CC BY
21
Е. Сальникова МЕЖДУ ГЛИНОЙ И ИНТЕРНЕТОМ
По сравнению с техникой предыдущих поколений компьютер и уж тем более пространство Интернета могут показаться квинтэссенцией виртуальности. На самом деле компьютер осуществляет сразу и уход в бесплотные виртуальные миры, и потребность человека в тесном физическом контакте с посюсторонними материальными вещами. Чтобы осознать феномен компьютера, попытаемся рассмотреть его как вариант носителя и хранителя информации. А заодно подумать о том, нет ли у информационного пространства в компьютере хотя бы отдаленного родства с какими-либо предшествовавшими носителями информации.
Оговоримся заранее, что в данной статье мы не будем рассматривать самые древние формы фиксирования информации, каковыми были рисунки и пиктографическое письмо на поверхности скал, стенах пещер и прочих природных образований. Нас интересуют мобильные носители информации, которые не привязаны к определенному ландшафту и которые возможно относительно свободно передвигать с места на место.
Информация в компьютере существует в виде всевозможных блоков, имеющих визуальные параметры и связанных между собой структурой так называемых «ссылок». Но перед глазами воспринимающего в один и тот же момент может находиться только тот фрагмент информационного поля, который умещается на экране. Там можно открыть и совместить, симультанно используя, несколько веб-страниц. Но и в этом случае на экране монитора будут видны только те части веб-страниц, которые могут там физически распределиться, частично перекрывая друг друга. Эту композицию фрагментов можно трансформировать, но ее нельзя взять и «растянуть» так, чтобы она вдруг стала занимать больше места, чем занимает сам экран. Он — во всяком случае, на данный момент — не подвержен физическим растяжениям или сжатиям, не меняет своей пластической формы. Он обладает неизменными физическими параметрами и не может быть то более, то менее длинным, то более, то менее широким.
Форматирование
Иными словами, экран компьютера не похож на свиток папируса, к примеру, который можно развернуть в большей или меньшей степени, от-
крыв для взора зрителя и читателя фрагмент зафиксированной информации, плавно меняющий физический размер и сами границы информационного поля. Папирус можно даже развернуть сразу весь и воспринимать информацию, записанную на нем, постепенно двигаясь вдоль его линии. В подобном случае в поле зрения индивида все равно будет вмещаться именно то физическое количество формальных обозначений, которое сможет одномоментно ухватить взгляд. Этот человеческий взгляд будет в силу своих особенностей вынужден производить визуально-временную фрагментацию считываемого, не трансформируя и не реорганизуя сам папирус. Временным кратчайшим периодом будет время от одного моргания до другого. Визуальной же «единицей» считываемого информационного поля окажутся естественные границы «поля зрения» человеческих глаз.
Неминуемая физическая фрагментация и фокусировка на фрагменте, за пределы которого одномоментно человеческий взгляд выйти не может, будет происходить как бы сама собой, вопреки той структуре, которую представляет свиток. А он представляет сплошной монолит информации, поток условных обозначений, не разделенный на физические дискретные фрагменты. Это своего рода дорога или река информации, вся суть ее заключается в физической нерасторжимости деталей, фрагментов, частей. Их можно лишь умозрительно отсекать друг от друга, можно лишь представлять, что между ними расположены некие физические зазоры, пустоты, паузы. Тем не менее, зазоры и паузы имеются лишь в восприятии развернутого свитка человеческим физиологическим аппаратом, не столь уж совершенным и всевластным.
Глазу не остается ничего иного, как идти по той дороге информационных компонентов, которой является свиток. Глаз может вернуться чуть назад или перескочить вперед, миновав некоторые условные знаки, несущие информацию. Но он все равно будет вынужден перемещаться вдоль одной и той же дороги, одного и того же пути, из которого физически нельзя взять и вырезать (выбросить, изъять) даже самый маленький кусочек, не повредив физически свиток. В этом смысле свиток подобен организму, не случайно он аналогичен спеленатому ребенку или куколке насекомого.
Хранение и восприятие информации в свитках давно осталось в истории. Как пишет Мак-Люэн со ссылками на работы Мозеса Хадаса, Люсьена Февра и Генри-Жана Мартена, кодекс вытеснил свиток в период раннего средневековья, и прежде всего благодаря компактности и удобству карманных молитвенников и часословов1.
Возможно, свитки перестали устраивать тем, что задавали одну линию, по которой возможно развивать движение взгляда — свобода созда-
ния индивидуальной траектории взгляда предельно ограничена. Свиток подчеркивал пассивность человека, следующего предначертанной изначально «дорогой судьбы». Свиток напоминал о непреодолимых физиологических границах зрения, а не подстраивался под них. В действительности компьютер позволяет пользователю передвигать визуальную информацию и по принципу свитка тоже — выше или ниже, назад или вперед. Но это именно принцип свитка, он бесплотен и не делает экран компьютера внешне похожим на свиток.
Еще раньше, чем изобрели папирусный свиток, зародилась принципиально иная форма хранения информации — глиняные дощечки Месопотамии, древнейшие из которых относятся к III тысячелетию до н. э. Видимо, своим появлением они обязаны общей склонности месопотамской культуры к кирпичному строительству. Кирпич как таковой изобрели именно при строительстве месопотамских городов. Для конца IV - начала III тысячелетий до н. э. были характерны тонкие плоские кирпичи «римхены», существовал и так называемый «односторонне-выпуклый» кирпич2, походивший на экран телевизора и компьютера до эры плоских экранов.
