CC BY
386
УДК 94
Б.В. Шарыкин, канд.полит.наук, доц., 45-51-75, вЬагукш@гашЬ1ег. ги (Россия, Тула, ТулГУ)
МИКРО И МАКРО
Посвящена проблеме соотношения микроисторических исследований и больших исторических повествовании. Автор даёт характеристику существующих решении и высказывается в пользу предложенного Ч. Тилли «реляционного подхода».
Ключевые слова: исторический нигилизм, постмодернизм, микроистория, исторический нарратив, социальная история, феноменологический индивидуализм, феноменологический холизм, релятивистский анализ.
В современных спорах в области исторической теории немалое место занимает вопрос о совместимости исследований в области «микроистории» и исторических макронарративов. С этим оказался связан и вопрос о том, является ли история наукой, ставший по грехам нашим вновь актуальным вследствие распространения историософского нигилизма. Данная краткая статья призвана помочь читателю сориентироваться в дискуссии.
Микроистория сравнительно новое явление, и о ней стоит сказать небольшое вводное слово. Считается, что возникла она в среде итальянских историков в 70-х годах XX века. Первым был Джованни Леви, за ним последовали Эдоардо Гренди, Симона Черутти и Карло Гинцбург -автор наиболее известного труда в жанре микроистории «Сыр и черви». Все эти люди поучаствовали в подготовке серии, выпущенной издательством «Эйнауди» «Микроистории» в 20 томах. Классикой жанра, помимо сочинений упомянутых итальянцев, считаются «Монтайю» Ле Руа Ладюри и «Возвращение Мартена Герра» Натали Земон Дэвис. С тех пор микроисторические исследования становились всё более и более модными, распространились в среде историков разных стран, с ними слились близкие к ним исследования в области «истории повседневности», в области биографического жанра и т.д. Распространились они и в нашей стране, где стал издаваться альманах «Казус», вышли некоторые переводы западных микроисториков и появились свои собственные работы этого типа.
В действительности слово «микроистория» само имеет предысторию. Его впервые использовал ещё в 1959 году один американец - Джордж Стюарт, имевший страсть к мельчайшим деталям исторических событий, затем оно встречается у одного мексиканца, у французского историка Фернана Броделя, у писателя Реймона Кено.
В практике собственно микроисториков оно обозначает такой исследовательский подход, при котором историк исходит не из каких-то исторических обобщений, основанных на «серийных данных», а обращается к комплексам документов, свидетельствующих о жизни
отдельных индивидов [2, с.219].
Картина исторического процесса или события должна реконструироваться исключительно как следствие реконструкции образа мыслей, устремлений и поведения всех людей, принимавших участие в событиях. Карло Гинцбург в обоснование такого хода мысли прямо ссылается на Л.Н.Толстого, который тоже считал подходящей только такую реконструкцию хода Бородинского сражения, которая будет основана на восстановлении чувств, стремлений и поведения всех участников битвы. Такой подход, считают микроисторики, даст возможность не упустить индивидуальное в истории, то, что одной стороной может подходить под историческую серию, а другими сторонами может не соответствовать никаким сериям, быть, по выражению Э.Гренди «обыкновенным исключительным». В идеале исторический труд должен представлять собой нечто вроде полотна художника Альтдорфера «Битва Александра с Дарием», где, с одной стороны, даётся охват всей картины сражения, а с другой, видны все мельчайшие детали битвы [2, с.220]
Тут, конечно, может возникнуть вопрос о том, что означает сама фраза о мельчайших деталях. Любой предмет неисчерпаем, поскольку любое зрение, в том числе и «зрение» историка, имеет свою остроту, свой предел этой остроты. Причём этот предел преодолевается, но лишь постепенно. Тем не менее метафора подобной картины даёт возможность многое увидеть - сразу встаёт вопрос: а совместим ли подобный «микроскоп» (обыкновенное уподобление для микроисторических трудов) с обобщающим видением вещей. Когда-то близкий к «франкфуртцам» мыслитель - искусствовед и социолог Зигфрид Кракауэр, предвидевший эту коллизию, считал, что вполне совместить микро- и макроисследования в истории не удастся. Как нельзя совместить ближний и дальний план в кинематографе, надо всё время переключаться с одного плана на другой, так и историк должен тоже переходить с микро- на макро- план. Карло Гинцбург тоже был, видимо, склонен считать, что между микро- и макро- исследованиями есть непреодолимый зазор, а наш отечественный историк Ю.Л.Бессмертный даже категорически заявил, что выводы микроистории не могут быть распространены на макроисторические повествования [1, с.57]. Тут, наверное, следует заметить: смотря о чём идёт речь. Если историки хотят утверждать, что уникальное (всегда, естественно, присутствующее в любом событии) может не охватываться генерализирующей мыслью макроповествования, то вывод о несоединимости микро и макро, оправдан. Но это же банальность, которую можно усмотреть из категорий (индивидуальное не есть общее). В этом случае микроистории и макронарративы являются, как правильно полагал тот же Ю.Л.Бессмертный, двумя глазами, дающими вместе объёмное зрение [1, с.58]. Здесь видно огромное достоинство микроистории. Но, если речь идёт о том, что микроанализ и синтезные
построения вообще исключают друг друга, то, на наш взгляд, этот вывод совершенно бездоказателен.
