколько Бог пошлет, столько и расходуется» (11, т. 6, с. 354-357). Сосредоточение в руках церкви огромных владений обосновывалось тем, что церковное достояние есть, в сущности, имущество бедных.
Основным недостатком подобной системы благотворения, с точки зрения исследователей Нового времени, являлось то, что она именно порождала промысло-
вое, профессиональное нищенство, отбивала у многих охоту к труду, создавая возможность легкого и почетного приобретения жизненных благ.
Необходимая проверка и уточнение таких выводов в ряде случаев представляется достаточно затруднительной вследствие скудости источников материала, однако применительно к городскому населению начала XVIII в. она уже может быть проведена. Если в переписных книгах XVI-XVIII вв. учитывается только мужское население городов, причем представители неподатных групп оказываются в сфере внимания переписчиков только случайно, то, начиная с петровского времени, появляются переписи, охватывающие все категории горожан мужского и женского пола уже более или менее полно, что создает возможность получить представление о неимущих слоях населения, прибегавших к общественной помощи.
Для XVII столетия мы располагаем только случайными сведениями подобного характера. В переписи 1678 г. по Костроме упоминаются девять келий нищих, а о двух дворах говорится, что они запустели за бедностью владельцев*. В книге ланд-ратской переписи дворов этого же города 1709 г. отмечаются 27 человек, которые «бродят в мире», 1 - против имени которого стоит помета «кормится миром», 1 - по определению переписчика, «скорбен, безтяглой» и 2 «нищих вдовы»**.
Гораздо более полными являются данные, содержащиеся в переписи Ярославля 1710 г. Даже частичная выборка из них показывает, что на почти семь с половиной тысяч человек приходится не менее 500 лиц, обозначенных как нищие люди, которые «кормятся миром», «кормятся в миру». Из них 45 человек - старше 55 лет, 164 - дети, возраст которых менее 16 лет, 83 - вдовы, 18 - увечные, 16 - солдатки***.
Таким образом, как мы видим, в большинстве случаев речь идет о лицах, действительно не способных к труду и не могущих рассчитывать на помощь родственников. «Общественное значение этого явления, - писал позднее В.Г.Короленко, характеризуя нищенство как социальный феномен, - в нашей некультурной и бесправной стране и громадно и понятно. Вместо того, чтобы одному замкнуться со строго рассчитанным запасом своего хлеба, едва хватающего для себя, а другому умирать голодной смертью. - Первый делится со вторым, увеличивает у себя примеси суррогатов, тянет, пока может, а когда не может - идет и сам с сумой на спине, с именем Христа на устах. И вот первые не умерли с голоду, а вторые не доедали, хворали, и вся голодная Русь тяжело, кое-как перевалила к новой жатве. Христово имя, если далеко не уравняло богача с бедняком, то все же хоть до известной степени сблизило эти разряды и даже богача заставило участвовать в общем бедствии.
* Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 1209, Поместный
приказ, кн. 10984.
РГАДА, ф. 350, Ландратские книги и ревизские сказки, кн. 1579. РГАДА, ф. 1209, Поместный приказ, кн. 568, лл. 184 об. - 461.
Пусть одной рукой он наживался порой от народной невзгоды, но все же и у него шло много хлеба на милостыню, и он подмешивал нередко лебеду к своей ржи» (7, т. 9, с. 278). «Это уравнитель и буфер, до известной степени устраняющий многие опасности, - и во всяком случае о них предупреждающий, если суметь воспользоваться его указаниями» (7, т. 9, с. 281).
Феномен нищенства и нищелюбия получил яркое отражение в народной культуре. Во времена великого голода при Борисе Годунове Ульяния Осорьина, причисленная позднее к лику святых, дойдя до полного обнищания, вынуждена была питаться хлебом из лебеды и древесной коры, которыми она также оделяла и нищих. Нищие, многие из которых даже не знали ее имени, отовсюду стремились в ее дом, так как полученный от нее хлеб, благодаря ее молитве, отличался особой сладостью (11, т. 10, с. 102-103). В системе традиционных запретов вырабатывается также своеобразный запрет на «усчитывание» хлеба, подаваемого нищим, и ограничение в подаче милостыни. «Не подашь ему, оттого у тебя больше не станет, а все-таки меньше». И впоследствии не один раз и не в одном месте приходилось слышать ту же легенду, видеть доброе дело, исходившее из дурных рук и не сопровождавшееся любовью» (7, т. 9, с. 279-281).
