CC BY
128
Жекулина В. И., Коргузалов В. В., ЛобановМ. А., Митрофанова В. В. (ред.) 1979: Традиционный фольклор Новгородской области (по записям 1963-1976 гг.). Песни, причитания. Л.
Золотоносов М. 1999: ГХиптократо^. Исследование немого дискурса. Аннотированный каталог садово-паркового искусства сталинского времени. СПб., 20-29.
Колпакова Н. П. (ред.) 1973: Лирика русской свадьбы. Л.
Ларионова М. Ч. 2006: Миф, сказка и обряд в русской литературе XIX века. Ростов-
н/Д.
Лиснянская И. Л. 2003: Одинокий дар: Стихи; Поэмы. М.
Лихачев Д. С. 2000: Сад как текст: К семантике садово-парковых стилей. М.
Медриш Д. Н. 1980: Литература и фольклорная традиция. Вопросы поэтики. Саратов.
Орлова Е. 2001: Поэтический роман Татьяны Бек // Арион. 2, 55-62.
Тарковский А. А. 1991: Собр. соч.: в 3 т. Т. 1. М.
Хроленко А. Т. 1981: Ассоциативные ряды в народной лирике // Русский фольклор XX в. Поэтика русского фольклора. 21, 3-12.
THE IMAGE OF GARDEN IN RUSSIAN FOLKLORE AND POETRY OF THE SECOND HALF OF THE 20TH C.
N. Ye. Tropkina, N. Ye. Ryabtseva
The article deals with the concept "Garden" in Russian folklore and the works of Russian poets of the second half of the 20th c. Regarding verbal creative work, both oral and written, as a meta system the authors consider similar connotations of the garden image and record its ambivalent character (death-renewal, grief-happiness, heavenly bliss-the Fall) and its association with the theme of cyclic existence.
Key words: meta system of verbal creative work, Russian folklore and poetry, garden image, semantics of folklore and literary images.
© 2010
Л. И. Горницкая
МИФОЛОГЕМА ОСТРОВА В РУССКОЙ КУЛЬТУРНОЙ ТРАДИЦИИ
В статье рассматривается специфика репрезентации мифологемы острова в русской культурной традиции. В качестве эмпирического материала предлагаются тексты фольклорных произведений (заговоров и быличек) и литературные произведения ХУП-ХХ вв. Анализируется лиминальность хронотопа острова, его взаимосвязь с инициационным сюжетом, мотивный комплекс, формирующий мифологему, специфика средств художественного психологизма, при помощи которых реализуется «островной» сюжет.
Ключевые слова: русский фольклор, мифологема острова, хронотоп, инициационные сюжеты в русской литературе.
Мифологема острова является одной из мифопоэтических универсалий мировой культуры. Т. В. Цивьян выделяет следующие черты мифологемы острова: ее метафоричность, неразрывную со значением места, топоса; «странность» острова как особой зоны, а также его одновременную изолированность и открытость1. В русской культурной традиции характерно функционирование мифологемы острова в рамках ментальной сюжетной парадигмы, сформировавшейся в устных фольклорных текстах и позднее интегрированной в авторскую литературу.
Остров в русской культуре — это метафизический хронотоп, имеющий условные географические дефиниции, с которым неразрывно связана инфернальная и сакральная семантика, обладающий не противоречащими друг другу в рамках единого семантического поля характеристиками ада (загробного мира) и рая. Это зона инициации, лиминальность которой усиливается и особым течением времени — вневременным существованием в вечности. Внешне остров представляет собой возвышенное пространство (иногда скалу, холм) с деревом посредине. С островом связан сюжет смерти-воскрешения, в котором физическую гибель может замещать измененное состояние сознания — сон, транс, обморок. В русской культурной традиции мифологема острова включает следующий мотивный ком -плекс: «царевна в плену», тоска, томление, чудеса, птица-медиатор и сокровища.
