CC BY
31А.Ю. Согомонов Метаморфозы трудовой этики
Блажен, кто знает Тебя, даже если не знает ничего другого...
Аврелий Августин
На тему трудовых ценностей и трудовой этики за последнее столетие написано так много, что впору саму историографию этого вопроса превращать в отдельную отрасль знания. Социально-гуманитарные дисциплины очень часто обращались к этой тематике в поиске эвристичных интерпретационных моделей человеческого поведения. Трудовыми ценностями и трудовой этикой объяснялись как успешные, так и неудачные социальные проекты «простой» и «высокой» современности и даже аутентичность исторических культур в целом.
Во время «конца истории», когда все мировое сообщество по необходимости делается либерально-рыночным и глобально конкурентным, апелляция к трудовой этике становится нормативной не только в науке, но и в журналистике, и даже в повседневной коммуникации. Почти незаметно из «скромной падчерицы» классической социологии трудовая этика превратилась в «королеву бала» всего современного публичного дискурса. Дела в обществе идут хорошо -значит «королева» с нами, а если нет, то и, как принято говорить, cherchez la femme - вся загвоздка в ней, в этой самой трудовой этике.
Примечательно при этом, что «трудовая этика» обычно интерпретируется как феномен статический, то есть некогда сконструированный и остающийся до сих пор неизменным в своей «первозданной красоте». Трудовой этике наука и публицистика, как правило, отказывают в историчности и динамизме, то есть в «праве» на обновление и непредсказуемое развитие. Вот почему «трудовая этика» как понятие
превратилась в своего рода палимпсест, в котором переплетены подлинные смыслы и заблуждения разных исторических эпох. А как феномен в извечно меняющихся исторических условиях трудовая этика становится трудноуловимым для анализа предметом, порождая бесконечный «плач» о ее кризисе.
Трудовая этика ^ трудовые ценности
Любой до-современный социум, или общество «простой» современности, в принципе выстраивалось на позитивной энергетике трудовых ценностей1. Разумеется, в данном случае «труд» следует трактовать существенно шире, чем мы это делаем сегодня (имея в виду, прежде всего, «труд» как экономическую категорию или, еще проще, - как «физический труд»), и тогда в круг социально и полезно «трудящихся» групп населения попадают как непосредственно 1аЬога^^, так и все ЬеМо^, и, разумеется, праведные ога^^2.
1 Труд мог быть не в почете лишь в узколокальных и эзотерич-ных, автономных и элитных группах. Впрочем, не всегда понятно, что в каждом таком случае иметь в виду под сознательным «уходом» от труда? Праздность сама по себе составляла особый образ жизни (чаще всего ошибочно приписываемый аристократии), отнюдь не противоречащий ценностям повседневной трудовой деятельности. Лень в истории культуры воспринималась в очень широком диапазоне преимущественно нравственного порицания (слабость ^ недостаток ^ порок ^ грех ^ «смертный грех»), а если и одобрялась, то по исключительно духовно-культурным соображениям, что однозначно свидетельствует в пользу трудо-центричности всех до-современных социумов, и уж тем более - общества «простой» современности. Подробный анализ нормативных оснований трудовой этики см.: Cherrington D. J. The Work Ethic: Working Values and Values that Work. New York: AMACOM, 1980.
2 Согласно учению св. Фомы Аквинского, oratores, bellatores и laboratores (молящиеся, сражающиеся и работающие), несмотря на формальную разницу в их трудовой активности, одинаково необходимы, полезны и ценны для общества.
Впрочем, нравственно значимый комплекс добродетельности труда (несмотря на повсеместное распространение простого принуждения к труду), свойственный архаическим обществам, вовсе не означает наличия в их культуре внятной модели «трудовой этики», с открытия (и/или конструирования) которой, безусловно, начинается цивилизация «простой» современности. Иными словами, прямолинейно-патриархальный акцент на добродетельности труда еще не означает присутствия собственно трудовой этики. Причем дело не только в большей эволюционной сложности трудовой этики в сравнении с «наивным» комплексом архаических трудовых ценностей, сколько в том, что трудовая этика представляет собой принципиально новый для всего современного общества феномен.
В известном смысле трудовая этика выступает даже некоторым отрицанием «чистой простоты» добродетельного труда: трудиться просто честно и с самоотдачей - правильно (точнее, праведно) не само по себе, а в силу фундаментальной значимости жизненной трудовой «повинности» человека. Ее фундаментальность - в трансцендентности смыслов трудовой деятельности человека, не обоснованных никакими прямыми выгодами и наградами, ни, тем более, прикладным характером этического обоснования труда. Словом, трудовая этика - феномен исторически уникальный и, как кажется, присущий исключительно современным обществам3.
