CC BY
99
Терентий Л.М.
МЕЖЛИЧНОСТНЫЙ АСПЕКТ ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО ОБЩЕНИЯ
Дипломатические переговоры между государствами - явление, известное еще с древних времен, при этом, несмотря на их тысячелетнюю историю, они до сих пор еще не стали объектом строгих и комплексных исследований в лингвистике. Одной из основных причин такого положения дел можно считать известную закрытость данной области, поэтому до последнего времени изучением специфики переговорного процесса занимались в основном политологи и психологи. Однако в современном коммуникационном веке ускоряющийся научнотехнический прогресс оказывает все более сильное влияние не только на традиционные, но и на весьма специфические виды взаимодействия между людьми. Это, в свою очередь, расширяет исследовательское поле и стимулирует ученых, работающих не только в области психологии, политологии или социологии, но и в целом ряде других научных дисциплин, в том числе и в лингвистике, включать в сферу своих интересов отдельные малоизученные виды коммуникативной деятельности, к которым относится и дипломатическое общение. Данные виды коммуникации рассматриваются с точки зрения различных теорий, апробированных на других, уже достаточно изученных типах общения между людьми, что, вне всякого сомнения, помогает вырабатывать новые подходы к исследованию общих закономерностей коммуникативного процесса.
В настоящее время в науке в целом методологическим основанием анализа коммуникации является теория дискурса, который уже давно стал объектом междисциплинарного изучения и исследуется в философии и логике, психологии и социологии, в работах по искусственному интеллекту, в политологии и других сферах знания.
Что касается современной лингвистики, то здесь дискурсивные исследования считаются одним из приоритетных направлений. Под дискурсом в данной научной отрасли принято понимать деятельностный процессуальный феномен, который находит свое выражение в тексте, т.е. связан с текстом отношениями реализации [25]. Другими словами, дискурс - это произнесенный текст, понятие, касающееся актуального речевого действия, тогда как текст представляет собой
абстрактную грамматическую структуру или абстрактный теоретический конструкт, относящийся к системе языка [50].
С конца XX века практически все лингвисты, независимо от направления, в котором они работают, рассматривают дискурс как деятельность. Однако наиболее глубоко деятельностная концепция коммуникации была развита в отечественной психолингвистике, с момента своего возникновения воспринявшей и творчески переработавшей положения выдающихся философов языка о нерасторжимом единстве мыслительной и языковой деятельностей [16], а так же речевой деятельности как ведущем аспекте языка, в котором объединяются языковой материал, языковая система и языковая способность человека [42]. Дальнейшее развитие данных идей в рамках общепсихологической теории деятельности [28], в основу которой были положены взгляды выдающихся советских психологов Л.С. Выготского [14], С.Л. Рубинштейна [33] и их последователей, позволило отечественным психолингвистам рассматривать речевую коммуникацию как один из видов общей деятельности, представляющей собой достаточно сложную в структурном отношении систему.
Первый постулат психолингвистики гласит, что речевая деятельность должна изучаться по единицам, выделяемым для описания ее системности [27]. Согласно принципу установления таких единиц в языке, который был сформулирован еще Л.В. Щербой, главным их свойством является регулярное воспроизведение в языковом материале [42]. Экстраполируя данный принцип на речевую коммуникацию можно утверждать, что ее единица, позволяющая делать выводы о сущности и психологическом содержании любого вида дискурса, - это целостный речевой акт, в котором принимают участие как минимум двое коммуникантов. А если исходить из утверждения, что «дискурс возникает и выявляется в тексте и через текст» [55, с. 27] (см. так же работы: [45; 44]), реализуемый в сообщении, посредством которого и осуществляется сам дискурс [56], то отсюда следует, что именно текст/высказывание/элементарное речевое действие есть та минимальная единица, в ходе анализа организации которой раскрывается суть общения, функции, роли, правила, условия взаимодействия, т. е. вся социальная ситуация, в которой проходит интеракция (см. об этом: [18]).
Более того, такой тип анализа дает возможность судить не только о специфических характеристиках ситуации, но и, как указывает И.А. Зимняя, выявлять особенности говорящего как субъекта деятельности - его ценностные ориента-
ции, мотивацию, цели деятельности, отношения к партнеру и характер воздействия на него [23]. Другими словами, в высказывании (речевом действии по А.А. Леонтьеву) как предметно-знаковом образовании отражается весь сложный фрагмент мира, в рамках которого происходит взаимодействие между людьми. Причем, что важно, данный фрагмент - это не та действительность, которая существует объективно, но ее отражение в сознании языковой личности говорящего (по Ю.Н. Караулову), все три уровня которой - семантический, когнитивный и мотивационный, - определяют в совокупности структуру текста, производимого ею в процессе коммуникации.
