CC BY
265. Kerimov D. A. Methodology of law (subject, function, problems of philosophy of law). M.: Publishing house of Saratov University, 2011. 521 S.
6. Alekseev S. S. the Structure of Soviet law. M.: Legal. lita, 1975. 264 p.
7. Azmi M. D. Legal framework and taxonomy. M: Justicing, 2014. 392 c.
8. Popondopylo V. F. System of social relations and their legal form (on the right) // Jurisprudence. 2002. № 4. P. 78-101.
9. Mesarovich M., D. Mako, I. Takahara, Theory of hierarchical multilevel systems. M.: Mir, 1973. 344 S.
10. Cervonic V. I. the Structure of law: regularities of formation and development (nine editions) // Bulletin of Moscow University of the MIA of Russia. 2014. № 2. P. 33-39.
11. Cervonic V. I. the Structure of law: regularities of formation and development (nine editions) // Bulletin of Moscow University of the MIA of Russia. 2014. № 3. P. 11-16.
12. Reutov V. P. Functional nature of the system of law. Perm: Publishing house of Perm. University press, 2002. 163 p.
13. Ignatenko G. V. in Public and private international law: factors between Public and private law: problems of development and cooperation, legislative expression and legal practice: materials of all-Russia scient.-practical. conference (April 23-24, 1998). Ekaterinburg, 1999. S. 23-26.
14. Ushakov A. A. Content and form in Soviet law and lawmaking: author. dis. ... doctor. the faculty of law. Sciences. Sverdlovsk, 1970. 42 C.
15. Azmi M. D. System of law and its structure: methodological approaches and solutions. M: Justicing, 2014. 392 p.
Информация об авторе
Петров Дмитрий Евгеньевич, кандидат юридических наук, доцент кафедры теории государства и права ФГБОУ «Саратовская государственная юридическая академия», г. Саратов, Россия. E-mail: dpetrov.saratov@mail.ru
Information about the author
Petrov Dmitriy Evgenievich, candidate of sciences (law), associate professor, assistant professor of the chair of theory of state and law of the FBSEI HPE «Saratov State Law Acade-my»,Saratov, Russia. E-mail: dpetrov.saratov@mail.ru
Received: 13.04.2015
Получена: 13.04.2015
УДК 340.1
ХАБИРОВ Радий Фаритович,
кандидат юридических наук
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СУВЕРЕНИТЕТА
В настоящее время внутренние и внешние вызовы суверенности российского государства обозначились как никогда остро за всю ретроспективу развития политической жизни постсоветской России, поэтому актуализация объективных научных теоретико-правовых исследований в этом направлении не вызывает сомнений. Особенно перспективным и наукоемким направлением в развитии категориального аппарата юридической теории права и государства представляется методологический подход к исследованию проблемы суверенитета на материале практики современных внутри- и межгосударственных процессов. В статье раскрываются методологические проблемы теоретико-правового исследования суверенитета в контексте трансформации международных отношений, расхождения позиций государств по вопросу признания вновь образуемых государственных образований, обосновывается введение в политико-правовой дискурс категории секторального суверенитета.
Ключевые слова: юридический и эмпирический суверенитет, методология теоретико-правового исследования, признание государств, секторальный суверенитет
KHABIROV Radij Faritovich,
candidate of sciences law
METHODOLOGICAL ASPECTS OF THE THEORETICAL LEGAL STUDIES OF SOVEREIGNTY
Currently, internal and external challenges to the sovereignty of the Russian state stepped forward more than ever viewed retrospectively the entire political life of post-Soviet Russia, so the need to carry objective theoretic legal research in this direction is doubtless. Especially promising and high technology direction in the development of categorical apparatus of the legal theory of law and state represented a methodological approach to the problem of sovereignty over the material practice of contemporary intra- and inter-state processes.
The article describes the theoretical and methodological problems of the study of the legal sovereignty in the context of the transformation of international relations, differing positions on the issue ofrecognition ofthe stateof the newly formedstate entities, justified the introduction of political and legal discourse categories sectoral sovereignty.