Дома и целые города, в основе строительства которых лежит техника укладки и сцепления кирпичей, воплощают концепцию целого, которое состоит из мелких рукотворных частиц, образующих систему. И эти частицы, эти первоэлементы, «клетки» системного целого подходят к человеческой ладони, подтверждая то, что человек их создает для себя, ориентируясь на свои нужды, возможности, комфорт взаимодействия.
Человеческий рукотворный мир с помощью кирпичей подтверждает то, что он есть упорядоченное множество первоэлементов, каждый из которых прост и «односложен», легок для восприятия. Мир людей можно разложить на компоненты, разъять и снова смоделировать, воспринимать по частям, по фрагментам, шаг за шагом, как происходит кладка стены.
Свиток интерпретирует информацию как систему визуальных знаков, распределенных по материальному органичному телу — это своего рода письмена, наносимые человеком на природный организм, подобно татуировке на кожных покровах. Глиняная табличка с клинописным текстом — это искусственное на искусственном, оно не пытается воспроизвести формы органической природы, но откровенно демонстрирует свою рукот-ворность. Иными словами, здесь воплощается идея тотальной культуры и цивилизации.
По свидетельству шумерологов, глиняная табличка — это квадрат или прямоугольник, к примеру 23х23 см или 10х12 см3. Размеры могут быть разными, в пределах практического удобства. Это еще более плоский кир-
пич, который используется не для строительства физических зданий, но для складирования информации, состоящей из более мелких по размеру формальных обозначений, чем сам кирпич. Клинопись — это «кирпичики» информации на «кирпиче» человеческого строительства. Многие тысячи подобных кирпичей, то есть глиняных табличек, были найдены археологами — месопотамская библиотека сродни складу строительных материалов.
Думается, данная система фиксации и хранения информации в древней Месопотамии сложилась не только потому, что местность между Тигром и Евфратом богата глиной, закономерно явившейся и строительным материалом, и материалом для домашней утвари, и для художественной пластики. Строительство являлось в Месопотамии делом сакральным, божественным. Правители городов-государств изображались несущими корзину с глиной на голове и принимающими участие в закладке храмов. Другие изображения показывают момент, когда царь предстает перед богом и получает от него символы власти. По одной версии, это жезл и кольцо, а по другой, на наш взгляд, более точной, это жезл и мера длины, свернутая в колечко.
В эпосе о Гильгамеше недвусмысленно заявляется, что великие города строили боги.
Урук — божьих рук работа,
Эана — храм, спустившийся с неба:
Великие боги его создавали!
Воплощается логика, естественная для архаического подсознания. Чтобы решиться на грандиозное строительство и довести его до конца, преодолев сложные погодные условия, преображая поверхность земли и соотношение влажного и сухого в ней (осушение болот, строительство оросительных каналов и пр.), необходимо уверить самих себя в том, что эти великие усилия предпринимают не обыкновенные люди, а боги. А уж всемогущие боги могут действовать посредством людей, вкладывая в них свою силу и умение. Люди строят города, мысленно перевоплощаясь в богов, повторяя божественные деяния, подражая им. Собственно люди сами тоже слеплены богами из глины, и именно затем, чтобы освободить богов от многих хлопотных созидательных акций4.
В контексте божественного происхождения города, в понимании Месопотамии, любое строительство новых городов — это не только повседневный труд, процесс длительного созидания, но и своего рода ритуальное воспроизведение божественного деяния, зеркальной связи и аналогии земного и небесного.
Кирпич — первоэлемент строительного материала, то есть первоэлемент и незаменимый реквизит сакрального предприятия.
Глиняные таблички — разновидности кирпича. Как нам кажется, таблички тоже, хотя бы на подсознательном уровне, ощущались как нечто сакральное, как и всякий реквизит ритуальных действ и сакральных деяний. (В связи с этим символично сленговое обозначение академического труда в виде толстой книги или переплетенной рукописи именно как «кирпича».) Только строительство и запись информации объединяли в себе ритуальное и обыденное, сакральное и прагматичное. Фиксация бесплотной информации в материальных формах, складирование и хранение информации в Месопотамии объективно обладали родством с сакральным строительством.
Запечатлению всевозможных данных о человеческой деятельности не случайно отводилась весьма существенная роль, превышавшая чисто практические нужды учета и запоминания. Известный исследователь культуры древней Месопотамии Сэмюэл Н. Крамер отмечает факт рождения доктрины о божественном созидательном слове. «Богу-творцу достаточно было что-либо задумать, а затем произнести слово...»5. Значит, запечатлеть слово, материализовать его - это как бы создать аналогию божественному началу.
Писали на глиняных табличках с помощью палочки, макаемой в воду. По размерам и технике письма человек с бумажным блокнотиком и шариковой ручкой или человек с электронным коммуникатором и специальным карандашиком чем-то сродни древнему месопотамскому писцу. Тоже компактное материальное поле, на котором тоже появляются знаки при касании заостренным продолговатым предметом. Теперь есть карманные компьютеры, приводимые в действие касаниями самой руки, движениями одного или нескольких пальцев, работающих в качестве палочки, но не процарапывающей, а указующей, листающей, как бы транслирующей условные обозначения из сознания пользователя прямо на экран.