* * *
В отличие от раздачи милостыни, являющейся в значительной степени частным делом и носящей сугубо добровольный характер, с приближением Нового времени все больше развивается система государственного призрения, в основе которой «лежит принцип его обязательности для всех случаев, подходящих под условленные признаки нужды» (5, с. 53). В России первыми шагами в этом направлении были законодательные меры, гарантирующие сохранение части поместья в руках дворянина, потерявшего возможность нести воинскую службу, а также его вдовы и сирот и сбора «полоняничных» денег для выкупа пленных (13, с. 45-46, 78-80, 86-88, 97-98, 164-165).
Фактором, который самым серьезным образом стимулировал развитие государственной поддержки неимущих во все европейских странах, была ликвидация крупного церковного землевладения, происшедшая в ХУ1-ХУШ вв. Завладев церковным достоянием - «имуществом бедных», государство обязано было предложить свою альтернативу церковной системе помощи больным, престарелым, сиротам и другим категориям лиц, неспособным самостоятельно добыть себе средства к существованию.
В России система государственного призрения в целостном виде сложилась в период правления Екатерины II и выразилась в учреждении в каждой губернии в 1775 г. специального приказа общественного призрения, в ведении которого находились больницы, богадельни, сиротские дома, народные школы, работные и смирительные дома. Система эта оказалась очень устойчивой и просуществовала
до реформ 60-х годов XIX в., когда в земских губерниях эти учреждения были переданы в ведение земств и городских управ. Основным ее недостатком было то, что она являлась частью бюрократического механизма абсолютистского государства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Серьезным препятствием, крайне затрудняющим осуществление ее деятельности, были страх и недоверие простого народа по отношению к казенным учреждениям, отмеченный уже современниками. «Только в самой крайности прибегают у нас к помощи лекарств, а большая часть больных, поступающих сюда, бывает в самом отчаянном положении, так что многие умирали в 24 часа по приходе в больницу. А потому не должно удивляться, что число умирающих здесь гораздо более противу лондонских и парижских больниц» (14, с. 110). Описывая постановку дела в петербургской больнице для бедных, П.П. Свиньин считает необходимым специально отметить, что императрица Мария Федоровна «часто неожиданно приезжает в больницу и сама смотрит за порядком» (14, с. 118). Как и в других бюрократических ведомствах, служебная деятельность в приказах общественного призрения была в значительной степени подчинена интересам карьеры. Фраза в книге Свиньина, посвященная деятельности почетного опекуна больницы сенатора И.В.Тутолмина («он не получает никакого жалования, и его неутомимость и сердечное участие в жалостном положении страдальцев оправдывает столь важный выбор»), сопровождается в экземпляре Российской государственной библиотеки карандашной пометкой читателя -современника: «И все почетные опекуны не получают жалования; но кресты, да перстни те ж деньги» (14, с. 116-118).
Наряду с государственной благотворительностью в XIX в. определенное развитие получают системы сословного призрения. Так, 2 июля 1803 г. вышел императорский указ о передаче московскому купечеству и мещанству «для содержания им их собратий бедных и неимущих зданий Андреевского монастыря». 7 июля того же года собрание московского купеческого и мещанского общества приняло решение «учредить сверх прежденазначенного богаделенного заведения еще на общественном купеческом иждевении в помянутом здании коммерческий класс, в коем содержать из бедных и сирот купеческих и мещанских детей до 50 человек, для чего и нанять знающего обучать словесные науки, то есть читать и писать по-русски, французски и немецки, а также арифметике и бухгалтерии» (7, т. 1, с. 274). Документы московского купеческого общества сохранили сведения о деятельности этого учреждения до начала ХХ в. (8, т. 5, с. 215; т. 6, с. 309; т. 10, с. 105, 159, 380-381, 438-439, 479, 483, 513).