Прежде всего следует признать правоту петербургского историка Н.Е.Копосова насчёт того, что микроистория пользуется тем же языком, что и макро, стало быть, между ними не может существовать и непреодолимого разрыва. А язык необходимо пользуется обобщениями, как было точно сказано: «Учёные до сих пор всерьёз спорят о том, следует ли историку обобщать. С таким же успехом можно задаваться вопросом, следует ли историку говорить словами» [3, с.33]. Действительно, если бы микроисторик мог создать какие-то логические понятия специфические для микроанализа и отличные от тех, что использует макроисторик, микроистория приобрела бы эпистемологическую автономию. Но на создание своей особой логики ещё не претендовала никакая научная дисциплина. Микроистория является разновидностью социальной истории и между нею и историей, создающей макронарративы, не может быть разрыва. Внимательное прочтение исторических исследований микроисториков показывает, что никто из них всерьёз и не претендует ни на какую особую логику. Максимум, что делали Э. Ле Руа Ладюри и Н.З.Дэвис, так это выявляли специфику действия исторических или социологических закономерностей в специфических условиях, или добивались коррекции понимания этих закономерностей, или вовсе опровергали их. Так Эммануэль Ле Руа Ладюри на материале жизни высокогорной деревни в Окситании, на границе Франции и Испании в период накануне Столетней войны корректирует марксистское представление о классовой борьбе, а также идею социолога Тённиса о различиях «общества» и «общности». Н.З.Дэвис убедительно реконструирует специфику мироощущения и стереотипы поведения французских крестьян первой половины - середины XVI века. Но уже при переводе и публикации этих книг (1990), комментатор работы Н.З.Дэвис, например, академик Барг справедливо заметил, что её повествование держится на закономерностях, изученных социальной историей [4, с.201-202].
Однако Н.Е.Копосову нужно было собственно не это, не доказательство того, что микроистория неплохо сочетается с макроисследованиями, он идёт дальше - настаивает на том, что сами макроповествования являются не относящимися к реальности квазинаучными построениями литературного типа. Он, таким образом, постмодернист, a idée fixe постмодернизма - отказ историческому знанию в научном статусе. Однако у постмодернизма Колосова есть и специфика. Место обычных для постмодернизма рассуждений о риторике в основе исторических нарративов у него занимают рискованные соображения о том, что будто бы «исторические структуры» (наши категории)
предфигурированы для нас «каким-то порогом различения, свойственным
нашему когнитивному аппарату» [3, с.41], поэтому мы, дескать, и не познаём реальности вовсе. Такая позиция - позиция дурного идеализма, отказывающегося, в сущности, от опоры на феномены восприятия, на их самодостоверность. Реальность для неё не имеет своего «лика», «образа». Конечно, наши понятия (и категории исторической науки - не исключения) являются отчасти инструментами, но эти инструменты соотносятся с феноменами - образами исторической реальности. Нигилизм
Н.Е.Копосова приносит естественные плоды. Будто бы не может быть, чтобы классы были высшими, средними или низшими (да «они и не являются таковыми», - заявляет Копосов вопреки не то, чтобы
общепринятому знанию, а даже вопреки всякому опыту). А история, по его мнению, не может быть древней, средневековой, новой и новейшей. Что он хочет сказать последним утверждением? Все эти понятия (термины, обозначающие исторические периоды), естественно, условны, но они позволяют нам размежевать реалии различных эпох, а сами эти эпохи не есть условность.