Человек с глиняной табличкой и палочкой или же читатель таблички принципиально отличается от созидателя и читателя свитка. Он подобен богу, который держит в руке готовый элемент для моделирования новой постройки. И как богу, ему должно быть очень комфортно — ведь не может бог не иметь власти над своими созданиями. Табличка равна человеческим возможностям зрения, идеально на них рассчитана. И потому человек с табличкой имеет причины ощущать себя обладателем силы и власти, с которыми и ассоциировалось божественное начало.
Глина, будучи во влажном состоянии материалом податливым, эластичным, способным многократно изменять форму, в чем-то аналогична
электронному виртуальному миру внутри компьютерной коробки. Там можно сотни раз писать и стирать написанное, менять контуры рисунка, трансформировать многие параметры присутствия и хранения информации — это глина, которая никогда не застывает окончательно, если ей не прикажешь.
Однако экран компьютера предоставляет пользователю ровно столько строительного материала, сколько тот в состоянии обозреть и удержать в поле зрения сразу. Табличка тоже обладает физическими параметрами, которые подходят для единовременного попадания в поле зрения индивида. Табличку можно сразу окинуть взглядом, сразу вместить в границы своего физического радиуса обзора, получив иллюзию владения всей информацией, которую она содержит. Обладая же информацией, можно уже не торопясь, знак за знаком ее изучать, потреблять. Физическое обладание в данном случае наступает целиком и сразу, в один момент времени. А в случае со свитком обладание приходит постепенно — как невозможно сразу взять и прожить все время своей жизни или «размотать» время чужой, наблюдаемой жизни.
Электронный коммуникатор может и наверняка содержит в себе информацию, принципиально превышающую ту ее часть, которая способна уместиться единовременно на его экранчике. Но это родство со свитком в постепенности завладения информацией, в ее поступательном и практически бесконечном раскручивании с помощью команд, таится внутри любого компьютера, спрятано, а не демонстрируется со всей визуальной непреложностью.
Электронный коммуникатор, как и экран обыкновенного компьютера, тем и хорош, что типологически совпадает с формой глиняной таблички, подходящей для человеческого визуального считывания без ощущения ограниченности собственных физических возможностей. Человек XXI века с коммуникатором и карандашиком — держатель предмета, генетически родственного божественному началу, божественному созиданию с помощью вербализированной, сформулированной воли.
Однако и задолго до появления современных средств фиксации и хранения информации человечество в рамках цивилизации европейского типа избрало ту линию развития, которая стартует от глиняных табличек. Книга-кодекс, утвердившаяся в средневековой Европе, наследует ту же идею компактной, неизменной в своих физических параметрах плоскости, которая не превышает возможностей единовременного обзора человеческим взором.
Только вместо глины используются теперь иные, более легкие и тонкие материалы, а сами «таблички» становятся страницами, связанны-
ми в определенную строгую последовательность. Таблички, складированные в древних библиотеках-складах Месопотамии, в чем-то сродни городам того периода, в которых массивы зданий нередко образовывали лабиринты, почти не имеющие улиц и переулков, но развивающиеся как сплошной массив кирпичных построек. Кодексы напоминают отдельно стоящие здания, которые уже можно отделить друг от друга.
Отличие кодекса от свитка заключается и в том, что страницы кодекса можно воспринимать не в прямой, изначально закрепленной последовательности, но делать пропуски, возвращаться на некоторое количество страниц назад или перескакивать далеко вперед. Иными словами, кодекс не только задает поступательную линию, вектор, последовательность восприятия информации, не только делит информацию на дискретные поля-страницы, но и позволяет варьировать индивидуальное восприятие, корректировать изначально предложенные последовательности, не допускать до индивидуального визуального восприятия целые блоки информации. Избирательность, индивидуальная селекция воспринимаемых блоков и индивидуальный выбор последовательности восприятия предельно возрастают при взаимодействии с кодексом. Кодекс можно мгновенно захлопнуть, а не долго скручивать в трубочку. Можно его и мгновенно открыть на любой странице — не случайно существует традиция гадания по странице и строке книги.
Таким образом, кодекс подразумевает активизацию волевого начала индивида, вариативность его манипуляций с предметным носителем информации, способность составления в сознании индивидуальной композиции интересующих страниц. Все это предельно роднит кодекс с компьютером, усаживаясь за который пользователь может сам определять траекторию своего движения от одного информационного блока, умещаемого на экране, к другому.
