CC BY-NC-ND
134
Ю.Ю. Данилкова
МЕЖДУ ПРЕДАНИЕМ И ЛЕГЕНДОЙ: НОВЕЛЛА Т. ШТОРМА «ВСАДНИК НА БЕЛОМ КОНЕ»
Статья посвящена подробному рассмотрению структуры новеллы Т. Шторма «Всадник на белом коне», исследованию художественных функций как «рамочного повествования», так и рассказчиков в тексте. Цель работы состояла в изучении жанровых модификаций в рамках одного текста. Акцент сделан на проблеме литературной саморефлексии.
Ключевые слова: легенда, предание, рамка, рассказчик, фольклор, литературная саморефлексия.
«Всадник на белом коне» - это одно из самых значительных произведений Т. Шторма, в котором тесно переплетенными оказались мифы и реальность.
Последняя новелла Т. Шторма создается в 1885-1888 гг., когда писатель был смертельно болен. В основу новеллы положены реальные факты. В ночь с 3 на 4 февраля 1825 г. на Северном море произошло сильнейшее наводнение. Восьмилетний Т. Шторм видел страшные события своими глазами1.
Природа Северной Германии, где вырос и долгое время прожил сам Т. Шторм, была сурова по отношению к населявшим ее людям: постоянные наводнения на Северном море создавали у них ощущение неукорененности в бытии, связи, подчас трагической, жизни отдельного человека со стихией. Т. Шторм описывает именно такой социум - почти полностью зависящий от природных катаклизмов.
Образ, вынесенный в заглавие, как и сюжет новеллы, Т. Шторм черпает из легенд и поверий, которые бытовали в Европе. Центральная фигура, связанная с общемировой мифологией в новелле
© Данилкова Ю.Ю., 2012
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
Т. Шторма, это, конечно, белый конь. Несмотря на то что в качестве источника Шторм использовал не северо-фризское сказание, а легенду, возникшую на берегах Вислы, представления о белом коне как о «коне-призраке» было известно и на родине Т. Шторма, в Северной Германии. В собрании известного фольклориста К. Мюлленхофа засвидетельствовано сказание такого рода2.
XIX век, век мистификаций, предлагал, в том числе и искушенным читателям, большое количество подделок, имитирующих древние, фольклорные тексты. Новелла Т. Шторма ни в коем случае не претендует на мистификацию. Она, как мы попытаемся показать, представляет собой уникальный повествовательный эксперимент, в котором сосуществуют и подвергаются рефлексии интенции фольклора и литературы.
Исследователями в области немецкой литературы достаточно подробно изучена система персонажей новеллы, лейтмотивная структура, но жанровая природа текста, причины его «многослой-ности» остаются за пределами многих исследований3.
Литературный эксперимент обусловил и сложность повествовательной структуры, которая остается практически неизученной. С самого начала мы видим довольно странный зачин - сразу три рассказчика, которые попеременно ведут повествование: перед нами три «рамки». «Рамочная» конструкция и заканчивает повествование, с той лишь только разницей, что «рамок» уже не три, а две, таким образом, перед нами структура, характерная для новеллы4.
Каждый из рассказчиков соотносится с определенным историческим временем и становится участником особой повествовательной ситуации.
Цель статьи - проследить жанровые модификации на протяжении всей новеллы и соотнести их с изменением повествовательных ситуаций.
Проследим основные повествовательные ситуации. С самого начала рассказ о всаднике на белом коне апеллирует к устной памяти, нежели к письменному источнику: рассказчик № 1 вспоминает, что когда-то в детстве он слышал историю о всаднике, причем сейчас он не может «ни поручиться за подлинность <...> рассказа, ни отстоять достоверность приведенных здесь фактов, если кому-то вздумается их оспорить»5.
Первый рассказчик оказывается связанным с современностью, с сознанием, близким XIX в., он, возможно, современник самого Шторма. Первый зачин заключает в себе присутствие именно литературных категорий: «я» рассказчика, апелляцию к его личной,
Ю.Ю. Данилкова
а не коллективной памяти («историю эту я узнал более полувека назад...»), к письменному, хоть и потерянному, источнику. Первый зачин содержит все приметы времени цивилизованного. Интересно, что именно эта, первая, рамка оказывается в конце опущенной.
