CC BY
44
экономическими категориями. С помощью приватизации решаются проблемы точечного характера, неоиндустриальная модернизация включает в себя смежные предприятия как по вертикали, так и по горизонтали в виде отраслевых интегрированных структур и производственно-территориальных кластеров.
Здесь следует воспользоваться примерами модернизации осуществлявшейся в нашей стране и за рубежом. В России за последние 100 лет (конец XIX и XX вв.) можно выделить три волны трансформационных преобразований, выполненных в виде крупномасштабной модернизации.
Первая волна — рельсовая модернизация. Первая попытка перехода на плановую систему хозяйствования была предпринята в конце XIX в. Речь идет о сооружении великого Сибирского Рельсового пути. Весной 1891 года Александр III подписал высочайший рескрипт на имя цесаревича бывшего с визитом в Японии. «Ваше Императорское Высочество, повелев ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дары природы сибирских областей с сетью внутренних рельсовых сообщений, Я поручаю Вам объявить таковую волю Мою, по вступлении вновь на Русскую землю, после обозрения иноземных стран востока. Вместе с этим возлагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки разрешённого к сооружению, на счёт казны и непосредственным распоряжением правительства, Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути. Знаменательное участие Ваше в начинании предлагаемого дела послужит полным свидетельством душевного Моего стремления облегчить отношения Сибири с другими частями Империи, и тем явить сему краю, близкому Моему сердцу, живейшее Мое попечение о мирном его преуспеянии...»9.
В сооружение магистрали практически была вовлечена вся Россия. Территориально она одновременно велась на нескольких участках: в первую очередь — на Уссурийском (1891-1897); Западно-Сибирском (1892-1896); Забайкальском (1895-19000); Восточно-Китайском (1897-1901); Кругобайкальском (1899-1905); во вторую — на Амурском (1908-1916). В среднем в год сдавалось по 813 км. Первоначально на стройке работало 9600 человек, в 1895-1896 — до 90 тысяч. К 1903 году было произведено свыше 100 млн куб.м. земляных работ, уложено более 12 млн шпал, около 1 млн тонн рельсов, возведено до 100 км мостов и тоннелей. Паровозы строили 10 заводов, вагоны 20, рельсы готовили 16 русских заводов. Численность населения страны с 1897 по 1914-й увеличилась со 128 до 178 млн. Русская промышленность выросла с 1885 по 1913 г. почти в 5 раз. Эффект дороги сказался сразу. Она позволила осваивать более 2 млн кв. км. территории. На ее протяжении выросло 10 новых городов. Ежегодное число переселенцев выросло в 100 раз. Во многом это стало возможным благодаря налаженной организации. Всеми делами стройки ведали Управление по сооружению Сибирских железных дорог, Инженерный совет МПС и мостовая комиссия временного управления Казенных железных дорог под председательством цесаревича — будущего государя Николая Александровича. Это был своего рода Госплан, который координировал работу по сооружению магистрали и различных сооружений.
Вторая волна — план ГОЭРЛО — государственный план электрификации России. Если при выполнении первого проекта в качестве базового ядра выступало сооружение рельсового пути, то во втором случае базовой основой модернизации стала электрификация страны.
Процесс осуществления индустриальной модернизации подразделен нами на три этапа. Первый — восстановление экономики путем реализации новой политики; второй — создание материально-технических условий для развертывания модернизации (план ГОЭРЛО); третий — комплексной модернизации, переход к созданию основ инновационной экономики (1929-1941)10.
Третья волна — конверсионно-восстановительная модернизация экономики России: инновационный прорыв; восстановление разрушенных предприятий в годы войны; конверсия военных предприятий и переориентация их на выпуск продукции гражданского назначения; разворот нового высокотехнологического, аэрокосмического направления промышленного производства. Здесь процесс модернизации — это не только смена поколений техники и технологий. Простая замена изношенного оборудования новейшими станками не может обеспечить переход от индустриального развития экономики в постиндустриальное.
Создание экономики инновационного типа требует системного подхода, воспроизводственной целостности, которая предполагает высокий уровень фундаментальных исследований, прикладных разработок, создание и проектирование новых производств, надежной базы для экспериментальной апробации, наличия соответствующих производственных мощностей, позволяющих наладить серийное или мелкосерийное производство. Процесс модернизации должен включать разработку и создание не только инновационных продуктов, но и системы воспроизводства кадрового потенциала: ученых, исследователей, инженерно-технологических работников, квалифицированных рабочих.
