CC BY
57
Новая политэкономия имеет три главных отличия. Во-первых, с помощью социологии, социальной психологии и правоведения она изучает реальное поведение общественных субъектов, а не только абстрактные общие законы рынка. Во-вторых, анализируются макрорегиональные, а не только общемировые социальные институты, определяющие это поведение. В-третьих, индустриальная рыночная экономика рассматривается как этап развития общества, а не вечная категория. Человеческий капитал становится ключевым фактором развития экономики [Климова. 2012]. Люди хотят не жить для того, чтобы работать, а эффективно работать для того, чтобы хорошо жить.
Более 1600 монографий за последние годы посвящены проблемам формирования работников экономики знаний (Knowledge workers), способных не только к исполнительской, но, прежде всего, к творческой деятельности по созданию, поиску, систематизации и использованию новых знаний, в т.ч. в удалении от офиса (outsourcing work) [Mc Kercher, 2007]. Они предъявляют новые требования к содержанию и условиям труда . Система стимулирования призвана учитывать различные типы творческих способностей, особую роль успешных коллективов (winning team) и наставничества, новые типы конфликтов и способы их разрешения.
Поколение 1978-1990 гг. рождения, самое образованное в истории, должно стать и самым производительным [Tulgan, 2009]. Это требует создания новых стандартов профессиональной подготовки с учётом творческого компонента (thinking skills) [Dickman, 2010], организации непрерывного образования на базе новых моделей оценки знаний [Zhang, 2010]. В журнале «Academy of management» и других периодических изданиях публикуются статьи о методах развития человеческого капитала как совокупности нравственных ценностей, знаний и навыков (acquiring and developing human capital), многоуровневых моделях соответствующих ресурсов (multilevel model: emergence of the human capital resource), методах оценки инвестиций в этот капитал на макро-, мезо- и микроэкономическом уровне (evaluation methods of investment in human capital).
В России исследуется новая модель человека в экономической науке [Сторчевой, 2011], возрастание роли социальной психологии в управлении капиталом [Делавинья, 2011] и осуществлении властных полномочий [Ольсевич, 2011]. Доказано, что «природного проклятия», т.е. негативного влияния богатства природных ресурсов на накопление человеческого капитала не существует [Васильева, 2011]. Это подтверждает опыт Норвегии, Австралии, Канады, Чили.
Инновационная экономика — принципиально новая фаза развития общества. Вещественные факторы производства выступают как внешняя сила по отношению к человеку и потому отчуждаются от него с помощью рыночных механизмов. Невещественный капитал — общественные производительные силы, знания, передающие их глобальные информационные сети, деловой, инвестиционный и инновационный климат, определяемый культурой данного общества и определяющий готовность и умение превращать знания в инновации, не отчуждаются от гражданина и социума как его носителей и потому не подвластны чисто рыночному механизму.
Современные средства коммуникаций позволяют людям общаться независимо от расстояния между ними и вне государственного контроля. По прогнозу Cisco, к 2016 г. население Земли достигнет 7,3 млрд чел., а количество мобильных устройств с выходом в Интернет превысит 10 млрд. Глобальный интернет-трафик вырастет в 18 раз и достигнет 130 эксабайт, что равносильно 813 квадриллионам SMS-сообщений.
Изменяется система базовых ценностей и формы их реализации. Главным фактором развития и обновления производства становится не число исполнителей, умеющих играть по установленным правилам, а интеллектуальные коллективы, способные создавать новые знания и превращать их в инновации. Базовой ценностью становится возможность выразить, развивать и реализовать способности каждого человека, удовлетворять его потребности как конечного пользователя [Hauberer, 2011].
Новая экономическая социология рассматривает хозяйственные действия как разновидность социальных, считает социальную политику главным предметом экономики [Юдин, 2010]. Гуманизация экономической науки требует исследования духовно-нравственных факторов развития экономики, преодоления экономического эгоизма с помощью активной институциональ-
ной и социальной политики [Петросян, 2010]. От неё зависит уровень доверия в обществе — важнейшая характеристика его социального капитала [Сасаки, 2010].
Провал в социальной политике 90-х гг. означал, по оценке П.Хлебникова, деморализацию народа и «коллективное самоубийство» [Хлебников, 2001, с.322]. Вместо необходимой для инновационной экономики консолидации происходит атомизация социума, закрывающая социальные лифты для справедливого старта [Гринберг, 2012]. По оценке статистики ООН, Россия занимает лидирующее место в мире по абсолютной величине убыли населения, количеству самоубийств среди пожилых людей и подростков, числу абортов и детей, брошенных родителями, по числу разводов и рождённых вне брака детей, по потреблению крепкого алкоголя и числу умерших от алкоголизма, табакокурения, сердечно-сосудистых заболеваний, потреблению героина (более 20% мирового производства), числу автокатастроф (в 13 раз больше среднемирового уровня) и только 111 место по средней продолжительности жизни (у мужчин — 134-е) и 127 — по показателям здоровья населения.
В.В.Путин [Путин, 2012] отметил такие принципиальные проблемы социальной политики России как растущее неравенство и социальное расслоение, демографический кризис, низкое качество социальных услуг, прежде всего образования и здравоохранения, некомфортную среду обитания. Целями социальной политики, соответствующей принципам социальной справедливости, названы поддержка тех, кто по объективным причинам не может зарабатывать на жизнь, и обеспечение социальных лифтов, равного старта и продвижения каждого человека на основе его способностей и талантов. Однако в литературе нет ясного определения современной социальной политики и социальной справедливости, которая трактуется разными слоями населения совершенно по-разному.
В российской литературе социальная политика рассматривается как действия государства, направленные преимущественно на защиту индивидов, на время или окончательно не имеющих возможности получать доход, с помощью субсидий, льгот и т.д. [Афонин, 2004; Макашова, 2002]. Это определение не соответствует условиям иновационного развития. В новой экономике социальная политика становится доминантой инновационного и экономического развития, обеспечивающей качественное изменение условий жизни [Иванченко, 2008], новое равновесие системы «человек — семья — общество». В странах ОЭСР уже к началу XXI века инвестиции в социальный и человеческий капитал, создание и распространение знаний превысили половину их общей суммы (Япония — 53%, США — 55, ФРГ — 58,6% — The Economist, 16.10.1999, p.8).
Социально-инновационную политику можно определить как согласованные и соответствующие социальной справедливости решения и действия государства, местного самоуправления, бизнеса и общественных организаций, направленные на развитие и эффективное использование социального и человеческого капитала. Субъектом этой политики становится не только государство, но, прежде всего, сами граждане и их объединения, выдвигающие свои проекты, формулирующие приоритеты и оценки социальных рисков, участвующие в обсуждении правовых актов и контроле их реализации.
Объектом социально-инновационной политики являются не только нетрудоспособные, а все члены общества, заинтересованные в развитии и эффективном использовании своих способностей, вся социальная система [Черкасская, 2010]. Механизм реализации этой политики не сводится к денежным субсидиям и льготам, а включает, прежде всего, предоставление общественных благ, необходимых для развития личности. Эти блага отличаются несоперничеством в потреблении, неисклю-чаемостью, их освоение даёт значительный внешний эффект, связанный с преодолением свойственных рыночной экономике социальных диспропорций, развитием социальной интеграции и мобильности [Рубинштейн, 2006].
Социальную справедливость либералы сводят к равенству граждан перед законом, полагая, что бедность — не социальное явление, а проявление неспособности данного человека к борьбе за существование. Как отметил известный американский философ Дж. Ролс в своей работе «Теория справедливости» (1971 г.), справедливость — ценность высшего порядка, определяющая порядок и устойчивость общества. Ее уровень измеряется положением наиболее обездоленного социального
слоя. Неравенство, диктуемое рыночным принципом «равных возможностей», не идет на пользу обществу и потому является несправедливым.
В противовес этому Ф. фон Хайек и другие рыночные фундаменталисты считали социальную справедливость атавизмом. Идеолог социал-дарвинизма Г.Спенсер полагал, что она играет положительную роль как стимул развития личности. М.Тэтчер, Р.Рейган и другие ультралибералы призывали «восстановить право на неравенство» путём сокращения всех видов субсидий и дотаций, социальных расходов и перераспределительных процессов.
Социальная справедливость, необходимая для инновационной экономики, включает четыре основных компонента: 1) абсолютное равенство граждан перед законом; 2) свободный доступ к образовательным, здравоохранительным и другим социальным услугам, необходимым для квалифицированного труда, участия в управлении и контроле за деятельностью власти; 3) качество жизни, соответствующее установленным законом технологическим регламентам и социальным стандартам для работников и лиц с ограниченной трудоспособностью; 4) регламентацию минимальных доходов и направление законных доходов, превышающих установленный общественным договором предельный уровень, на благотворительность (незаконные доходы и полученные за их счёт активы конфискуются). В России веру в социальную справедливость подорвала приватизация 90-х гг., дефолт 1998 г. и массовый перевод капиталов оффшорной корпоратократии, оторванной от стратегических интересов России, за рубеж.
II. Оценка, принципы и основные направления социально-инновационной политики в условиях новой индустриализации.
Главным препятствием для новой индустриализации в России стала кадровая деградация, вызванная разрушением системы профтехобразования, трудовой мотивации и кризисом высшего образования. По оценке Института социологии РАН большая часть работников деквалифицировалась, а необученных — люмпенизировалась. Новая образовательная политика призвана изменить содержание, структуру, технологии и критерии качества оценки образования.