Другими формами купеческой благотворительности были выкуп несостоятельных должников, уплата недоимок за обедневших купцов и мещан, выдача денег на приданое бедным невестам и учреждение дополнительных мест в мужском и женском мещанских училищах (8, т. 5, с. 13, 175-176, 226, 320-321, 337-338, 341, 364-365; т. 6, с. 29-30, 33-34, 54-55, 141, 200, 316-317, 378-379, т. 10, с. 7).
Главной формой частной благотворительности в традидционном обществе, как уже указывалось, была подача милостыни. Однако засвидетельствовано достаточно раннее возникновение и других ее видов. В уже упоминавшейся переписной книге 1710 г. по городу Ярославлю отмечен проживающий в своем дворе некий посадский человек, ремесленник «вдов и бездетен. Да на том же ево дворе изба богаделенная, а живут в ней нищие, а он Тимофей, делает крашенины»*.
В начале XIX в. частная благотворительность в России становится явлением достаточно заметным. В 1816 г. был утвержден Устав возникшего ранее (в 1802 г.) филантропического общества, которое получило название Императорского человеколюбивого общества. Задачей его было «раздавать милостыню, выводить из нищеты могших пропитываться собственными трудами, дряхлых и увечных призревать, а бедных малолетних воспитывать» (5, с. 21).
И все же специфической особенностью благотворительности в России была доминирующая роль в ней государственного призрения. По мнению автора одной из последних работ, посвященных данной проблематике, это было закономерным явлением, поскольку «благотворительная деятельность, как правило, не способна решить ни одну из ею же поставленных задач собственными силами» (15, с. 155). Другой современный исследователь отмечает, что «в отсутствие сильной налоговой политики и специальных государственных социальных институтов со стройной системой финансирования вопросы регулирования социальных конфликтов берут на себя члены монаршей династии. С помощью приближенных общественных деятелей и, главным образом, за счет собственной (а значит, государственной) казны они реализуют социальные программы по обеспечению неимущих» (6, с. 20). В 1848 г. император через посредство министра внутренних дел «соизволил изъяснить, что его величеству было бы приятно, если бы дворянство и прочие сословия оказали по возможности призрение семействам отпускных нижних чинов до возвращения сих последних на родину» (8, т. 5, с. 93). Подобное же распоряжение было отдано в 1854 г. (8, т. 6, с. 178-179).
Крупные благотворительные акции организуются московским купечеством в связи с коронацией, 25-летием восшествия на престол царствующего государя, совершеннолетием наследника, рождением и бракосочетанием членов императорской фамилии (8, т. 5, с. 24-25, 59-60, 230, 303-304, 352-353; т. 6, с. 111, 231-232, 317-318, 370, 382-383). По прямому распоряжению московского военного генерал-губернатора купечество оказывает помощь бедным жителям Москвы в связи с вздорожанием хлеба и осуществляет призрение детей, оставшихся сиротами после смерти их родителей от холеры (8, т. 5, с. 113-115, 119, 362-364).
Отметим, что Императорское человеколюбивое общество также было «призвано к существованию с высоты престола» и что на его нужды помимо взносов
* РГАДА, Ф. 1209, Поместный приказ, кн. 568, л. 215.
частных лиц за период до 1825 г. «из монарших щедрот было пожертвовано» 642,5 тыс. руб. серебром (1, с. 157).
Социальные стратегии в области общественного призрения второй половины XVIII - начала XIX в. были тесно связаны с распространенными в обществе педагогическими и воспитательными концепциями. Так, учреждение в Москве и Петербурге воспитательных домов для незаконнорожденных детей осуществлялось по плану известного филантропа И.И.Бецкого, стремившегося к созданию посредством воспитания «новой породы людей», свободных от предрассудков, унаследованных от старшего поколения, которые руководствовались бы в своей жизни и деятельности, в первую очередь, высокими нравственными началами. Выпускники этих домов должны были, по мысли основателя, составить часть будущего образованного третьего сословия, «третьего чина и нового рода людей».