В целом избранная в послевоенный период инновационная стратегия обеспечила России инновационный прорыв, который произошел в 1950-1960 гг. За эти годы Россия вышла на лидирующие позиции в создании атомной энергетики, освоении космоса, началось серийное производство реактивных самолетов. Успешно развивалось станкостроение, радиоэлектронная промышленность, большая химия, биотехнология.
Тенденция устойчивого развития с преобладанием наукоемких производств сохранялась до начала экономических реформ. Это было обусловлено тем, что государство в качестве приоритетного направления использовало развитие фундаментальной науки, образования, прикладных исследований и опытно-конструкторских разработок. Так, по объему финансирования инновационной сферы Советский Союз занимал 1-е место в мире. Инвестиции в НИОКР увеличились более чем в 33 раза — с 1 млрд руб. в 1950 г. до 33,2 млрд руб. в 1987 г. Среднегодовые темпы роста финансовых затрат на НИОКР в период 1950-1985 гг. составляли 11%.
В 1990-е годы ускоренный переход на рыночные «рельсы» привел к глубокому экономическому кризису, особенно сильно пострадало машиностроение. Распространенное мнение о том, что российское машиностроение по своим качественным параметрам безнадежно отстало и не пользовалось спросом, не соответствует действительности. Достаточно отметить, что экспорт продукции машиностроения СССР в 1970 г. составлял в общем объеме экспорта 21,5%.
В 1990-е годы продукция российского машиностроения сократилась по данным Новой Российской энциклопедии до 37% в 1998 г. В результате произошло полное разрушение этого сектора экономики, и, соответственно, были утрачены позиции четвертого технологического уклада. Спад электронной промышленности был более глубоким, чем в других отраслях машиностроения. На фоне резкого роста информационно-коммуникативной техники в передовых странах мира в России в 1996 г. выпуск продукции электронной промышленности составил 15,7% от уровня 1990 г. В этих условиях назрела объективная необходимость пересмотра существующей системы социально-экономического развития, создания новой модели, отвечающей современным требованиям инновационного экономического развития. Речь идет в данном случае о новой волне крупномасштабной модернизации.
Модернизацию экономики России на современном этапе следует, на наш взгляд, проводить также в три этапа: восстановление; формирование институциональных условий, включая развитие научно-исследовательского и опытно-конструкторского секторов и производственно-технической базы высоких технологий; осуществление комплексной модернизации как основы перехода к новому технологическому укладу.
Первый этап — восстановительный. Потребность в обновлении основных фондов предприятий возникла в связи с тем, что российская экономика на протяжении всего пореформенного периода функционировала и продолжает функционировать на материально-технической базе, созданной еще в советское время. Это привело к тому, что изношенность производственных фондов во многих секторах достигла критического уровня, техника морально устарела, качество выпускаемой продукции снизилось, предприятия стали неконкурентоспособными.
Преодоление отставания и повышение технического уровня обрабатывающего сектора возможно осуществить лишь за счет модернизации, развития производств, создающих продукты с высокой добавленной стоимостью на базе современных технологий. При этом решающее значение приобретает модернизация не отдельных точечных нововведений, а масштабная индустриализация, воссоздание передовых производств и секторов народного хозяйства.
Второй этап — формирование институциональных условий, включая развитие научно-исследовательского и опытно-конструкторского секторов и производственно-технической базы высоких технологий. Главной проблемой здесь является создание воспроизводственной цепочки, направленной на обеспечение устойчивого развития обрабатывающей промышленности. Данная воспроизводственная цепочка включает фундаментальные исследования, прикладные исследования, разработку и проектирование новых производств, экспериментальную апробацию, промышленное (серийное или мелкосерийное) производство.