Далее спираль времени раскручивается назад, рассказчик № 2 является одновременно и героем иной повествовательной ситуации, назовем ее условно «эпической». На этом этапе структура новеллы Т. Шторма становится удивительным образом сходной со структурой некоторых древних текстов. В тексте используется форма «вопрос-ответ». Таким образом построены, например, некоторые части «Младшей Эдды»6. Для подобной структуры обязателен герой незнающий, задающий вопросы, и в таком положении оказывается второй рассказчик-путешественник. Именно он поставлен в позицию заинтересованного слушателя, рассказ учителя (рассказчик № 3) призван объяснить незнающему человеку, кто такой всадник на белом коне, которого тот повстречал. Именно вопрос непосвященного, случайно оказавшегося в этой местности человека, вызывает к жизни рассказ учителя. Перед нами ситуация, имитирующая акт инициации, передачи знания от посвященного непосвященного, ведь рассказ учителя приобщает новичка к устной традиции коллектива. Саму повествовательную ситуацию можно назвать «эпической», так как основной рассказчик, учитель, подобно древнему сказителю, выступает перед группой людей, собравшихся на постоялом дворе, и все они, кроме одного, слушают историю хорошо знакомую. Услышанное для них не есть откровение, а лишь повторение давно известного старого. «Эпическая» ситуация сохраняется в течение почти половины рассказа учителя, затем она кардинально меняется: люди постепенно покидают постоялый двор, учитель и путешественник остаются наедине, из «сказителя» учитель становится классическим рассказчиком XIX в., каких мы можем встретить у Л. Толстого, Ф. Достоевского. Таким образом, «эпическая» ситуация рассказывания сменяется «литературной», а учитель, главный рассказчик, чувствует себя комфортно в них и владеет обеими.
У рассказчика-путешественника, «новичка», есть еще одна немаловажная функция. Впервые в новелле всадник в своей легендарной ипостаси встречается именно ему. Вот как пишет он об этой встрече: «. при чахлом свете прорезавшегося полумесяца обозначился силуэт, по мере приближения становившийся все отчетливей, и скоро я уже различил всадника на длинноногом поджаром коне; темный плащ бился у незнакомца за плечами; на скаку он
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
повернул ко мне бледное лицо с горящим взором»7. Итак, в данном описании подчеркнуты такие детали, как бледное лицо и горящий взор, отсылающие к книге Апокалипсиса, эти детали появятся в описании внешности Хауке Хайена начиная с того момента, как тот возглавил строительство новой дамбы. Формула «всадник на белом коне» здесь еще не появляется, герой не знает легенды, с всадником связанной, и поэтому воспринимает его непосредственно. Непосредственность восприятия в данном случае дает легенде о всаднике иной статус - статус объективного повествования: легенда не может лгать, если и непосвященный, незаинтересованный человек видел всадника своими глазами.
Фигура третьего, основного рассказчика, помещенного сначала в «эпическую» ситуацию, затем в «литературную», заслуживает отдельного комментария. О нем известно больше, чем о первых двух. Это школьный учитель, пользующийся всеобщим уважением; говорится, что некогда он изучал теологию.
Важно, что повествовательная инициатива в тексте отдана именно этому третьему рассказчику, повествование о Хауке Хайен представляет собой по большей части рассказ школьного учителя. Учитель - наиболее загадочная фигура во всей новелле. Хотя он и подчеркивает связь своего рассказа с коллективным преданием, в историю вплетается его личная интерпретация рассказываемых событий. Восприятие же Хауке Хайен этим героем в целом отличается от общественного мнения, строитель плотины не воспринимается учителем как фигура легендарная: способного парня, по словам учителя, превратили «в пугало, в приведение»8. Учитель, с одной стороны, дистанцирует свою точку зрения от общественной, с другой - считает себя скорее транслятором традиции, а не сочинителем в современном смысле этого слова: «. до сих пор я вам пересказывал истории, которые в течение сорока лет работы здесь, на побережье, слышал от сведущих людей либо от их внуков и правнуков. Но о том, что я буду рассказывать вам теперь, дабы вы могли сопоставить окончательную развязку с повествованием в целом, болтала в те времена вся деревня»9.