Указанные структурно-семантические элементы мифологемы острова, как показали наши наблюдения, обнаруживают себя в различных фольклорных и литературных текстах, образуя своеобразную парадигму. Эта парадигма проявила себя уже в заговорах и быличках русского фольклора. В заговорах остров мог иметь четкую географическую соотнесенность с конкретным местом — Хвалынским (Каспийским) или Черным морем, но данная топика не имела географической конкретики — вне зависимости от указания на место остров (будь то вымышленный Буян или реальные «Кижские» острова) представлял собой абстрактный пространственно-временной континуум, не индивидуализированный, а типологизи-рованный. В быличках метафизическая суть острова маркируется иначе.
Жанровая специфика былички как повествования, якобы имеющего реальную основу, казалось бы, конкретизирует пространственные локусы и привязывает их к событиям и людям. Но положение острова в пространстве в быличках так же неопределенно, как и в заговорах. Остров либо представлен в динамике: его географические координаты невозможно зафиксировать, так как он движется с места на место — типичны сюжеты о существовании плавучих островов, как в сибирской быличке о плавучем острове: «Есть озеро, на нем плавучий остров из деревьев. Ветер подует — плавучий остров перейдет к другому берегу»2; либо нынешнее местонахождение острова условно, так как его возникновение связано с пространственным перемещением из инфернального мира, в котором он возник чудесным образом (так, в онежской быличке о возникновении Петуньего острова остров — приданое дочери водяного и попал в здешние края из мира водяных: «Отправляя дочь к зятю, к Пречистенскому погосту, Ильинский водяной дал ей в приданое ... целый остров из своих владений»3); либо его невозможно отыскать,
1 Цивьян 2008, 152-154.
2 Глушко 1996, 373.
3 Там же, 520.
поскольку он является физически недосягаемым — невидимым, утонувшим и т.п., что также связано с его особым — инфернальным или сакральным — генезисом.
Корреляция инфернального и сакрального начал являлась базисным элементом репрезентации мифологемы острова ещё в ранних русских фольклорных текстах. На острове обитают все разновидности нечисти из народных суеверий. Остров населён оборотнями, бытовал даже особый «Заговор оборотня», соотносивший остров с пространством потусторонних существ: «На море, на Окияне, на острове Буяне, на полой поляне, светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый»4. С островом тесно контактируют ведьмы. Наконец, остров является обителью самого Сатаны: «На острове Буяне ... из полымя выбегала Сатанина ...»5, «На море, на Океане на острове Буяне . эти ветви подбирали бесы и приносили их Сатане Сатановичу»6. Уже в заговорах посредством акцентирования потусторонней семантики острова как места, где хозяйничает нечистая сила и с которым неразрывно связан мотив смерти, мифологема острова обретает топику загробного мира. Это подчеркнуто внешней огненной атрибутикой: «Как на море Окияне на острове Буяне есть горюч камень Алатырь, на том камне устроена огненная баня .»7, что апеллирует к представлениям о загробном мире, аде в народных суевериях.
В традиции переводной и оригинальной русской авторской литературы XVII-XIX вв. при текстуальной реализации мифологемы острова намечается тенденция к замещению инфернальных персонажей народной демонологии (ведьм, колдунов и проч.) демонизированными образами отрицательных героев. Это обусловлено кристаллизацией в литературе индивидуально-авторского начала и в то же время введением литературного творчества в рамки традиции в светском формате.
Инфернальные функции передаются разбойникам (что также тяготеет к фоль-клорно-сказочному генезису), злодеям, иноземцам, погубителям, фактически играющим роль ирреальных демонических сил (разбойники в «Повести о Василии Кариотском...», страдающий погубитель девушки с Гревзенды в «Острове Борнгольме» Н. М. Карамзина, разбойники в «Братьях-разбойниках» А. С. Пушкина, император в «Медном всаднике», живущий на острове-дворце: «Дворец казался островом печальным»8, каторжники в «Острове Сахалине» А. П. Чехова, метатель ножей — иноземец в «Воспоминании» Г. Газданова, Гумберт Гумберт — демонический соблазнитель, стремящийся к «очарованному острову времени»9 и т.д.).