В традиционных и пионерных (инновационных) секторах экономики действуют разные схемы воспроизводства соответствующего продукта. В базовом секторе действует классическая схема: Д-Т (СП, РС) ... П ... Т'-Д' (где Д — денежный капитал, Т — товарный капитал, СП — средства производства, РС — рабочая сила, П — производство), в пионерном секторе «при создании и использовании базовых нововведений в эту схему добавляются новые, неприбыльные стадии воспроизводства, какими являются: ФИ-ПИ-РО-ЭА-ОС (где ФИ — фундаментальные исследования, ПИ — прикладные исследования, РО — разработка опытных образцов, ЭА — экспериментальная апробация, ОС — освоение). То есть создание инновационной продукции отличается от традиционного производства дополнительными фазами воспроизводственного процесса, которые отличаются крупными дополнительными вложениями капитала, высокой степенью риска и длительными сроками окупаемости».
В российской экономике эта цепочка практически не действует именно из-за отсутствия достаточных ресурсов для ее функционирования.
По оценке агентства Томсон-Ройтерс, проблема заключается в значительном сокращении финансирования фундаментальных и прикладных исследований в России. Советский Союз по объему внутренних расходов на НИОКР (примерно 5% ВВП) входил в число мировых лидеров. В стране была мощная система фундаментальных и прикладных исследований, которыми занимались более чем в 3 тыс. НИИ почти 1,5 млн научных исследователей — примерно четверть всех научных работников в мире. Последние 20 лет мы жили за счет научно-технологического задела, созданного в советский период. В результате непродуманных реформ в 1990-е гг. значительная часть отраслевой науки была приватизирована и бесследно исчезла. Так, доля проектных институтов и конструкторских бюро в общей численности организаций, занимающихся НИОКР, сократилась более чем вдвое, а число самих проектных институтов уменьшилось в 12 раз.
В итоге «в настоящее время в России расходы на НИОКР в 2008 году составили всего 1,03% ВВП; в США соответствующие затраты составляют 2,7%; в Японии — 3,4%; в Германии — 2,5% ВВП». О низком уровне финансирования исследований и разработок свидетельствуют данные Росстата: ассигнования из средств государственного бюджета в расчете по паритету покупательной способности национальных валют в 2007 г. в России составили 17 513 млн дол., тогда как в США — 141 890 млн дол., в Японии — 29 185 млн дол.
Помимо недостаточных общих расходов на НИОКР в России сложилась противоположная развитым странам ситуация в соотношении расходов государственного и частного секторов на науку. Большую часть расходов на НИОКР в развитых странах берет на себя частный сектор, а в России НИОКР в основном проводится за счет государства. Большая часть НИОКР в предпринимательском секторе России осуществляется за счет бюджетных средств. Это значит, что российский частный сектор не заинтересован в инновациях, у предприятий низкая инновационная активность.
В связи с вышесказанным необходимо сделать вывод о том, что для модернизации российской экономики требуется хорошо продуманная государственная научная политика, которая прежде всего предусматривала бы увеличение финансовых ресурсов для науки. Расходы на НИОКР следует повысить как минимум до уровня ведущих стран, т.е. не меньше 3% ВВП. И это нужно сделать за счет увеличения, во-первых, прямого бюджетного финансирования, а во-вторых, расходов на НИКОР крупных российских корпораций, преимущественно добывающих отраслей.
Третий этап — осуществление комплексной модернизации как основы перехода к новому технологическому укладу. Центральной проблемой этого этапа выступает переход экономики к новому технологическому укладу. Именно он послужит основой для очередной длинной волны экономического роста.
Для развития нового технологического уклада в России нужны гигантские инвестиции, направляемые в ведущие высокотехнологичные отрасли. В качестве важнейшего источника формирования ресурсной базы России выступает природная рента, которая создается за счет экспорта энергоносителей и сырьевых товаров. В настоящее время она дает около 60 млрд дол. в год. Рента должна была использоваться для структурной перестройки экономики на новой технологической основе, но, к сожалению, ушла на погашение внешнего долга, накопление Стабилизационного фонда и другие формы вывоза капитала за рубеж.
Актуальными проблемами являются вовлечение монополий в процесс модернизации и создание системы перераспределения «неработающих» денег олигархов. В России сложилась парадоксальная ситуация. «При средней годовой норме рентабельности в мире порядка 9% российские монополии в ведущих отраслях производства и сфере услуг систематически получают прибыль на уровне 100-300-500 и более процентов годовых. Этот сложившийся запредельный уровень рентабельности характерен, прежде всего, для таких высоко-монополизированных отраслей, как нефтегазовая промышленность, черная и цветная металлургия и некоторые другие сырьевые производства». Монопольная прибыль лишает компании-монополисты всяких стимулов к модернизации, инновационной деятельности и научно-техническому прогрессу. Сверхмонопольные доходы в значительной своей части переводятся за рубеж. В результате фактически финансируется не российская экономика, а экономики других стран.