Благодаря исследованиям Макса Вебера в начале прошлого столетия, нам лучше всего известна одна из фундаментальных ее разновидностей - протестантская трудовая этика, предложившая раннесовременному европейскому обществу доктрину религиозного обоснования божественного призвания человека к труду и профессии4. В ней уже
3 Ср.: Upset S. M. The Work Ethic - Then and Now // Public Interest. 1990. № 1.
4 Очень часто с тех пор ошибочно под «трудовой» понимают исключительно «протестантскую этику», хотя, безусловно, последняя
не только культивировался усердный «труд» сам по себе и добросовестное к нему отношение, а последовательно развивалась идея религиозного служения человека «в профессии»5. По крайней мере, именно в таком ее понимании мы обнаруживаем «протестантскую этику», в частности, в качестве духовного стержня англосаксонских национальных характеров6. Равно как и экстраполяцию протестантских добродетелей на весь социальный уклад большинства западных наций.
Однако «протестантская этика», по Веберу, преодолевая архаизм доктрины добродетельного труда, прежде всего освобождала от нравственного осуждения традиционной культуры процесс накопления капитала и производства богатств. И именно в этом ракурсе рассматривалась Вебером как важнейший сопутствующий фактор генезиса современного капитализма. Одними лишь простыми отсылками к родословной добродетельности современного труда невозможно объяснить «дух капитализма» ни как исторический феномен, ни как «трудовую этику».
Современная трудовая этика поддерживает деловой характер трудовой деятельности человека в любой профессии, не поощряя все до-современные - нечестные и неконкурентные - способы накопления (ни монополизм, ни тем более «бизнес» на политике). В этом, разумеется, она многим обязана европейскому протестантизму, однако не только и не исключительно ему. Сам Вебер, кстати, полагал, что западный мир, однажды открыв для себя «протестантскую этику» в ее религиозном обосновании, впоследст-
выступает яркой разновидностью, но все же более широкого явления - «современной трудовой этики».
5 Подробный анализ «культуры призвания» см.: Согомонов А.Ю. Генеалогия Успеха и Неудач. М.: «Солтэкс», при участии «Невский простор», 2005. С. 144-176.
6 Для ранней Америки, к примеру, трудовая этика становится не столько особенным состоянием бизнеса, сколько именно «состоянием ума». См.: Rodgers D. T. The Work Ethic in Industrial America, 1850-1920. Chicago: The University of Chicago Press, 1978. Р. 19.
вии перешел к практикам воспитания человека на основах современной трудовой этики в ее вполне светском обли-чии7. Трудовая этика воспитывается! На этом вполне светском по своей сути тезисе, собственно, и основано все профессиональное образование (vocational education) в обществах «простой» современности8.
Главное в этой первичной мутации современной трудовой этики заключается в том, что добропорядочность предпринимательства сменила собой простую и недостаточную для общества «простой» современности наивную доктрину патриархальной добродетельности труда.
Современная трудовая этика - в кардинальном разрыве с традиционными ценностями добродетельного труда - постулирует отнюдь не инструментальные смыслы в трудовой активности, а именно приоритет профессионального занятия над всеми иными формами жизнедеятельности человека, утвердив беспрецедентный для всемирной истории принцип «жить, чтобы работать!». Таково главное «откровение» современной трудовой этики, по крайней мере в ее нравственно-философском выражении, что, собственно, и делает всю современную культуру «дело-центричной» и «карьеро-центричной», а современную личность - ориентированной, прежде всего, на социальную мобильность и профессиональный успех sui generis9.
7 О секуляризации трудовой этики в Новое время см.: Gilbert J. B. Work without Salvation. Baltimore: John Hopkins University Press, 1977.
8 Подробнее см.: Braude L. Work and Workers. New York: Praeger, 1975.
9 Ранняя Реформация (по крайней мере в авторской версии Мартина Лютера) еще не предполагала ни профессионального успеха, ни профессиональной мобильности. Допуская «профессиональный труд» как основу основ общества и отвергая средневековое разделение между физическим и нефизическим трудом, Лютер скорее понимал «профессию» по-августиниански, как извечную «трудовую прописку» человека в предопределенном Богом социальном порядке, а ее смену - как неугодное для Бога дело. Поколение спустя Жан Кальвин увидел в «профессиональном успехе» базовый признак из-
Сегодня главный исследовательский вопрос в социологии может быть переформулирован в данном контексте следующим образом: является ли «протестантская этика» исторически первой и, более того, единственно возможной формой метафизического обоснования современной трудовой этики? На первую часть вопроса ответ очевиден -«Да!». Однако позиция социальной теории не выглядит столь однозначной, когда речь заходит о культурном разнообразии моделей трудовой этики.