При явно инфернальной семантике острова в русской культурной традиции существует очевидный смысловой парадокс — остров не только инфернален, но и сакрализован. Причем остров как инфернальная зона и остров как зона сакральная не представляют собой два взаимоисключающих семантических варианта. Остров инфернален и сакрален одновременно; эти начала синкретичны в структуре русской интерпретации мифологемы. В пределах острова борьба демониче-
4 Забылин 1990, 383.
5 Там же, 302.
6 Там же, 305.
7 Там же, 303.
8 Пушкин 1981, 206.
9 Набоков 1983, 253.
ского и священного замещается дуалистической целостностью двух сверхъестественных сил, и мотив противостояния отсутствует.
Сакральное, начиная с устных фольклорных текстов, трактуется в традициях народного христианства. На острове находятся святые защитники, излечивающие от всевозможных хворей: не только от физических недугов, но и душевного непокоя — огромное количество заговоров соединяет остров Буян с ситуацией избавления от тоски посредством вмешательства чудесных сил.
Остров находится в святом море: «Есть святое Окиан-море, на том Окиан море есть стоит остров, на том острове стоит дуб булатный ,..»10; позиционируется как святой: «... на свят остров от Окиан-моря .. ,»п; является местом, где находятся все христианские святые, имеющие в народных суевериях статус защитников: «На море, на Кияне, на острове на Буяне, на бел-горючем камне Алатырь, на храбром коне сидит Егорий Победоносец, Михаил Архангел, Илия Пророк, Николай Чудотворец побеждают змея лютого»12.
Один из часто встречающихся мотивов в заговорах и быличках — наличие на острове церкви, построенной на камне в центре острова: «На Окиане, на синем море лежит бело-латырь камень, на том бело-латырь камне стоит святая золотая церковь, в той золотой церкви стоит золот престол, на том злат престоле сидит сам Иисус Христос ...»13. Причем в заговорах церковь предстает соборной, посвященной всем святым сразу: «На море-Окияне, на острове Буяне стоит соборная апостольская церковь, стоит мать пресвятая богородица и преподобный Антоний, зубной исцелитель .,.»14. Такие религиозные представления близки не церковному, строго иерархизированному и канонизированному христианству, а народной вере.
Средоточие сакральных сил определяет статус острова в фольклорной мифо-поэтике как места спасения. Так, в «Плаче о старосте» альтернативой Апокалипсису с тотальным разрушением и всеобщими страданиями является уход «в под-свитну сторонку, на званы острова да эты Кижские .. ,»15.
Остров наделяется райской семантикой: значение рая как идеального места, бытующее в народных суевериях, соединяется с образами рая христианской ми-фопоэтики — чудным садом Эдемом и Градом Божьим — городом спасения для праведников из золота и стекла. В ранней фольклорной традиции в мифологеме острова образы Эдема и Града Божьего не коррелируют и являются семантически антиномичными.
Рецепция острова как загробного мира обуславливает лиминальный характер хронотопа. Лиминальность может сочетаться с пребыванием в потустороннем мире. Объект повествования находится в царстве смерти, это живой мертвец, которому предстоит новое рождение и преображение. Лиминальность в то же время подразумевает экстерриториальность, то есть само понятие территории в русской культурной традиции абстрагируется, пространство действия всегда трактуется
10 Забылин 1990, 368.
11 Там же, 292.
12 Там же, 323.
13 Там же, 343.
14 Там же, 364.
15 Жекулина, Розова 1989, 623.
как центральное и одновременно пороговое, переходность становится важнее конкретной топики.
Роль порога в структуре мифопоэтического хронотопа акцентируется В. Н. Топоровым как «особое внимание мифопоэтического сознания к началу и концу (пределу), с одной стороны, и к переходам-границам»16. Срединное, промежуточное, пороговое положение острова локализовано в заговорах: «За морем за синим, за моремХвалынским Посредине Окиан-моря лежит остров Буян» (здесь и далее курсив мой — Л.Г.)17.