Key words: legal and empirical sovereignty, methodology theoretic legal research, recognition of States, sectoral sovereignty
Проблемам суверенитета в настоящее время приковано пристальное внимание не только научной общественности, но и не в последнюю очередь профессиональных политиков, которые нередко позволяют себе терминологические взбросы, не вписывающиеся в категориальный аппарат юридической науки и политологии, но очень органично работающие в реальной практике государственного управления. Одновременно с теоретико-правовой и политологической интерпретацией суверенитета все чаще раздаются конъюнктурные коннотации с конкретной утилитарной целью использования не столько сути понятия, сколько отношения к нему населения, срезов определенных культурных традиций. Как справедливо пишет Г.И. Мусихин: «Если попытаться свести эпистемологический релятивизм вокруг этого понятия к наиболее существенным элементам, то выяснится, что наиболее часто к суверенитету прибегают в качестве юридического обоснования, описательного утверждения и нормативной теории» [1, с. 64]. Поэтому первой и важнейшей методологической проблемой для теоретико-правового подхода по наиболее политизированной теме суверенитета из всех направлений юридического государствоведения является необходимость от-
№ 2(40)2015
деления зерен от плевел. При этом важно рационализм и объективность научного дискурса не засорять чужеродной терминологией, которой мы, тем не менее, будем вынуждены касаться с подобными объяснениями.
Вторая методологическая проблема связана с вертикальными и горизонтальными, количественными и качественными трансформациями суверенности конкретных государств, новыми вызовами глобализации, ростом сепаратизма и национализма, подмены международно-правовых стандартов обеспечения глобального и регионального миропорядка прагматичными интересами сильных государств и их правящих элит, что с точки зрения теории государства и права требует нового осмысления, модернизации классификационных и характерологических подходов, концептуализации исторического опыта через призму событий и фактов сегодняшнего дня. В частности, концепция суверенитета на основе невмешательства во внутренние дела государств по заявлениям зарубежных исследователей подвергается все более широкой научной дискуссии в основном в результате усиления тенденций и принципов глобализации и взаимозависимости, ядерного нераспространения, обеспечения безопасности и выживания, а также роста национализма. Эти факторы высветили реалии меняющегося характера суверенитета [2, р. 84].
И наконец, третья проблема методологии научного поиска сводится к оперированию наиболее валидными средствами познания в теоретико-правовой интерпретации суверенитета. Здесь важнейшей остается необходимость придерживаться именно правовой материи как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне, что особенно сложно сделать при анализе исследований проблемы суверенитета зарубежных ученых, для которых границы политологии и юриспруденции в этой части едва ли не еще более условны.
Тем не менее, типологические модели суверенитета для теоретико-правового и политологического подходов определяются функционально, инструментально для целей и задач конкретной науки, но не имеют качественных различий. Классическим характерологическим обобщением суверенитета, объясняющей отличие формы от содержания, является определение сторон рассматриваемой категории М.Н. Марченко, который методологически обосновал необходимость рассмотрения двух аспектов - формально-юридического и фактического. Следуя такой логике, «первый аспект необходимо рассматривать в качестве своеобразной политико-правовой формы государственного суверенитета как явления, а второй - в качестве его материального содержания. Использование такого подхода, при котором государственный суверенитет рассматривается «дифференцированно», а именно не только как некое единое, неделимое даже в сугубо познавательном, академическом плане явление, и анализируется, как и любое иное государственно-правовое явление, институт и учреждение, с точки зрения его формы, сущности, юридического и материального (политического, социального, экономического и иного) содержания, позволит избежать любых недопониманий и поможет более убедительно решать многие спорные вопросы» [3, с. 186.]. Однако нашлись и те, кто не заметил оговорку о методологическом допущении такого деления, и позволили себе достаточно легковесную критику, поскольку, например, М.М. Руденков определил уместность такого подхода исключительно в формате классического представления о государстве как о нации-государстве, и посчитал невыясненным вопрос о том, как может сохраняться форма, при значительной деформации содержания [4, с. 51]. Возможно более убедительным для М.М. Руденкова будет позиция зарубежных исследователей, которые в унисон с М.