Актуальная наука скорее придерживается точки зрения о «протестантской этике» как о вовсе необязательном и отнюдь не универсальном способе обоснования современной трудовой этики. Библиотека частных и эмпирических исследований содержит множество работ как в области религиозных оснований национальных моделей трудовой этики (исследования о влиянии конфуцианства, мусульманства, католичества, в меньшей степени православия и буддизма - на успехи наций10), так и в сфере многообразия антропо-
бранничества и раз и навсегда разрешил любые сомнения относительно «праведности» делового успеха, содержащиеся буквально во всех концепциях архаического оправдания добросовестного труда. Кальвин утвердил «труд» как божественную обязанность для каждого христианина (без различия его материального и социального статуса), который принимает участие в постоянстве божественного творения на земле, вкладывая в это Дело свой труд, свой дух, свои богатства. (Ср.: Anthony P. D. The Ideology of Work. London: Ta-vistock, 1977.) Не следует, однако, думать, что становление «протестантской этики» было исключительно религиозным процессом. Социально-экономическая среда в преддверии Нового времени (беспрецедентный рост производства, запредельная инфляция, демографический бум, приток свободных капиталов из колоний, внутренняя миграция в города и т.п.), как никогда, способствовала этой духовной революции и быстрому закреплению норм и ценностей современной трудовой этики в сознании раннесовременного европейца. См. подробнее: Bernstein P. The Work Ethic: Economies, not Religion // Business Horizons. Vol. 31(3).
10 В качестве примера вспомним о примечательных исследованиях последних лет, проведенных в Латинской Америке, на Среднем и
логических конфигураций взаимодействия труда и культу-
11
ры.
Однако всем этим исследованиям в той или иной мере свойственно подспудное сравнивание изучаемых моделей трудовой этики с «протестантской». Последнюю - разумеется, в ее веберовской операционализации - принято рассматривать в науке в качестве некой исходной точки при любом анализе трудовых ценностей. Именно «протестантскую этику» со времен Вебера все еще принято воспринимать в социальной теории в качестве «идеальной модели» для любого современного общества12.
Дальнем Востоке при координации Л. Харрисона и С. Хантингтона. См.: Культура имеет значение. М.: Московская Школа политических исследований, 2002.
11 Сегодня сама реальность поменяла многие веберовские постулаты, в частности о несовместимости или плохой совместимости конфуцианства (Дальний Восток), мусульманства (Средиземноморье) и православия (Балканы) с капиталистическим развитием. При этом буквально в каждом конкретном случае мы наблюдаем причудливо неповторимую конфигурацию взаимодействия ценностей и смыслов трудовой деятельности с социальными и хозяйственными институтами, что неизбежно формирует новый - «живой» - академический взгляд на проблему.
12 Подобные сравнения чаще всего затрагивают лишь поверхностные сходства или отличия между разными моделями трудовой этики. Так, к примеру, «советская» модель трудовой этики по целому набору внешних признаков легко превращается в воображении исследователя в близкородственную «протестантской», а то, что они имеют принципиально различные метафизические смыслы и трансцендентные основания, как правило, в расчет не принимается (см., в частности: Магун В.С. В поисках протестантской этики // Отечественные записки. 2003. № 3). Или - другой пример. Экономические успехи дальневосточных стран позволили судить об их актуальной конфуцианской культуре как о содержащей в большом количестве элементы «классической» протестантской этики (Bellah R. N. Reflections on the Protestant Ethic Analogy in Asia // Bellah R.N. Beyond Belief. Essays on Religion in a Post-Traditional World. New York: Harper & Row, 1970). Все, подобные этим, научные «обнаружения» исходят из шаблонного представления о «протестантской этике» как универ-
Трудовая этика как баланс этик
Рассуждая историко-антропологически, мы можем различить две родовые этики - этику обязательств и этику прав.
Первая этика обосновывает принуждение, вторая - гарантирует эмансипацию в «расколдованном» мире. Для первой «труд в поте лица» - беспросветное проклятье, хотя одновременно и нравственное достоинство; в ее логике труд, безусловно, «облагораживает человека», правда не изменяет его общественного положения. Для второй «труд в профессиональном призвании» - вечная радость, раскрепощающая человека социально и культурно, обеспечивающая ему нравственное лицо в статусе автономного субъекта. Истоки первой теряются в глубинах истории, вторая же своим появлением обязана генезису капитализма и обществу «простой» современности.
Все до-современные общества, разумеется, основывались исключительно на этике обязательств - в самых разных ее модификациях. Им было достаточно простого культурного оправдания труда и порицания лени. Труд - в принуждении - носил общеобязательный характер, а его результаты, как правило, отчуждались от производителя. Сам «труд» при этом не считался воплощением нравственного добра, но его повседневное исполнение поощрялось и стимулировалось непростой системой наград13.
