CC BY
486
120
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
УДК 821
А. И. Завадская
Аспирант БГПУ им. М. Танка, г. Минск, Республика Беларусь Научный руководитель: Сержант Наталья Леонидовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы БГПУ им. М. Танка
МИФ И БИБЛЕИСКИИ ТЕКСТ В ТВОРЧЕСТВЕ МИШЕЛЯ ТУРНЬЕ
Статья посвящена исследованию отдельных аспектов использования литературной традиции в творчестве французского писателя XX века Мишеля Турнье. В ней анализируется влияние как мифологических, так и библейских источников на его произведения. В фокусе изучения автора статьи представлены отличия мифологического знания от библейского, а также особенности использования мифа и библейских сюжетов в композиционной структуре текстов М. Турнье. На базе трех романов писателя раскрывается полифоничность мифологического материала и библейских топосов. Новым является подход автора статьи к подобному аспекту творчества М. Турнье, основанный на дифференциации мифологического и библейского знания.
Ключевые слова: миф, сознание, библейский сюжет, архетипическая модель, игровая стихия, неомиф, литературная традиция, ономастический уровень, интерпретация.
Введение
В современном литературоведении как стран СНГ, так и зарубежном неоднократно предпринимались попытки осмыслить творчество знаменитого французского мифотворца Мишеля Турнье, в основном в аспекте его мифологической составляющей (работа Арлет Булумье «Мишель Турнье. Мифологический роман», диссертация Е. Е. Моттирони «Проблема мифа в романах Мишеля Турнье»). Концептуальные основы произведений, интертекстуальные связи, философский, этический и эстетический уровни прочтения рассматривались такими авторами, как К. Фергюссон, М. Уортон, К. Дэвис, К. Клеттке, С. Пети, Ф. Мерлье, Ж. Делез, Е. Летовуори, Н. Гишар, Ж.-Б. Врей, М. Робертс, В. Д. Алташина, Н. А. Асанова, А. С. Смирнов и др.
Библейская проблематика исследовалась в статьях П.-М. Бод «Турнье и обращение к библейскому мифу» и Н. М. Мухиной «Библейское эхо концепции жизни и смерти в современной французской прозе: «царствование Соломона» и «служение Моисея»», а также в трудах Л. Мильн, изучавшей образ Святой Троицы в романах писателя. В 2009 году в Республике Беларусь вышла в свет диссертационная работа О. Ф. Жилевич «Роман-притча в творчестве Леклезио и Турнье», в которой рассматривался и библейский компонент, но не в качестве доминирующей цели. Переводов на белорусский язык его произведений, к сожалению, пока нет.
Обращение к символике Священного Писания является по большому счету факультативной и остаточной информацией, разработанной на поверхностном уровне. Учитывая то, что к вопросу взаимосвязи мифа и сакрального текста в романах М. Турнье, кроме исследователя П.-М. Бод, никто, особенно из отечественных авторов, ранее не обращался, хотелось бы подчеркнуть актуальность заявленной нами проблемы. Новизна статьи выявляется в аспекте разграничения мифологического знания от библейского, в связи с этим обнаруживаются различные функциональные возможности мифа и Библии применительно к текстам писателя.
Результаты исследования и их обсуждение
Для классика современной французской литературы Мишеля Турнье миф является плацдармом реализации смыслотворчества. Он призван выполнять в построении его произведений несколько основополагающих функций. Миф у автора - это:
1. База оригинальной, подчас неожиданной трактовки ранее сложившегося смысла легенды, ее модификация. (Сам автор признавался, что всегда вкладывает новое содержание в «окостенелую» форму сюжета).
2. Способ демонстрации определенного рода идеи, как правило, интерпретированной в философском ключе, что, в сочетании с параболической структурой произведений, сообщает его романам некоторую притчеобразность.
© Завадская А. И., 2015
ФІЛАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
121
Сам М. Турнье считает книги Нового и Ветхого Заветов, скорее, тоже мифом, но, вероятно, в том значении, что Библия для него есть вместилище всевозможных древних историй, которые можно трактовать в каком угодно ключе, в зависимости от позиции и задач автора, а это по своей функциональной роли сродни именно мифологическому материалу.