Из этого можно сделать вывод, что решение проблемы привлечения монополий к участию в модернизации позволит решить главную проблему — обеспечить прогресс необходимыми средствами. В этих целях нужна политическая воля правительства для разработки системы перераспределения «неработающих» денег олигархов на основе специально созданного фонда, предназначенного для модернизации. К элементам этой системы следует отнести в первую очередь введение налогов на сверхприбыль и роскошь, переход от «плоской» шкалы налогообложения к «прогрессивной». Известно, что в ведущих странах Запада особо высокие доходы облагаются налогами, размеры которых нередко превышают 50%. Кроме этого, в экономической литературе высказываются разумные предложения об установлении экономических барьеров, сдерживающих вывоз сверхприбыли российскими предпринимателями на зарубежные счета и оффшоры, о введении отчислений определенного процента дохода крупных корпораций в пользу обрабатывающей промышленности, на научно-исследовательские работы и разработку инноваций. Это было бы значительным вкладом в осуществление масштабной модернизации и перераспределение средств на нужды научно-технического прогресса.
1 Попов А.И. Методологический индивидуализм как сдерживающий фактор модернизации / Стратегия развития экономики России в условиях модернизации. - СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2011. - С. 19.
2 Foster J. Evolutionaru macroeconomics. — 1987.
3 Попов А.И., Иванов С.А. Теоретические основы формирования инновационно-креативной экономики: переход от homo-economicus к модели homo-creator // Креативная экономика. — 2009. — №5. — С.3-12.
4 Попов А.И. Развитие теории управления человеческими ресурсами в трудах профессора Н.А. Горелова // Известия СПбУЭФ. — 2008. — №4. — С.15.
5 Иноземцев В.Л. Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществоведения // Вопросы философии. — 1977. — №10. — С.34.
6 Очерк истории российской экономической мысли / Под ред. Л.И. Абалкина. — М.: Наука, 2003. — С.37.
7 Кондратьев Н.Д. Основные проблемы статистики и динамики. — М.: 1991. — С.33-40.
8 Бьюкенен Дж. Избраные труды. Серия: «Нобелевские лауреаты по экономике». Т.1. — М.: ТаурсАльфа, 1997. — С.23.
9 Цитируется по: Бобров А. Советская Россия. — 30 апреля 2011 г. — С. 3.
10 Попов А.И. Инновационная экономика России: плановые и рыночные методы формирования // Известия СПбГУЭФ, 2009. — №1. — С. 8.
ПРЕДЕЛЫ КАПИТАЛИЗМА
М.А. Румянцев,
доцент кафедры экономической теории Санкт-Петербургского государственного университета,
доктор экономических наук churila@yandex.ru
В статье дан анализ противоречий современного позднего капитализма. По мнению автора, поздний капитализм исчерпал пределы своего исторического развития. Определены ключевые характеристики современных социально-экономических процессов. В качестве одной из задач современной политической экономии рассмотрена задача разработки антикапиталистической альтернативы.
Ключевые слова: капитализм, граница капитализма, противоречия, кризис, технологическая волна, экспертократия, политико-экономическая альтернатива.
УДК 330.101 ББК 65.01
«Окно возможностей» возрождения политической экономии открыто благодаря тому, что понятийный инструментарий ведущих экономических школ Запада создавался для исследований развивающегося капитализма и не приспособлен для анализа его девиантных мутаций и прогноза грядущего. Анализ противоречий капитализма и критика капиталистической системы хозяйствования вновь становятся приоритетами экономической науки. Для решения этих задач экономической теории необходима новая исследовательская доминанта с новыми смыслами и новыми аксиомами.