Монитор, клавиатура, мышка и жесты
Как справедливо замечал еще Бодрийяр, в ходе технических революций совершился переход «от универсальной жестуальности труда к универсальной жестуальности контроля»6 — работа человека за компьютером подтверждает это со всей наглядностью. Производя одинаково ненавязчивые нажатия на клавиши клавиатуры и на мышку, человек за компьютером может практически все — писать новое, читать старое, смотреть изобразительные материалы, вычислять, переставлять фрагменты условных обозначений и визуальных образов по индивидуальному желанию. Индивидуальная селекция, композиция, корректировка, свободное перемещение и коллажирование любой информации происходит «без швов»,
без разрушения материи заэкранной реальности. Физических действий человек практически не совершает, созидаемой или трансформируемой информации физически не касается, но лишь управляет действиями электронной системы. «Только после революционных перемен в источниках энергии, когда энергию, ставшую мобильной, стало возможно применять на расстоянии, запасать и исчислять, — человек и вещь вступают в новый объективный спор, в новую конфликтную диалектику, которая не содержалась в их взаимной целесообразности и сковывающей взаимосоотнесенности. Тем самым человек приходит к объективной социальной эволюции, и одновременно сама вещь приближается к собственной истинной сути, то есть к приумножению функций через раскрепощение энергии»7. Бодрийяр пишет о традиционных вещах, подразумевающих «жестуальность усилия» и взаимную несвободу человека и вещи, как о том, что осталось в прошлом. Современность, как полагает исследователь, производит другие вещи. Но означает ли это, что вещи новых поколений, вещи эры контроля и дистан-ционности не могут одновременно быть ценны и содержательны в качестве традиционных вещей, физически тесно соотнесенных с человеком, его движениями, жестами, поведением? Если физические усилия при взаимодействии с предметами минимальны и ограничиваются касаниями, означает ли это, что физические параметры вещей и взаимодействия с ними утрачивают свою важность?
Итак, обратимся к самому традиционному компьютеру, оснащенному отдельно лежащей клавиатурой и мышкой. Человек садится за стол — как будто писать или читать без компьютера. Он воспроизводит позу человека сидящего, которую вообще можно рассматривать в качестве наиболее репрезентативной для цивилизации современного типа. Человек нажимает на кнопку включения компьютера, находящуюся на стенке корпуса процессора. Потом кладет руки на клавиатуру и нажимает на клавиши пальцами. Или кладет одну руку на мышку, а другую оставляет на клавиатуре.
Но что такое клавиатура и почему к концу ХХ века развелось столько клавиатур? На одном рекламном постере в Вене начала 1990-х годов замученная и растрепанная дама за печатной машинкой соседствовала с этой же самой дамой, но уже веселой и хорошо причесанной, пересевшей за клавиатуру рояля. Ввесьма символичным было сопоставление и противопоставление двух «клавишных» механизмов.
Клавишные музыкальные инструменты стали активно развиваться в эпоху Ренессанса, параллельно с естественными науками, взлетом механики и началом эры технических революций, неуклонно автоматизирующих все больше и больше физических манипуляций. После клавикорда был изобре-
тен в XV веке клавесин, получивший несколько разновидностей. В начале XVIII века появилось первое фортепиано. В средние века орган являлся необходимым элементом сакрального интерьера храма, смотрелся как часть архитектуры. Впрочем, он нередко находился вне взоров прихожан и играл роль божественного гласа, звучащего во вселенной, и гласа человека, обращенного прямо к небесам. Эту концептуальную вертикаль, порыв ввысь и готовность улавливать внизу на земле то, что транслируется с небес, подчеркивают и трубы, образующие как бы стену — именно она и составляла визуальный образ органа, а не его клавиатура. Орган имел большие размеры, не соотносимые с размерами человека и повседневного жилища. Клавишные новых поколений — клавикорды, клавесин, фортепиано — были изначально более компактны, соотносимы с размерами человека и его жилища, органично вписываясь в среду прочей мебели. Они аналогичны столам и сундукам разной конфигурации, на ножках. Клавишные инструменты, камерные по сравнению с органом, служили выражению переживаний и представлений о прекрасном, соразмерных земному человеку, который живет на переломе от средневековья к Новому времени.
Вероятно, человеку той эпохи, как и более поздних периодов, стал необходим сам вид клавишного инструмента у себя дома — для компенсации недосягаемого идеала. Возможно, клавиатура явила визуальный образ, который подсознательно воспринимался как символическая модель патриархального общества, пребывающего в утопической гармонии и синтезированного с элементами общества демократического, основанного на идее социального равенства. Покуда этот недосягаемый в реальности идеал общественной гармонии сохранял актуальность, клавишные служили его хранителем. Вплоть до конца XX века наличие клавишного инструмента в домашнем интерьере оставалось признаком высокой культуры и социального благополучия семьи.
Из клавиатуры ни одну клавишу («ступень») нельзя выбросить без ущерба для целого, как из божественного мироздания и общественной лестницы, представлявшейся средневековому сознанию тоже установлением Господа. Переставлять клавиши на различные места тоже нельзя — у каждой строго своя неизменная позиция в общей структуре, как у каждого общественного сословия. И никакой индивидуализм, никакие отдельно стоящие фигуры, стремящиеся диктовать миру свою волю, в клавиатуру не впускаются, они там излишни.
А структура зато, в отличие от патриархальной средневековой, перестает в клавишных инструментах быть преимущественно иерархической и все более меняет вертикальную организацию на горизонтальную. Соб-
ственно эпоха Ренессанса, с ее любовью к окружающему миру, с ее великими географическими открытиями, с ее культом varieta и распространением принципа линейной перспективы, как раз акцентировала ценности движения и организации деятельности по горизонтали. Утрачивающая или смягчающая наклон лестница (небесная ли, социальная ли), обретающая гармонию взаимодействия всех своих компонентов, равных по значению и правам звучания, — вот что такое клавишные инструменты рубежа Ренессанса и Нового времени. Музыка сфер, адаптированная к земному миру, оживает при пробеге человеческих пальцев по клавишной линии, подобной улице, нескольким улицам или площади.