Французский писатель вкладывает как в миф, так и в библейский сюжет (которые следует все же разграничить, исходя из их природы, на наш взгляд), по сути, равноценный смысл в плане доступности и заменяемости содержательного материала
По своей природе сама эта «среда», состоящая из мифов, легенд, сказаний, древних баллад, саг и других фольклорных единиц, представляет собой «окаменевшую», «окостенелую» жанровую форму, но, как ни странно, именно за счет таких ее признаков, как архаичность, анонимность, дискретность пространственно-временных признаков, она идентифицируется в представлении современных художников с пространством игровой стихии.
Архетипы, символика и образность мифов за счет их анонимности не содержат нравственных критериев и мерил поступков людей в силу иррациональной, чувственностихийной, сверхлогичной информационной оболочки, не носящей никакого авторства, что, по сути, составляет первостепенное отличие мифологического знания от библейского, которое в свою очередь неизменно внушает логические аксиомы ценностей, тем самым выполняя функцию катарсиса общественного сознания. Поэтому дорациональное фантазийное бытийствование мифа, за смысл которого никто не несет никакой ответственности, оказывается сродни вымышленному миру литературной игры или даже фикции.
Сам процесс деформации мифологического содержания привел к тому, что к началу XXI века от мифа осталась только оболочка, которая обладает ценностью, исходя исключительно из формальных признаков («говорящие» имена героев, топосы времени и пространства, «архетипичные» поступки персонажей, детали сюжета и композиции), не затрагивая идейно -проблемного уровня, который попросту иссяк за счет потери своей нуминозной актуальности.
М. Турнье, как на шахматной доске, «переставляет» в своих произведениях «черные» и «белые» «фигурки» мифов и библейских сюжетов, допуская существование их единого эстетического пространства. В этом и заключается его новаторский взгляд на мифотворчество в целом.
При этом если информация, почерпнутая из Священного Писания и апокрифической литературы, выполняет для М. Турнье больше функцию «кладезя идей» для нестандартной интерпретации их значений в контексте именно образной системы романов, то фольклорное предание играет роль «скелета», «формы», «буквы», которую автор наполняет содержанием, соответствующим его художественному замыслу.
Например, в мифе о Лесном Царе самую большую ценность для автора будет представлять само «внешнее одеяние» легенды. По «остову» модели, состоящей из формальных признаков, писателем воздвигается цельное строение его произведения. Все это возможно потому, что миф, хотя и кажется на первый взгляд устоявшейся формой, все же «аморфен» по своему морфологическому (структура и форма) и смысловому образованию, поскольку видоизменять и наполнять его новым содержанием можно до бесконечности.
Правда, М. Турнье всегда утверждает, что оставляет «букву» мифа неизменной, но на деле трансформации подвергается не только ядро смысла, но и структурообразующие признаки предания. Ведь действие французского романа «Лесной Царь» происходит в XX веке, а не в глубокой древности, главный персонаж является не мистическим образом потустороннего мира, а обычным человеком со специфическим мышлением, в произведении почти не реализуется буквально мотив преследования и похищения ребенка (он трансформируется в мотив скрытой одержимости главного героя Авеля Тиффожа миром детей). Да и сам миф о Лесном Царе, исходя из его первоисточника, то есть скандинавского предания о рыцаре Олуфе и дочери Лесного Царя, вовсе и не повествует о личности загадочного существа, он только описывает процесс соблазнения рыцаря дочерью Лесного Царя. По всей вероятности, М. Турнье в большей степени опирался на балладу Гете, который трансформировал оригинальное значение предания до неузнаваемости [1].
Таким образом, французский писатель опирается даже не на букву, а на некое архетипическое восприятие самого мифа, подсознательно живущее не только в нем самом, но и в его читателях. Так, личность Лесного Царя в сознании большинства людей, даже не знакомых с легендой, но имеющих представление о балладе немецкого автора, ассоциируется с таинственным обитателем ночного лесного пространства, похищающего младенцев у их родителей. По сути, этой архетипической психологической модели (название существа + патологическое качество его
122
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
характера + обязательное наличие ребенка как объекта преследования), выраженной в одной фразе, оказалось для писателя достаточно, чтобы создать на ее основе уникальный текст. Все остальное является авторской додумкой и вольной интерпретацией.
