CC BY
540
УДК 008.001
М.Л.Шуб, А.АЛазарова
ПРОШЛОЕ В МАСШТАБАХ МИКРОИСТОРИИ.
ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ
Статья посвящена вопросу изучения прошлого, рассматриваемого в масштабах микроистории. Авторами даётся обзор понимания прошлого различными исследователями, методологических подходов к его изучению в целом и в контексте микроистории в частности. Отдельное внимание уделяется концепции истории и культуры представителей «школы Анналов», а также микроисторическому подходу к проблеме изучения историкокультурного пространства.
Ключевые слова: время, прошлое, микроистория, методология
M.L.Shub, A.A.Lazarova the past in scales of microhistory. the basic approaches to studying
Article is devoted a question of studying of the past considered in scales of microhistory. Authors give the review of understanding of the past by various researchers, methodological approaches to its studying in whole and in a microhistory context in particular. The separate attention is given to the concept of history and culture of representatives of"school of the Annals», and also to the microhistorical approach to a problem of studying of historical and cultural space.
Keywords: time, рast, microhistory, methodology
Прошлое всегда являлось предметом научного интереса исследователей самых разных профилей -от физиков до философов. При этом все они старались не только, во-первых, дать ему исчерпывающее оп-ределение, объяснить его природу и сущность, но и, во-вторых, - предложить методологические основания его познания. Однако, ни в первом, ни во втором случае проблема системной интерпретации прошлого не была решена. То есть не было выработано единого общего подхода к пониманию прошлого, а также унифицированного метода его изучения. Подобная ситуация объясняется, как сложностью самого феномена прошлого, так и субъективным характером гуманитарной эпистемологии (в контексте естественнонаучного знания проблема прошлого не является дискуссионной).
Ещё в IV в. н.э. Августин Блаженный, рассуждая в своей работе «Исповедь» о природе и свойствах времени, признавался в сложности его понимания: «Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему - нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени». Под прошлым теолог понимал собрание образов событий, случавшихся в жизни людей и закреплённых в их памяти. По мнению Августина, прошлого как такового не существует, а есть лишь «настоящее прошедшего», или, иначе - воспоминание [2, с.11].
Спустя почти шестнадцать столетий после появления книги Августина Блаженного постмодернисты продолжили и развили идеи средневекового философа. С их точки зрения, время в целом и прошлое в частности представляет собой не единую, сводимую к общей логике структуру (при этом неважно - линейной, циклической или линейно-циклической), а, образно говоря, «сад, где ветвятся дорожки» (название одного из рассказов Х.Борхеса [см. 5]). Поэтому в постмодернистской концепции прошлое совмещается в едином темпоральном пространстве, с одной стороны, с настоящим и будущим, а с другой, - бессистемно, хаотично «смешивает» в себе разные эпохи, события, личности минувших столетий. Ж.Бодрийяр такую ситуацию назвал «концом старого доброго времени», то есть отказом от традиционного (структурного) понимания истории, прошлого, настоящего и будущего [4, с.58].
Факт отказа от стереотипных образов времени (в том числе и его трёхчастного деления) неизбежно приводит к их замене другими темпоральными образами, поскольку человек не может помыслить время вне символических форм. Традиционные метафоры времени сменились в постмодернистской парадигме метафорами ризомы (термин Ж.Делёза и Ф.Гваттари) и симулякра (термин Ж.Бодрийяра). Экстраполируя понятие ризомы на феномен прошлого, французские философы наделяют его (прошлое) свойствами грибного корневища (так дословно и переводится слово «ризома»): хаотичности, децентрированности, множественности, антисистемности и т.п. Симулякры же представляют собой псеводообразы, искусственные заменители реальности. Ж.Бодрийяр определяет симулякр как «псевдовещь, замещающую «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и воображаемым. Симулякр - образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника» [4, с. 112]. То есть, адаптируя данный термин непосредственно к феномену прошлого, можно сказать, следуя логике Ж.Бодрийяра, что прошлого как такового нет, есть лишь его образы (точнее псевдообразы, или симулякры), существующие исключительно в человеческом сознании. В подобном понимании прошлого постмодернистский философ очень близок к
средневековому теологу Августину Блаженному, о котором речь шла выше.
Вслед за Августином и Ж.Бодрийяром другой постмодернист - Ж.Деррида сформулировал концепцию «следа», то есть того впечатления-воспоминания о прошлом, которое существует в памяти отдельного человека или целых поколений, и определяет индивидуальное или коллективное восприятие объекта истории. Ж.Деррида полагает, что познание прошлого возможно лишь в процессе различения. Его суть заключается в существовании «текстовых элементов культуры, рассматриваемых как существующие, возникающих на сцене присутствия, соотнесённых с чем-то иным, отличающимся от них, но сохраняющих при этом знак уже прошедшего». Именно эти элементы философ и называет следами [9, с.86]. То есть, согласно теории Ж. Дерриды, прошлое существует лишь за счёт его актуализации в настоящем и таким образом теснейшим образом связано с ним.