Метаморфозы современного «позднего капитализма» раскрываются через понятие границы. Граница есть истина любой вещи, ситуация, когда все внутренние противоречия и содержания этой вещи оказываются исчерпанными, завершенными. Согласно Гегелю, именно на границе можно зафиксировать факт реального осуществления противоречия, истину самодвижения вещи: «Нечто вместе со своей имманентной границей, полагаемое как противоречие самому себе, в силу которого оно выводится и гонится дальше себя, есть конечное. Конечные вещи суть ... но истиной этого бытия служит их конец»1. Развитие любого культурно-природного феномена сводится к его предельному значению, только в котором прозрачно проступают смысл и цель всего исторического движения. По Флоренскому, предельное значение культуры «вместе с тем есть и цель, к которой культура стремится ...Конечная причина совпадает с причиною действующею, конец примыкает к началу»2. И именно сегодня — когда капитализм исчерпал свои границы, когда происходит диалектический таинственный скачок в экономике и начинается эпоха системных кризисов и катастроф, в центре внимания оказываются граничные параметры хозяйственного развития.
Логика доминирующего ныне «мэйнстрима» экономической науки базируется на исследовании причинно-следственных изменений: одни элементы экономики рассматриваются в качестве причин, другие — в качестве следствий. Экономисты фактически отказались от понятия развития, заменив его описанием всевозможных изменений: появлением новых институтов, новых технологий, новых факторов и условий производства. Подчас изменения наивно сводятся к количественным изменениям ВВП, уровня цен или других макроэкономических индикаторов. Но все это — лишь знаки скрытой за ними хозяйственной реальности. Народное хозяйство развивается как целое, становясь качественно иным из самого себя. В развитии хозяйства разрешается противоречие между его становлением в истории и пределом этого становления — границей с другими типами хозяйства.
Современный мировой экономический кризис носит не циклический, а системный и катастрофныйхарактер. До сих пор каждая новая технологическая длинная волна движения капиталистической экономики сопровождалась системным кризисом, который разрешался переходом капитализма на новую стадию развития — своеобразной институциональной «перестройкой» капитализма. Промышленная революция в Европе 1770-1830 годов сопровождалась войнами и социальными потрясениями, создавшими институциональный базис для текстильной промышленности, прогресса угледобычи, черной металлургии и торговли. Последовавшая за промышленной революцией «эпоха пара и железных дорог» привела к концентрации финансового и промышленного капитала. Третья технологическая волна в конце XIX — начале XX века, основанная на доминировании
стали, электричества и тяжелой промышленности, реализовалась благодаря I мировой войне и революционным потрясениям, окончательно сломавшим общества «старого порядка» (И. Валлерстайн) в Европе. Переход к массовому промышленному производству на базе нефтедобычи, индустриальным корпорациям и фордистским принципам организации труда в XX веке стал эффективным и повсеместным благодаря технологическому толчку, который мировая экономика получила вследствие II мировой войны. Последняя технологическая волна, приведшая к буму в информационных и телекоммуникационных технологиях, началась в 1970-х годах. Этот технологический сдвиг сопровождался финансовыми кризисами 1980-х годов и т.н. «неоконсервативной революцией», в результате которой была демонтирована сложная институциональная система управления общественно-хозяйственным развитием середины XX века, а его результаты были приватизированы владельцами крупнейших активов.
В итоге стремление к приватизации общественных ресурсов и благ владельцами крупнейших активов, государственными и корпоративными топ — менеджерами стало доминантным мотивом позднего капитализма, нацеленного на создание всевозможных спекулятивных финансовых пирамид. Например, в России совокупные расходы государства на преодоление финансового кризиса в 2008-2009 гг. составили 40% Валового Внутреннего Продукта страны (в ценах 2008г.). По оценке академика С.Ю. Глазьева, «85-88% этих ресурсов пошли на поддержку финансовой системы, игру на фондовом рынке и на спасение олигархов, а на помощь реальному сектору экономики — соответственно 12-15%»3. Институциональный контекст данной метаморфозы проявляется в демонтаже социальных надрыночных основ государства и, более того — в принципиальном отказе от признания внерыночных целей цивилизации (общества). В странах Евросоюза, к примеру, это выражается в росте безработицы, который обновляет многолетние максимумы (средний показатель уровня безработицы по 17 странам ЕС, использующим евро, достиг в мае 2012 г. 11%, что означает отсутствие работы у 17 млн человек экономически активного населения)4. На фоне жесткой экономии социальных расходов бюджета крупные корпорации продолжают уклоняться от уплаты налогов. Так, в уклонении от уплаты налогов были замечены крупные британские фирмы, такие как Barclays, обманувшая государство на сумму более 500 млн фунтов стерлингов5. Таким образом, распространение капиталистических отношений на сферу общественных благ (наука, образование, здравоохранение), отказ государства от ряда своих социальных обязательств и переложение их на граждан привели современные общества к росту социальной поляризации и к торможению развития.