сальной модели современной трудовой этики (Ср.: Rogers R. E. Max Weber's Ideal Type Theory. New York: Philosophical Library, 1969; Eisenstadt S. N. (Ed) The Protestant Ethic and Modernization. A Comparative View. New York: Basic Books, 1968). Впрочем, сегодня исследователи все реже находят какие-либо общие черты между изучаемыми ими этнокультурными объектами в разных уголках планеты и «идеальной» протестантской моделью отношения к труду, что не мешает анализируемым «нациям» становиться современными, конкурентоспособными и вполне успешными в глобальном мире. См. также: Культура имеет значение. М.: Московская школа политических исследований, 2002.
13 В архаических обществах труд считался тяжким бременем, бо-
«Протестантская этика» эмансипировала человека профессионального труда, точнее, дала ему право на присвоение плодов своей трудовой активности и в этом смысле ввела новое измерение человеческой деятельности -профессиональный успех. Человек отныне оценивается не только по количеству труда (сугубо крестьянский подход к социальному измерению трудового участия), но и по качеству своего трудового вклада (профессионал сам как «возрастание стоимости»). В ней впервые в истории достигнут необходимый для устойчивого развития современного общества нравственный баланс: этика обязательств мотивировала человека на честный, самоотверженный и упорный труд «в призвании», а этика прав гарантировала ему автономность и, что, пожалуй, самое главное, адекватность присвоения плодов своего труда (а не просто пропорциональное вознаграждение за «хороший» труд).
С того времени везде, где в современном обществе этика прав получала гармоничное этике обязательств развитие, несложно увидеть и экономическое процветание, и генезис «духа капитализма», который в свою очередь совсем не обязательно рядился в протестантские одежды. И, напротив, там, где обнаруживался дисбаланс двух этик, там - хозяйственное отставание, низкая конкурентоспособность, слабая мотивированность людей на достижение профессионального успеха. Наконец, там, где не выраженными и не акцентированными в культуре оказывались обе этики, мы просто не обнаруживаем ни современного общества, ни личности современного типа, ни, разумеется, современной экономики.
лью, проклятием, наказанием за первородный грех; и даже в буржуазные времена «как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы» (Маркс К. Эконо-мическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 91). О понимании труда как жизненного «тягла» см.: Tilgher A. Homo Faber: Work Through the Ages. New York: Harcourt Brace, 1930.
В этом отношении, к примеру, успехи дальневосточных «тигров» в значительной степени детерминированы достигнутым в их обществах этическим балансом, а отнюдь не формированием в недрах конфуцианской культуры некоего нового нравственного кода протестантского образца14. То же самое можно сказать и о расцвете экономики в зоне господства буддизма (Индия, к примеру), в некоторых мусульманских государствах (Турция, Тунис, ОАЭ) и, разумеется, в широком круге католических стран средиземноморской Европы и Латинской Америки.
Трудовая этика в трансформации
Классическая трудовая этика («протестантская» или секуляризированная) была ориентирована, прежде всего, на самозанятое население, на тех, кто одновременно выступал и предпринимателем, и основным производителем своих товаров и услуг. По мере бурного развития индустриализма уже в дофордистскую эпоху трудовая этика в Старом и Новом свете утратила свои первоначальные смыслы и raisons d'être15. А после торжества фордизма (в том числе и в большевистской России) и подавно: машинный труд индустриального работника, заменивший труд физический, приобрел настолько фундаментальную анонимность и внешнюю дисциплинарность, что «потребовал» серьезной коррекции исходной модели трудовой этики. Одной духовно-сальвической мотивированности и чувства «призванности» стало существенно недоставать для удержания труда в системе базовых ценностей современного человека. В индустриальной системе безвозвратно растворились трансцендентные основания и метафизика
14 Дискуссию по этому поводу см.: Buss A. (Ed) Max Weber in Asian Studies. Leiden: Brill, 1985.
15 О закате «протестантской этики» в это время размышлял уже в начале прошлого века Т. Веблен. Подробный анализ см.: Davis A.K. Veblen on the Decline of the Protestant Ethic // Social Forces. 1944. Vol.22. № 3. P. 282-286.
трудового долга, не говоря уже о гарантиях апроприации результатов труда. Иными словами, труд утратил важную для общества «простой» современности индивидуализированную финализацию жизненных смыслов, а трудовая этика уже с середины XIX века стала неуклонно двигаться вновь в сторону чистой этики обязательств16.