Новое поколение россиян, не жившее в СССР, знакомое с европейским образом жизни и активно участвующее в социальных сетях требует новой социальной политики. Для согласования 153 законов, регулирующих социальную сферу, нужен кодекс, основанный на законодательных федеральных и региональных стандартах. Социальный бюджет должен расходоваться преимущественно на развитие инфраструктуры [Бузмакова, 2011], а не на пособия и дотации. Некоммерческие организации привлекут в социальную сферу частный капитал [Якобсон, 2012].
Как отметил Генеральный секретарь ОЭСР Л. Гурриа (Ведомости, 21.06.2011), эффективность социальной политики и качество жизни нельзя измерять по душевому ВВП. Как показало сравнение России с 27 странами ЕС [Росстат, 2011], по душевому ВВП по паритету покупательной способности Россия (15,9 тыс. евро) превосходит Польшу (более 14), Румынию, Болгарию (10,9), Латвию, по потреблению домохозяйств — Болгарию и Румынию, однако резко отстаёт по смертности от ишемической болезни сердца (352 на 10 тыс. жителей — в 6 раз больше, чем в Бельгии, в 4 раза — чем в Австрии, в 3 раза — чем в Болгарии), инфекций и болезней системы кровообращения, расходам на здравоохранение (около 4% ВВП по сравнению с 6-8% в ЕС), смертности от ДТП (Россия — 20 на 100 тыс. жителей, Румыния — 13, Болгария — 12, другие страны ЕС — 10 при гораздо большем количестве машин). Коэффициент Джинни, характеризующий неравенство доходов, в России (42%) намного выше, чем в ЕС (20-35%, а индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) (к 2012 г. 66 место среди 187 стран) ниже, чем в Румынии и Болгарии (соответственно, 0,72; 0,74 и 0,76).
Исследовательский центр «Human development report» оценил 182 страны и региона мира по трём критериям: долголетие на основе здорового образа жизни, доступ к образованию, потребление основных благ и услуг. Первое место в 2009-2011 гг. заняла Норвегия (душевой ВВП — около 60 тыс. долл.), второе — Австралия (около 40 тыс. долл.). Франция, Швейцария и Япония замкнули десятку лидеров, США находятся лишь на 13
позиции. Россия с 1990 г. опустилась на 30 позиций и занимает относительно высокое 71 место за счёт своих передовых регионов, опережая Бразилию (75 место), Турцию (79), Китай (92), а также Казахстан (82), Армению, Украину (85), Азербайджан (86), но уступая Литве (46), Латвии (48), Беларуси (69).
Индекс экономического благосостояния, предложенный Л.Осбергом и Э.Шарпом [Осберг, 2002] охватывает 4 компонента: потребление, семейное богатство, дифференциацию доходов, региональный индекс экономической безопасности (возможность получить защиту от неблагоприятных воздействий).
Количественную оценку агрегированного богатства и благополучия предлагается оценивать не по монетарным индикаторам, а по размерам чистого национального предельного потребления. Современная экономическая теория благосостояния предлагает его немонетарные индикаторы, выявляет возможности и функции субъективных оценок счастья и значимости социальных связей [Флербе, 2012]. ОЭСР учитывает 11 индикаторов: 1) обеспеченность жильём и социальной инфраструктурой, 2) доходы населения, 3) занятость, 4) уровень образования, 5) здоровье населения, 6) эффективность государственного и муниципального управления, 7) общественная активность, 8) личная и имущественная безопасность, 9) удовлетворённость условиями жизни, 10) социальная мобильность, 11) баланс свободного времени и досуга (www.oecd.letterlifeundx.org ).
Экономическая теория счастья оценивает эффективность социальной политики по удовлетворённостью жизнью, анализируя взаимосвязь этих субъективных представлений с экономическими показателями на микро- и макроуровне, корреляцию экономических и неэкономических показателей [Антипина, 2012]. По данным Всемирной базы данных о счастье (World Database of Happiness), среди 95 государств лидируют Швейцария, Дания, Австрия, Финляндия, Австралия, Швеция, Канада, а замыкают список Молдавия, Беларусь, Украина, Узбекистан и ряд стран Африки.
По данным рейтинга благополучия Ipsos Global Research, в 2011 г. удовлетворённость работой, оплатой труда, стоимостью и качеством жизни, качеством досуга, среды обитания, дорог и т.д в России оценивалась в 37 балла (из 100 возможных) — ниже чем в ОАЭ (88), Саудовской Аравии (78), США (72), но выше чем в ряде стран, где уровень доходов гораздо выше.
За последние 20 лет уровень доходов и потребления материальных благ в России вырос в 1,5 раза, но затронул не все слои населения [Ясин, 2011] и не сказался на индексе инноваций. По числу заявок на патенты и торговые марки, доходов от продажи лицензий, числу статей в научно-технических журналах Россия, по данным Human development report значительно уступает не только Японии, США и ФРГ, но и Китаю, Ю.Корее и т.д.
Целесообразно сформулировать принципы (правила) проведения социальной политики при переходе к инновационной экономике. К ним относятся:
— нацеленность на развитие социального, человеческого и инновационного капитала, а не только на поддержку лиц с низкими доходами;
— адресность, т.е. помощь лишь тем, кто в этом действительно нуждается;
— стимулирование роста конкурентоспособности на рынке труда, поиска эффективной занятости, удлинения периода трудовой жизни, а не иждивенчества за счёт государства;
— ориентация в первую очередь на развитие социальной инфраструктуры, инвестиции в человеческий капитал, производство общественных благ, а не на монетарные пособия для текущего потребления;
— прозрачность, гласность и общественный контроль за эффективностью социальных расходов с учётом новых критериев качества жизни [Рышкус, 2011], оплата фактически предоставленных услуг с учётом их качества, а не смет на содержание социальных учреждений. В системе социальных услуг, государственных и социальных контрактов должны доминировать не только заказчик и исполнитель, но и потребитель, получающий конечный социальный эффект.
Следует выделить типологию направлений (сфер приложения) социально-инновационной политики.
1. Демография, т.е. сбережение народа (этот термин использовал А.Солженицын), стабилизация и увеличение численности населения. Для России эта проблема особенно актуальна. По оценке В.В.Путина (Путин, 2012), доля России в мировых
природных богатствах составляет 40%, а в численности населения — лишь 2%. Эта численность ежегодно сокращается на 750 тыс. чел. При сохранении этой тенденции через 15 лет она уменьшится на 22 млн (1/7), что поставит под угрозу выживание нации. Россия может превратиться в «пустое пространство», судьба которого будет решаться извне.
Рождаемость в расчёте на одну женщину в 1958-2008 гг. сократилась с 2,58 до 1,34 (для стабильной численности населения необходимо 2,1), но к 2012 г. выросла до 1,42, что выше, чем в Японии и ряде стран ЕС. Средний возраст населения вырос в 2002-2010 гг. с 37,7 до 38,7 лет, что выше, чем в США (36,9), но ниже, чем в Великобритании (40), ФРГ (44,9), Франции (39,9), Японии (44,8) и т.д.
Главная проблема — высокая смертность в трудоспособном возрасте. У мужчин, по данным Минздравсоцразвития (РИА Новости, 8.11.2010), она в 5 раз выше, чем в других странах Европы и США. В России ежегодно на 1000 мужчин умирает 14 чел., а в наименее развитых и несравнимых по уровню благосостояния странах — 10 чел. (данные Отдела народонаселения ООН). Женщины живут дольше мужчин на 13-14 лет.
При этом среди лиц с высшим образованием смертность сравнима с уровнем ЕС, а среди тех, кто не окончил школу — такая же, как в беднейших странах Африки. Хотя среднедушевой доход по сравнению с 1998 г. почти удвоился, продолжительность жизни мужчин в России ниже, чем в Китае и Индии. Причина не в состоянии медицины, а в образе жизни. Число алкоголиков, наркоманов, курящих в России — одно из самых высоких в мире (вдвое больше, чем в США). Число самоубийств в 2005-2010 гг. сократилось с 42 до 23,5 на 100 тыс. жителей, но всё ещё намного превышает среднемировое (14). Число пропавших без вести, по данным МВД, составляет 80-120 тыс. в год, а по оценке эксперта В. Дёмина (ж. Итоги, 2012, № 8) в 1990-2011 гг. выросло с 60 до 300 тыс. в год и достигло 5 млн чел. (в этом повинна организованная преступность, сатанинские и другие секты).
По данным МВД в 2010 г. насчитывалось 654 тыс. детей сирот — больше, чем после войны. Особенно тревожно положение в Сибири и Дальнем Востоке, где население в 1998-2012 гг. сократилось с 8 до 6 млн человек (в соседних провинциях Китая живет 170 млн чел.). Плотность населения в России составляет 8,4 чел. на кв. км, в т.ч. в Московской области — 155, в Сибири — 3,7, а на Дальнем Востоке — 1 (уровень пустыни).
В 2000-х гг. средняя продолжительность жизни в России выросла на 5 лет и превысила уровень 1990 г. за счёт снижения смертности и роста рождаемости. Благодаря миграции численность населения России, в т.ч. трудоспособного, стабилизируется.
2. Миграция в эпоху глобализации стала массовым и неизбежным явлением в условиях сокращения численности населения ряда развитых стран, увеличения различий в благосостоянии и развития массовых коммуникаций. В России, по оценке ФНС, в 2012 г. находилось 9,5 млн иностранцев, из которых лишь 1,3 млн законно трудятся, 3,8 млн прибыли в гости, для обучения или лечения, а 4,4 млн составляют группу риска, 3,5 млн из них получают доходы нелегально. Ежегодно уезжает работать за границу 100 тыс. россиян (главным образом моряки на иностранные суда), а приток квалифицированных специалистов составляет лишь 38 тыс. чел. Миграционный прирост населения за последние 10 лет составил 1,381 тыс. чел., что компенсировало примерно 1/4 убыли населения (она составила 5,771 тыс. чел.). Наибольшее число мигрантов прибыло в трудодостаточные регионы — Москву и область (604 тыс.), Краснодарский край (227 тыс.), Петербург (189 тыс.).