И совершенно закономерно, что в этой политико-экономической ситуации блокируется переход к новой технологической волне, которую большинство исследователей связывают с био- и нанотехнологиями, ядерной энергетикой, когнитивными технологиями. Вполне показательно, что технологии новой постиндустриальной волны были названы С. Коэном и Дж. Зисманом «трансформирующими технологиями»6. В отличие от классических индустриальных технологий, которые механическими способами воздействовали на форму вещества природы, нано-технологии и производство композитных материалов изменяют внутреннюю структуру вещества природы, моделируют и транс-
формируют сами принципы образования природных веществ. Производственный сдвиг подобного эпохального масштаба требует таких технологий управления, идеологий развития и общественных инвестиций, которые современный капитализм, эмансипировавший экономику от внерыночных целей, предложить не может. Иными словами, переход к новой технологической волне невозможен в рамках разрешения очередного системного кризиса капитализма. И если такой знаток экономических и политических циклов как Джованни Арриги связывает новую длинную волну экономического развития с грядущим Азиатским системным циклом накопления, который придет на смену большому циклу американской гегемонии7, то мы вправе предположить, что новый системный цикл экономического и технологического развития будет базироваться на некапиталистических принципах. Очередная перестройка институциональной структуры капитализма вряд ли будет успешной.
Итак, поздний капитализм исчерпал свои институциональные (приватизация социального государства), территориальные (глобализация) и культурные («когнитивный капитализм», внемо-ральность экономики) границы. Прежняя модель капитализма базировалась на однородных экономических пространствах, на эквивалентном рыночном обмене, на капитализации доходов, на принципах конкуренции и чётко отличала себя от культуры, от всей сферы внеэкономического бытия человека. В последние годы экономическое пространство стало крайне неоднородным, иерархическим, производным от культурных вменений и внеэкономических целеполаганий. Как и в Темные века, хозяйствующие субъекты соперничают из-за рент, преференций и бенефиций. Экономика вновь стала статусной и зависимой от внеэкономических иерархий, что совершенно нарушает принципы эпохи Модерна и Просвещения — справедливость конкуренции, развитие для всех, образование для всех, прогресс для всех. Доходы и благосостояние субъекта определяются ныне антирыночным образом: финансовыми рентами, рейтинговыми агентствами, экспертными оценками, положением в системе властных, геополитических и социокультурных статусов.
Современные мутации капитализма деонтологизируют хозяйство извне — посредством оборотничества всего экономического мира в своеобразную неожреческую структуру реальности. В самом деле, изменение одной буквы (!) в кредитном рейтинге страны может вызвать в ней экономический обвал и рост безработицы, что, скорее, представляет культурологическую, а никак не экономическую проблему. Нумерологическая экспертократия оперирует баллами, рейтингами, валютными курсами, эмиссией и инфляцией — вмененными фантомами денег, стоимости, цен, полезности и самого человека.
В позднем капитализме ясно просматриваются смыслы капитализма раннего или протокапитализма: неэквивалентность обменов, статусность доходов, перераспределительные игры операторов мирового рынка на различиях в уровнях цен и условиях производства. При этом акторы позднего капитализма имеют беспрецедентную технологическую возможность оптимизации экономического пространства.
Ключ к пониманию метаморфоз «позднего капитализма» можно обнаружить в концепции макдональдизации общества Джорджа Ритцера8. Ритцер так определяет базисные принципы организации современной социально — экономической жизни:
— полная предсказуемость; — количественная оценка всех параметров и полная стандартизация; — максимальная эффективность. Иными словами — тотальный контроль над будущим.