Поэтому история последующего ХХ столетия не случайно отмечена беспрецедентно большим количеством культурных открытий в области менеджмента труда и трудовых отношений, так или иначе пытавшихся решить проблему дисбаланса этик внутри трудовой этики индустриально развитых стран. По обе стороны «железного занавеса» творили и экспериментировали яркие и самобытные идеологи и практики новой «науки труда», стремясь хоть как-то минимизировать издержки дисбаланса двух этик. А. Файоль, Ф. Тейлор, Г. Гантт, Г. Эмерсон, Г. Форд, Э. Мейо, А. Гастев, Н. Витке, Н. Кондратьев17 и многие другие «апостолы» научного менеджмента заложили теоретический фундамент трансформации классической трудовой этики. «Организация» и «организационный человек» в их видении фланкировали пространство обновленной модели: баланс этик частично был стабилизирован введением усложненной
16 В странах опаздывающей модернизации (в том числе и в до- и послереволюционной России) культура индустриального труда изначально складывалась в такой среде, где в доктрине морально-религиозного обоснования современной трудовой этики отсутствовал искомый «модернизационный ген». При этом традиционные трудовые ценности (прежде всего крестьянский «трудовой наив»), как правило, были весьма позитивными для формирования благоприятной атмосферы догоняющего развития, но они так и оставались в лоне чистой этики обязательств. Этим странам в коллективном опыте наций не был дан длительный исторический период баланса этик. См. о ситуации в старорежимной России, в частности: Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // Социологические исследования 2001. №. 10.
17 Антология социально-экономической мысли в России. 20-30-е годы ХХ века. М.: Academia, 2001; Классики менеджмента. СПб.: Питер, 2001.
системы мотивации и ответственности, изменением микросреды труда, «игрой» с вызовами и нематериальными стимулами, наконец, «открытием» корпоративного человека и корпоративной культуры. В середине прошлого века чувство собственной полезности, важности и незаменимости на мало меняющемся на протяжении почти ста лет «рабочем месте» существенным образом компенсировало утрату этики прав и позднее было весьма искусно вплетено в ткань профессиональных этик послевоенного времени. Обновленная модель18 трудовой этики по сути означала завер-
18 В реальности мы имели дело не с одной, а несколькими трансформированными моделями трудовой этики.
В либеральных экономиках противопоставлялись две модели трансформации, блестяще описанные на рубеже 1950-60-х Дугласом МакГрегором, - авторитарная и партиципаторная. Обе размещали человека в корпоративной среде. Первая исходила из утверждения об отсутствии у обычного человека трудовой этики внеорга-низационного контроля и дисциплины и априори лишала его внутренней мотивации и врожденных трудовых ценностей, а посему выстраивала культуру трудовых отношений «сверху». Вторая же постулировала наличие у человека естественной потребности в трудовой деятельности, размещала его в рабочей среде и предлагала ему самому стать равноправным соучастником организационных решений, действий и успехов (См.: McGregor D. The Human Side of Enterprise. New York: McGraw-Hill, 1960). И та, и другая модель, как видим, сугубо по-своему, но все же решали одну и ту же проблему дисбаланса этик.
В плановых экономиках в схожей логике также противопоставлялись две модели: сугубо дисциплинарная (в административной системе - «гулаговская») и более мягкая и сложно мотивированная (в системе бюрократического рынка), предполагавшая «серьезное» внимание к любимому детищу развитого социализма - моральным стимулам к труду. (О «злоключениях» трудовой морали в условиях позднего социализма см.: Маркович Д. Социология труда. М.: Прогресс, 1988. С. 511 и далее). Словом, в любой из индустриально развитых экономик ХХ века трансформированная трудовая этика сильно дистанцировалась от первоначальной доктрины и по существу превратилась в организационно-трудовую систему мотивации к
шение морально-религиозной финализации жизненных смыслов, а чувство трудового долга отныне подкреплялось организационной референтностью - «успехами в», «признанием внутри», «ответственностью за», корпоративным карьерным ростом и т.п. Впрочем, трансформация продолжилась и во второй половине ХХ столетия, а ее венцом становится доктрина «корпоративной религии»19, впитавшей в себя многие гибкие модели недавнего индустриального прошлого и ознаменовавшей собой, с одной стороны, глобальный переход к брэнд-экономике ценностей, а с другой, - к выстраиванию компаний нового коммунитарного образа, одухотворенных единством «сакральных» смыслов и образа жизни.
Трудовая этика в кризисе
В культуре обществ «высокой» современности наступает, как полагают многие исследователи, смещение этического дисбаланса в другую сторону - гипертрофированный сдвиг в сторону «цивилизации прав»20, что приводит ряд наблюдателей к выводу о наступлении фундаментального кризиса всей модели современной трудовой этики21.