Теоретические основы миграционной политики представлены в трудах Международной организации по миграции [Migration, 2006] и ряда университетов [Migration, 2005]. Для России особенно важен переход от количественного к качественному подходу: В.В.Путин [Путин, 2012] предложил привлекать до 300 тыс. мигрантов — соотечественников, квалифицированных специалистов, молодёжь, готовую принять русскую культуру и ценности, в первую очередь выпускников российских учебных заведений, поставив заслон притоку неквалифицированных и не владеющих русским языком мигрантов.
3. Рынок труда нуждается в эффективном регулировании. Численность трудоспособных в России, по данным С.Патрушева (Интерфакс, 13.09.2011) в 2011-2025 гг. сократится на 10 млн чел.,
резервы привлечения молодёжи и лиц старшего возраста исчерпаны, дефицит квалифицированных кадров к 2020 г. составит 14 млн чел. В 2004-2010 гг. доля работающих в неблагоприятных условиях выросла с 21 до 29%. Создание и модернизация 25 млн рабочих мест высокотехнологичного труда и подготовка ответственных исполнителей сложных и постоянно меняющихся технологических регламентов — решающий фактор повышения конкурентоспособности экономики и удовлетворённости трудом. По данным «Финасовой экспертизы», в 2006-2010 гг. число работников в обрабатывающей промышленности сократилось на 16,3% (1,85 млн чел.), в АПК — на 20% (1,3 млн чел.) а в госаппарате — увеличилось на 757 тыс. чел.
В последние 20 лет опережающий рост спроса на выпускников вузов привёл к низкой безработице среди них, росту отдачи от образования в виде роста зарплаты, уменьшению доли выпускников, занятых на рабочих местах низкой квалификации. В 2010-х гг. соотношение спроса и предложения изменяется, что может привести к масштабному перепроизводству дипломированных специалистов [Капелюшников, 2012].
Важным резервом является высвобождение и переподготовка работников неконкурентоспособных предприятий, сокращение числа бюджетников (Россия здесь занимает 4 место среди развитых стран), расширение рынка труда для лиц с ограниченными возможностями здоровья (по данным Госакадемии социальных наук, в России трудоустроено 3%, в США — 25%, а в Англии — 40% инвалидов), рост трудовой мобильности, в т.ч. миграции из трудоизбыточных южных регионов. Социальная политика должна учитывать, что по данным переписи 2010 г. трудовая деятельность обеспечивает около 50% доходов населения, а в Северо-Кавказском Федеральном округе — лишь 34%, живет на пособия, помощь родственников и т.д. в среднем по России 9%, а в СКФО — 38%.
4. Национальная политика имеет особое значение для многонациональной России, где русский народ является стержнем полиэтнической цивилизации, а более 100 национальностей — не пришлые, а коренные жители. Россия не стала ни «плавильным котлом» по примеру США, ни полем европейского «мульти-культурализма» — независимого сосуществования различных культур. Цель национальной политики — развитие общей для российского народа культуры и ценностей с помощью системы образования, формирующей понимание общей для всех противоречивой, трагичной, но великой истории при многообразии национальных и конфессиональных традиций и культур.
В.В.Путин [Путин, 2012] особо отметил недопустимость построения русского моноэтнического государства, создания региональных партий, обособленных национальных анклавов, необходимость строгого соблюдения миграционных правил и арбитража интересов различных сообществ.
По данным переписи 2010 г., русские составляют более 80% населения, однако их число за 8 лет сократилось на 4 млн, исчезло более 8 тыс. населённых пунктов в русских регионах. Население Псковской, Костромской, Магаданской, Мурманской областей сократилось на 15%, а в 15 регионах выросло (в Дагестане и Ингушетии — на 15%). Выросло число чеченцев (1,43 млн чел.), аварцев, лезгинов, ингушей. В некоторых районах Москвы (Люблино, Кожухово, Южный порт и др.) более 1/4 жителей не говорят по-русски. В ряде регионов наиболее рентабельные сферы бизнеса оказались в руках этнических кланов, установивших особые связи с администрацией.
5. Преодоление бедности и чрезмерной дифференциации доходов. По данным Росстата, за последние 20 лет доля расходов на питание в бюджете домохозяйств сократилась с 50 до 30%, число получающих доходы ниже прожиточного минимума — с 34 до 12%, обеспеченность жильём выросла с 16 до 23 кв.м на душу населения. Однако доля 20% самых богатых россиян в общей сумме доходов в 1992-2011 гг. выросла с 37,4 до 38,5%, а 20% самых бедных — сократилась с 6 до 5,2%. Разрыв в доходах крайних 10% вырос с 8 до 16,2 (втрое выше, чем в ЕС), а коэффициент Джинни — с 0,26 до 0,42.
Нобелевский лауреат А.Сен показал, что нищета и голод во многих странах объясняются не отсутствием свободного конкурентного рынка и нехваткой товаров, а низким уровнем образования и культуры многих семей. Это подтвердили исследования нищеты в городах Европы, где созданы изолированные гетто, в которых живут преимущественно безработные и маргиналы 2006].
Социальная политика должна ориентироваться преимущественно на производительные, а не распределительные факторы преодоления бедности, т.е. не только на социальную помощь, т.е. перераспределение уже созданного национального дохода в пользу нетрудоспособных и на социальное страхование, призванное помочь тем, кто временно попал в число бедных из-за болезни, несчастного случая, безработицы и т.д., а, прежде всего, на социальное содействие, т.е. создание возможностей для легального получения достаточного для выхода из бедности дохода в сфере квалифицированного труда и предпринимательства [Lay, 2007; Shorrocks, 2011].
Наиболее нуждающиеся, чей доход ниже прожиточного уровня, в России составляют 12% населения (этот минимум — около 7 тыс. руб. в месяц недостаточен для развития личности и во много раз ниже, чем в ЕС), низкообеспеченные, чей доход не превышает порядка 20 тыс. руб. в месяц — 30%, ниже среднего класса (доход не выше порядка 45 тыс. руб.) — 37%; средний класс (доход не более 70-80 тыс. руб.) — 14%; и, наконец, высокообеспеченные — 2%. Бедные беднее богатых в 17-18 раз, а по данным независимых экспертов — в 20-24 раза. Работники образования, здравоохранения и культуры имеют доходы 5556% от средней зарплаты по стране, т.е. имеют самый низкий социальный статус и не являются средним классом.
По оценке экспертов Высшей школы экономики, в малых городах и сёлах свыше 6 млн чел. из-за алкоголизма и наркомании утратили способность к постоянному труду, не могут продвигаться по социальной лестнице и противостоять сплочённым инонациональным кланам в бизнесе. Для социальной адаптации таких людей нужна специальная инфраструктура [Infrastructure, 2003]. К.Маркс назвал пьянство пассивной формой протеста против существующего строя. В России в 1913-2011 гг. потребление алкоголя на душу населения выросло с 4,7 (70-е место в мире) до 18 л.
По данным специальных исследований [Данилянич, 2011], из-за несправедливого распределения доходов до половины россиян считает для себя возможным отъезд в другую страну (Известия, 3.06.2011, с.2). По оценке С.Степашина, в 2000-х гг. уехало 1,25 млн россиян, преимущественно русских. Особенно важно ограничение необоснованно высоких доходов за счёт доступа к природным ресурсам и рейдерства.
Главная задача политики доходов — увеличение численности среднего класса, отличающегося относительно высокими доходами (в странах ОЭСР не менее 2-2,5 тыс., в России — более 1 тыс. долл. душевого дохода в месяц), имуществом (собственное жильё, автомашина и т.д.), социально-профессиональным статусом и самоидентификацией. В развитых зарубежных странах под это определение подходит до 70%, в России по различным оценкам — от 7 до 20%, в основном работники добывающей промышленности, естественных монополий, финансов, высшие менеджеры и чиновники, но не инновационной сферы. Увеличение доли среднего класса приводит к радикальным переменам в поведении граждан: они готовы оплачивать структурные реформы и бороться за социальную справедливость.
6. Образование в инновационной экономике определяет экономический рост прямо (через создание новых знаний и их превращение в инновации) и косвенно (через развитие умения жить в современном мире, благоприятных для инноваций среды социальных взаимодействий и социализации личности, снижение уровня агрессивности в обществе, увеличение средней продолжительности жизни и т.д.) [Матхов, 2010].
Высшее образование в возрасте 25-35 лет получает 57% россиян, что соответствует уровню Японии, Канады, Ю.Кореи и других развитых стран. Получает или стремится получить это образование 80% выпускников школ. Однако чёткое разграничение бесплатного и платного образования отсутствует. Этот рынок непрозрачен и часто нелегален. Официально образование бесплатно, но фактически — платно. Из бедных семей в вузы поступает только 15%. Образовательная система не обеспечивает социальную мобильность, компенсирующую органически порождаемое рыночной экономикой неравенство. Необходима система отбора талантливых детей, независимо от их социального происхождения, для элитных учебных заведений.
В 2012-2014 гг. аудит позволит закрыть псевдовузы, выпускники которых претендуют на высокую оплату, не имея нужной рынку квалификации. Более 20% работников в крупных городах не удовлетворены своей работой и социальным статусом, в т.ч. 5
млн выпускников вузов. Предстоит создать систему профессиональных стандартов, оценки и сертификации квалификации и компетентности специалистов, приблизить структуру подготовки кадров, где сейчас преобладают юристы, экономисты, политологи и т.д., к потребностям рынка.