Рассказ учителя полностью отметает легендарное начало, посмертное чудо, а легендарные, «чудесные мотивы» вплетаются в текст предания как поданные с чужих слов.
Позволим себе предположить, что смена рассказчиков в новелле предвосхищает и смену жанровой ориентации внутри нее.
Так, для коллективного сознания релевантной оказывается легенда о всаднике на белом коне, описывающая посмертное
Ю.Ю. Данилкова
бытие Хауке Хайен. Рассказчик № 2 своей историей о встрече с непонятным ему явлением заставляет вспомнить легенду о всаднике. Легенда же - это «жанр фольклора и литературы, в котором с установкой на достоверность представлены чудесные события, небывалые обстоятельства, лица, предметы»10. Легенда о посмертном бытии всадника принадлежит коллективу.
Как раз эту установку на чудо и чудесное полностью отвергает учитель. Своим рассказом учитель переориентирует жанровую систему новеллы. Порвав с легендой, он предлагает слушателям предание, т. е. «созданный устно и имеющий установку на достоверность рассказ, основное содержание которого составляет описание реальных или вполне возможных фактов»11. Учитель всегда следует исторической точности, упоминая даже точную дату центрального события в новелле - потопа (1756 г.).
Восприятие учителем Хауке Хайен отражается даже и в по-именовании им последнего.
Проследим, когда впервые употребляется поименование «Schimmelreiter» («Всадник на белом коне»), вынесенное в заглавие произведения. «Schimmelreiter» - так называет Хауке Хайен анонимный персонаж из толпы на постоялом дворе: из этого видно, что такая номинация укоренилась в рамках определенного коллектива, она возникла внутри особенной общности людей. Легенда о всаднике на белом коне - явление коллективной памяти. Поимено-вание «всадник на белом коне» возникает, как показывает учитель, еще при жизни Хауке Хайена. «Der Schimmelreiter kommt!» - говорит один из рабочих. В русском переводе: «Вон всадник на сивке!»12
Вопреки устоявшейся традиции учитель, главный рассказчик, избегает называть строителя новой плотины «всадником на белом коне», он использует лишь имя собственное - «Хауке Хайен», этими словами и заканчивается новелла, а завершает ее рассказчик-путешественник.
Иногда учитель называет Хауке Хайена «смотрителем на белом коне»13. «Всадником» (Reiter) Хауке назван лишь в конце: «...как ни вглядывался всадник, он ничего уже не мог различить», «Пошел! -приказал всадник, и конь, повинуясь хозяину, рванулся вперед»14. Итак, Хауке Хайен школьного учителя становится «всадником» лишь под знаком страшных событий потопа, до этого он - «смотритель».
Действительно, описанная учителем до мельчайших подробностей жизнь Хауке Хайен более всего напоминает именно предание, а сам учитель в своем рассказе сознательно избегает номинации, принятой всей деревней.
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
Но смог бы учитель собрать вокруг себя кружок верных слушателей, если бы имел свою версию предания, чуждую остальным? Смог бы он удерживать внимание слушателей, создав «эпическую» ситуацию? Вероятно, нет.
Центральная для новеллы история приобретения героем белого коня подана с чужих слов как «рассказ в рассказе». И тут можно говорить об апелляции к четвертому рассказчику, полностью анонимному, так как этот рассказчик - коллектив деревни. Предание, таким образом, не удерживается в рамках строгой фактографии, избегая легендарности.
Учитель интерпретирует историю о Хауке Хайен в христианском ключе, но является ли он при этом антагонистом всей остальной деревни? Исследователь Ч.Г. Браун (Ch.G. Browne) предлагает свое видение системы персонажей новеллы: он делит героев на две группы в зависимости от их отношения к вере и суеверию. Нам такое деление кажется необоснованным15.