В 60-х годах Х!Х века была изобретена пишущая машинка, которая представляет новый уровень компактности, располагается уже не на полу, а помещается на столе, являя портативный вариант типографии, этого храма «галактики Гутенберга». Печатная машинка организована во многом аналогично клавишным музыкальным инструментам, только без художественной звуковой составляющей. Наоборот, она создает шумовые антиэстетические эффекты, являя звуковой ад. Тем не менее, идеальная системность функционирования воспроизводится. Каждая клавиша необходима для полноценной работы целого механизма, имеет строго одну стабильную функцию, находится на одном и том же месте. Клавиша подобна послушному, сознательному гражданину общества, знающему свое место и свою специализацию.
Пальцы, играющие мелодии или печатающие тексты, нажимая на клавиши, работают от имени всего человека, являются представителями его духовно-телесной сущности. Пальцы играющего или печатающего управляют моделью общества, подобно божественным мановениям, и разгуливают по этой самой модели, как по структурированной местности. Завораживает и кружит голову свобода творчества, бесконечное многообразие вариаций воздействия на вполне вещные, внешне простые элементы, своего рода пер-воклетки, какими выглядят клавиши.
В цивилизации Нового времени, усадившей человека сначала за клавесин, потом за печатную машинку, а потом за клавиатуру компьютера, пальцы рук начинают выполнять слишком много операций, являя нервные окончания творческой и волевой сущности индивида. Объятия в неинтимном общении все чаще заменяются на рукопожатие. Прощание происходит без поклонов и реверансов, часто даже без взаимных касаний индивидов — достаточно просто помахать рукой в воздухе. Многообразие эмблема-тичных жестов в ХХ веке особенно заметно на фоне «сидячего» образа жизни, малоподвижности, превалирования ценностей интеллектуального
труда, выключающего тело как некую активную целостность и концентрирующего активность в кистях рук и мимике.
О пассивности ног наша цивилизация заботиться особенно изобретательно. Транспорт, лифты, эскалаторы, мягкая мебель. Улицы городов уже более не мостятся булыжниками, но асфальтируются или бетонируются. Конечно, кое-где в пешеходных зонах или на тротуарах, примыкающих к учреждениям, желающим подчеркнуть свою особенность, кладут плитку или даже воспроизводят булыжную мостовую. Однако отказ от ручной работы, уплотнение рабочих ритмов и, главное, бурное развитие транспортных магистралей отменяет мостовые - они требуют слишком индивидуального отношения рабочего к каждому камню, а тяжести машин, автобусов и трейлеров камень все равно не выдерживает. В основном современные ноги, обутые в современную обувь, часто на очень плотной толстой подошве, ступают по сплошной гладкой поверхности асфальта, чья фактура нейтральна.
Ноги людей, преодолевавших городские пространства в прошлых столетиях, чувствовали выпуклости, неровности, неправильности камня. Где-то камень мостовых мелкий, шероховатый, остоугольный и уложен плотно, его отдельные острые и мелкие камешки ощущаются даже через зимний ботинок. Где-то камень крупный, округлый, уложен сравнительно свободно и требует сноровки перескакивания с одной каменной кочки на другую, как во дворе Тринити Колледжа в Дублине.
Но во всех случаях невозможно шагать по старинным мостовым и не чувствовать, что идешь по «наборной» дороге, которая сделана чьими-то руками, которая явилась результатом чьих-то ремесленных традиций, эстетических вкусов и специфики местных каменных пород. Тем самым ноги человека, шагающего по мостовой, косвенно встречаются с руками строителей — через результаты их рабочих жестов, движений, манипуляций. Ноги, обутые в рукодельную обувь, идут по поверхности, подробно проработанной присутствием и созидательной деятельностью других людей. Плотность жестов в обществе средневекового типа, вручную строящем пространство цивилизации, очень велика. Эти жесты и результаты деятельности их производителей обнимают человека со всех сторон.
Типографский набор шрифта стал своего рода пролонгацией принципа строительства мостовой, только уже информационной и обращенной к визуальному восприятию. Место булыжников заняли металлические отлитые литеры. Еще через несколько столетий клавиатура печатной машинки явила нечто вроде мостовой для прогулок пальцев рук, которые касаются отдельных «булыжников», и эти касания оказываются сигналами для печати символов — букв, цифр, знаков препинания и пр.
Вероятно, в человеке продолжает жить потребность в тактильном ощущении пространства как композиции дискретных частиц, как результата упорядоченного, последовательно осуществленного созидательного процесса. И если ноги более не уполномочены получать необходимые ощущения, эту потребность реализуют руки. А к тактильности прибавляется очень активная визуальная компонента восприятия.
Пока традиционные компьютеры с традиционной клавиатурой продолжают оставаться в обиходе, человек символически разгуливает с помощью жестов рук по символической мостовой, восполняя дефицит ощущений наборности, дискретности частиц, из которых состоит плотно проработанная жизненная среда цивилизации. Руки человека, работающего на клавиатуре, встречаются с жестами рук и машин, создававших клавиатуры, то есть модели идеального структурированного и дружного общества.