В России в 1990-х гг. была разрушена система подготовки рабоч их кадров. По дан ным Росстата, охват молодёжи 15-34 лет профобразованием удвоился, однако доля обучающихся в УЗ начального профобразования сократилась в 1990-2006 гг. с 26,7 до 14,7%, среднего — с 32,6 до 24,0%, а высшего — выросла с 40,5 до 61,8%. Соответственно число выпускников УЗ в расчёте на 10 тыс. жителей с начальным профобразованием сократилось с 70,7 до 45,7%, а высшим — выросло с 11,3 до 33,5% — втрое.
По данным Я.И.Кузьминова (ГУВШЭ), 83% молодых людей намерены получить высшее образование, а число рабочих мест, требующих такого образования в 1960-2010 гг. выросло с 10 лишь до 20-25% (Полит.РУ, 14.01.2011). Более 10-15% абитуриентов вузов составляют школьные двоечники, 40% студентов не могут нормально учиться из-за отсутствия базовой компетенции.
В США и Японии малоквалифицированные рабочие составляют всего 5-5,5% рабочей силы, в России их доля в несколько раз выше. В развитых странах приняты законы, стимулирующие деятельность государства и предпринимателей, направленную на развитие человеческого капитала, поощряющие компании к «инвестициям в человека» с помощью налогов, льготных кредитов, общественного поощрения. В России число дошкольных учреждений в 1992-2009 гг. сократилось в 1,8 раза — с 80,3 до 45,3 тыс.
Важным общественным институтом, призванным не только защищать страну, но и участвовать в развитии, эффективном распределении и использовании человеческого капитала, должна стать армия. Это требует улучшения подготовки военнослужащих по высокотехнологичным специальностям и предоставления льгот для обучения после окончания службы.
7. Здравоохранительная политика призвана воздействовать на все факторы, влияющие на здоровье населения: медицину, образ жизни, экологию. Здравоохранительные, образовательные и культурные услуги имеют по своей природе нетоварный характер, значительный внешний эффект (лечение инфекционных, психических и других болезней важно для всего общества, а не только для самого больного), который зависит как от производителя, так и от потребителя услуги (здоровье на две трети определяется образом жизни и экологией и только на одну треть — медициной). При этом качество услуг определяется развитием науки, социальной инфраструктуры и культуры населения, а их минимальный набор, определяемый социальным стандартом, гарантируется для всех граждан без оплаты.
В современной России медицина состоит из двух секторов — платной и ведомственной, доступной 25-30% граждан, и формально бесплатной, но низкокачественной — для большинства. Смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в возрасте 25-30 лет в 90-е годы выросла на 80%, около 40% пациентов были, по данным Е.Чазова (Известия, 07.06.2011), в депрессии, что повысило склонность к тромбообразованию.
По оценке психиатров (Ж. Итоги, 2012, № 8), из-за социальной нестабильности и стрессов 20-25% жителей страдают психическими заболеваниями, а 1/3 находится у опасной грани, которая ведёт к немотивированной агрессии, суициду (в 90-х гг. Россия по их уровню находилась на втором, а в 2012 г. — на шестом месте в мире), педофилии, семейным конфликтам и т.д. Каждая вторая семья распадается, причём 1/3 разводов можно было избежать. По данным доклада ЮНИСЕФ «Анализ положения детей» (2011 г.), около 20% подростков в России подвержено серьёзной депрессии и отклонениям в поведении (в Западной Европе — 5%), по числу самоубийств подростков (30-31 на 100 тыс. населения в год) Россия занимает 1 место в Европе (особенно высок их уровень в Туве, Якутии, Бурятии, Москве).
Почти 3/4 смертей в трудоспособном возрасте вызваны травмами, отравлениями и убийствами. Заболеваемость туберкулёзом в России в 10 раз выше, чем в ЕС. В.В.Путин [Путин, 2012] отметил, что 80% россиян не занимаются спортом, 65% регулярно употребляют крепкие спиртные напитки или курят, 60% обращаются к врачу только после начала болезни.
Реформа здравоохранения базируется на стандартах, чётко разделяющих бесплатные и платные услуги, кардиналь-
ном повышении технической оснащённости медучреждений и квалификации персонала, возрастании роли амбулаторного лечения и профилактики, новой организации лекарственного рынка, повышения ответственности каждого человека за состояние своего здоровья.
Переход к концепции повышения качества жизни как главной цели социальной политики требует создания экологически чистой жизненной среды (экология включается в социальную политику).
8. Жилищно-коммунальная политика сталкивается с серьёзными проблемами. Средняя обеспеченность жильём по сравнению с 1980-ми гг. выросла на 40% и достигла 22 кв.м, вчетверо сократилась доля коммунальных квартир, но до 40% семей живут в неблагоустроенном, а 3,2% — в аварийном жилье без водопровода, канализации, центрального отопления, газа. Доступность жилья (его цена по отношению к доходам) резко снизилась. Цена кв. метра жилплощади в 1998-2011 гг. выросла с 7-8 до 44 тыс. руб., в т.ч. в Москве до 130 тыс., Петербурге до 79 тыс., Сахалине до 69 тыс. руб. До 30% нового жилья принадлежит инвесторам, купившим его с целью перепродажи.
Оплата услуг ЖКХ к 2012 г. превысила 90% экономически обоснованного тарифа, а доля расходов на эти услуги выросла с 4,7 до 9,2% доходов населения. При этом качество услуг не улучшилось. Управляющие компании, связанные с местной властью, не контролируются ни государством, ни общественностью и не обеспечивают безопасность услуг. По оценке Д.А.Медведева (Интерфакс, 10.02.201), злоупотребления и хищничество в сфере ЖКХ вышли на уровень эпидемии.
Реформирование ЖКХ требует ликвидации локальных монополий и бесконтрольности поставщиков услуг, бюрократических и коррупционных барьеров при выделении земельных участков, согласовании проектов, подключении к энергосетям и т.д., стабилизации тарифов с учётом качества и надёжности услуг, новых социальных стандартов, повышения роли товариществ собственников жилья и общественных организаций, защищающих права граждан.
9. Политика в области культуры не сводится к музейным и зрелищным услугам. Нередко культуру определяют как разделяемые людьми смыслы, нормы и символы [Димаджио, 2004], общественные нормы и индивидуальные убеждения, социально-разделённое знание [Lazear, 1999], как синергетический и нелинейный процесс смены стилей, чередования хаоса и гармонии .
На наш взгляд, культура представляет собой совокупность общественных институтов, прежде всего, духовно-нравственных норм поведения, определяемых потреблением социальных услуг. Культура определяет конкурентоспособность национальной цивилизации, производительность труда и качество жизни народа. Культура как совокупность базовых ценностей и основанных на них норм поведения характеризует эффективность социальной политики. Западная культура переживает глубокий кризис из-за снижения самоидентификации европейцев как христиан, роста эгоизма и вседозволенности поведения. Этим пользуется радикальный ислам. Как показало исследование Мерилендского университета (США), растёт число людей, достигших высокого материального уровня, но разочарованных общественной системой и отношением власти (frustrated achievers).
Посещаемость театров и музеев, доступ к художественной самодеятельности, распространение серьёзных книг и журналов намного ниже, чем до 1990-х гг. В сфере культуры занято 4 млн чел., но средняя зарплата работников музеев и архивов, библиотекарей в регионах, по данным Минкультуры, находится на недопустимо низком уровне (до 8 тыс. руб. в месяц). Во многих населённых пунктах нет ни кинотеатров, ни центров культуры и спорта для детей и молодёжи. Более 80% проката составляет второсортное кино Голливуда. В большинстве регионов отсутствуют хосписы для неизлечимо больных.
Корни многих наших неудач, как отметил В.В.Путин [Путин, 2012], в неразвитости гражданского общества, в неумении власти говорить и сотрудничать с ним. Развитие мобильных технологий позволит перейти от представительной к прямой демократии, когда каждый сможет участвовать в обсуждении законов и голосовать с помощью Интернета. Однако демократия — не причина, а следствие улучшения качества жизни. В условиях раздробленного бедностью социума она может привести к диктатуре меньшинства.
Важная проблема — кризис института семьи. В связи с повышением уровня жизни семья уже не обязательна для выживания. По данным переписи 2010 г., половина женщин не имеет мужа или детей. Ослабляется роль семьи в воспитании детей из-за занятости родителей, перегруженности бытовыми проблемами, потери нравственных ориентиров.
По данным исследования консалтинговой компании Aon Hewitt, уровень вовлечённости персонала в дела фирмы (готовность прилагать дополнительные усилия для достижения реальных результатов) в России (60%) ниже, чем в развитых зарубежных странах (80%). Социальная ответственность бизнеса сводится к добровольно-принудительному финансированию государственных функций. Социальное предпринимательство предполагает участие бизнеса в решении социальных проблем [Изотова, 2011], расширение деятельности НКО, помогающих детям из неблагополучных семей, тяжелобольным, талантливой молодёжи, поддержанию межэтнического мира и согласия.
По данным международного исследования [Магун, 2010], для россиян характерна высокая ценность безопасности и защиты со стороны государства при слабой приверженности ценностям новизны, творчества, самостоятельности и риска. Число сотрудников правоохранительных органов в расчёте на 1000 жителей в России (9,7) намного выше, чем во Франции (2,0), Англии (2,3), США (2,2), Японии (2,9) при гораздо большем числе убийств и других тяжких преступлений. Население России в 2011 г. было на 20% меньше, чем в 1913 г. (143 и 175 млн), а число заключённых в 5 раз больше (862 и 194 тыс., максимум — 2,561 тыс. был достигнут в 1950 г., в 1985 г. их число составило 2,357 тыс., в 1991 г. — 1,254 тыс. при 290 млн населения — см. gks.ru, fsin.ru, prison.org). Число несовершеннолетних заключённых в России (13 на 100 тыс. населения) несопоставимо с Финляндией (0,06), Норвегией (0,3), Эстонией (6,3), Польшей (6,5) и другими соседними государствами. Более половины молодых россиян, по данным опроса Института социологии РАН, готовы переступить через моральные нормы ради успеха и денег.