Согласно педагогическим идеям Бецкого, благонравие воспитанников имело приоритетное значение по отношению к профессиональному образованию. Учет и предотвращение негативных социальных последствий воспитания и образования, полученного в благотворительных учреждениях, занимали важное место в педагогической системе, насаждавшейся императрицей Марией Федоровной. Ее установки в области воспитания четко выражены в уставах различных учебных заведений: «сии девицы, весьма бедные, должны возвратиться к родителям, так должно приготовить их к будущему их состоянию и не выводить из того круга, который природа для них начертала. Надобно остерегаться, чтобы не дать им новых потребностей и даже знаний, которые могут обратиться в тягость их родителям, когда они возвратятся домой» (6, с. 17).
В деятельности Человеколюбивого общества установка делалась на адресную поддержку нуждающихся, как материальную, так и нравственную. «Надлежит искать несчастных в самом жилище их - в сей обители плача и страдания. Ласковым обращением, спасительными советами, словом, всеми нравственными и физическими способами стараться облегчить судьбу их; вот в чем состоит истинное благодеяние!» (1, с. 153).
С изменением исторической ситуации, когда вся бюрократическая система дореформенной России подверглась сокрушительной критике, мишенью для сатирических стрел стали и государственные институты призрения неимущих. Даже такая мера, как помещение над кроватью больного таблички с наименованием болезни на латинском языке, введенная по предложению императора Александра I (14, с. 100-104), предстает в бессмертной комедии Н.В.Гоголя как одно из средств, необходимых для того, чтобы пустить пыль в глаза неожиданно нагрянувшему начальству (3, с. 12-13). Больные, по словам попечителя богоугодных заведений, «все, как мухи, выздоравливают» (3, с. 45). Основным стимулом деятельности чиновников в системе государственного призрения бедных являются чисто карьерные задачи: «Лучше сберегу я казенный интерес и уменьшением расходов увеличу сумму.
Тогда начальство, видя мое усердие, без сомнения представит меня к Станиславу или Анне» (3, с. 143). Имеются в комедии намеки и на прямое казнокрадство и обворовывание опекаемых: «Больным велено габерсуп давать, а у меня по всем коридорам несет такая капуста, что береги только нос» (3, с. 21). Попечитель богоугодных заведений обрисован в комедии наиболее черными красками - стремясь выслужиться перед высоким начальством, он не брезгует даже прямыми доносами
на своих коллег, обвиняя их в разврате и вольнодумстве.
* * *
Период после реформ 1860-х годов отмечен особенным подъемом частной и общественной благотворительности, значительным увеличением, как числа благотворительных обществ, так и участников благотворительного движения. Усиление внимания исследователей к этому явлению в значительной степени определяется, по мнению одного из современных авторов, тем, что оно, с одной стороны, характеризует направленность общественных интересов, а, с другой - представляет собой определенную форму взаимодействия государства и общества (15, с. 147).
Исследования конца XIX в. следующим образом определяют специфику деятельности частных благотворительных обществ, в отличие от государственных или общественных: «Пользуясь правом распоряжения своими капиталами вполне самостоятельно, частная благотворительность может помогать тому, кому захочет, и в тех размерах, в каких найдет для себя нужным. Требования в этом отношении со стороны государства могут быть предъявлены только те, чтобы средства тратились на те именно нужды, которые обозначены в уставах всех этих обществ» (5, с. 54-56).
Организация земствами системы здравоохранения в земских губерниях дала возможность общественным и частным организациям сосредоточить свое внимание на вопросах, непосредственно относящихся к сфере призрения и благотворительности. Для данного периода характерны, во-первых, охват новых категорий лиц, нуждающихся в социальной помощи, во-вторых, развитие новых видов благотворительной деятельности. Создаются дневные и ночлежные приюты для бездомных, дешевые и бесплатные столовые для малоимущих, бесплатные колыбельни, ясли, дневные убежища, сиропитательные приюты для детей работающих родителей. Возникают различные общества вспомоществования на профессиональной основе, осуществляющие поддержку впавших в нужду ремесленников, приказчиков, учителей, типографов, фельдшеров, военнослужащих и т.п. (1, с. 33-36).