Н. Марченко говорят приблизительно о том же, но придают методологической конструкции динамики, сопровождая все это еще и примерами. В частности, А. Вендт рассматривает различия между эмпирическим и юридическим суверенитетом следующим образом: способность контроля и администрирования на определенной территории (эмпирический суверенитет) исторически был главным фактором в его признании со стороны других государств (юридический суверенитет). По мнению исследователя, способность государства организовать себя как государство провоцирует сопротивление тех, кто будет отрицать его существование. Проявляется это, когда, например, правительственные органы арестовывают нелегалов или предпринимают военные действия против вторжения. Гипотеза самоорганизации, тем не мене, не исключает состояния частично официальных отношений с другими государствами. В качестве примера рассматривается Испания для ацтеков и палестинское государство для израильтян [5, р.73 - 74]. Представляется, что для государственных образований переходного типа (квази-государств), суверенитет которых не признан большинством стран мира, а эмпирический суверенитет состоялся в полном объеме, такая гипотеза определяет хорошие перспективы. Однако по мере того, как эмпирическая модель суверенитета расходится с юридической, последняя, сохраняя формальную неотъемлемость, все более становится фикцией. Поэтому обратной стороной самоорганизации государства может стать совершенно противоположный процесс его саморазрушения, который становится все более очевидной перспективой на Украине. При этом в таком процессе в последние годы ключевую роль играют внешние акторы - сценаристы и режиссеры глобального суверенитета, Соединенных Штатов Мира англо-саксонской цивилизации. В этой связи для подобных трансформаций эмпирический суверенитет используется как своего рода манипулятор, удобный механизм в рамках известной неоколониальной политики. При этом западные исследователи обращают внимание еще на один источник легитимности помимо внутренней независимости в управлении и обеспечения невмешательства во внешней политике: в частности, Панич отдает приоритет внутреннему потенциалу политической организации общества, обращая внимание на степень соответствия идеалу «капиталистического государства» [6, р. 7 - 8]. Иными словами ретрансляция собственной самоидентичной модели такого идеального государства становится едва ли не единственным основанием не просто признания, а признания именно «своим», поэтому наши украинские партнеры и многие другие молодые государства вряд ли могут надеяться оказаться в клубе избранных в ближайшее время. Поэтому одной управляемости и лояльности Вашингтону здесь явно недостаточно. Представитель английской школы теории международных отношений Р. Джексон, рассматривающий суверенитет в качестве правового института и юридической идеи политического устройства независимых государств, правительства которых обладают верховенством власти во внутренних и внешних делах, намекает, что для конкретного государства суверенитет представляет собой исторически сложившееся право быть членом в закрытом политическом клубе [7, р. 423 - 456.].
В развитие идеи выделения двух сторон суверенитета как двух типологических единиц не всегда единого целого представляется важным в теоретико-правом дискурсе сделать поправку на реальную политику и события последних лет на международной арене. Дело в том, что очевидно мир не единодушен в вопросах признания вновь создаваемых государственных образований, т.е. одни страны признают существование вновь образованных государств, другие принципиально против этого. В частности, Россия, Никарагуа, Венесуэла, Науру, Вануату признали легитимность образования Абхазии и Южной Осетии, тогда как все остальные страны этого не сделали по принципиальным соображениям (США, Великобритания,Германия, Франция и др.) или заняли осторожную позицию (Иран, Китай, Белоруссия и др.). Наиболее последовательна в этих вопросах Армения, которая не признала образования этих государств по той же причине, что не признала несколькими годами ранее суверенитета Косово. Вся эта противоречивая практика двойных стандартов в отношении Косово, Абхазии и Южной Осетии не дает основания утверждать о примате, скажем, принципа территориальной целостности государств над правом наций на самоопределение, равно как нельзя назвать характерным для современной международной политики диаметрально противоположный крен в соотношении этих ключевых положений. Парадоксально, но и о балансе вышеназванных руководящих начал международного публичного права говорить не приходится. В этой связи в теоретико-правовом дискурсе к известным типологическим моделям суверенитета представляется целесообразно добавить в методологических целях с известной степенью условности два вида суверенитета: секторальный (признание самостоятельности и независимости вновь созданного государства отдельными странами - членами ООН) и общий (признание суверенитета вновь созданных государств всеми). Примеры из новейшей истории об общем суверенитете по результатам процесса деколонизации, распада СССР, как и о секторальном на практике создания Абхазии, Южной Осетии, Косово не требуют отдельных комментариев. Еще более характерным подвешенным суверенитетом обладает Приднестровская Молдавская Республика, частично признанная только частично признанными Абхазией и Южной Осетией и непризнанной Нагорно-Карабахской Республикой. При этом важно подчеркнуть, что в случае с Абхазией, Южной Осетией, Косово речь идет не столько об эмпирическом суверенитете, сколько о формально-юридическом, поскольку признание суверенитета вновь созданных государственных образований отдельными странами уже не может не иметь международно-правовых последствий, Тогда как, суверенитет Приднестровской Молдавской Республики скорее носит исключительно эмпирический характер, не смотря на небезосновательные попытки отдельных исследователей придать ему формально-юридический вектор развития: «И если мотивация требования суверенитета ПМР с самого начала вызывала некоторые сомнения с точки зрения международного права, то реальная независимость властей Тирасполя от Кишинева и их контроль над территорией республики стали бесспорными фактами. Верховенство власти приднестровского государства над собственной территорией определяется наличием у него полномочий и прав, без которых это верховенство становится бессодержательным» [8, с. 255].