Существенной чертой мира, описываемого учителем, является двоеверие, языческие представления соседствуют с представлениями христианскими. В календаре жителей маленького фризского селения существенное значение имеют христианские праздники. Практически все важные события соотнесены с ними. Так, «утром, после Пасхи смотрителя Теде Фолькертса нашли мертвым в постели»16, «когда на Троицу отзвонили по всему краю церковные колокола, начались строительные работы»17, «в четвертое воскресенье Великого поста порывом ветра сбросило с колокольни золоченного петуха»18, потоп случился «незадолго до дня Всех Святых, в октябре»19. Итак, время в новелле учитель организует в соответствии с христианскими представлениями.
Но не только для учителя, а и для многих жителей деревни христианские представления далеко не просто формальность. Один из героев, Иеве Маннерс, говорит о том, что «настал тот самый одиннадцатый час» - его слова содержат аллюзии на Евангелие (Мф. 20:6,9) и вводят в текст мотивы Апокалипсиса, которые будут развиты потом20.
В одной из сцен новеллы Хауке Хайен сравнивается с архангелом Михаилом [С. 50]. Наконец, упоминается, что жители деревни посещают религиозные собрания протестантского толка.
По-иному дело обстоит с организацией пространства в новелле. Именно она напоминает организацию пространства в мифах. Пространство это дуально: оно делится на хаос (водная стихия) и космос (обжитое пространство). По сути дела, жители деревни
Ю.Ю. Данилкова
существуют на границе хаоса и космоса, строя дамбы и отвоевывая сушу у моря.
В организации пространства значительную роль играют реликтовые, мифологические образы, например образ ясеня21. Все значительные события новеллы маркированы присутствием этого дерева. Дом смотрителя плотины выделен на мифологическом уровне: он находится на возвышении, «рядом с ним росло самое высокое в деревне дерево, огромный ясень»22; серьезный разговор о том, что Хауке Хайен будет смотрителем плотины, происходит под ясенем; под ясенем похоронен и предыдущий смотритель плотины; под ясенем главный герой останавливается с конем, приводя того домой; в последней сцене потопа говорится, что «старый ясень скрипел, словно грозился вот-вот рухнуть»23.
Вряд ли нужно напоминать о том, какое значение имеет ясень в германской мифологии. Ясень Иггдрассиль - мировое древо, чьи корни прорастают в разные миры.
Интересен тот факт, что в рассказе учителя практически отсутствуют описания природы, одно лишь дерево - ясень - оказывается символически выделенным. Образ ясеня можно рассматривать как один из важнейших знаков языческой культуры, но при этом важный и для учителя.
Амбивалентность - один из основных принципов новеллы. Двояким может быть прочтение и основного образа новеллы - белого коня. Этот образ в новелле имеет как языческие, так и христианские коннотации. С одной стороны, с ним в новелле связывается демоническое начало, образ коня всецело принадлежит фольклору. Истоки этого образа следует искать в древности. Согласно мифологическим представлениям древних германцев, восьминогий конь бога Вотана, так же как и белый конь в греческой и персидской мифологических системах, является существом особого порядка, о нем слагаются легенды. Изначально фигура белого коня ассоциировалась с присутствием милости Бога, с позитивным началом. Поворотным моментом в интерпретации этого образа стал миф о коне бога Вотана, с этого момента конь стал интерпретироваться как существо, связанное с нечистой силой, как персонификация или предвестник смерти. Согласно одному из таких представлений в образе коня скрывается сам черт. Однако со времен Геродота существовало и другое представление о коне - как о жертвенном животном, которое Т. Шторм также использует в конце новеллы24.
По представлениям людей непросвещенных конь Хауке Хайен имеет инфернальное происхождение.
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
В новелле присутствуют практически все традиционные фольклорные мотивы, связанные с образом коня: мотив выкармливания коня, связь его с потусторонней сферой, с огненной («auf dem feurigen Schimmel») и водной стихиями - на всех этих фольклорных мотивах делает акцент учитель25.