Говоря о формах существования прошлого в виде «следов», французский философ поднимает важнейшую проблему познания этих следов. Не предлагая развёрнутой методологии, он лишь констатирует сложность данного процесса, связанную с тем, что сущность явления прошлого в процессе различения, превращаясь лишь в след этого явления, теряет непосредственную связь с порождающей первопричиной ис-следуемого явления. В результате, по мнению Ж.Деррида, познание прошлого превращается в весьма условный и предельно субъективный процесс.
Позицию скептика в проблеме познания прошлого занимает и английский исследователь, автор наиболее известной концепции прошлого Д.Лоуэнталь. В своей работе «Прошлое - чужая страна» он пишет: «Сколь бы много мы ни знали о прошлом, мы никогда не узнаем, каким оно было для тех, кто там действительно жил.. .У нас нет полной уверенности даже в том, что прошлое вообще существовало, кроме как в той форме, как мы себе это представляем. И лишь здравый смысл и чувство самосохранения требуют, чтобы мы поверили в это» [11, с.6]. Учёные, полагает Д.Лоуэнталь, интерпретируют прошлое сквозь призму собственных представлений о настоящем, то есть в терминах современности. И в такой ситуации прошлое теряем автономный и самоценный характер, обретая черты, своего рода, альтернативного настоящего. Таким образом, основным методологическим заблуждением исследователей, стремящихся к познанию прошлого, по мнению Д.Лоуэнталя, является его модернизация, пристрастная экстраполяция на «чужую страну» собственных ценностей, идеалов, убеждений и т.п. Кроме того, даже если мы намереваемся сохранить вещи такими, какими они были или какими мы их нашли, методы защиты или реставрации ставят прошлое в зависимость от технических приемов настоящего [11, с.11].
Современный исследователь стремится извлечь все возможные выгоды из сохранения и изучения прошлого, из обладания им - оправдать, подтвердить, опровергнуть, идеализировать, мистифицировать феномены настоящего: «Нас привлекает наследие как всеобщее право и неизменно полезную вещь, но при этом мы презираем и преуменьшаем наследие, которое отличается от нашего собственного или же соперничает с ним. Мы признаем неприкосновенность и святость наследия, хотя вырываем его из контекста и фальсифицируем его смысл» [11, с.19].
Такая позиция относительно эпистемологии прошлого не является уникальной. Проблема познания прошлого практически всеми учёными рассматривается в контексте процесса познания настоящего сквозь призму их сравнения, сопоставления, выявления специфических черт.
Так, например, А.М.Анисов, который также проводил параллели между методологией познания прошлого и настоящего, полагает, что эпистемология настоящего базируется на прямом наблюдении, а потому носит актуалистический характер, предполагающий освоение наличного опыта «здесь и сейчас» [1, с.23]. Эпистемология прошлого, напротив, опирается на косвенное наблюдение и носит потому ретроспективистский характер, основанный на изучении не столько непосредственно самих событий и артефактов, сколько свидетельств и упоминаний о них. Последние нередко именуются «следами», то есть фрагментами прошлого, дошедшими до настоящего (об этом мы говорили выше). Именно реконструкция следов позволяет восстановить (с условной, конечно, долей истинности) исторические картины минувших эпох и удлинить цепь этапов познания прошлого с «объект-знание» (в случае эпистемологии настоящего) до «объект-след-знание». Из сказанного следует, что в ходе реанимации прошлого исследователь имеет дело с парами объектов вида «прошлый объект-след объекта», где след объекта (письменный источник, например) существует в актуальном «сейчас» и репрезентирует оставшийся в прошлом объект, событие, явление.
Таким образом, суммируя мысли Августина, постмодернистов и А.М.Анисова, можно констатировать, что, познавая прошлое, мы познаём не само событие этого прошлого, а его след, воплощённый, как правило, в неких материальных носителях (документы, артефакты и пр.). Исходя из этого, становится понятно, что, чем больше в нашем распоряжении имеется материализованных следов, тем более успешным и полноценным будет процесс освоения прошлого. А потому принципиально важной
формой активности субъекта исто-рического познания является сохранение «высказываний» о прошлом и препятствование выпадению высказываний из исторического процесса. Иными словами, мы не можем совсем остановить процесс потери информации о прошлом, но можем его существенно замедлить путём сохранения и консервации следов этого прошлого. Данную процедуру можно условно назвать «удержанием прошлого» (формулировка У.Эко).