Необходимость построить в сознании релевантную ситуации общения модель - это не единственная задача говорящего. Принципиально двусторонний характер коммуникации [26], требует от адресата учета особенностей конкретного слушателя, которому адресовано высказывание. Это положение, являющееся аксиомой для психолингвистики, разделяется представителями самых различных научных направлений и лингвистических школ.
«Речь всегда направлена на слушателя, на другого, и служит для общения с ним», - отмечает С.Л. Рубинштейн [33, с. 120]. «Смысл термина «человек» предполагает взаимное существование одного для другого, то есть общность людей, сообщество» [17]. «В пределах языковой коммуникации я и ты предполагают друг друга с абсолютной необходимостью» [6, с. 220]. (См. так же: [3; 4; 5; 8; 30; 43 и др.]).
Отметим, что особенно тщательно и глубоко данная проблема разработана в трудах М.М. Бахтина, работы которого широко востребованы в психолингвистике. Одной из основных идей этого философа языка является мысль о том, что любое высказывание, любое слово - это двусторонний акт, продукт взаимоотношений говорящего со слушающим. «Всякое слово выражает «одного» в отношении к «другому», - отмечает он. - В слове я оформляю себя с точки зрения другого, в конечном счете, с точки зрения своего коллектива. Слово - мост, перекинутый между мной и другим. Если одним концом он опирается на меня, то другим концом - на собеседника. Слово - общая территория между говорящим и собеседником» [13].
Главным следствием этой идеи в психолингвистике стали:
1) положение о необходимости ориентировки на говорящего (см. например: [26; 11; 21 и др.]), которое учитывается во всех современных психолингвистических моделях порождения и восприятия речи;
2) вывод о том, что любой акт речевой коммуникации - это только средство осуществления сложного процесса взаимного регулирования коммуникантами поведения друг друга, поэтому вне данного процесса адекватное исследование речи не представляется возможным [38]. Именно это фундаментальное свойство речи превращает коммуникацию во взаимодействие, в ходе которого каждый речевой акт есть итог совместно организованной деятельности собеседников (см., например: [39]).
Очевидно, что понимание речевого акта как результата совместной деятельности, как интерактивного процесса требует обращения не только к адресанту, но и к адресату, который является равноправным участником общения, с одной стороны, активно интерпретирующим полученное сообщение [18; 53; 57], а, с другой, непосредственно влияющим на характер взаимодействия.
Адресат как и адресант - это языковая личность с характерными для нее:
1) уровнем владения языком (вербально-семантическим уровнем по Ю.Н. Караулову), который определяет границы возможных интерпретаций полученного сообщения и структуру продуцируемого им ответного высказывания;
2) уровнем развития интеллектуальной сферы (когнитивный уровень по Ю.Н. Караулову), которая «ответственна» за существующий в сознании человека «образ мира»/«картину мира»;
3) целями, мотивами, интересами, установками и интенциональностями (прагматический уровень по Ю.Н. Караулову).
Таким образом, с точки зрения психолингвистики любой участник коммуникации выступает, прежде всего, как индивидуум со своими, присущими только ему, знаниями и представлениями, сформированными различными видами когнитивных структур, которые представляют собой особую форму кодирования и хранения информации (когнитивная база по В.В. Красных [24]). В этих структурах хранятся сведения о языке, лежащие в основе языковой и речевой компетенции и включающие в себя знания обо всех языковых уровнях - фонетическом, морфологическом, лексическом, синтаксическом, а также экстралингвистические знания, производные от субъективного опыта. Последние формируют набор пропозиций, т.е. совокупность различных наборов знаний, относящихся ко всем ас-
пектам контекста, которые хранятся в семантической памяти человека или в ее информационном тезаурусе (по А. А. Залевской).