Когда же автор обращается к сюжетам из Библии, то мы можем наблюдать совсем другую исходную установку. М. Турнье нет смысла сомневаться в подлинности существования библейских персонажей, ведь, например, в его романе «Элеазар, или Источник и Куст» ветхозаветный пророк Моисей описывается как вполне реальная историческая личность, и мы не можем зафиксировать здесь ни одного отклонения от формальных структурных деталей библейского повествования. «Буква» сакральной истории в данном случае не трансформируется, она в неизмененном виде преподносится в произведении [2].
В отношении библейского компонента автор додумывает аспекты образов и особенности хронотопа только в том случае, когда Священное Писание не сообщает дополнительной информации в мельчайших деталях. Тогда пустая лакуна становится своего рода «лазейкой», куда устремляется весь потенциал фантазии художника. Выйдя из одной такой «лазейки», он может не отклоняться от линии прямого следования «букве» оригинала, но, как только информационное ядро будет снова «сужаться» до строго лаконичного перечисления фактов и событий в сакральном тексте, писателю снова потребуется вымышленный мотив для того, чтобы строй его сюжета уподоблялся произведению искусства Слова.
Данная мысль подтверждается на примере романа М. Турнье «Каспар, Мельхиор и Бальтазар». Автор в точности следует первоисточнику, содержащемуся в Писании, и также обращается к апокрифической традиции, в которой допускалось существование и четвертого волхва (у писателя их тоже четверо). Пространственно-хронологические рамки текста выдержаны в строгом соответствии с библейским хронотопом. Имена героев (цари Каспар, Мельхиор и Бальтазар, царь Ирод и исторические персонажи его окружения, Родившийся Спаситель Иисус и его семья, дети до двух лет из Вифлеема, которые были умерщвлены по приказу правителя), названия городов и местностей, упоминание о трех дарах, поднесенных Младенцу (золото, ладан и смирна), а также немногочисленные детали и перипетии сюжета - вот, по сути, весь «арсенал», содержащийся в первоисточниках, из которого можно «выстроить» произведение. М. Турнье полностью применил его в ходе работы над созданием романа [3].
Правда, довольно вольная трактовка писателя делает из Христа африканца по цвету кожи, о чем в реальности, естественно, не могло быть и речи, но темнокожим видит Спасителя только такой же волхв Каспар, носящий в сердце рану из-за того, что белокурая рабыня не ответила от всего сердца на притязания правителя африканца. По авторскому замыслу каждый находит в Иисусе то, что желает найти его собственное сердце, поэтому Турнье и обращается свободно с библейским сюжетом в угоду своей концепции.
Сам же термин «миф» у автора приобретает совершенно новую нюансировку, более универсализированное и психологизированное значение. Мифом может быть все, что угодно, вплоть до героев и сюжетных коллизий, и даже произведение, в котором вообще нет мифологической основы, у М. Турнье может называться мифом, например, такое, как «Метеоры». Правда, в упомянутом нами романе все же присутствуют «очертания» так называемого «близнечного» мифа. Согласно восприятию мифологической концепции, представленной в произведениях автора, миф - это то, что происходит в сознании человека, будь то исторический персонаж, существовавший далеко в прошлом, или живущий в современности носитель культуры техногенного общества. Поэтому их фобии, эмоции и скрытые желания, принимающие на себя мифологические «одеяния», несут в себе единый «человеческий» код и перекликаются между собой. «Стихию» мифа во все времена человек носит только в себе самом. Данная мысль автора статьи подтверждается через слова самого Турнье в его сборнике эссе «Полет вампира» («Le vol du vampire»): «Un grand mythe, c’est d’abord une image vivante que nous bergons et nourissons en nous...» [4, 28] («Большой миф - это, прежде всего живая картина, которую мы вскармливаем в самих себе и которой сами насыщаемся.» (перевод наш - А. З.)).
В отношении других произведений писателя: романы «Каспар, Мельхиор и Бальтазар» и «Элеазар, или Источник и Куст» целиком построены на обращении к библейскому тексту, в «Пятнице, или Тихоокеанском Лимбе» наблюдается сращение мифа и элементов Священного Писания, в «Зерцале идей», «Метеорах», сборниках новелл «Полночный возлюбленный» и «Тетерев» фрагментарными являются мотивы на основе ветхозаветного предания об Адаме.