Противодействие культурной деградации, социальному и этническому противостоянию, воспитание уважения к личности, закону, собственности и инновациям — главная цель культурной политики. Переход к инновационной экономике невозможен без смены культурной парадигмы, формирования новой системы устойчивых ценностей и моделей поведения. Предстоит преодолеть такие отмеченные Н.Бердяевым, И.Ильиным, П.Флоренским, П.Струве и другими философами черты российского менталитета как душевная и физическая лень, государственный патернализм (иждивенчество), пренебрежение ценностью человеческой жизни, утилитарность потребностей, низкий уровень рефлексии — способности критически оценивать в дальней перспективе окружающий мир и самих себя. Н.Бердяев отмечал, что русский человек обладает обострённым чувством социальной справедливости, но не видит неразрывной связи между правами и обязанностями, в нём слабо развито чувство ответственности и дисциплины. В воспитании человека общества знаний целесообразно использовать мировой опыт.
Культура нации, ее духовные и нравственные ценности стали ареной противоборства и конкуренции с радикальным исламом и международной финансовой элитой, которые стремятся подчинить весь мир своей воле. Радикальный ислам отвергает ростовщический капитал, алкоголь, наркотики и порнографию, чрезмерную роскошь, помогает бедным семьям. Однако насильственное подчинение мышления и поведения людей единому средневековому стандарту не совместимо с инновационным развитием.
III. Государство благосостояния в условиях системного кризиса.
Вторая половина ХХ века ознаменовалась увеличением темпов экономического роста в развитых странах на повышательной фазе Кондратьевского цикла с 2% в 1820-1940 гг. до 4,5% в 1950-1960-х гг. и созданием социального государства благосостояния (welfare state). Начало его созданию положил Бисмарк, при котором в 1880-х гг. в Германии было введено медицинское и пенсионное страхование. В 1870-2007 гг. в США расходы на социальные нужды выросли, по данным ООН, с 7,3 до 36,6% национального дохода, в Англии — с 9,4 до 44,6, в Германии — с 10 до 43,9, во Франции — с 12,6 до 52,6%.
В мире выделяется три основных типа социальной политики: либерально-рыночная (США, ряд стран ЕС, Латинской
Америки, СНГ), перераспределительная (Германия, страны Скандинавии), и переходная (Китай и другие страна ЮВА). В первом случае социальная политика финансируется за счет платы за социальные услуги, страховых отчислений, госдолга, а в США — эмиссии международной резервной валюты (по данным аудита в 2007-2009 гг. было эмитировано около 16 трлн долларов, но это не привело к инфляции, т.к. валюта была скуплена резервными фондами Китая, России и других стран). Перераспределительная система включает высокие социальные обязательства, компенсируемые за счет резко дифференцированных налогов (до 40% доходов и больше), бюджетных и внебюджетных фондов. В азиатских странах доля социальных расходов в ВВП втрое ниже, чем в странах ОЭСР, но в последние годы она увеличивается.
В исследовании Джорджтаунского университета (США) [Beland, 2012] подчеркивается провал либерально-монетарной модели и необходимость новой парадигмы социальной и здравоохранительной политики. Для Великобритании также необходим переход к новой модели государства благосостояния (advanced welfare states) [Connelli, 2011]. Это требует реструктуризации рынка труда, перехода от частичных к системной реформе. Ее концепция стала основой конкуренции политических партий в Европе [Picot, 2012]. Государственный капитализм в Китае, а также в России вынужден учитывать западный опыт (develop the West) [State, 2011].
В США после кризиса 1930-х гг. была введена льготная медицина для неимущих и престарелых (Medicaid, Medicare) (доля их получателей с 1965 г. выросла с 2 до 16%), бесплатные купоны на продукты, которые в 2012 г. получали 46 млн американцев — на 74% больше, чем в 2007 г. Выплаты гражданам в 1960-2010 гг. выросли с 26 до 66% федерального бюджета и превысили поступления от их налогов. Доля граждан, получающих госпособия, в 1983-2011 гг., по данным статистики США, выросла с 30 до 48,5%, а трансфертов гражданам из бюджета — с 11,7 до 18,4% его доходов. Расходы на здравоохранение выросли с 9,5 до 16,3% личного потребления.
Удар по концепции социального государства нанесли три главные фактора: 1) сокращение темпов роста экономики развитых стран до 1-2% в 2010-2012 гг.; 2) увеличение доли лиц старше 65 лет (в странах ЕС в 2000-2012 гг. с 12 до 16%, а по прогнозу 2050 г. — до 29%), в Италии — с 18 до 21, в США — с 13 до 20% в 2050 г.); 3) сокращение числа производственных рабочих мест в связи с выводом их в страны с низкой оплатой труда. В США в 2000-2011 гг. это сокращение составило 32%, было закрыто более 42 тыс. производств, доля связанных с материальным производством рабочих мест в 1970-2011 гг. сократилась с 25 до 9%. Число рабочих мест для среднего класса в 2000-2011 гг. уменьшилось с 72 до 65 млн при росте населения на 30 млн чел. Доля рабочих мест со средним доходом в 1980-2011 гг. сократилась с 52 до 42%, а низкооплачиваемых — выросла с 30 до 40%.
Зарубежные экономисты (Х.Свердруп, Н.Рубини, А.Кругман и др.) пишут о начале заката современной технологической цивилизации, коллапсе социальной политики и англосаксонской модели социально-рыночного капитализма, основанной на невмешательстве государства в рынок, покрытии госрасходов за счёт рефинансирования долга и инвестирования преимущественно в финансовый капитал и недвижимость, а не в человеческий капитал и инфраструктуру. По оценке Global Risks Report-2012, выделяются основные социальные риски.
Первый из них — рост диспропорций в доходах населения. По данным Бюджетного управления Конгресса США, за последние 30 лет 1% наиболее богатых американцев увеличил свою долю в национальном доходе с 8 до 17%. Исследование Стенфордского университета в 177 крупных городах показало, что в 1970-2007 гг. доля среднего класса сократилась с 65 до 44%, а малоимущих — выросла с 7 до 17%. При этом оканчивает колледж 50% выходцев из состоятельных и только 10% — из малоимущих семей. По данным Powers Perrin, заработок высших менеджеров превышал оплату рабочего в 1980 г. — в 40, а в 2011 г. — более чем в 500 раз (в Японии — в 10 раз). По данным Pew Research Center, число американцев, считающих противоречия между бедными и богатыми слишком сильными, выросло в 2009-2011 гг. с 47 до 66% (среди белых с 43 до 65%, а среди аф-роамериканцев — до 74%), а очень опасными — с 15 до 30%.
Все это привёло к росту социальной дезорганизации и коррупции, упадку квалификации. По данным Manpower Group
число фирм, отметивших дефицит квалифицированных кадров, в 2010-2012 гг. выросло с 14 до 52%. Долги семей составляют 154% годового дохода, 50 млн американцев не имеют медицинской страховки. Число личных банкротств резко выросло, в 60% случаев оно вызвано медицинскими счетами.
В Германии доля бедных составляет лишь 6%, в Швеции — 1,5%. Эти страны ограничили социальную дифференциацию. Первое место по темпам роста ВВП в Европе в 2011-2012 гг. заняла Швеция (4%), где децильный коэффициент Джинни, как в Дании и Финляндии составляет 3-4, в Германии — 5-6, а не США (15) или Россия (16,5). Скандинавская модель социальной политики (высокие налоги и социальные гарантии) вопреки предсказаниям либертарианцев (в частности А.Илларионова), демонстрирует свои преимущества. В Финляндии бесплатное высшее образование, в т.ч. для иностранцев, в Норвегии — реальная диверсификация экономики, где в ведущих отраслях преобладает госсектор, в Дании — лучшая в мире система центров проживания пожилых людей (2/3 ВВП здесь перераспределяется за счёт налогов).
Как показали специальные исследования, сокращение социального неравенства ведёт к снижению распространенности сердечно-сосудистых и психических заболеваний, алкоголизма, наркомании и преступности. В г. Глазго (Шотландия) продолжительность жизни в богатых семьях составила 82, а в бедных — 54 года. Создание рабочих мест в реальной экономике — приоритет социально-экономической политики.
Важным социальным риском является экология, нехватка пресной воды, выбросы парниковых газов. Особенно это относится к Китаю, где доля городского населения, по данным Национального бюро статистики КНР, за 32 года в 1979-2011 гг. выросла с 19 до 52% (в России она выросла с 20 до 70% за 70 лет — в 1921-1990 гг.). 400 млн китайцев пришли в промышленные города, многие из которых, в т.ч. Пекин, являются мировыми лидерами по загрязнению атмосферы, но где доходы втрое выше, чем в сёлах. В 2011 г. порог бедности в Китае был повышен с 0,55 до 1 долл. в день.
Китайская социальная политика весьма специфична. Ограничение рождаемости приведёт в 2013-2014 гг. к стабилизации числа трудоспособных и доли Китая в населении планеты (19%). Огромные средства экономит низкий уровень гособязательств в пенсионной сфере (престарелых родителей по закону обязаны содержать сыновья, но не дочери) и медицине.