Подъем частной и общественной благотворительности в конце XIX в. во многом был вызван голодом 1892 г., воспринимавшимся как всенародная беда, «справиться с которой власть оказалась не в состоянии. На этом этапе большинство благотворителей, действовавших в рамках земских и частных учреждений, все больше осознают свою деятельность как оппозиционную и с возрастающей тревогой и не-
удовлетворенностью осознают разрыв между результатом своих усилий и резким ростом социальных групп, нуждающихся в помощи» (15, с. 157).
Создавшаяся ситуация вплотную поставила вопрос о выработке новых социальных стратегий, позволяющих добиться оптимального результата в почти безнадежном положении.
Резкой критике была подвергнута правительственная политика выдачи ссуд голодающему крестьянству. «Крестьянин рассматривался не как полноправный хозяин, приходящий, чтобы заключить известную, хотя бы и льготную сделку, или страхователь, давно оплативший свою премию, а как попрошайка, который прежде всего подлежит подозрению в утайке имущества с целью вымогательства...
Что же нужно, чтобы устранить этот прискорбный характер управления в будущем? Прежде всего: ясное и точное разграничение помощи государственной и земско-хозяйственной, поддерживающей плательщика, и филантропической (хотя бы тоже с помощью государства), оказываемой нищему» (7, т. 9, с. 332-334).
Л.Н.Толстой, принимавший активное участие в борьбе с голодом в Тульской губернии, пришел к выводу, что наиболее рациональной формой помощи является устройство столовых для голодающих. «Форма эта более всего вызывает прямую деятельность помогающего, более всего сближает его с населением, менее всего подлежит злоупотреблениям, дает возможность при меньших средствах прокормить наибольшее число людей, а главное обеспечивает общество от того страшного, висящего над нами всеми Дамоклова меча, - мысли о том, что вот-вот, пока мы живем по-старому, здесь, там умер человек от голода» (16, т. 29, с. 114).
Важная роль государства в системе социальной помощи сохраняется и в этот период. В.Г.Короленко, занимавшийся устройством подобных столовых в Нижегородской губернии, пишет В.Н.Григорьеву 16 мая 1892 г.: «Столовые эти пустая игра там, где государственная помощь была сведена на нуль. Один росчерк пера - и выдачей по пуду со включением рабочих - губернатор сделал гораздо больше, чем я со своими столовыми за все время. Правда, факт частной помощи - явление тоже хорошее, но по размерам то, конечно пустяк, сравнительно с помощью государственной» (7, т. 10, с. 158).
События 1917-1918 гг. наряду с прочими привели к слому всей системы частной благотворительности в стране и к полному торжеству государственного начала в деле социального обеспечения. Постановление Совета народных комиссаров от 30 (17) апреля 1918 г. гласит: «Ввиду того, что существующее название Народного Комиссариата Государственного Призрения не соответствует социалистическому пониманию задач социального обеспечения и является пережитком старого времени, когда социальная помощь носила характер милостыни и благотворительности... переименовать Народный Комиссариат Государственного Призрения в Народный Комиссариат Социального Обеспечения» (1, с. 201-202). Все
благотворительные учреждения были закрыты, и здания многих из них переданы различным административным ведомствам.
В последующие десятилетия растут структуры социального обеспечения и медицинского обслуживания, что способствует повышению благосостояния страны и уровня жизни в 50-60-е годы. Однако затем государственная политика и возможности в этой сфере стали все меньше соответствовать росту социальных потребностей населения. В конечном счете это было одной из причин утраты веры в потенциал советской системы и ее кризиса.