Все, сказанное выше, позволяет утверждать, что способность личности продуцировать содержательные и релевантные ситуации тексты и проникать в смысл воспринятых в процессе общения сообщений непосредственно зависит от информационного тезауруса человека, а именно:
1) от границ «лексико-грамматического многознания» (термин Богина);
2) от уровня достигнутой свободы выбора средств выражения из существующего в языке множества;
3) от богатства личного опыта, в том числе владения широким репертуаром ролевых стереотипов и типических сценариев речевого общения;
4) от индивидуально-психических особенностей человека, где особую роль, как представляется, играют, следующие факторы:
- степень развития механизма антиципации;
- способность как можно более точно оценить как содержание информационного тезауруса партнера по общению и его эмоциональное состояние, т. е. эмпатия, так и социальную ситуацию общения в целом;
5) от системы смысложизненных ориентаций человека, установок и т. д., причем в этом случае большое значение имеет желание личности следовать правилам кооперативного поведения.
Данное замечание в полной мере касается, в том числе, и коммуникативной деятельности дипломатов, участвующих в переговорах, которые, по мнению И.А. Василенко, есть «сложная межличностная коммуникация, предполагающая использование риторики, аргументации, различных психологических уловок и манипуляций».
Отметим, что в современной науке существуют как различные определения переговоров, так и их различные типологии, которые строятся на различных основаниях. С точки зрения психолингвистики, независимо от уровня, формы или числа участников данного процесса, акцент смещается на личности, анализ структуры высказывания которых - это своеобразный «ключ» к пониманию цели общения и, одновременно, средство, позволяющее делать прогнозы об успешно-сти/неуспешности коммуникации.
Такой анализ, если исходить вышеупомянутых особенностей информационного тезауруса человека, на наш взгляд должен проходить на трех уровнях, соответствующих уровням структуры языковой личности.
Прежде всего, основу психолингвистического анализа речевого произведения должен составлять анализ различных аспектов текста:
а) грамматических - его целостности, когезии (связности) и когерентности (композиционной завершенности);
б) лексических средств, употребляемых говорящим в ходе продуцирования речевого высказывания.
Этот уровень, если обратиться к работам А.А. Леонтьева, является уровнем реализованной говорящим внутренней программы действий, активированной целью и составленной на основе процессов ориентирования в действительности.
Особенности синтаксических конструкций и семантики, употребляемой в тексте, выводят нас на следующий уровень анализа - уровень пропозиций.
Иными словами, данный уровень анализа предполагает рассмотрение общего умения коммуникантов конструировать реальность на основе запаса социальных знаний, с помощью которых они способны быстро понять, что происходит вокруг, и вести себя соответственно ситуации, требующей выполнения определенной роли.
Особую значимость, как нам представляется, здесь приобретают индивидуальные навыки постоянного мониторинга окружающей среды, благодаря которым человек может изменять существующие в его сознании ментальные репрезентации различных социальных объектов и явлений, т.е. сценарии, фреймы, ти-пификации, стереотипы, касающиеся самых разнообразных аспектов окружающей действительности, закодированных словом (см. концепции: [46; 47; 51; 49; 19; 18;9; 52; 54; 59; 58; 29; 15; 41; 40 и др.]).
Созданный говорящим текст, с точки зрения этого уровня анализа, может рассматриваться как результат внутреннего мыслительного процесса, в котором совмещены социальные и когнитивные акты и стратегии. В концепции А.А. Леонтьева этот уровень коррелирует с уровнем оценки собеседниками коммуникативной ситуации, в соответствии с которой говорящий производит высказывание с интерактивно мотивированными свойствами. Как пишет об этом в своей известной работе Т. Виноград: «Решив использовать фразу с определенной референцией, говорящий тем самым сообщает слушающему следующую инфор-
мацию: “В моем ментальном мире имеется уникальная сущность, о которой я намереваюсь кое-что сказать. Данная описательная фраза достаточна для того, чтобы вы могли найти или создать некоторую уникальную сущность в вашей модели мира, используя весь контекст и общее знание (относительно мира, правил речевого общения и моего собственного состояния) о наличии которого у вас я делаю предположительный вывод на основе моей модели о вас в настоящий момент” [10, с. 151].
Последний, уровень анализа высказывания - это выявление и анализ цели отправителя сообщения.
Как уже упоминалось выше, с точки зрения психолингвистики, важнейшая функция языка - коммуникативная - является, в сущности, «функцией регуляции поведения. Ничего другого в понятии коммуникации не содержится» [27, с. 32]. Эта регуляция осуществляется путем изменения смыслового поля адресата и построения в его когнитивной системе моделей реальности или «образов мира», соотносимых с моделями адресанта [2]. Причем не без оснований можно предполагать, что для отправителя сообщения эти модели могут быть как конструктами, реально существующими в его сознании, так и конструктами, специально смоделированными для введения в «образ мира» реципиента. В последнем случае язык становится средством внедрения в информационный тезаурус адресата, часто помимо его сознания, тех моделей, которые желательны для адресанта (см., например: [2; 34; 48]).