Работник «информационного века», особенно когда
труду; и не важно какую менеджерскую идеологию она при этом исповедовала - жесткую или мягкую.
19 См., к примеру: Кунде Й. Корпоративная религия. СПб.: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2002; Кунде Й. Уникальность теперь... или никогда. Книга о корпоративной религии. СПб.: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2005.
20 А. Этциони свою критику актуального общества «высокой» современности строит в первую очередь на том, что в нем обнаруживается откровенный перекос в сторону «прав» человека; именно это приводит к глубокой социально-нравственной коррозии, ибо люди, по его мнению, уходят от исполнения своих даже самых прямых и простых обязательств. См., к примеру: Etzioni A. The Spirit of Community. New York: Crown Books, 1993.
21 См., к примеру: Rose M. Reworking the Work Ethic: Economic Valúes and Socio-cultural Politics. London: Schocken, 1985.
речь идет о людях младших поколений, перестает воспринимать труд как неизбежное зло и наказание. Он вовсе не маргинализирует «труд», как это совершали его предки менее поколения назад. Более того, он впервые в истории начинает получать от него удовольствие, видеть в нем главный ресурс своего развития и самореализации. Все чаще стирается четко прочерченная граница между трудовой и досуговой деятельностью, да и сама «работа» утрачивает привычные и формализованные в эпоху «простой» современности рамки (им на смену приходят гибкие графики, самозанятость, офис на дому и т.п.)22.
В развитых постиндустриальных странах, где средний достаток значительно обгоняет стандарты простого физического выживания, образцы труда демонстрируют заметно возросшую автономность, амбициозность и партикуляр-ность23, что неизбежно сказалось на трудовой этике нашей эпохи24. Индивидуальное достоинство, внутренний рост, личное мастерство для вполне обычного работника «информационного века» становятся абсолютно внятными стимулами к труду, а личностный маркетинг на профессиональных рынках давно перестал восприниматься диковин-
22 О макро- и мегатенденциях в области актуальной организации труда см.: Хилл С. Шестьдесят трендов за шестьдесят минут. СПб.: «Крылов», 2004. Гл. 9.
23 На эту динамику почти одновременно обратили внимание многие американские социологи уже в 80-е годы прошлого столетия. См. подробнее: Maccoby M. Why Work. New York: Simon and Schuster, 1988; Yankelovich D., Harmon S. Starting with the People. Boston: Houghton Miffin, 1988.
24 Сегодняшние работники, по мнению Дж. Идзо и П. Витерса, притязают на принципиально иной моральный контекст своей трудовой деятельности. Он должен быть сбалансированным, облагороженным, предоставляющим максимум возможностей для их личного развития, выстроенным в виде доверительной общины и гарантирующим всем коллегам равноправные и партнерские отношения. См. подробнее: Izzo J., Withers P. Values-Shift: The New Work Ethic and What it Means for Business. New Jersey: Prentice Hall, 2000.
кой и уделом лишь эпатирующих элит25. Универсальные принципы трудовой этики, такие как рационализм, честные «правила игры» и открытость, уступают место дискретным кодексам, выстроенным скорее в соответствии с нормами и ценностями шоу-бизнеса.
Трудовая этика все чаще подменяется «этикетом» и внутрикорпоративным ритуалом, и очень часто именно в такой упрощенной перспективе культивируется в компаниях и преподается в бизнес-школах и университетах26. Все это свидетельствует уже не только о смысловых сдвигах или об изменениях в акцентах, а о тотальном институциональном кризисе трудовой этики, что зачастую дает основание многим экспертам формулировать шокирующие утверждения, типа «The work ethic is dead!»27.
25 Уже на ближайшую перспективу эксперты прогнозируют крах корпораций (пусть даже и не во всех отраслях экономики) и приход им на смену производственных сетей, состоящих из партикулярных хозяйственных субъектов, зачастую даже без образования юридического лица. Подробнее об этом см.: Камрасс Р., Фарнкомб М. Алхимия корпорации. М.: Изд. дом «Секрет фирмы», 2005.
26 Впрочем, в бизнес-школах по-прежнему преподаются фундаментальные курсы по трудовой этике (один из лучших ридеров: Ciulla J., Martin C., Solomon R. Honest Work. Oxford: Oxford University Press, 2006), однако они, как правило, апеллируют исключительно к классической традиции и чаще предпочитают уходить от вдумчивого анализа изменившихся обстоятельств нравственной жизни общества «высокой» современности.
27 Dauten D. Today's Work Ethic Just no Longer Works // The Boston Globe, 2007, March 25.
О теориях «смерти трудового общества» см.: Полякова Н.Л. От трудового общества к информационному: западная социология об изменении социальной роли труда. М.: Наука, 1990.