Согласно отчёту, подготовленному ВБ совместно с китайскими учёными, дальнейший рост экономики невозможен без социальных реформ — роста уровня массового потребления, расширения социальных гарантий и численности среднего класса, сокращения разрыва в доходах (в Китае он намного выше, чем в России), коренного улучшения экологии.
Как отметил Нобелевский лауреат Дж.Стиглиц (Ж. Vanity Fair, май 2011 г.), опыт Исландии, Греции, Португалии, Испании, Ирландии показал бесперспективность системы, где дутые активы банков (деривативы) в 11 раз превышают мировой ВВП, а социальные расходы финансируются за счёт роста долгов и дефицита бюджета. Другой лауреат П.Кругман отмечает мощный подъём народного недовольства неравенством доходов и чрезмерным влиянием денег на политическую систему.
З.Бжезинский [Brzezinski, 2012] также считает, что рост неравенства подрывает социальную справедливость — фундаментальную основу стабильности государства. Огромные бесконтрольные финансовые трансакции по всему миру ведут к чудовищным спекуляциям и обогащению немногих.
В России социальная политика до сих пор финансируется за счет конъюнктурных доходов от роста цен на экспортируемое сырье. Неприемлемы попытки заменить их повышением налогов (2010-2011 гг.) или перераспределением расходов бюджета в пользу обороны и полиции (2012-2014 гг.). Источником устойчивого финансирования социальной политики могут стать только институциональные реформы [Бляхман, Чернова, 2023].
Выводы.
1. Развитие социального и человеческого капитала при переходе от рентно-долговой к инновационной экономике становится целью и одновременно главным фактором общественного прогресса.
2. Социальная политика стала главным предметом новой политэкономии. Существенно изменились ее субъекты, объекты, методы разработки и реализации. В статье предложено
определение социальной политики, основанной на социальной справедливости, исследованы принципы ее организации и критерии оценки эффективности.
3. Выделены приоритетные направления социальной политики в условиях новой индустриализации, направленные не столько на перераспределение общественного богатства, уве-
личение пособий, дотаций и т.д., сколько на развитие массового предпринимательства, инноваций, повышение квалификации и производительности труда.
4. Исследование типологии посткризисной социальной политики показало преимущества ее институциональной модели над либерально-монетарной.
Литература
1. Антипина О. Экономическая теория счастья как направление научных исследований // Вопр. экономики. — 2012. — № 2.
2. Афонин Ю.А., Жабин А.П., Панкратов А.С. Социальный менеджмент: Учебник. — М.: Изд-во МГУ, 2004.
3. Бляхман Л.С., Чернова Е.Г. Две модели финансирования новой индустриализации // Проблемы современной экономики. — 2012. — №2.
4. Бузмакова М.В. Социальная инфраструктура — важнейшее звено национальной экономики России // Проблемы современной экономики. — 2011. — №1.
5. Васильева О. Накопление человеческого капитала и изобилие природных ресурсов. // Вопр. экономики. — 2011. — № 12.
6. Гринберг Р. Свобода и справедливость: российские соблазны ложного выбора. — М., 2012.
7. Данилянич С.Л. Неравенство доходов населения: виды и последствия // Проблемы современной экономики, — 2011. — № 3. — С.59-63.
8. Делавинья С. Психология в экономике: результаты эмпирических исследований. // Вопр. экономики. — 2011. — № 4.
9. Димаджио П. Культура и хозяйство // Экономическая социология. — 2004. — Т.5. — № 3. — С.45.
10. Иванченко В. К новым социальным императивам России // Вопр. экономики. — 2008. — № 2.
11. Изотова Г., Зверева Н. Социальное предпринимательство: новый институт современной России // Экон. Стратегии. — 2011. — № 9.
12. Капелюшников Р. Спрос и предложение высококвалифицированной рабочей силы в России: Кто бежал быстрее? // Вопр. экономики. — 2012. — № 2 — С.3.
13. Климова М., Сидорова Е. Человеческий капитал в Европейском союзе: государственный и наднациональный контексты // Вопр. Экономики. — 2012. — №8.
14. Кудрин А., Гурвич Е. Старение населения и угроза бюджетного кризиса // Вопр. экономики. — 2012. — № 3.
15. Магун В., Руднев М. Базовые ценности россиян и других европейцев // Вопр. экономики. — 2010. — № 12.
16. Макашева З.М., Калиникова И.О. Социальный менеджмент: Учебник для вузов. — М.: Юнити-Дана, 2002.
17. Матхов Т. Образование, социальный капитал и экономическое развитие (обзор основных исследований) // Вопр. экономики. — 2010. — № 8.
18. Моделирование и прогнозирование глобального, регионального и национального развития / Отв. ред. А.А. Акаев, А.В. Ко-ротаев, Г.Г. Малинецкий, С.Ю. Малков. — М., 2012. — С.436-461.
19. Назаров В. Будущее пенсионной системы: параметрические реформы или смена парадигмы? // Вопр. экономики. — 2012. —
№9.
20. Ольсевич Ю. Психология рынка и экономическая власть // Вопр. экономики. — 2011. — № 4.
21. Осберг Л., Шарп Э. Индекс экономического благосостояния в отдельных странах ОЭСР // Международная ассоциация по изучению дохода и богатства. Обзор дохода и богатства. — 2002. — № 3.
22. Петросян Д., Фатхина Н. Экономический эгоизм и гуманизация экономики // Вопр. экономики. — 2010. — № 8.
23. Полищук Л., Меняшев Р. Экономическое значение социального капитала // Вопр. экономики. — 2011. — № 12.
24. Путин В.В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. — 2012, 23 янв.
25. Путин В.В. Социальная справедливость. Социальная политика для России. // Комсомольская правда. — 2012. — 13 янв.
26. Россия и страны — члены ЕС. Росстат. — М., 2011.
27. Рубинштейн А.Я. «Группы и их интересы»: приглашение к дискуссии // Вопр. экономики. — 2006. — № 11. — С.81-94.
28. Рышкус В.В. Новый критерий качества жизни в стратегии развития России // Проблемы современной экономики — 2011. — № 3. — С. 57-59.
29. Сасаки М., Сатье Ю., Ромашкина Г., Давиденко В. Доверие в современной России (институциональный подход к «социальным добродетелям») // Вопр. экономики. — 2010. — № 2.
30. Ставинская А., Никишина Е. Социокультурный ресурс модернизации республики Казахстан // Вопр. экономики. — 2012. — №6.
31. Сторчевой М. Новая модель человека для экономической науки // Вопр. экономики. — 2011. — № 4.
32. Флербе М. За пределами ВВП: в поисках меры общественного благосостояния. // Вопр. экономики. — 2012. — №№ 2, 3.
33. Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский или История разграбления России. — М., 2001. — С.322.
34. Черкасская Г.В. Системный подход в теории социальной защиты // Вестник СПбГУ. Сер.5. — 2010. — № 3. — С.50.
35. Юдин Г. Экономическое и социальное: автономия сфер и дисциплинарные границы // Вопр. экономики. — 2010. — № 8.
36. Якобсон Л. Экономический образ мыслей и законодательство о некоммерческих организациях // Вопр. экономики. — 2012. — №8.
37. Ясин Е., Андрущак Г., Ивантер А., Косарева Н., Овчарова Л., Пономаренко А., Фадеев В. Социальные итоги трансформации или Двадцать лет спустя // Вопр. экономики. — 2011. — № 8.
38. Beland, D, Waddan, A. The politics of policy change: welfare, Medicare, and social security reform in the US. Wash., DC, Georgetown University Press, 2012. — 222 p.
39. Brzezinski Z. Strategic Vision: America and the crisis of global Power. — N.Y., 2012.
40. Class struggle on the home front: work, conflict, and exploitation in the household. G.Cassano (ed), N-Y., 2009. — 314 p.
41. Collier P. Wars, guns and votes: democracy in dangerous places. N-Y., 2009. — 255 p.
42. Connell, A. Welfare policy under new labor: the politics of social security reform. London, 2011-189p.
43. Context of social capital: social networks in market and communities. Hsung R.-U. et al, N-Y., 2009. — 357 p.
44. Cultural politics and resistance in the 21st century: community based social movements and global change in the Americas. K. Dellacioppa, C. Webez (eds.) N.Y., 2012. — 195 p.
45. Dickman A., Schwabe A., Schmidt S. Preparing the future workforce: science, technology, engineering and Math policy in education. — N.Y., 2010. — 280 p.
46. El-Ojeilil, C. Politics, social theory, utopia and the world systems: arguments in political sociology. Houndwills, UK, 2012. — 237 p.
47. Fine B. Theories of social capital. — L., 2010. — 271 p.
48. Gary A., Ellis B. The global grapevine: why rumors of terrorism, immigration, and trade matter. — Oxford, 2010. — 255 p.
49. Growth, inequality and poverty: prospects for pro- poor economic development. A.Shorrocks, R.Van der Kojeven (eds). — Oxford, 2011. — 283 p.
50. Hamilton K. Sustaining economic welfare: estimating changes in per capita wealth. — Wash., W.D., 2000.
51. Hauberer I. Social capital theory: towards a methodological foundation. Wiesbaden, 2011. — 330 p.
52. Hbhll, U. The politics of corporate social responsibility: the rise of a global business norm. Frankfurt am Main, 2010. — 368 p.
53. Ideas and politics in social science research. D. Peland, R. Cox (eds.) Oxford, Oxford University Press, 2011. — 270p.