О тесной связи прошлого и настоящего и об опасности модернизации последнего говорили и представители «школы Анналов» (М.Блок, Л.Февр и др.). Однако при этом процесс познания истории они воспринимали как непрекращающийся диалог между настоящим и прошлым. В процессе этого диалога исследователь должен «задать прошлому» такие вопросы, которые бы не приблизили его к стандартам актуальной действительности, а объяснили его имманентную природу и сущность. В этом и заключается проблемный (а не повествовательный) подход к истории и интеллектуально-интерпретационный метод её постижения. По мнению М.Блока, памятник прошлого (письменный или вещественный), являющий собой текст или артефакт, дошедший от изучаемой эпохи, сам по себе неинформативен и нем. Как исторический источник, он начинает выступать лишь тогда, когда историк приступает к его исследованию, в семиотическом смысле расшифровывая его язык; вне этого отношения исторический памятник правомерно полагать несуществующим [3, с.44]. Школа Анналов исходит, таким образом, из идеи исходной «непрозрачности» памятников прошлого, трактуя тем самым историческое исследование как «борьбу с оптикой, навязываемой источниками» [3, с.62].
Ж. Ле Гофф, один из ведущих представителей Школы, считал единственно возможным и правильным путь познания объектов и процессов прошлого, осуществляемый, во-первых, через изучение исторического контекста, в котором эти объекты и предметы существовали, реализовывали свои функции и содержание, а, во-вторых, - через их интерпретацию не с позиции исследователя и его социокультурных установок, а с позиции человека - современника изучаемых артефактов и явлений [см. 10]. А.Я.Гуревич, которого можно назвать последователем школы Анналов в своей работе «Средневековье как тип культуры» указывал на то, что историю следует изучать как бы «изнутри», исходя из содержания сознания человека конкретной эпохи [см. 8].
Исследователи, входившие в состав Школы, рассуждая о методологии изучения прошлого, указывали на то, что положительный результат в данном направлении может быть достигнут не только при верном выборе метода и его грамотном использовании, но и при адекватном выборе объекта анализа. Стремясь к созданию глобальной концепции истории, они считали необходимым в процессе познания прошлого не только устанавливать сущностные связи между различными сферами действительности, но и включать в границы познаваемых объектов то, что позже будет названо микроисторией.
Зарождение микроистории как специфической сферы научных интересов связывается обычно с работой Эммануэля Ле Руа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня», который видел путь к синтетическому понима-нию прошлого в соединении социально-демографического описания с описанием ментальных основ.
Не умаляя важности традиционного подхода к изучению истории, «микроисторики» предложили изучать людей прошлого в реальные моменты их жизни, моменты конфликтов, споров, тяжелого труда и бурного праздника. Детали частной жизни, приватность человека стали объектами исследования прошлого. «Познавая меньше, сужая охват исследований, мы надеемся больше понять. Подобный эпистемологический сдвиг можно сравнить с расширением и сужением объектива фотоаппарата», -писал К.Гинзбург [6, с.59]. То есть важной чертой микроистории является смена масштаба изучения: исследователи прибегают к анализу исторического объекта или явления на микроуровне, чтобы разглядеть его существенные особенности как бы под увеличительным стеклом. Микроанализ позволяет увидеть преломление общих процессов в определенной точке исторической реальности.
Центральными в анализе микроистории являются жизненные проблемы тех, кто, в основном, остались безымянными в традиционной, глобальной истории. Индивиды в таких исследованиях предстают и действующими лицами, и творцами истории, активно производящими, воспроизводящими и изменяющими социально-политические реалии прошлого и настоящего [см. 12].
Значимость микроисторического подхода определяется, во-первых, тем, что он позволяет принять во внимание множество частных судеб. В этом смысле микроистория - есть своего рода реконструкция «жизни маленького», не менее важной исследователю прошлого, чем жизнь человека «замечательного». Во-вторых, значимость микроистории как подхода к реконструкции прошлого заключается в изучении несостоявшихся возможностей и причин, в том числе и случайных обстоятельств «состоявшейся истории», которые позволяют более полно и масштабно не просто описать, а именно понять прошлое. В-третьих, специфика микроистории определяется новым пониманием места автобиографии и биографии
в исторических исследованиях, признания за ними более существенной роли в формировании картины исторического прошлого [13, с.71].
Благодаря микроисторическому подходу реализуется задача «соучастного» (а не модернизирующего) изучения прошлого, о котором говорили представители школы Анналов, а также задача вскрытия сущностного и причинного содержания событий и артефактов прошлого через построение с ними адекватного «диалога».