ФІЛАЛАГГЧНЫЯ НАВУКІ
123
Но чаще всего в романах автора имеет место взаимоперекликаемость и пересеченность мифологических и библейских компонентов, вступающих между собой в отношения дискурса. Для подтверждения вышеупомянутой идеи обратимся к роману «Лесной Царь». Так, например, в данном произведении библейская и апокрифическая традиции проявляются на следующих уровнях:
1. Ономастическом: главные персонажи наделены именами, имеющими библейское происхождение, в то время как второстепенные - обычными французскими или немецкими. Главного героя зовут Авель, от еврейского Хевел («дуновение, ничтожность, суета» [5, 4]), другой вариант от аккадского аплу или шумерского ибила, что означает «сын». Его имя, прежде всего, указывает на короткий отрезок жизни, отпущенный ему, поскольку основное действующее лицо умирает в самом расцвете сил, называя свою жизнь невнятной картиной и испытывая страдания от бесцельного поиска смысла собственной природы и цели существования.
Его женщину именуют Рашель, или Рахиль (от еврейского Рахел, что означает «овца, имеющая ягнят» [5, 829]), она сама себе отводит роль жертвы, высказывая главному герою: «ты лопаешь меня, как бифштекс», Тиффож же в одном из разговоров упоминает сказку про козочку, позволившую себя съесть только после упорной битвы с волком, представляя Рашель в образе алчной ненасытной волчицы, готовой сожрать и его.
Спасенного им ребенка Тиффож сам нарекает Эфраим (или же Ефрем (с еврейского «плодородная земля») [5, 308], так звали сына Иосифа, внука Иакова, одного из ветхозаветных патриархов), возможно, имя может означать, что в уходе за истощенным мальчиком главный герой находит «отдушину» и поток живительных сил.
Школьный товарищ Авеля и образ Святого Христофора в романе носит имя Нестора (один из святых в позднехристианских летописях, а также второстепенный персонаж в эпопее Гомера «Илиада», отличающийся своими ораторскими способностями), что переводится с греческого как «возвратившийся домой», либо «путешествие», в другом варианте «победитель». «Переплетение» аллюзий библейского и мифологически-литературного толка в данном случае еще раз указывает на взаимосвязь христианской традиции и мифа в тексте. Главный герой, которому Нестор передает весь свой жизненный опыт и которого считает своим последователем, под конец произведения, физическим образом погружаясь в болото, совершает таинственное возвращение к своим мифическим корням «огра» (монстра, чудовища), о которых он заявляет в дневниковых записях в начале романа. Вторая ипостась Тиффожа - роль Святого Христофора -также проявляется при его последнем «исходе» во тьму веков, когда на его плечах оказывается спасенный им еврейский мальчик, таким образом он возвращается к своим истокам, к силе великана, несущего ребенка, заповеданной ему его товарищем по школе.
2. На уровне цитат библейская образность фиксируется в романе, когда автору необходимо подчеркнуть психологическое состояние главного персонажа, пытающегося разобраться в собственной природе. В романе даны реминисценции из библейской книги Бытие, повествующие о Каине и Авеле, Адаме и его жене Еве, аллюзии на книги Иова, пророков Иеремии и Осии, книгу Исход из двух соображений: показать парадоксальное видение мира главного персонажа и также с целью «наложения» переживаний библейских героев на психологические чувствования Тиффожа.
На идейном же и сюжетно-композиционном уровнях в романе проявляются компоненты мифологические. Миф о Лесном Царе, похитителе детей, «пронизывает» весь смысловой «стержень» произведения, формируя идею одержимости главного героя миром ребенка. В композиции выявляется также кольцевая цикличность, наблюдаемая в мифах. Начало текста, в котором Тиффож указывает на то, что он пришел из тьмы веков, и концовка повествования, в котором тот погружается во мрак болота, сообщает некую надвременность и кольцевую завершенность особенностям хронотопа, свойственную мифологической образности [1].
Сосуществование в Авеле двух ипостасей: природы Святого Христофора и Лесного Царя наполняет произведение амбивалентным смыслом, в котором апокрифическая традиция и миф вступают между собой в полемику, становясь условно белыми и черными «шахматными» фигурами в содержании текста.