Рецепция острова в русской культуре как лиминального пространства определяет возникновение в фольклорной версии мифологемы мотивов тоски и томления, сопровождающих переход. Эти чувства терзают тех, кто находится на острове: «На острове Буяне ... приют тоски ...» [Русский народ 1990: 294], «На море, на Окияне, на острове Буяне лежит тоска; бьется тоска, убивается тоска»18 и т.п.
В последующей литературной трансформации этот комплекс требует дополнительных психологических мотивировок. Пересечение границы в мифопо-этическом хронотопе ассоциируется с измененным состоянием сознания: «выход в новое пространство связан с чувством страха и/или неуверенности как некоей отрицательной эмоции <.> Человек оказывается абсолютно несоизмерим с пространством; оно в силу этого находится в состоянии вечной отчужденности от познающего Я (само познание пространства в этом случае ставится под сомнение), и человека охватывает страх»19.
В русской литературе с XVII в. тоска из обобщенного условно-символического ряда переходит в конкретно-чувственный. Помимо тоски с островом связаны ощущения ужаса, растерянности, крайнего душевного волнения, сочетающиеся с мотивом смерти и сюжетным приемом экстремальной ситуации. Так, в переводной «Повести о Василии Кариотском и о прекрасной королевне Ираклии флоренской земли» при репрезентации мифологемы острова (первом появлении в тексте образа) как неразделимое единство представлены мотивы смерти и ужаса: «И ко -рабль, на котором был Василий, волнами был разбит, и люди все утонули. Только божиею помощью одного Василия прибило на корабельной доске к некоему большому острову. И Василий упал на землю как мертвый от великого ужаса»20.
С ситуацией тоски, томления и страха связан остров (Англия, Гревзенда, Борнгольм) в «Острове Борнгольме» Карамзина: «ничто кроме страшного не представлялось на седых утесах. С ужасом увидел я там образ хладной, безмолвной вечности»21. Чувство ужаса испытывают при виде острова авторы: «Острова Сахалина» — А. Чехов и «Бомбея» — Г. Газданов.
Лиминальность провоцирует возникновение сюжета смерти-воскрешения, который более, чем в заговорах, развивается в жанре былички. Попадание в инфернальный «загробный» мир острова тождественно смерти, отплытие с него — воскрешению. Таким образом, мифопоэтический сюжет пути применительно
16 Топоров 1980, 342.
17 Забылин 1990, 321.
18 Там же, 302.
19 Топоров 1983, 250.
20 Дунаев 2000, 378.
21 Карамзин 1984, 523
к острову уже в фольклоре обретает значение циклического. Бытие в рамках циклического времени в межфазовом состоянии, в промежутке между смертью и воскрешением, обретает специфическую онтологию. Лиминальность порождает особый тип бытия, для которого требуется особое измерение. Согласно Ю. Шинчаниной, в циклической структуре времени «будучи звеньями одной цепи, все переходы в другие измерения бытийны»22.
Лиминальность острова определяет его трактовку как локуса, где сакральное тождественно инфернальному, прошлое — настоящему, смерть — перерождению. Последнее тождество генерирует часто встречаемый в фольклоре и литературе факультативный мотив метаморфоз, связанный с островом, где переход в новое тело равнозначен гибели тела старого (пример — инициационные метаморфозы Гвидона в «Сказке о царе Салтане...» Пушкина). Лиминальный характер хронотопа остров объясняет его географическую и темпоральную метафизику: «Лиминальное время так же, как лиминальное пространство, выражает, с одной стороны, сложнейший процесс отделения индивида от упорядоченной, хронологической системы, а с другой — его присоединение к альтернативной антихронологической, антитемпоральной системе»23. Потому не только в фольклоре, но и в авторской литературе, остров существует в застывшем пространстве вечности; время на нем для героев исчезает; пространство перетекает во время; и географическое, как и темпоральное, становится метафизически-философским. Ярким примером служит рецепция острова в «Лолите» Набокова: «Читатель заметит, что пространственные понятия я заменяю понятиями времени ... эти пределы, 9-14, как зримые очертания (зеркалистые отмели, алеющие скалы) очарованного острова, на котором водятся эти мои нимфетки и который окружен широким туманным океаном»24.