Говоря о возможных масштабах исследования прошлого, Л.Гумилёв в работе «Поиски вымышленного царства» выделял три уровня: «с высоты птичьего полета», «с высоты кургана», «из мышиной норы». Первый уровень осваивает традиционная история, в основе которой лежат глобальные обобщения относительно функционирования социальных институтов, политических и экономических процессов, проходящих на протяжении жизни многих поколений [7. с.211]. Уровень «с высоты кургана» дает несколько иную картину - картину прошлого в обозримом для одного поколения историческом горизонте, региональную историю. Но только взгляд из «мышиной норы», или то, что традиционно называется микроисторией, позволяет увидеть и понять реального человека прошлого в контексте его реального событийно-объектного окружения.
Подытоживая вышесказанное, отметим, что основными трудностями, которые существуют на пути познания прошлого, как в макро-, так и в микромасштабах являются его модернизация, поливариантность его интерпретаций, обусловленная психологическими особенностями интерпретатора, и ограниченный, а порой и случайный характер «следов» прошлого, имеющихся в распоряжении исследователя. Однако обозначенные трудности не только не снижают важности изучения прошлого, но и актуализируют усилия если не по окончательному их снятию, то хотя бы по частичному преодолению. И, несмотря на них, прошлое по-прежнему является притягательной сферой человеческого бытия, к которой обращаются люди на протяжении всей человеческой истории. Это объясняется рядом важнейших функций, которые прошлое выполняет по отношению к настоящему: идентификационной (позволяет ощутить личностную и коллективную связь с историей, культурой, наследием, то есть некую персонально-групповую сопричастность), замещающей (позволяет компенсировать проблемы настоящего за счёт обращения к позитивному историческому опыту), смыслоориентирующей (выступает источником нравственных ориентиров, проверенных временем смыслов, идей, ответов на «вечные вопросы»), гносеологической (предоставляет эмпирический материал для реализации познавательных потребностей ) и др.
В любом случае, как правило, обращение к прошлому происходит в ситуации, когда настоящее по ка-ким-то причинам перестаёт удовлетворять индивидуальное или коллективное сознание (кстати, стоит отметить, что бегство от настоящего может осуществляться и в будущее, однако такие попытки, как продемонстрировала нам история XIX и XX столетий, значительно менее конструктивны и результативны). У.Эко назвал в качестве одного из характерных симптомов кризиса современной культуры «состояние тотального одиночества» [14, с.118]. Не вдаваясь в детали и подробности его концепции, отметим лишь, что, по мнению итальянского мыслителя, современный человек потерял ценностную, смысловую, поведенческую, эстетическую опору под ногами, он остался один на один с чужим и пугающим его миром (примерно в такой же ситуации оказался человек на рубеже XIX-XX вв., в эпоху так называемого «йп de siede»). И естественным образом он ищет партнёра по настоящему, осмысленному диалогу, в качестве которого и выступает прошлое.
Литература
1. Анисов А. М. Свойства времени [Текст] / А. М. Анисов // Логические исследования. Вып. 8. - М.:
Наука, 2001. - 320 с.
2. Блаженный Августин. Исповедь [Текст] / Августин Блаженный. - М. : Философия, 2002. - 480 с.
3. Блок М. Апология истории [Текст] / М. Блок. - М. :Хронос, 1998. - 544 с.
4. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть [Текст] / Ж. Бодрийяр; пер. с фр. и вступ. ст. С. Н. Зенкина. - М.: Добросвет, 2000. - 389 с.
5. Борхес Х. Сад, где ветвятся дорожки [Текст] / Х. Борхес // Рассказы магов. - М.: Азбука-классика, 2002. -
155 с.
6. Гинзбург К. Широты, рабы и Библия: опыт микроистории [Текст] / К. Гинзбург // НЛО. - 2004. - № 65. - С 56 - 70.
7. Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства (Легенда о «государстве пресвитера Иоанна») [Текст] / Л. Н. Гумилев. - М.: Айрис-пресс, 2004. - 432 с.
8. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры [Текст] / А. Я. Гуревич. - М.: Искусство, 1984. - 352 с.
9. Деррида, Ж. Деррида, Ж. Письмо и различие [Текст] / Ж. Деррида. - М.: А<і Margmem, 2000. - 402 с.
10. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада [Текст] / Ж. ле Гофф. - М.: Прогресс-Академия, 1992. - 376 с.
11. Лоуэнталь Д. Прошлое - сужая страна/ Д. Лоуэнталь. - СПб.: Владимир Даль, Русский Остров, 2004 г. -
645 с.
12. Новожеев Р. В. «Бог - в деталях»: к вопросу о микроистории [Электронный ресурс] / Р.В. Новожеев // Научно-исследовательский центр Век. - Режим доступа: http//www. bryanskvek.narod.ru/publication. htm.
13. Тихонова, С. Антропологический подход к истории через изучение повседневности [Текст] / С. Тихонова // История. - 2001. - N° 13. - С. 66 - 71.
14. Эко У. Открытое произведение: пер. с итал. [Текст] / У. Эко. - М.: ПЛЮС, 1998. - 308 с.