Для России такой подход оборачивается дуализмом во внутренних федеративных отношениях и во внешнеполитическом курсе, где наша страна за долгие годы вновь обретает право самостоятельного и достаточно резонансного голоса. При этом, как справедливо отмечается в литературе, после распада СССР российским государ-ствоведам пришлось обосновать новые подходы к пониманию сущности государственного суверенитета на основе его неделимости и единства, что шло в разрез с широко распространившейся прежде концепцией существования двух суверенитетов в одном государстве (суверенитета федерации и суверенитета ее субъектов) [9]. В сегодняшней политико-правовой доктрине место секторальному суверенитету можно отвести разве что во внешнеполитических взаимоотношениях со вновь создаваемыми государствами. Вместе с тем, нельзя не признать очевидного, что по мере того, как в нашем государстве складывалась федеративная форма устройства тема суверенитета приобрела особое звучание. Еще в начале XX века известный русский исследователь проблемы суверенитета Н.И.Палиенко, анализируя распространенность этой концепции на западе Европы и отсутствие должного внимания к ней в отечественной науке, писал: «Если мы вспомним еще сравнительно позднее и слабое развитие политической литературы в России, отсутствие федеративных элементов в организации государственного строя, которые на западе Европы возбуждали и возбуждают целый ряд вопросов о соотношении власти различных политических союзов, входящих в состав федераций, нам станет понятным, почему вопрос о суверенитете не получил в России ни такого значения, ни такого развития, как на западе Европы» [10, с. XI]. Союзный характер тогдашних федераций и слабость центральной власти действительно актуализировали эту проблему достаточно остро, с чем столкнулась и новая Россия после распада СССР и начавшегося парада суверенитетов.
В настоящее время внутренние и внешние вызовы суверенности российского государства обозначились как никогда остро за всю ретроспективу развития политической жизни постсоветской России, поэтому актуализация объективных научных теоретико-правовых исследований в этом направлении не вызывает сомнений. Особенно перспективным и наукоемким направлением в развитии категориального аппарата юридической теории права и государства представляется методологический подход к исследованию проблемы суверенитета на материале практики современных внутри- и межгосударственных процессов.
Библиографические ссылки
1. Мусихин Г.И. Классификация теорий суверенитета как попытка преодоления «концептуального эгоизма» // Общественные науки и современность. 2010. № 1. С. 64 - 78.
2. Binneh S. Minteh Has Sovereignty Eroded? // Journal of Global Analysis. Vol. 3 | No. 1. January 2012. P. 83 - 97.
3. Марченко М.Н. Государственный суверенитет: проблемы определения понятия и содержания // Правоведение. 2003. № 1. С. 186 - 197.
4. Руденков М.М. Актуальные проблемы теории государственного суверенитета: к вопросу о делимости или неделимости суверенитета // Вестник юридического факультета КИМАМИ. 2011. Вып. 6. С. 49 - 51.
№ 2(40)2015
5. Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press (Virtual Publishing), 2003. 434 p.
6. Power & International Relations Theory; Why the 'Debate About Empire' Matters? / By Kiersey Nicholas J. Blacksburg, Virginia. 2007. 137 p.
7. Jackson R. Sovereignty in World Politics: A Glance at the Conceptual and Historical Landscape. // Political Studies. 1999. Vol. 47. P. 423-456.
8. Селиванова И.Ф. Политическая система непризнанного государства - Приднестровской Молдавской Республики // Молдавия. Научные тетради Института восточной Европы. Вып. II / Под общей редакцией А.Л. Погорельского. М.: Территория будущего, 2009. С. 240 - 287.
9. Горюнов В.В. Суверенитет Российской Федерации: сущность, содержание, гарантии: дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2007 // Диссертации по праву: http://lawtheses.com/suverenitet-rossiyskoy-federatsii#ixzz3allJ2sdC (дата обращения: 11.02.2014).
10. Палиенко Н.И. Суверенитет. Историческое развитие идеи суверенитета и ее правовое значение. Ярославль: Типография Губернского Правления, 1903. 590 с.
References
1. Musikhin G.I. Classification of theories of sovereignty as an attempt to overcome the "concept of selfishness" // Social studies and the present. 2010. № 1. P. 64 - 78.