С другой стороны, важен намек на книгу Откровения, где говорится о белом коне и всаднике как об одном из знамений Апокалипсиса (Откр. 6:8; 19:11). В рассказе учителя явление всадника на белом коне знаменует наступление Апокалипсиса: «На дворе заржал белый конь; сквозь вой шторма это прозвучало как зов трубы»26. Немаловажно, что последние события новеллы, в которых описывается потоп, поданы в интерпретации школьного учителя, который является носителем христианского мировоззрения. Прорыв плотины и потоп коррелируют в тексте с событиями Апокалипсиса: «...это был потоп, пришедший в наказание за грехи людей!»27 Это не что иное, как комментарий школьного учителя. И все же нельзя говорить о прямых отсылках к тексту книги Откровения, ведь в главе шестой, среди описания всадников ни разу не встречается номинация «Schimmelreiter», таким образом, аналогии здесь могут быть только приблизительными.
В лютеровском переводе книги Откровения для обозначения белого коня используется другое слово - «ein weißes Pferd»28. Более того, словом «Schimmelreiter», согласно словарю братьев Гримм, обозначен не кто иной, как Один29. Становится понятно, почему учитель избегает этого поименования.
Учитывая многозначность слова «Schimmel», становится ясно, что перевод слова «Schimmelreiter» - едва ли не самая значительная трудность, а буквальный перевод практически невозможен. Обратимся к толковому словарю братьев Гримм. Одно из значений слова «Schimmel», как показывает словарь, - «лошадь белого или серого цвета»30. Таким образом, Теодор Шторм, акцентируя в заглавии цветовую символику, ставит переводчика перед проблемой ее интерпретации.
Современный немецко-русский словарь рекомендует переводить слово «Schimmel» двояко: 1. белая лошадь; 2. сивая лошадь31. Нужно ли говорить о том, что каждое из этих значений, передаваемое одним немецким словом, может вызвать у русского читателя самый разный круг ассоциаций? О семантике образа белого коня мы говорили выше. Толковый словарь В.И. Даля толкует это слово так «сивый - темносизый, серый и седой, темный с сединою, с примесью белесоватого, либо пепельного»32.
Ю.Ю. Данилкова
А.С. Бакалов, автор второго перевода, в комментариях делает замечание: «. русскоязычный перевод заглавия новеллы не совсем точно передает нюансы немецкого названия "Der Schimmelreiter" (дословно: "Всадник, едущий на сивой лошади"), ибо словосочетание "белый конь" теснейшим образом связано для русских с победой и триумфом ("въехать в город на белом коне"), чего у Шторма нет». Для немецкого читателя таких ассоциаций вообще не возникает. Напротив, всякая попытка пафосного восприятия названия свелась бы на нет вторым значением слова «der Schimmel» - «плесень»33. Сам Бакалов в своем переводе варьирует цвет коня от «сивого» до «белого». В эпизоде покупки тот предстает как «сивый» (в то время как В. Розанов худого и тощего коня, каким мы видим его с самого начала, торжественно именует «белым»). Затем, после того как главный герой выкармливает и выхаживает животное, происходит мифологическое превращение сивого коня в белого.
Так Т. Шторм задает переводчикам одну из сложнейших загадок.
Своему главному герою Т. Шторм придает черты мифологического «культурного героя», который борется со стихией, стремится победить природу с помощью разума. О главном герое новеллы следует говорить как об инварианте «фаустианского» героя, героя, который бросает вызов природе и обществу и стремится к познанию, чего бы это ни стоило. Но, как следует из рассказа учителя, увлекавшегося теологией, природу победить невозможно, потоп -явление не столько природного, сколько божественного характера. Хауке (в интерпретации учителя) проходит путь от безусловного утверждения рационального начала к вере в иррациональное: он бросается в разбушевавшуюся водную стихию, веря, что его жертва способна спасти людей.