54. Infrastructure for poor people: public policy for private provision. — Wash., WB, 2003. — 296 p.
55. Knowledge workers in the information society. C.Mc Kercher, V.Vosco (eds). Lanham, 2007. — 325 p.
56. Krippner, G. Capitalizing on crisis: the political origins of the rise of finance. — Cambridge, Mass., 2011. — 222p.
57. Lay I. Poverty and distributional impact of economic policies and external shocks. — Frankfurt am Main, 2007.
58. Larby, V. Wired and mobilizing: social movements, new technology, and electoral politics. — N.Y., Routledge, 2011. — 111 p.
59. Lazear E. Culture and language // Journal of political Economy. — 1999. — N 107 (6). — p. 95-120.
60. Migration and development: opportunities and challenges for policymakers. Geneva, 2006. — 54 p.
61. Migration and economy: global and local dynamics. L.Trager (ed.). Valunt Creek, 2005. — 237 p.
62. Morrison R.Marx, Durkheim, Weber: formations of modern social thought. — L., 2006. — 465 p.
63. Perspectives on Gramsci politics, culture, and social theory. S Francese (ed.) — London, 2009. — 206 p.
64. Picot, G. Politics of segmentation: party competition and social protection in Europe. — N.Y., 2012. — 201 p.
65. Robinson, L, Ritchie, B. Relationship economics: the social capital paradigm and its application to business, politics, and other transactions. Farnham, UK, 2010. — 272 p.
66. Social media and democracy: innovations in participatory politics. B. Loader, D. Mercea (eds.) — London, 2012. — 275 p.
67. State capitalism, contention politics, and large-scale social change. V. Rolland (ed.). — Leiden, 2011. — 234 p.
68. Tulgan B. Not everyone gets a trophy: how to manage Generation. — Y. San-Francisco, 2009. — 182 p.
69. Van der Heijden, H-A. Social movements, public spheres, and the European politic of the environment: green power Europe? Houndmills, UK, 2010. — 222 p.
70. Vasallo F. Frames, social capital and political activism. — N-Y, 2010. — 205 p.
71. Zhang X., Zhan S. Social capital: an alternative model to college graduation. Tallahassee. Fl, 2010.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУАЛИЗМ И ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ В УСЛОВИЯХ КРУПНОМАСШТАБНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
А.И. Попов,
профессор кафедры экономической теории Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов, доктор экономических наук, [email protected]
Статья посвящена критическому анализу методологического индивидуализма. Рассматривается переход от модели поведения человека от «homo-economicus» к модели «homo-creativus». Обосновывается необходимость проведения крупномасштабной модернизации. Предлагается модернизацию осуществить в три этапа: восстановительный, институциональный в виде институциональных условий модернизации, комплексная модернизация как основа перехода к новому технологическому укладу.
Ключевые слова: модернизация, трансформация народного хозяйства, модель поведения человека, методологический индивидуализм, инновационная экономика, «рельсовая модернизация», план ГОЭЛРО, конверсия, наукоемкое производство, технологический уклад, природная рента
ББК У9(2)я43 + У3(2)74я43
Нерешенной до сих пор является проблема соотношения индивидуализма и общественных интересов, а без правильного решения этой проблемы нельзя объяснить многие социально-экономические вопросы.
В этих условиях следует обратиться к истокам возникновения методологического индивидуализма. Зарождение индивидуализма в экономической науке уходит своими корнями в философские категории «эгоизм» и «альтруизм». Эгоизм как жизненный принцип и моральное качество характеризует человека с точки зрения его отношения к обществу и другим людям. Он выражается в том, что человек в своем поведении руководствуется личными интересами, не считаясь с интересами общества, это одна из форм индивидуализма. В свою очередь, индивидуализм как принцип противопоставления личности коллективу сложился с возникновением частной собственности.
Альтруизм заключается в бескорыстном служении другим людям, в готовности жертвовать личными интересами для блага
других. Такая двойственность обусловлена социальной природой человека. С одной стороны, человек как субъект наделен индивидуальными наклонностями и предпочтениями. В этом случае личный, индивидуальный интерес проявляется в стремлении получить максимум пользы. Это выражается в том, чтобы не допустить ущемления его интересов, обеспечить человеку необходимые условия для жизнедеятельности. С другой стороны, человек является биосоциальным существом, общественным, живущем в обществе, в определенном социуме.
Эти природные начала человека в сфере хозяйственной деятельности в разные периоды проявляются с неодинаковой силой. На аграрной стадии развития, в период присваивающего типа хозяйства (основным способом добывания средств к жизни было сбор и присвоение даров природы) преобладал общественный интерес, основанный на общей, коллективной собственности. В период становления мелкотоварного производства и утверждения рыночной экономики, базирующейся
на использовании свободной конкуренции и частной собственности, господствующее положение занял рациональный эгоизм товаропроизводителей и потребителей1.
Теоретической основой методологического индивидуализма является модель поведения человека «homo-economicus», которая наиболее обстоятельное обоснование получила в работах А. Смита, Д. Рикардо. Основой модели человека экономического является рациональное поведение, стремление индивида получить максимальный результат при минимальных затратах в условиях ограниченности используемых возможностей и ресурсов в данной стране.
В своих работах К. Маркс предложил модель поведения человека (homo faber). При этом он обосновал положение о том, что при капитализме в результате отчуждения человека от средств производства труд полностью превращается в источник средств для существования. В итоге односторонний абстрактный труд и частный экономический интерес не позволяют человеку реализовать свою сущность и саморазвитие как хозяйствующего субъекта.
Английским философом И. Бентамом и первыми представителями теории маржинализма была предложена модель «рационального гедониста». В нем хозяйствующий субъект рассматривается как потребитель. Маржиналисты считали, что чистая конкуренция позволит уравновесить индивидуальные устремления и обеспечить каждому из участвующих в производстве и обмене максимум результата. При обосновании этой модели абсолютизируются условия конкуренции, хозяйствующий субъект наделяется способностью обладать полной информацией, безошибочным предвидением будущего. Поэтому данная модель не может быть использована в работах, описывающих личное потребление, ценообразование на потребительские товары и т.д.
В условиях экономики инновационного типа возникает необходимость создания нового методологического подхода формирования модели поведения человека. В предшествующих моделях в качестве исходного базиса использовалась материальная основа, собственность носила осязательный характер и выступала преимущественно в виде материальных потребительных стоимостей, уровень развития народного хозяйства оценивался материально-техническими условиями производства. Современная модель инновационной экономики приобретает новый вид, в структуре которой определяющей становится не материальная, а интеллектуальная собственность. Здесь ведущее положение отводится уже научно-техническому потенциалу, системе научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок. Центральное место в такой системе занимает креативный человек с его идеями и способностями, а в качестве модели поведения выдвигается модель творческого человека — «homo creativus», представленная английским экономистом Дж. Фостером в работе «Эволюционная макроэкономика»2.
Исследуя сущностный характер данной модели, следует отметить, что главной отличительной чертой взаимодействия человека с окружающей средой является то, что люди не просто пассивно приспосабливаются к внешним воздействиям, выбирая из заданных наборов, но и творчески изменяют внешний мир, создают в нем новые структуры, воплощая в жизнь идеи, концепции и другие продукты своего воображения3. Модель творческого человека базируется на осознании того, что инновационные процессы изменяют не виды деятельности, а их технологическую способность использовать в качестве прямой производительной силы главную особенность человека, которая отличает его от других биологических созданий — способность генерировать новое знание. Это знаменует переход от материальной к интеллектуальной экономике, базирующейся на знаниях (knowledge-based economy)4.
Замещение труда знаниями означает переход от части технических навыков к интеллектуальным. Материальное производство в результате технологических преобразований перемещается на второй план, а приоритетным становятся информационный сектор, информация и знания превращаются в ведущую производительную силу, в решающий фактор производства. В постиндустриальном обществе происходит выделение в рамках общей трудовой деятельности нового направления в виде предпринимательской деятельности по применению знаний, связанной с нововведением, новаторством, внедрением в процесс производства достижений НТР. Эта сфера деятельности становится преоб-
ладающей. В результате на смену теории трудовой стоимости приходит «теория стоимости, создаваемая знаниями» (knowledge value). Как подчеркивал основоположник этой теории Т. Сакайя, «мы вступаем в новый этап цивилизации, на котором движущей силой являются ценности, создаваемые знаниями»5.
При построении теорий экономической деятельности человека российская экономическая школа исходит из примата общего народнохозяйственного интереса, над деятельностью и мотивацией индивидуума. Такой подход использовали в своих исследованиях представители российской экономической мысли Н.С. Мордвинов, М. Сперанский, А.К. Шторх и др. Понятие «хозяйственная система», отмечал Н.С. Мордвинов, может быть содержательным лишь в том случае, если оно включает и систему производительных сил и ее структурные и технологические характеристики6. В основе учения Н.Д. Кондратьева о больших циклах конъюнктуры заложено положение о «двойственной естественно-социальной природе человека», которую «необходимо строго учитывать». Согласно Н.Д. Кондратьеву, «склонность психофизической природы человека к изменчивости является одним из глубочайших условий изменчивости и пластичности самого общества»7.
Слабые стороны индивидуализма наиболее отчетливо проявляются в период крупных трансформационных преобразований, к числу которых относится модернизация. Индивидуализм в этом случае выступает сдерживающим фактором. Известно, что капитал, как правило, устремляется в те отрасли и сферы производства, которые обеспечивают более высокую прибыль и короткие сроки окупаемости. Процессы модернизации предполагают вложение крупных инвестиций с длительными сроками окупаемости. Эти негативные моменты ученые пытались преодолеть путем развития институционально-социологического направления. Один из основателей институционализма Т. Веблен в своей версии институционализма делит предпринимателей на владельцев капитала и организаторов производства. По его мнению, владельцы капитала заинтересованы только в прибыли на капитал, который они не вкладывают в производство, а лишь предоставляют кредит. Источником их дохода служит не реальный сектор, а ценные бумаги. К производительному классу он относит организаторов производства и рабочих, которые не имеют своего капитала. Такая модель ведет к тому, что капитал начинает использоваться в спекулятивных целях и не идет на развитие производства.