Подводя итоги многовековой истории благотворительности и общественного призрения в России, подчеркнем еще раз, что со времени разрушения средневековой церковно-монастырской системы благотворительности, доминирующую роль в этом деле, в сущности, почти всегда играло государство. Именно это обстоятельство, как думается, должно в первую очередь учитываться при выработке концепции медицинского обеспечения и социальной поддержки XXI в., которая должна отразить отечественную социальную, нравственную и культурную традиции. Можно согласиться с тем, что «в перспективе XXI века Россия должна иметь научно обоснованную, организационно скоординированную и юридически твердую систему медико-социальной поддержки народа, основанную на милосердии и благотворительности с участием государства, общественных и частных структур, церкви, а также широких слоев населения. Лидерами в разработке целевых благотворительных программ должны стать ученые, работники культуры, просвещения и здравоохранения.
Как ни парадоксально звучит, но чем выше будет цивилизация и культура общества, тем совершеннее должна быть система милосердия и благотворительности в стране» (9, с. 53).
Представляется очевидным, что, с одной стороны, именно традиционно мощное патерналистское государство, в советский период отучившее народ от самостоятельной заботы о себе, призвано сделать задачи социального обеспечения одним из краеугольных камней в своих отношениях с обществом (особенно на этапе разгосударствления, раздела и передела собственности. Не менее важным в современных условиях является, с другой стороны, последовательное претворение в жизнь уже неоднократно звучавшего тезиса о социальной ответственности бизнеса и необходимости его вклада в повышение общественного благосостояния. Итоги деятельности обеих этих общественных сил в названном направлении пока, к сожалению, весьма далеки от удовлетворительных, что лишний раз показывает важность постоянного обращения к социокультурным традициям общественного призрения и благотворительности в России.
Литература
1. Антология социальной работы. Т. 1. - М., 1994. - 281 с.
2. Благотворительность // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. Т. 4. - Спб., 1891. - С. 55-58.
3. Гоголь Н.В. Собрание сочинений. Т. 4. - М.; Л., 1951. - 552 с.
4. Дела Тайного приказа. - Спб., кн. 1. - 1907. - Спб. - XI, 1756 ст., 94 с.; кн. 3. 1904. -VI, 1730 ст., 80 с.
5. Дмитриев М.Н. Дома трудолюбия. - Спб., 1900. - 271 с.
6. Кононова Т.Б. История российской благотворительности и ее связь с государственными структурами социального обеспечения. Автореф. дис. канд. исторических наук. -М., 1997. - 24 с.
7. Короленко В.Г. Собрание сочинений. - М., Т. 9. 1955. - 776 с.; Т. 10. 1956. - 717 с.
8. Материалы для истории московского купечества. Общественные приговоры. М. -Т. 1. - 1892. - XXIII, 487 с.; Т. 5. 1895. - VIII, 374 с.; Т. 6. 1908. - XVI, 417 с.; Т. 10. 1910. -XXXVII, 551 с.
9. Нувахов Б.Ш., Лаврова И.Г. Этапы развития милосердия и благотворительности в России XVШ-ХХ вв. // Проблемы социальной гигиены и истории медицины. - М., 1995. -№ 4. - С. 52-53.
10. Овчарова Л.Н. Бедность в гендерной проекции в странах с переходной экономикой // Народонаселение. - М., 2002. - № 3. - С. 26-39.
11. Памятники литературы Древней Руси. М. - Т. 2. 1980. - 706 с.; Т. 6. 1984. - 769 с.; Т. 10. 1988. - 704 с.
12. Призрение общественное // Энциклопедический словарь Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона. Т. 25. - Спб., 1898. - С. 165-177.
13. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 3. - М., 1985. - 511 с.
14. Свиньин П.П. Достопамятности Санктпетербурга и его окрестностей. Кн. 3. -Спб., 1818. - 184 с.
15. Соколов А.Р. Российская благотворительность в XVШ-XIX веках (к вопросу о периодизации и понятийном аппарате) // Отечественная история. - М., 2003. - № 6. -С. 147-158.
16. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. - М.; Л. - Т. 18. 1934. - 10, 558 с.; Т. 29. 1954. - 452 с.
17. Янжул И.И. Воспоминания о пережитом и виденном в 1864-1909 гг. Вып. 2. -Спб., 1911. - 189 с.