Мировоззренчески объяснить позицию посмодернистов относительно истории легко. Дело в том, что микроистория с самого своего возникновения отмежевалась от постмодернизма и даже довольно агрессивно нападает на него, да это и понятно, ведь её творцы - историки, и их нелегко убедить отказаться от претензий на научность их выводов. Они не хотят быть, в соответствии с ожиданиями Ф.Анкерсмита - самого модного постмодернистского теоретика поставщиками ready made, -сырых «кусков реальности» для постмодернистской эстетической выставки, которой будто бы должно стать историческое знание.
Но вернёмся в заключение к проблеме сочетания микро- и макроповествований. Ещё раз подчеркнём оправданность метафоры Ю.Л.Бессмертного, уподобившего макроповествования и микроистории двум «глазам» исторического сознания. Нам уже доводилось высказать по этому поводу соображение о том, что развитие микроистории рельефно выделяет фундаментальнейшее качество человеческого мира -внутреннюю расколотость: «общее и индивидуальное, объект и субъект, имперсональное знание и переживание уникальности “Я”, бытие и экзистенция, всеобщность причинно-следственных связей и свобода» [6, с.229]. Так что проблема некоторой несводимости микро и макро в истории останется столь же нерешаемой, как и другие «вечные» проблемы.
В практике работы историков и социологов всё же существует некая диалектика, позволяющая преодолеть противоречия. Ведь
микроисследования, строго говоря, существовали всегда, всегда была и общефилософская проблема несводимости индивидуального к общему и наоборот, но, тем не менее, учёные успешно разрешали её (в практическом смысле).
Ч.Тилли, как представляется, наиболее удачно показал, какая
практика сочетания микроисследований и макроповествований в общественных и исторических науках является эффективной. Он подчёркивает, что проблема совмещения микро и макро вытекает из несовместимости речевых практик: внутри монологов обыденной речи (микро) и публичных речевых процессов (макро). Первым соответствует тип объяснения, практикуемый «методологическим индивидуализмом», осуществляющим редукцию социальных процессов к индивидуальным мотивам действующих лиц; вторым - «методологический холизм», объясняющий общественную жизнь и поведение индивидов с помощью абстрактных категорий социальной науки, не прибегая к индивидуальным мотивам. И тот и другой подход имеют недостатки, которые может преодолевать «реляционный реализм» [5, с.9]. Этим подходом
пользовались классики социологии Маркс, Вебер и Зиммель. Для них речевые практики занимали в жизни решающее место и соответствовали повторяемости общественных действий [5, с. 11]. Реляционный анализ «следует за потоком коммуникаций». Таким образом, индивиды и коллективы портретируются «как постоянно меняющиеся участники взаимодействий» [5, с. 12]. Благодаря этому описываются и те эффекты, что не укладываются в «типичные истории». Язык, считает Ч.Тилли, более важен, чем индивидуальные мысли, он «устанавливает и меняет идентичности». Язык даёт такую возможность, поскольку (и тут Н.Е.Копосов был совершенно прав) микро- и макро-историки пользуются одним и тем же языком. Это, как представляется, своего рода «языковый редукционизм». Язык, конечно, всего не описывает. Но историк имеет дело почти исключительно с документами, текстами, а здесь, действительно, то, что не выражается с помощью языка, не существует.
Так достигается разрешение ситуации, впервые описанной Кракауэром - сочетание двух «планов» исторической действительности путём постоянного перехода историка с одного уровня исследования на другой. Эти планы полностью не сочетаются, но они и не противостоят друг другу.
Список литературы
1. Бессмертный Ю.Л. Многоликая история (проблема интеграции микро- и макро- подходов) // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. Вып.3. М.: РГГУ, 2000.
2. Гинцбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю // Современные методы преподавания Новейшей истории. М.: Европейский университет и Фонд Фельтринелли, 1996.
3. Колосов Н.Е. О невозможности микроистории // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. Вып.3, М.: РГГУ, 2000.
4. Натали Земон Дэвис. Возвращение Мартена Герра. М.: Прогресс,
1990.
5. Тилли Ч. Микро, макро или мигрень? // Социальная история: ежегодник. 2000. М., 2000.
6. Шарыкин Б.В. Теория и методология истории: курс лекций. Тула: Издательство ТулГУ, 2008.
B.V. Sharikin
MICRO AND MACRO
The article is devoted to the problem of correlation between microhistory and historical narratives, The author rejects the postmodern idea, that historical narratives, including narratives of microhistory, don't contain any truth. He argues that the "relational analysis", proposed by Ch. Tilly, is the most correct solution of this problem.
Key words: historiosophical nihilism, postmodernism, microhistory, historical narrative, social history, phenomenological individualism, phenomenological holism, relational analysis.
Получено 22.04.2011 г.