В литературе XVII-XVIII вв. при репрезентации мифологемы острова усиливается роль любовных и авантюрных элементов «островного» сюжета, что обусловлено нарративностью литературного дискурса и ориентированностью текста на читателя, требующего занимательности (как в «Езде на остров любви» Треди-аковского, «Повести о Василии Кариотском...», «Острове Борнгольме» Карамзина»).
В XIX в. мифологема острова в русской культуре начинает употребляться не только применительно к пространственным локусам, реально имеющим форму острова, но и метафорически переноситься на объекты, островами не являющиеся (в «Медном всаднике» А. Пушкина, «Черной курице.» А. Погорельского).
В XX в. особо интересно функционирование мифологемы острова в культуре эмиграции. Эмигрантская литература представляет собой феномен перехода между русской и европейской культурами — сама внутренняя эстетика лиминально-сти провоцирует писателей к неосознанной апелляции к мифологемам, имеющим переходную семантику; к тому же обращение к мифологеме острова имеет и со-цио-биографическую обусловленность — водным путем через реальные острова, служащие переходом между Россией и Европой (Галлиполи и т. д.), эмигранты достигали Европы. Остров осмысливается писателями-эмигрантами одновремен-
22 Шинчанина 2004, 19-20.
23 Ратиани 2008, 196.
24 Набоков 1983, 252.
но как константа русской культуры и как переходная мифологема, тождественная лиминальному состоянию изгнания.
Таким образом, мифологема острова не просто является традиционной для русской культуры, фольклора и литературы, но отражает основные концепты национального сознания. Трансформируясь в различных авторских произведениях, она сохраняет инвариантную структуру и смысловое ядро.
ЛИТЕРАТУРА
Глушко Е. А. (ред.) 1996: Предания земли русской. Ростов-н/Д.
Дунаев Б. И. (сост.) 2000: Повесть о Василии Кариотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли // Древнерусская литература. М., 370-392.
Жекулина В. И., Розова А. Н. (сост.) 1989: Обрядовая поэзия. М.
Забылин М. (сост.) 1990: Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М.
Карамзин Н.М. 1984: Собр. соч.: в 2 т. Т. 1. Л.
Набоков В. В. 1990: Машенька. Камера-обскура. Лолита. Ростов-н/Д.
Пушкин А. С. 1981: Собр. соч.: в 10 т. Т. 3. М.
Ратиани И. Ш. 2008: Теория лиминальности // Литература в диалоге культур. 6, 195198.
РябоваЛ. Символизм смерти и возрождения. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // www.rchgi.spb.ru/about_us/faculty/religiovedenie/stud_work/ryabva.php Топоров В. Н. 1980: Пространство // Мифы народов мира: Энциклопедия: в 2 т. Т. 2. М.
Топоров В. Н. 1983: Пространство и текст // Текст: семантика и структура, 227-284.
Цивьян Т. В. 2008: Язык: тема и вариации: Избранное: в 2 кн. Кн. 2. М.
Шинчанина Ю. В. 2004: Феномен иномерности в современной культуре (философ-ско-культурологический анализ). Ростов-н/Д.
ISLAND MYTHOLOGEME IN RUSSIAN CULTURAL TRADITION
L.I. Gornitskaya
The article considers a specific representation of the mythologeme Island in Russian cultural tradition. The article is based on folklore texts (charms, short heroic poems) and literary works of the 17th-20th cc. It gives the analysis of the liminal character of island chronotope, and its connection with initiation plot. It also studies specific devices of artistic psychologism that help to unfold an 'island' plot.
Key words: russian folklore, island mythologeme, chronotope, initiation plots in Russian literature.