Формула «трудовая этика умерла» перестала восприниматься как парадоксальная и, более того, становится в научной литературе скорее своего рода трюизмом. Идеологи же нового менеджмента предлагают рассматривать деградацию трудовой этики как долгосрочный политэкономический тренд, учитывать его при экономическом планировании и закладывать в ценообразование, а в целом -готовиться к тому, что в ближайшее время люди не вернутся к забы-
Новая трудовая этика?
Но если классическая трудовая этика (а вместе с ней и классическое «трудовое общество»), как полагают многие исследователи, действительно приказала долго жить, то что приходит ей на смену? Новая этика? Или этический вакуум?
Только новая трудовая этика, утверждает Дэниел Пинк в своей ставшей бестселлером книге «Нация свободных агентов»28. Он полагает, что время, когда на авансцене современного общества господствовал «человек организации», исчерпано. Новые, прежде всего информационные, технологии и средства связи сделали весьма заметную часть сегодняшних производителей свободными от корпоративной зависимости, предоставив очень многим людям в развитых обществах беспрецедентные возможности для индивидуальной трудовой активности.
А это означает, что «человек организации» перестает быть ключевой фигурой в социально-экономическом порядке общества «высокой» современности, диктующей свои представления об иерархиях и профессиональной культуре. Ему на смену приходит когорта «свободных агентов». И первое, что они конструируют своим историческим приходом, - новую трудовую этику29, ценностно-фланкируемую с
тым образцам «усердного труда» «простой» современности. См. рассуждение на эту тему: Хилл С. Шестьдесят трендов за шестьдесят минут. С. 266-269.
28 Пинк Д. Нация свободных агентов. Как новые независимые работники меняют жизнь Америки. М.: Изд. дом «Секрет фирмы», 2005.
29 Пинк исходит из важного для общества «высокой» современности достижительского постулата о том, что «подняться на вершину пирамиды Маслоу (самореализация. - А.С.) можно, лишь расставшись с корпоративной иерархией» (Пинк Д. Ук. соч. С. 71). «Солистов», временных работников и микропредпринимателей во всем мире стало настолько много, что они составляют самый численно растущий «класс» общества «высокой» современности. В конце 1990-х, по взвешенной оценке Пинка, в Америке численность этого «клас-
четырех сторон: (а) свободой, (б) возможностью оставаться самим собой, (в) индивидуальной ответственностью, (г) собственными критериями успеха.
Свобода, по мнению Пинка, - базовый элемент новой трудовой этики. Он справедливо указывает на то, что классическая (как, впрочем, и трансформированная в индустриальную эпоху) трудовая этика ограничивала свободу трудовой активности человека. В «протестантской этике» человек был предопределен на какую-то одну профессиональную деятельность своим божественным призванием, «изменить» которому он не мог по теологическим соображениям. Фордизм вовсе не отменил эту внутреннюю несвободу, если не сделал ее еще более устойчивой и карцерной по существу, а кроме того - лишил потусторонней сальвической метафизики раннесовременного человека. А с точки зрения сегодняшних «свободных агентов», так называемая традиционная работа была «добровольным пленом», и поэтому для них единственным механизмом подлинной эмансипации становится, прежде всего, работа на себя30. Этот особенный смысловой акцент, по Пинку, отличает новую трудовую этику, раскрепощающую нашего современника беспрецедентной свободой воли. Не удивительно поэтому, что именно возможность оставаться самим собой становится для «свободных агентов» наиболее аутентичной формой обретения новой трудовой свободы.
Индивидуальную ответственность - за риски и шансы, победы и промахи - «свободный агент» хочет нести самостоятельно, а не распыленно, как это было в организациях даже самого недавнего прошлого. В тех случаях, когда человек снимает с себя ответственность и переносит ее на организацию, ему незамедлительно приходится расстаться со своей свободой и уж тем более - с претензией на самовыражение. «Человек организации» не обладал собственным бизнесом, за который отвечал своей головой и репута-
са» приближалась к 33 млн. человек (Пинк Д. Ук. соч. С. 73).
30 Пинк Д. Ук. соч. С. 75.
цией. «Свободный агент», напротив, внешней зависимости и внутренней пассивности предпочитает свою личную ответственность, правда, исключительно за то, что он делает сам. А если так, то и классические представления об успехе перестают его устраивать. «Свободные агенты» не чураются денежного успеха, но, как показывают многочисленные исследования, их ориентация на полноценность жизни в личном бизнесе практически исключает следование только классическим канонам трудовой этики - установке на карьерный успех, обогащение и непрерывный рост собственного дела.