Психолингвистический подход к сущности коммуникации в целом, и к сущности дипломатического общения, в частности, базируется на общей схеме деятельности, разработанной в психологии, согласно которой за предметом речевой потребности стоит совершенно другой - неречевой - предмет деятельности, мотивирующий речепроизводство [27; 38 и др.]. Именно этот предмет, являясь истинным мотивом деятельности, детерминирует активность индивида и запускает коммуникативный процесс, направленный на координацию действий по достижению поставленной цели (см., например, концепции: [1; 22; 28; 31; 32; 33; 36 и др.]).
Иные истолкования природы потребности в общении, существующие в теории коммуникации в настоящее время, сводятся либо: а) к экспрессивной, т.е. внутренней потребности в общении с целью выразить вовне результаты своей
внутренней мыслительной деятельности; б) к обмену знаниями и получению информации; в) чистой потребности в общении без указания мотива.
Как представляется, данные объяснения не могут рассматриваться как психологически достоверные [22, с. 163].
Итак, реализация потребности адресанта, в нашем случае, дипломата, вступающего в общение, зависит от адресата сообщения, который, в свою очередь, в немалой степени определяет ход коммуникации.
Как мы уже упоминали выше, прежде всего, фактор адресата влияет на выбор адресантом языковых средств и саму структуру сообщения. Однако в данном случае роль адресата пассивна, а главное значение имеет способность отправителя сообщения:
1) точно оценить когнитивное множество реципиента с тем, чтобы найти «слабые точки», т.е. выделить факторы, управляющие его деятельностью;
2) избирательно воздействовать на них;
3) «спровоцировать» его поведение в нужном адресанту направлении [26] при помощи определенных вербальных средств.
Таким образом, речевое сообщение функционирует как некая программа, образуя у реципиента, по мнению Ю.А. Сорокина, систему определенных представлений (смыслов) [37, с. 6] (см. так же: [26; 21 и др.], причем реципиент оперирует только тем набором допустимых истолкований, который ему навязывает автор речи [20, с. 25]. В этом случае становится совершенно очевидно, что речь говорящего действительно является только одним из компонентов его целенаправленной деятельности, а язык является «орудием», служащим исполнению определенной задачи, т.е. выполняет инструментальную функцию, непосредственно связанную с воздействием (см. концепцию «языковых игр»
Л. Витгенштейна [12]).
Бесспорно, что: «Партнеры коммуникации имеют разный языковой и интеллектуальный опыт» [22, с. 168], учет которого, как подчеркивает
М.М. Бахтин, «определит и выбор жанра высказывания, и выбор композиционных приемов, и, наконец, выбор языковых средств» [7, с. 291].
Таким образом, отправитель сообщения всегда задает определенные рамки, которые должны быть приняты и учтены слушающим. Однако, несмотря на эти «рамки», адресат остается активным в отношении интерпретации сообщения. Природа этой активности лежит в собственном жизненном опыте, мотивации,
когнитивной базе и, что немаловажно, собственных знаниях языка, которые влияют на понимание смысла сообщения слушающим. Более того, говорящий может только более или менее точен в своей оценке ситуации общения и языковой личности своего собеседника, поэтому процесс интерпретации отмечен возможностью многовариантного смыслообразования [20].
Совершенно очевидно, что в дипломатическом общении точная передача смысла, стоящего за каждым высказыванием, приобретает особое значение.