Тиффож, спасающий еврейского мальчика, не способный причинить вред никакому ребенку и бережно хранящий в своей памяти облики всех воспитанников школы в Кальтенборне, порой и вправду может представать перед читателем в образе Святого Христофора, который, согласно преданию, нес на своих плечах младенца Христа, если ориентироваться на повествовательную линию от 3-го лица, заявленную в романе с целью преподнести объективный ход вещей [1].
124
ВЕСНІК МДПУ імя І. П. ШАМЯКІНА
Наличие же так называемых «мрачных записок» главного героя, написанных от 1 -го лица, свидетельствует об обнаружении у него мифопоэтического начала, оперирующего такими терминами, как «символ», «знак», «монстр», «тьма веков», «фория», «судьба», «легенда о Лесном Царе» и др. Всю стихию мифа персонаж носит только лишь в своем сознании, наделяя обычные обстоятельства мистическим смыслом, ведь для остальных действующих лиц та же реальность остается обыденностью, не несущей какого-либо судьбоносного перелома вещей. Поэтому на момент смерти Авеля остается загадкой, какая же из двух его ипостасей побеждает в нем, и каждый читатель решает сам, уходит ли он во мрак болота, подобно Лесному Царю или возносится к вершинам, словно Святой Христофор, ощущая в последние минуты на своих плечах, как, кстати, и в легенде, непомерную тяжесть хрупкого ребенка [1].
Выводы
Подведем итоги вышесказанному:
1. Неомифотворчество Турнье основано на диалектике самого мыслительного процесса. Автор целиком сосредоточен на внутреннем мире мифологических персонажей, на основе которого выстраивается сама конструкция неомифа. Миф у Турнье - это средоточие эмоций, страхов, мыслительной и творческой деятельности героя, являющихся исходной точкой для порождения мифологического универсума в его сознании (а не цепь внешних обстоятельств, как в традиционном мифе).
2. Библейский компонент в романах Турнье приобретает роль «кладезя идей», однако на структурном уровне информация, почерпнутая из Священного Писания, сохраняет свой «колорит», за исключением нескольких случаев вольной интерпретации деталей, не упомянутых в Библии.
3. Специфика авторского мировоззрения Турнье позволяет вывести гипотезу о полифо-ничности и интердискурсивности его художественного сознания в отношении библейского и мифологического компонентов собственных произведений.
СПИСОК ЦИТИРУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Турнье, М. Лесной царь / М. Турнье. - Санкт-Петербург : Амфора, 2005. - 464 с.
2. Турнье, М. Элеазар, или Источник и Куст / М. Турнье. - Москва : МИК, 1998. - 240 с.
3. Турнье, М. Каспар, Мельхиор и Бальтазар / М. Турнье. - Санкт-Петербург : Амфора, 2005. - 317 с.
4. Toumier, M. Le vol du vampire / M. Toumier. - Paris : Gallimard, 1994. - 225 c.
5. Ринекер, Ф. Библейская энциклопедия Брокгауза / Ф. Ринекер, Г. Майер ; пер. и ред. Д. В. Щедровицкого. - Padeborn : Christliche Verlagsbuchhandlung Paderborn, 1999. - 1088 с.
Поступила в редакцию 03.12.14 E-mail: [email protected]
A. I. Zavadskaya
MYTH AND BIBLICAL TEXT IN THE CREATIVITY OF MICHEL TOURNIER
The article is devoted to the study of certain aspects of use of literary tradition in the works of a XXth century French writer Michel Tournier. It analyzes the impact of both mythological and biblical sources for his works. There are differences of the mythological knowledge from the biblical one in the focus of the study that the author of the article presents. The same is about particular qualities of the use of mythological and biblical plots in the compositional structure of the texts of M. Tournier. Such particular qualities are also in the focus of the study. The polyphony of the mythological material and the biblical toposes have been revealed on the basis of three novels of the writer. The author of the article shows an innovative approach to similar subjects based on the differentiation of the mythological and biblical knowledge.
Key words: myth, consciousness, biblical story, archetypal model, game elements, neo-myth, literary tradition, onomastic level, interpretation.