В то же время образ Хауке Хайена соотносится и с образом Христа: в экстремальной ситуации потопа герой, чье отношение к религии ранее было прохладным, говорит о возможности принести в жертву свою жизнь и об искуплении. Еще раньше, как уже было сказано, Хауке Хайен сопоставляется с архангелом Михаилом.
И опять Т. Шторм как бы скрывает от нас отгадку, ответ на вопрос: кто же он такой, школьный учитель? Рискнем предположить, что в новелле нет оппозиции «индивидуальное-коллективное», учитель осознает свое знание о Хауке Хайене как часть всеобщего знания о нем. Личное сознание в новелле во многом (но не полностью!) изоморфно коллективному, учитель создает стилизацию под предание, но это не просто передача уже суще-
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
ствующего знания - в рассказе, как мы видим, присутствует точка зрения учителя.
Но учитель, отвергая посмертную легенду о всаднике, создает предание, используя коллективную память и опыт. В конце же это предание в целом предстает сквозь призму христианского вероучения, но в большей степени «авторского» взгляда третьего рассказчика.
Учитель, конечно, «олитературивает» предание. Что происходит с фольклором в литературной обработке? В случае Т. Шторма факты из биографии Хауке Хайена, получившие в фольклорной легенде иррациональное объяснение, приобретают в рассказе учителя психологическую мотивировку. Так, согласно легенде, Хауке Хайен в своем стремлении построить плотину неизбежно связывается с демоническим миром. Исследователь М.Т. Пайшль (Margaret T. Peischl) в своей работе называет Хауке подлинно демонической фигурой34. Этот «демонизм» объясняется психологическими причинами, его «демон» - высокомерие, презрение к остальным членам общины, тщеславие, гордыня: «Вереница лиц скользила перед внутренним взором Хауке, и все глядели на него злобным взглядом; тогда юноша, вскипев от гнева, протягивал вперед руки, будто желая схватить врагов, оттеснявших его от должности, которая была ему, и только ему предназначена!»35 Молитва, которую он в отчаянии возносит над заболевшей женой, тоже может рассматриваться как проявление гордыни36. Еще пример: «Новая плотина казалась теперь ему едва ли не восьмым чудом света; во всей Фрисландии не сыщется ничего ей равного. Конь танцевал под ним; и всаднику уже казалось, что вот он стоит над всеми фризами, выше всех на голову, и озирает соотечественников сочувственным и проницательным взглядом»37.
Другой демон, по мнению того же исследователя, - это пренебрежение к собственной работе, которое чувствует Хауке по завершении постройки дамбы, когда он почти полностью полагается на Оле Петерса, своего противника. Далее в факте самоубийства Хауке Хайена прочитывается суд героя над самим собой38.
Но «демонический» оттенок в конце новеллы исчезает. Обе интерпретации - коллективная и учителя - в конечном счете сходятся в одном: с личностью Хауке связывается идея спасения.
В чем же суть литературного эксперимента Т. Шторма?
Языческое и христианское в новелле, переплетаясь, взаимо-дополняя друг друга, трансформируются. Языческая легенда о коне-призраке как предвестнике несчастья получает впоследствии
Ю.Ю. Данилкова
неожиданное разрешение: всадник на белом коне играет не губительную, а спасительную роль, он предупреждает несчастье, таким образом спасая жизнь людям. Языческая легенда избавляется от демонического оттенка. В свою очередь, христианская концепция Страшного суда и обновления мира также смягчается в тексте, всадник на белом коне приходит не судить, а, напротив, предупредить несчастье. Он спасает человечество здесь, на земле, спасает греховное человечество, не уповая на его духовное совершенствование и полное обновление.
Но, видимо, не только в этом лежит суть эксперимента. Т. Шторм, создавая в новелле несколько рамок, предпринимает попытку рефлективного взгляда на природу литературного творчества. Ведь источником рассказа о Хауке является память коллектива, а кульминацией его - личная, христианская интерпретация учителя. Т. Шторм фиксирует сам момент зарождения литературного творчества в новелле. Ведь если автор «верит в правдивость своего рассказа, фактически вымышленного им, то процесс формирования сюжета есть процесс бессознательного художественного творчества»39.