2. Binneh S. Minteh Has Sovereignty Eroded? // Journal of Global Analysis. Vol. 3 | No. 1. January 2012. P. 83 - 97.
3. Marchenko M.N. State sovereignty: problems of definition and content // Jurisprudence. 2003. № 1. P. 186 - 197.
4. Rudenkov M.M. Actual problems of the theory of state sovereignty: the question of the divisibility or indivisibility of Suva-reniteta // Bulletin of the Faculty of Law KIMAMI. 2011. Vol. 6. P. 49 - 51.
5. Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press (Virtual Publishing), 2003. 434 p.
6. Power & International Relations Theory; Why the 'Debate About Empire' Matters? / By Kiersey Nicholas J. Blacksburg, Virginia. 2007. 137 p.
7. Jackson R. Sovereignty in World Politics: A Glance at the Conceptual and Historical Landscape. // Political Studies. 1999. Vol. 47. P. 423-456.
8. Selivanov I.F. The political system of the unrecognized state - the Pridnestrovian Moldavian Republic of Moldova // Scientific Notebook Institute of Eastern Europe. Vol. II / Edited by AL Pogorelsky. M.: The territory of the future, 2009. P. 240 - 287.
9. Goryunov V.V. The sovereignty of the Russian Federation: the nature, content and guarantees: dis. ... Cand. jurid. Sciences. Ekaterinburg, 2007 // Theses on the right: http://laWtheses.com/suverenitet-rossiyskoy-federatsii#ixzz3allJ2sdC (the date of circulation: 02.11.2014).
10. Palienko N.I. Sovereignty. The historical development of the idea of sovereignty and of its legal significance. Yaroslavl: Printing Gu Berne Board, 1903. 590 p.
Информация об авторе Information about the author
Хабиров Радий Фаритович, кандидат юридических наук, за- Khabirov Radij Faritovich, candidate of scinces (law), deputy
меститель начальника Управления Президента Российской head of the Russian President's domestic policy Directorate,
Федерации по внутренней политике, г. Москва, Россия. Moscow, Russia.
E-mail: niippg@mail.ru E-mail: niippg@mail.ru
Получена: 30.04.2015 Received: 30.04.2015
КОНСТИТУЦИОННОЕ И МУНИЦИПАЛЬНОЕ ПРАВО. КОНСТИТУЦИОННЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС. АДМИНИСТРАТИВНОЕ ПРАВО И АДМИНИСТРАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРАВО
УДК 349
БОСОВА Елена Николаевна,
кандидат юридических наук, доцент
ИЗМЕНЕНИЯ ИЗБИРАТЕЛЬНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА КАК ФАКТОР РАЗВИТИЯ ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
Изменения избирательного законодательства связанные с новеллами (новациями) и возвратам к нормам, которые когда-то действовали, но были отменены, а затем возвращены в правовое регулирование выборов. В разные периоды избирательное законодательство подвергалось изменениям, зачастую это было связано со становлением постсоветского законодательства о выборах, а также развитием избирательных процедур. Изменение федерального закона о выборах требует приведение в соответствие с ним законов о выборах субъектов Российской Федерации. Обращается внимание на то, что довольно частое изменение избирательного законодательства не способствует обеспечению системности избирательного законодательства. Правовой анализ показывает как избирательные процедуры, выведенные из законов о выборах, вернулись туда вновь. В последнее время изменения избирательного законодательства в действительности не развивают избирательную систему, а свидетельствуют о её стагнации. Вносится предложение разработать концепцию развития избирательного законодательства на ближайшие десять лет.
BOSOVA Yelena Nikolayevna,
candidate of sciences (law), associate professor
ELECTORAL LEGISLATION CHANGES AS A FACTOR OF ELECTORAL SYSTEM DEVELOPMENT
In the article electoral legislation's changes connecting with innovations (novelties) and the return to the norms which used to operate but they were cancelled and then were restored into legal regulation of elections are reviewed. In different times electoral legislation underwent changes; it was often connected with the formation of post-Soviet electoral legislation, with the development of electoral procedures as well. The change of the federal electoral law demands it to be fitted with the electoral laws of constituent entities of the Russian Federation. Attention is paid to the fact that frequent change of electoral legislation doesn't provide electoral legislation's consistency. A legal analysis demonstrates how electoral procedures excluded from the electoral law have returned there again. Lately electoral legislation's changes don't actually develop electoral system but justify her stagnation. There suggested working out the concept of electoral legislation's development for the nearest 10 years.