В своих предпочтениях и представлениях об удобстве человечество, как обычно, многократно чередует типологически сходные стадии. Сегодня многие электронные устройства вроде автоматических аппаратов для продажи билетов на вокзалах, банкоматов для осуществления платежей и прочее отказываются от клавиатуры с дискретными клавишами в пользу сплошного, пластически монолитного экрана, обладающего сенсорной реактивностью и требующего от пользователя касаний в определенных, визуально обозначенных местах. Это вполне аналогично движению цивилизации от булыжной мостовой к асфальту.
Наделяя компьютер музыкально-звуковой партитурой, фиксирующей выполнение компьютером тех или иных команд или операций, устраняя антиэстетизм шума от работы на клавиатуре, аналогичной пишущей машинке, современное человечество как бы синтезирует наследие музыкальных и печатающих клавишных в нужных на данный момент пропорциях.
Ну а что такое компьютерная мышка? Теперь она усовершенствовалась и может существовать без специального коврика. Но есть немало людей, предпочитающих держать настольную мышку все-таки на коврике — так им спокойнее. Одни объясняют это привычкой, другие — заботами о чистоте того пятачка, по которому движется мышка. Третьи говорят, что мышка на коврике выглядит более красиво, особенно если коврик симпатичный. На самом деле компьютерная мышка, на выпуклой спинке которой лежит рука пользователя, — это полноценное домашнее существо, которое сродни верному псу, сидящему на своем месте (и возможно, на коврике) подле кресла хозяина, который держит руку на спине или голове своего питомца. Мышка дрессированная, она выполняет команды, она многое умеет, но самое главное ее назначение — быть рядом, на своем привычном месте.
В то же время мышка своими очертаниями и тем жестом, который подразумевает взаимодействие с нею, очень смутно напоминает то ли перевернутую чашу, то ли завершение жезла, то ли шишечку традиционной монументальной кровати. Рождение керамической цивилизации Азии в VI тысячелетии до н. э. определило ориентацию человечества на концептуальное созидание, сочетающее практическую повседневную функциональность и сакральность символического моделирования. «Глиняную модель. вселенной и создает человек. Микрокосм, который сделан руками и уподоблен по форме ладони-чаше, который приспособлен к пропорциям человека и служит его нуждам, но одновременно вмещает в себя весь мир во всей его целостности и упорядоченности, в объективной данности и субъективном осмыслении, — вот что такое расписной энеолитический сосуд». Мышка-чаша заключает в себе уже не «весь мир», но коды доступа ко всему виртуальному миру компьютера, являя средоточие энергии управления и направления творческих импульсов и волевых усилий пользователя. Мышка — средство отдавать приказы с минимальной затратой физических усилий, сохраняя почти полную неподвижность даже кистей рук.
Раньше для подкрепления своих повелений и указаний властитель пользовался жезлом. Навершие жезла должно было подчеркнуть и как бы явить концентрацию идеи власти и порядка.
А шишечки кровати были полны уважения к идее личного физического отдыха, который дается тем, кто достаточно прочно и основательно устроен в социальной действительности. Ведь ножки кровати в верхней части, как правило, имели вид столбцов и завершались либо шишечками, либо шарами или чем-то еще, аналогичным кроне дерева и капители древнегреческой колонны. Тем, что может достойно венчать границы пространства для отдыха и отдохновения. А еще раньше традиционное ложе человека, занимавшего относительно высокую социальную ступень, имело полог, навес и столбы, то есть воспроизводило модель вселенной с небесным сводом, который опирается на столбы, стоящие на земной тверди. Пластическое завершение столбцов кровати как бы хранило в себе память о высоком предназначении опор — поддерживать не только ложе-твердь земную, но и небеса-полог, соединяя их в целостную структуру и даруя им прочную замкнутость, конечность, ясность.
Мышка компьютера — это как бы стесанный и сплющенный намек (как стесана и отшлифована человеческими касаниями до состояния «ласты» ступня статуи Святого Петра в соборе Св.Петра в Риме) на власть держать всю вселенную в горсти, под личным контролем. Мышка — на-
мек на шишечку или навершие сакрального столба, колонны или хотя бы на обломок подлокотника кресла. На то, что подчеркивает право человека на власть, покой, комфорт и ясность очертаний мироздания.
Экран же компьютера — модификация водной глади, витража, а также волшебного зеркала, волшебного блюдечка, показывающего картины достоверной или представляемой реальности, физически отсутствующей в непосредственном доступе. В то же время экран компьютера ничем не хуже экрана телевизора, который сродни пламени костра, заключенному в рамку камина (о чем мы писали в статье «Телевизор как звено культурной эволюции» в «Науке телевидения», выпуск 5.) И в любом случае экран компьютера — что бы там внутри ни происходило — это выход в большой мир, в бесконечность внешней реальности и человеческого сознания.
Таким образом, садясь за компьютер, человек собирает перед собой символические воплощения важной триады. Дом: кнопка включения в процессоре, подобна двери с замочной скважиной; мышка с ковриком — питомец — это знаки покоя, власти, комфорта, владения информацией о мире. Город: клавиатура подобна мостовой, настольной площади для пальчиков, для выбора стратегии. Мироздание: экран подобен окну в большой мир, в бесконечность визуальной трансляции. Вот вам и модель универсума, разделенного на уровни, сферы, зоны, необходимые человеку в своей взаимосвязи.