Данные негативные моменты пытались сгладить представители постиндустриального направления. Особенность состоит в том, что институционалисты использовали индуктивный метод, от частного к общему, а неоинституциональный подход основывается на дедуктивном методе, сделана попытка более тесной взаимной увязки микроэкономических и макроэкономических процессов. Однако, в конечном счете, отношения между людьми сводятся к взаимному обмену. «Политика, — пишет Дж. Бьюке-нен, — есть сложная система обмена между индивидами... На рынке люди меняют яблоки на апельсины, а в политике — соглашаются платить налоги в обмен на необходимые всем и каждому блага: от местной пожарной охраны до суда»8. Здесь в качестве примата просматривается удовлетворение, в первую очередь, интересов собственника. Однако речь идет о том, чтобы заставить «собственность» работать не только на ее владельца, но и на общество. Именно этот тезис является основополагающим при осуществлении провозглашенной в нашей стране всеобъемлющей модернизации народного хозяйства.
В этом отношении характерным примером несовпадения индивидуальных и общегосударственных интересов является проблема модернизации. При реализации такого крупномасштабного проекта возникает, можно сказать, неразрешимое противоречие интересов индивида и общества, собственников и государства. Правительство страны как хозяйствующий субъект решает общегосударственные экономические проблемы в интересах всей страны, но оно не располагает достаточными материально-техническими и кадровыми ресурсами. Собственники имеют в своем распоряжении необходимые средства производства и квалифицированный потенциал работников. Но в рыночных условиях владельцы, располагающие реальными и финансовыми активами не заинтересованы вкладывать свои средства в долгосрочные государственные проекты. Попытки решения этой проблемы путем приватизации остатков государственной собственности не смогут обеспечить крупномасштабную модернизацию. Это связано с тем, что приватизация и неоиндустриальная модернизация являются разнопорядковыми
экономическими категориями. С помощью приватизации решаются проблемы точечного характера, неоиндустриальная модернизация включает в себя смежные предприятия как по вертикали, так и по горизонтали в виде отраслевых интегрированных структур и производственно-территориальных кластеров.
Здесь следует воспользоваться примерами модернизации осуществлявшейся в нашей стране и за рубежом. В России за последние 100 лет (конец XIX и XX вв.) можно выделить три волны трансформационных преобразований, выполненных в виде крупномасштабной модернизации.
Первая волна — рельсовая модернизация. Первая попытка перехода на плановую систему хозяйствования была предпринята в конце XIX в. Речь идет о сооружении великого Сибирского Рельсового пути. Весной 1891 года Александр III подписал высочайший рескрипт на имя цесаревича бывшего с визитом в Японии. «Ваше Императорское Высочество, повелев ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, имеющей соединить обильные дары природы сибирских областей с сетью внутренних рельсовых сообщений, Я поручаю Вам объявить таковую волю Мою, по вступлении вновь на Русскую землю, после обозрения иноземных стран востока. Вместе с этим возлагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки разрешённого к сооружению, на счёт казны и непосредственным распоряжением правительства, Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути. Знаменательное участие Ваше в начинании предлагаемого дела послужит полным свидетельством душевного Моего стремления облегчить отношения Сибири с другими частями Империи, и тем явить сему краю, близкому Моему сердцу, живейшее Мое попечение о мирном его преуспеянии...»9.
В сооружение магистрали практически была вовлечена вся Россия. Территориально она одновременно велась на нескольких участках: в первую очередь — на Уссурийском (1891-1897); Западно-Сибирском (1892-1896); Забайкальском (1895-19000); Восточно-Китайском (1897-1901); Кругобайкальском (1899-1905); во вторую — на Амурском (1908-1916). В среднем в год сдавалось по 813 км. Первоначально на стройке работало 9600 человек, в 1895-1896 — до 90 тысяч. К 1903 году было произведено свыше 100 млн куб.м. земляных работ, уложено более 12 млн шпал, около 1 млн тонн рельсов, возведено до 100 км мостов и тоннелей. Паровозы строили 10 заводов, вагоны 20, рельсы готовили 16 русских заводов. Численность населения страны с 1897 по 1914-й увеличилась со 128 до 178 млн. Русская промышленность выросла с 1885 по 1913 г. почти в 5 раз. Эффект дороги сказался сразу. Она позволила осваивать более 2 млн кв. км. территории. На ее протяжении выросло 10 новых городов. Ежегодное число переселенцев выросло в 100 раз. Во многом это стало возможным благодаря налаженной организации. Всеми делами стройки ведали Управление по сооружению Сибирских железных дорог, Инженерный совет МПС и мостовая комиссия временного управления Казенных железных дорог под председательством цесаревича — будущего государя Николая Александровича. Это был своего рода Госплан, который координировал работу по сооружению магистрали и различных сооружений.
Вторая волна — план ГОЭРЛО — государственный план электрификации России. Если при выполнении первого проекта в качестве базового ядра выступало сооружение рельсового пути, то во втором случае базовой основой модернизации стала электрификация страны.
Процесс осуществления индустриальной модернизации подразделен нами на три этапа. Первый — восстановление экономики путем реализации новой политики; второй — создание материально-технических условий для развертывания модернизации (план ГОЭРЛО); третий — комплексной модернизации, переход к созданию основ инновационной экономики (1929-1941)10.
Третья волна — конверсионно-восстановительная модернизация экономики России: инновационный прорыв; восстановление разрушенных предприятий в годы войны; конверсия военных предприятий и переориентация их на выпуск продукции гражданского назначения; разворот нового высокотехнологического, аэрокосмического направления промышленного производства. Здесь процесс модернизации — это не только смена поколений техники и технологий. Простая замена изношенного оборудования новейшими станками не может обеспечить переход от индустриального развития экономики в постиндустриальное.
Создание экономики инновационного типа требует системного подхода, воспроизводственной целостности, которая предполагает высокий уровень фундаментальных исследований, прикладных разработок, создание и проектирование новых производств, надежной базы для экспериментальной апробации, наличия соответствующих производственных мощностей, позволяющих наладить серийное или мелкосерийное производство. Процесс модернизации должен включать разработку и создание не только инновационных продуктов, но и системы воспроизводства кадрового потенциала: ученых, исследователей, инженерно-технологических работников, квалифицированных рабочих.
В целом избранная в послевоенный период инновационная стратегия обеспечила России инновационный прорыв, который произошел в 1950-1960 гг. За эти годы Россия вышла на лидирующие позиции в создании атомной энергетики, освоении космоса, началось серийное производство реактивных самолетов. Успешно развивалось станкостроение, радиоэлектронная промышленность, большая химия, биотехнология.
Тенденция устойчивого развития с преобладанием наукоемких производств сохранялась до начала экономических реформ. Это было обусловлено тем, что государство в качестве приоритетного направления использовало развитие фундаментальной науки, образования, прикладных исследований и опытно-конструкторских разработок. Так, по объему финансирования инновационной сферы Советский Союз занимал 1-е место в мире. Инвестиции в НИОКР увеличились более чем в 33 раза — с 1 млрд руб. в 1950 г. до 33,2 млрд руб. в 1987 г. Среднегодовые темпы роста финансовых затрат на НИОКР в период 1950-1985 гг. составляли 11%.
В 1990-е годы ускоренный переход на рыночные «рельсы» привел к глубокому экономическому кризису, особенно сильно пострадало машиностроение. Распространенное мнение о том, что российское машиностроение по своим качественным параметрам безнадежно отстало и не пользовалось спросом, не соответствует действительности. Достаточно отметить, что экспорт продукции машиностроения СССР в 1970 г. составлял в общем объеме экспорта 21,5%.
В 1990-е годы продукция российского машиностроения сократилась по данным Новой Российской энциклопедии до 37% в 1998 г. В результате произошло полное разрушение этого сектора экономики, и, соответственно, были утрачены позиции четвертого технологического уклада. Спад электронной промышленности был более глубоким, чем в других отраслях машиностроения. На фоне резкого роста информационно-коммуникативной техники в передовых странах мира в России в 1996 г. выпуск продукции электронной промышленности составил 15,7% от уровня 1990 г. В этих условиях назрела объективная необходимость пересмотра существующей системы социально-экономического развития, создания новой модели, отвечающей современным требованиям инновационного экономического развития. Речь идет в данном случае о новой волне крупномасштабной модернизации.
Модернизацию экономики России на современном этапе следует, на наш взгляд, проводить также в три этапа: восстановление; формирование институциональных условий, включая развитие научно-исследовательского и опытно-конструкторского секторов и производственно-технической базы высоких технологий; осуществление комплексной модернизации как основы перехода к новому технологическому укладу.
Первый этап — восстановительный. Потребность в обновлении основных фондов предприятий возникла в связи с тем, что российская экономика на протяжении всего пореформенного периода функционировала и продолжает функционировать на материально-технической базе, созданной еще в советское время. Это привело к тому, что изношенность производственных фондов во многих секторах достигла критического уровня, техника морально устарела, качество выпускаемой продукции снизилось, предприятия стали неконкурентоспособными.
Преодоление отставания и повышение технического уровня обрабатывающего сектора возможно осуществить лишь за счет модернизации, развития производств, создающих продукты с высокой добавленной стоимостью на базе современных технологий. При этом решающее значение приобретает модернизация не отдельных точечных нововведений, а масштабная индустриализация, воссоздание передовых производств и секторов народного хозяйства.