Психолингвистическая трактовка смысла берет начало в общепсихологической теории деятельности. С данной позиции смысл есть форма существования значения слова в индивидуальном сознании человека, опосредованная системой его отношений с действительностью или системой деятельностей, в которую включена личность. Отсюда следует, что смысл - категория сугубо деятельностная, он формируется в языковом сознании индивида в течение его жизни и несет в себе отпечаток его личностного опыта. Трактуя высказывание, личность извлекает смысл через осознание ситуации, интерпретацию мотивов и целей собеседников, поэтому смысл воспринятого слушающим сообщения может совпадать, но чаще не совпадает с областью значений слов, из которых оно состоит. Такое положение вещей вполне закономерно: смысл принадлежит к области психического, он порождается в процессе коммуникации и связан с контекстом, тогда как значение слова - это сфера языка. Поэтому главной задачей говорящего является организация сообщения таким образом, чтобы оно могло не просто передать систему смыслов, существующих в его сознании, но стать программой определенной деятельности в сознании слушающего. Эта задача решается путем выбора определенной синтаксической структуры высказывания, модальности, актуального членения речи, интонационного рисунка, а так же посредством выбора и организации значений как элементов языковой системы таким образом, чтобы «адресат высказывания мог сформировать в своей коммуникативной деятельности смысл, сопряженный со смыслом, замещенным данным высказыванием со стороны отправителя сообщения» [35, с. 117]. Успех коммуникации и, в конечном итоге, полнота реализации поставленных задач, зависит от способности языковой личности выполнить такую комплексную задачу.
В целом можно сказать, что коммуникация - это целостная интеракция, направленная на достижение результата, который зависит от различных видов деятельности всех ее участников: когнитивной, речевой, невербальной (поведенче-
ской). Причем когнитивный компонент этой триады оказывается главным звеном, опосредующим как речевое оформление высказывания, так и поведенческий аспект коммуникации. Иначе говоря, как при кодировании смысла, так и при его интерпретации содержательный когнитивный уровень проявляется в едином коммуникативном целом, объединяющем вербальные и невербальные компоненты. Именно данный уровень, отражающий индивидуальные особенности структуры языковой личности дипломата и превращающий саму дипломатию в искусство, определяет содержание высказывания и взаимоотношения собеседников и позволяет либо достичь цели, либо изначально становится источником коммуникативного конфликта.
* * *
1. Анохин П.К. Философские аспекты теории функциональной системы. М.: Наука, 1978. 154 с.
2. АртемьеваЕ.Ю. Основы психологии субъективной семантики. М.: Наука, 1999. 350 с.
3. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Известия АН СССР, Сер. Лит. и яз. Т. 40. № 4. 1981. С.356-367.
4. Арутюнова Н.Д., ПадучеваЕ.В. Истоки, проблемы и категории прагматики. Вступительная статья // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 16. Лингвистическая прагматика. М.: Прогресс, 1985. С. 3-42.
5. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М.: УРСС, 2001. 416 с.
6. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000. С. 196-238.
7. БахтинМ.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 445 с.
8. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. 446 с.
9. ВерньоЖ. К интегративной теории представления // Иностранная психология. М., 1995. Т. 3. № 5. С. 9-17.
10. Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XII. М: Радуга, 1983. С. 123-170.
11. Винокур Т.Г. Варианты речевого поведения. М.: КомКнига, 2005. 176 с.
12. Витгенштейн Л. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. М.: Прогресс, 1985. С. 79-128.
13. ВолошиновВ.Н. (Бахтин М.М.) Слово в жизни и слово в поэзии [1926] // Бахтин под маской. Вып. 5 (1). М.: Лабиринт, 2000. С. 60-87.
14. ВыготскийЛ.С. Мышление и речь // Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Изд-во Эксмо, 2004. С. 664-1019.
15. Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта: Пер. с англ. / Под ред. Г.С. Батыгина и Л. А. Козловой; Вступ. ст. Г.С. Батыгина. М.: Институт социологии РАН,
2003. - 750 с.
16. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. 452 с.
17. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб.: Наука, Ювента, 1998. 315с.
18. Дейк Т.А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной лингвистике. Когнитивные аспекты языка. М.: Прогресс, 1988. Вып. 23. С. 93-152.
19. Дейк Т.А. ван. Фреймы знаний и понимание речевых актов / Пер. с англ. М.А. Дмитриевой. // Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. 310 с.
20. Демьянков В.З. Интерпретация человеческая и интерпретация машинная // Перевод и автоматическая обработка текста. М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1987. С. 13-29.
21. Дридзе Т.М. Социальная коммуникация как текстовая деятельность в семисоциопсихоло-гии // Общественные науки и современность. № 3. М., 1996. С. 145-152.
22. Жинкин Н.И. Язык - речь - творчество (Избр. тр.). М.: Лабиринт, 1998. 368 с.
23. Зимняя И. А. Лингвопсихология речевой деятельности. М.: Московский психологосоциальный институт, Воронеж: НПО «МОДЭК», 2001. 432 с.
24. Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации: Курс лекций. М.: ИТДГК “Гнозис”, 2001. 270 с.
25. КубряковаЕ.С., Александрова О.В. Виды пространств текста и дискурса // Категоризация мира: пространство и время: Матер. науч. конф., М.,1997. С. 19.
26. ЛеонтьевА.А. Психология общения. М.: Смысл, 1999. 365 с.
27. Леонтьев А.А. Язык. Речь. Речевая деятельность. М.: КомКнига, 2005. 216 с.
28. ЛеонтьевА.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл; Изд. центр «Академия»,
2004. 352 с.
29. Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия. 1979. 151 с.
30. Ортега-и-ГассетХ. Избранные труды. М.: Изд-во «Весь мир», 2000. 704 с.
31. Павиленис Р.И. Понимание речи и философия языка // Новое в зарубежной лингвистике. Теория речевых актов. М.: Радуга, 1986. Вып. 17. С. 380-388.
32. Рейтман У. Познание и мышление: моделирование на уровне информационных процессов. М.: Мир, 1968. 350 с.
33. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. М.: Педагогика, 1989. Т.1. 488 с.
34. Сергеев В. М. Когнитивные методы в социальных исследованиях // Язык и моделирование социального взаимодействия. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртене, 1998. С. 3-20.
35. СидоровЕ.В. Онтология дискурса. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. 232 с.
36. Солсо Р. Л. Когнитивная психология. М.: Тривола, 1996. 600 с.
37. Сорокин Ю.А. Психолингвистические аспекты изучения текста. М.: Наука, 1985. 168 с.
38. ТарасовЕ.Ф. Производство речи: большая программа // Язык. Сознание. Культура. Сборник статей. М.; Калуга, 2005. С. 32-42.
39. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого общения, лингвистике и риторике // Зарубежная лингвистика. 2. М.: Изд. группа «Прогресс», 1999. С. 254-264.
40. Шютц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом / Пер. с нем. и англ. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. 1056 с.
41. Шютц А. Смысловая структура повседневного опыта: очерки по феноменологической социологии/Пер. с англ. Москва: ФОМ, 2003. 336 с.
42. Щерба Л.В. О трояком аспекте языка и об эксперименте в языкознании // Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 24-39.
43. Якобсон Р. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. - 454 с.
44. Blakemore D. Understanding Utterances: An Introduction to Pragmatics. Oxford - Cambridge, Massachusetts: Blackwell, 1993. - 191 p.
45. Brown G., Yule G. Discourse Analysis. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1983. 288 p.
46. Damasio A. Concepts in the brain // Mind and Language. 1989. Vol. 4, № 1-2. P. 24-28.
47. Damasio A. Descartes’ error: Emotion, reason, and the human brain. N.Y.: Avon Books, 1994. 258 p.
48. Dijk T.A. van. Critical Discourse Analysis // Handbook of Discourse Analysis. Oxford: Blackwell, 2001. 312 p.
49. Dijk T.A. van. Discourse Analysis: Its Development and Application to the Structure of News // Journal of Communication. 1983. No. 33 (3).
50. Dijk T.A.van. Studies in the Pragmatics of Discourse. The Hague: Mouton, 1981. 331 p.
51. Fauconnier G. Mappings in thought and language. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997. 185 p.
52. Fillmore Ch. J. The Case for Case. Universals in Linguistic Theory. N.Y., Chicago, 1968. 122 p.
53. Hoffman T.R. Frames in Comprehension: Automatic or not // Quaderni di semiotica, 1986, N 1. P. 78-106.
54. Johnson-LairdP.N. Mental models // Foundations of cognitive science / Ed. M.I. Posner. Cambridge, MA: The MTT Press, 1993 [1989]. P. 469-499.
55. Kress G. Ideological Structures in Discourse // Handbook of Discourse Analysis. Vol. 4. London: Academic Press, 1985. P. 27-41.
56. Leech G.N. Principles of Pragmatics. London; New York: Longman, 1983. 250p.
57. Marmaridou S. Pragmatic Meaning and Cognition. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamin Publishing Company, 2000. 179 p.
58. SchankR.C. & AbelsonR.P. Scripts, plans, goals, and understanding: An inquiry into human knowledge structures. Hillsdale, NJ: Erlbaum, 1977. 360 p.
59. SchankR.C. Depths of knowledge // Knowledge and Representation. London, 1982. P. 170-193.