Раньше индивид выходил из церкви, шел по мостовой к дому, открывал дверной замок ключом, входил, садился за клавесин или в кресло перед камином. Играл, передвигая пальцы по клавишам. Или просто сидел, глядя на игру пламени, думая о чем-то, опираясь на подлокотник либо положив руку на спину верного пса. А сейчас у человека нет в среднестатистической повседневности ни походов в здание, воплощающее вселенский порядок и его устройство, ни прогулок по мощеным улицам, которые осуществляли бы «вручную» поддержку человека на земной тверди.
Изо дня в день человек вынужден идти на работу или в магазин — туда, где мир представлен фрагментарно или подает целостность мироздания в сниженном варианте (супермаркет, гипермаркет). Изо дня в день человек больше ездит, чем ходит. А если ходит, то по тротуарам, чья нейтральная фактура не несет в себе напоминаний о прикосновениях человеческих рук. Ничто уже не говорит о том, что прежде катка успела поработать рука рабочего, накладывавшего или хотя бы помогавшего машинам разравнивать горячий асфальт лопатой. Если человек не знает, как возникают асфальтированные дороги, он может никогда не догадаться о технологии их создания.
Но где-то человеку необходимо восполнять недостающие компоненты окружающей реальности, служащие гармонизации души и ощущению постепенности переходов от малого к большему и бесконечному. Поэтому современный человек так полюбил сидеть перед включенным компьютером, даже если ему не хочется ничего с помощью него делать. Ему нужно само пребывание в означенной выше мизансцене, когда мир весь рядом с ним.
Между вечностью и концом света
Тотальная компьютерная связь — Интернет — являет собой уникальный и очень показательный для нашего времени тип бесплотного виртуального бытия. Отчасти интернет-общение служит замещением идеи встречи «на том свете» и разговора душ, о котором мечтал еще Данте. Жизнь человеческого тела в ХХ веке настолько раскрепостилась, настолько освободилась от табу и нормативности, ее культ был и есть столь назойлив, что, наконец, человечество изобрело способ вести активную жизнедеятельность вне индивидуального телесного контакта и даже соприсутствия с партнерами по общению.
Пространство Интернета подразумевает не только круглосуточные возможности контактов разной степени симультанности, двусторонности или же разрыва во времени, односторонности. Интернет - это еще и возможность бесконечного складирования и сохранения информации без замусоривания и загромождения трехмерного жизненного пространства. А главное, процесс электронного хранения и динамической жизни информации совершенно не подразумевает неминуемости ее физического старения, дряхления, порчи, износа. И это не просто удобно.
Во второй половине ХХ века развернулась очередная революция. На сей раз радикальной трансформации подверглись представления о естественном и оптимальном сроке жизни вещей. Постепенно в нашу жизнь вошли одноразовые пакеты, носовые платки, полотенца, посуда, пеленки, авторучки, фотоаппараты, обувь, майки и прочие предметы повседневного обихода. Родившиеся в 80-х годах ХХ века даже не могут уместить в голове того факта, что раньше существовали исключительно многоразовые подгузники, которые надо было стирать, кипятить и использовать снова и снова. Трудно признать, что еще в 80-е годы мы все запросто пользовались многоразовыми «общими» стеклянными стаканами в уличных автоматах с газированной водой, и стаканы эти споласкивались лишь самой обыкновенной холодной водой. На территории бывшего СССР 1990-х годов в кафе доволь-
но часто одноразовые стаканчики, чашечки и тарелочки использовали как обычную посуду, которую можно мыть и загружать едой много раз. С тех пор многое изменилось, в нашей стране наконец осознали преимущества одноразовых предметов.
Однако для человеческого сознания перегруз жизненного пространства одноразовыми вещами несет в себе опасность стресса. Все слишком быстро течет и используется, слишком быстро списывается и пускается в расход, объявляется отжившим свое или даже вредным и неподходящим для дальнейшего употребления. А хорошо ли это: бесчисленная армия предметов, нуждающихся в постоянной замене на очередных себе подобных?
Уважающие себя рестораны никогда не ставят на стол минеральную воду в одноразовых пластиковых бутылках, только в стеклянных. Солидные авиакомпании и прочие фирмы, стремящиеся подчеркнуть свою надежность, приверженность традициям и эталонам эстетизма, предпочитают многоразовую посуду и пр.
Посреди мира, где происходит бесконечное использование и выброс одноразовых предметов, Интернет оказывается воплощением вечности и несносимости бесплотных ценностей. В принципе то, что попало в Интернет, имеет шансы просуществовать бесконечно долго. Чем меньше физических оболочек, тем здоровее и прочнее содержимое. Оно может устареть, но ему ничто не мешает сделаться тенью истории на электронных носителях и продолжить жить дальше уже в новом статусе.
Наш мир неуклонно стимулирует спрос на индивидуальное, автономное использование, реализующее право человека на атомизацию внутри глобального мирового сообщества. Ведь и у сотового телефона одна из главных функций — принадлежность одному лицу, а не семье и не коллективу. Индивидуальные гигиенические средства, индивидуальные наушники, индивидуальные туры, приватные средства очистки воды и воздуха, средства установления микроклимата в закрытых помещениях, «ваш эксклюзивный стиль» — не слишком ли много индивидуального и иллюзорно индивидуального?