Современные корпорации, университеты супермаркеты, офисы, государственные и культурные учреждения становятся неотличимыми: повсюду доминируют антирыночные бюрократические организационные процедуры со стандартами тотальной рациональности, искусственно вменяющей окружающим свои локальные системы оценок (рейтингов, баллов, цен) и обеспечивающей полный контроль над сотрудниками и покупателями. Мир выстраивается по образу «Макдональдс» — «железная клетка рационализации» (М. Вебер) становится всеохватывающей. Бесконечные хаотичные акты покупок и продаж, трудовых и профессиональных взаимодействий всегда и везде имеют единое четкое универсальное целеполагание и завершаются просчитанным стандартным результатом — с тем, чтобы мгновенно вновь и вновь воспроизводить себя в расширенном масштабе и так вменить себя бытию. Поздний капитализм образует
тоталитарное, принудительное пространство сменяющих друг друга стандартных целеполаганий и стандартных систем оценки результатов деятельности человека, между которыми нет никаких реальных и подлинных содержаний.
Где же существует подобное сплошное, бесконечное и беспредельное становление, безразличное бытию и жизни, но постоянно воспроизводящее себя посредством всепоглощающего универсально организованного хаоса? К примеру, согласно античным представлениям, это Аид. Аид это «ужасная бездна», в которой есть начала и концы жизни, но нет самой жизни, взятой в ее онтологической подлинности. «Античный Хаос всемогущ и безлик, он все оформляет, но сам бесформен. Он — мировое чудовище, сущность которого есть пустота и ничто. Но это такое ничто, которое стало чудовищем, это — бесконечность и нуль одновременно»9.
Экспансия капитала (а суть его и состоит именно в безграничной экспансии) наконец преодолела границы, отделявшие его от культуры. Капитал преобразовал антропологическую стихию творчества в интеллектуальные коммерческие активы, в своеобразное культурное сырье для маркетингового продвижения бизнеса. В результате капитал лишился своего исторического антипода и донора, питавшего его пассионар-ностью, идеями и инновационностью. Метаморфоза знания в капитальный актив наглядно показывает несовместность позднего капитализма с всеобщими основами бытия и мышления. Для превращения знания в рыночный ресурс необходимо искусственно навязать ему качество дефицитного блага — путем конструирования всевозможных «интеллектуальных прав» и внедрения контролирующих оборот знания институтов. По выражению А. Горца, «Капитализм знаний — это не капитализм, подверженный кризисам, он сам и есть кризис капитализма, до глубин потрясающий общество»10.
Теоретики и практики современной экономики с каким-то неестественным воодушевлением анализируют, классифицируют и оценивают «элементы» всевозможных неэкономических капиталов — «элементы» человеческого, культурного, интеллектуального, социального и даже языкового капиталов. В подобном вырожденческом развороте можно увидеть исчерпанность самой парадигмы мышления Х1Х-ХХ вв., перешедшей с восходящей на нисходящую стадию движения. В самом деле, первой исследовательской интуицией при размышлении об обществе и его сферах является ощущение потенциального единства общества, единого в себе самом, еще не дифференцированного, не многообразного. Затем мы распознаем следующий момент общества — его дифференцированное единство. Целое (общество) видится нам разъединенным на части (сферы), но первичное единство по-прежнему пронизывает все частные области, которые переходят друг в друга. Момент единства пока еще преобладает. В дальнейшем в представлениях об обществе начинают доминировать идеи о функциональной ограниченности и систематической определенности его сфер, стремление к четким и непротиворечивым классификациям социальных структур. При всей кажущейся основательности подобного кредо, оно исчерпывает возможности мышления об обществе. Органическое единство общественного бытия здесь неизбежно вырождается в сконструированное единство, когда органическая целостность общества умаляется: первичное единство распадается на обособленные моменты, в конкуренции которых — при отсутствии прежней синтетической сверхиндивидуальной доминанты — необходимо побеждает наиболее материальный, близкий к механизму, а не организму момент. «Победившая» в этом противостоянии обособленных сфер общества сторона уподобляет все остальные себе самой в своей максимально выраженной материалистичности и механистичности.
Вырождение базовых структур позднего капитализма вовсе не означает его автоматической гибели и перехода к новому хозяйственному типу. Исчерпав пределы, капитализм имитирует развитие в своих периферийных, прежде некапиталистических культурных, территориальных и когнитивных пограничных зонах. Причем подобная мимикрия может быть бесконечной. Новая нумерологическая буржуазная аристократия кастового типа способна к непрерывным манипуляциям и оптимизациям перераспределительного характера. Требуется действенная антикапиталистическая альтернатива. Политическая экономия при разработке вариантов антикапиталистического будущего может объединить альтернативные «мэйнстриму» течения эко-