Таким образом, нами была исследована структура новеллы Т. Шторма «Всадник на белом коне». Мы связали смену жанровых приоритетов внутри нее со сменой повествовательных ситуаций, показали, как функционируют «олитературенные» предание и легенда в рамках одного текста. Литературный эксперимент Т. Шторма представляет собой в то же время, как мы пытались продемонстрировать, и опыт литературной саморефлексии, предпринятый одним из авторов XIX в.
Примечания
Бакалов А.С. Теодор Шторм // Шторм Т. Всадник на белом коне. М.: Ладомир: Наука, 2005. С. 232-233.
Browne Ch.G. Theodor Storm: das Spannungverhaltnis zwischen Glauben und Aberglauben in seinen Novellen. N. Y.: Peter Lang Publishing, 2002. S. 130. Ibid; PeischlM.T. Das dämonische im Werk Theodor Storms. Frankfurt a/M, Bern: Peter Lang Publishing, 1983; Jackson D.A. Theodor Storm: Dichter und demokratischer Humanist. Eine Biographie. Berlin: Erich Schmidt Verlag, 2001; Laage K.E. Theodor Storm. Biographie. Heide: Verlag Boyens, 1999; Reichelt G. Fantastik im Realismus. Literarische und gesellschaftliche Einbildungskraft bei Keller, Storm und Fontane. Stuttgart; Weimar: Metzler, 2001.
2
3
Между преданием и легендой: новелла Т. Шторма «Всадник на белом коне»
4 Полубояринова Л.Н. Новелла // Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. С. 146; Шайтанов И.О. История зарубежной литературы. Эпоха возрождения: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 т. М.: ВЛАДОС, 2001. С. 89. О рамке подробнее: Martini F. Deutsche Literatur im bürgerlichen Realismus 1848-1898. Stuttgart: Metzler, 1962. S. 187-204.
5 Шторм Т. Всадник на белом коне. С. 7.
6 Младшая Эдда. СПб.: Наука, 2005. С. 14-15.
7 Шторм Т. Указ. соч. С. 9.
8 Там же. С. 161.
9 Там же. С. 85-86.
10 Каравашкин А.В. Легенда // Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий. С. 107.
11 Азбелев С.Н. Русская народная проза // Народная проза. М.: Русская книга, 1992. С. 6.
12 Шторм Т. Указ. соч. С. 108.
13 Там же.
14 Там же. С. 159-160.
15 Browne Ch.G. Op. dt. S. 133.
16 Шторм Т. Указ. соч. С. 69.
17 Там же. С. 107.
18 Там же. С. 146.
19 Там же. С. 148.
20 Там же. С. 102.
21 Browne Ch.G. Op. dt. S. 133.
22 Шторм Т. Указ. соч. С. 30.
23 Там же. С. 150.
24 Browne Ch.G. Op. dt. S. 130.
25 Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. С. 171-181.
26 Шторм Т. Указ. соч. С. 150.
27 Там же. С. 158.
28 Die Bibel oder die ganze heilige Schrift Alten und Neuen Testaments nach der deutschen Übersezung D. Martin Luthers. Stuttgart: Priviligierte Würtemberglische Bibelanstalt, 1901.
29 Deutsches Wörterbuch von Jacob und Wilhelm Grimm. Neunter Band. Leipzig: Verlag von S. Hirzel, 1899. S. 158.
30 Ibid. S. 156.
31 Большой немецко-русский словарь. Т. 2 / Под ред. О.И. Москальской. М.: Русский язык, 1997. С. 301.
Ю.Ю. Данилкова
33
34
35
36
37
38
39
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб., 18631866.
Бакалов А.С. Указ. соч. С. 210. PeischlM.T. Op. cit. S. 92. Шторм Т. Указ. соч. С. 66. Peischl M.T. Op. cit. S. 92. Шторм Т. Указ. соч. С. 124. Peischl M.T. Op. cit. S. 93. Азбелев С.Н. Указ. соч. С. 13.
32