Интернет же, которым каждый пользуется индивидуально, практически нельзя поделить и приватизировать. Вся его прелесть в том, что он общий и степень его общедоступности весьма высока. Есть отдельные платные ресурсы. Но это, скорее, исключения из правил. И потом даже коммерческие нюансы пользования Интернетом не способны всерьез превратить его в ряд индивидуальных вещей и акций. Он остается непрерывным пространственно-временным явлением, воплощая не только идею вечности,
но и бесконечности. Интернет не может закончиться, его не может на кого-то не хватить, туда нельзя не поместиться.
Из Интернета на частный компьютер могут поступить вирусы. Но они не могут заразить нас самих. В мире, где активизируются вирусные заболевания, где вместе с глобализацией возникают особо благоприятные предпосылки для фланирования инфекций «без границ», Интернет остается для человека успокоительно незаразным.
Вдохновляющие свойства Интернета образуют цивилизационное замещение комплекса райского спасения — вне парадигмы традиционной нравственности. В Интернете могут поместиться все и все, а не только самые достойные или самые необходимые для продолжения бытия земной фауны. Интернет безграничен в отличие от ковчега и терпим к человеческому несовершенству в отличие от традиционного рая, который надо заслужить.
Интернет потенциально доступен всем тем, кто принадлежит к современной цивилизации хотя бы на уровне самого элементарного юзер-ства. Формы и масштабы интернет-бытия в каждом конкретном случае изначально не нормированы. Так неужели же у Интернета совершенно нет никаких границ?
И вот тут следует признать то, о чем мы часто забываем или вообще предпочитаем не думать — хрупкость и отсутствие гарантий бессмертия нашей цивилизации. Она кажется нам грозной, жестокой, вездесущей и бесконечно изобретательной. Но это не означает, что она не может подвергнуться разрушению и исчезновению. И тогда в археологических слоях, вполне возможно, останутся элементы традиционной материальной культуры. Но то, что существует и работает лишь после включения электричества, не может остаться в том случае, если электричества нигде нет.
Отдельная книга или старинный папирус могут продолжить существовать даже тогда, когда прекратилось производство книг или папирусов. Они будут продолжать пребывать в этом мире до тех пор, пока под влиянием внешней среды, в длительном временном периоде не уничтожатся совсем. И такой период постепенной деструкции предметного носителя информации может тянуться весьма и весьма долго, как показывает история. Чтобы воспринимать древнюю рукопись, ее не надо никуда включать — может возникнуть необходимость ее расшифровать, чтобы понять ее смысл. Но само восприятие, сам доступ к условным обозначениям, содержащим информационный язык, даны сразу вместе с «телом» кодекса, свитка или глиняной таблички.
А что если настанет такой момент, когда и электричества больше не будет, как сказала бы Библия? Для электронной культуры это и станет кон-
цом света. Собственно и в наши дни, когда случаются сбои в электроснабжении, каждый рядовой пользователь переживает репетицию компьютерно-интернетского конца света. Выезжая в те географические местности, куда интернет-связь не проведена, современный человек переживает выпадение в небытие. Мобильный беспроводной Интернет научился бороться с наличием таких малоцивилизованных пространств. Но и такой Интернет возможен лишь в том случае, если исправно функционирует современная цивилизация в целом. А если она прекратит функционировать и превратится в историю вместе с самыми изобретательными средствами связи? А если последующие цивилизационные модели не будут воспроизводить всего того, что связано с электрификацией жизненного пространства?
Компьютер и Интернет как ничто другое в современном мире зависимы от цивилизационной целостности, от сохранности и дееспособности нашей цивилизации. Компьютерное информационное пространство и Интернет намекают своим строением, что их главный принцип функционирования — симультанность с коммуникационной структурой современной цивилизации, встроенность в эту модель на правах высочайшего, но не самого живучего звена. Возможны такие ситуации, когда монитор еще жив, а Интернет уже нет. Или когда компьютер как коробка еще физически существует, а его электронное содержание, и опять же интернет-пространство, уже не существуют. Одним словом, компьютер и Интернет — это своего рода memento mori современной цивилизации.
1 Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. Сотворение человека печатной культуры. Киев. «Ника-Центр Эльга», 2004. С. 304; Febvre L. And Martin H.-J. L'Apparition du livre. Paris. Editions Albin Michel. 1950; Hadas M. Ancilla To Classical Learning. New York. Columbia University Press. 1954.
2 Всемирная история архитектуры в 12 томах. Т. 1. М. «Издание литературы по строительству», 1970.
3 Крамер Н. С. Все начинается в Шумере. М. «Наука». 1991.С. 32.
4 Подробнее см.: Флиттнер Н.Д. Культура и искусство Двуречья. Л.-М. «Искусство», 1958; James E.O. Prehistoric Religion. A Stude In Prehistoric Archaeology. London. 1957.
5 Крамер Н. С. Цит.соч. С. 93.
6 Бодрийяр Ж. Система вещей. М. «Рудомино». 1985. С. 40.
7 Там же. С. 41.
8 Лаевская Э. Л. Мир мегалитов и мир керамики. Две художественные традиции в искусстве доантичной Европы. М. «Библейско-богословский институт Св. Апостола Андрея», 1997. С. 47.