Новая трудовая этика, по мнению Пинка, не принадлежит лишь классу «свободных агентов», а революционным образом влияет на всю постсовременную культуру, превращая трудовую деятельность в «трудную радость», серьезную и одновременно «высокую игру», снимающую фундаментальное противоречие между напряженным успехом и удовольствием, заложенным в классической трудовой этике31. «Свободными агентами», правда, пока не удается заполнить все актуальное пространство сфер занятости. По-прежнему эффективными и рациональными остаются мощные организации традиционного толка, такие как государство и армия, крупные производственные корпорации, а также институты культуры и образования, которые никак не трансформируются в сетевые структуры. Может ли в этой ситуации новая трудовая этика «свободных агентов» стать универсальной моралью общества «высокой» современности? Вряд ли. Но не станет ли в таком случае конфликт новой трудовой этики с коррозирующей классической главным признаком нашего времени?
Вполне возможно. Еще в начале 1990-х в своей чрез-
31 Подобное видение новой трудовой этики Д. Пинк разделяет со многими другими авторитетами нового менеджмента и маркетинга. Ср.: Йенсен Р. Общество мечты. СПб.: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2004. Гл. 3. «От напряженной работы к напряженному развлечению».
вычайно глубокой и прозорливой книге - «Постмодернистская этика» - Зигмунт Бауман охарактеризовал культурную ситуацию «высокой» современности как «мораль без этики»32, имея в виду отказ постсовременного субъекта от рациональной рефлексии современной морали. Его нравственные поступки еще движимы старой логикой, хотя действует он спонтанно и хаотично, интуитивно и эмоционально, без необходимости в фундаментальном обосновании своего нравственного характера и поведения. Он отвергает иллюзии «простой» современности, но при этом как бы вновь «заколдовывает» мир, предлагая нам, прежде всего, «почитать двусмысленность, уважать чувства людей, с пониманием относиться к тем действиям, которые, по сути, не продуманны и даже бесцельны»33.
Для классического модерниста подобный постсовременный «сентиментализм» покажется весьма рискованным и бездумным с точки зрения гарантий человеческого общежития. В самом деле, как обеспечить связанность социального взаимодействия, не располагая для этого никакой универсальной этической кодификацией? Но в «высокую» современность, по мнению Баумана, именно моральная универсальность становится едва уловимой34, а автономность морального субъекта скорее напоминает уже простое человеческое одиночество35. Иной динамики вряд ли следовало бы ожидать в условиях всеобщего достатка, беспрецедентной свободы выбора и сконцентрированности постсовременного человека преимущественно на самом себе.
Новая трудовая этика - безусловно - эгоцентрична и эгологична. Она восстает не только против классической этики трудового долга, но и в принципе против какой-либо кодификации культуры труда, будь то в форме профессиональной или корпоративной этики. Поэтому «свободные
32 Bauman Z. Postmodern Ethics. Oxford: Blackwell, 1993. P. 31-36.
33 Ibid. P. 33.
34 Ibid. Ch. II.
35 Ibid. P. 60-61.
агенты», ежедневно сталкиваясь с государством, институтами, корпорациями и прочими организациями, будут неизбежно конфликтовать с их ценностями, правилами, обычаями и нормами, постоянно усиливая и без того шаткое антропологическое равновесие в нашем «обществе риска». Впрочем, надо понимать, что декларативно отменить или закрыть глаза на этот нравственный конфликт нам никак не удастся.
Будущее, очевидно, за множеством трудовых этик и кодексов, никак не сводимых к чему-то единому или общему. Возможно, их объединит угроза социальной дезинтеграции или какие-то другие внешние вызовы, но по существу они будут преимущественно ориентированы вовнутрь себя, не обнаруживая при этом в себе былой религиозно-нравственной метафизики. Их побудительные стимулы -рефлексивная индивидуализация и культурная игра, их содержательные ориентиры - мечта и поиск себя. Они, перефразируя Августина, - блаженные люди, ибо хорошо знают Себя и ничего другого! А может быть этого и достаточно для общества «высокой» современности? Ибо отныне мы действительно можем выбирать себе трудовую этику или следовать разным трудовым этикам по обстоятельствам жизни. Отчетливые признаки этого наступающего будущего ясно различимы, и к нему следует готовиться уже сегодня36. И поэтому мы с грустью для своей профессии вынуждены констатировать: классическая социология труда уступает место этнографии труда, сосредоточенной на проявлениях уникального и единичного и располагающей для их анализа необходимым научным методом.
36 «Следующим наступит общество мечты. Это новое общество, в котором компании, сообщества и отдельные люди будут преуспевать на основе своих историй, а не вследствие обладания информацией», - таков футурологический прогноз известного гуру нового менеджмента, предлагающего нам идеи того, как не бояться этих перемен, не упустить свой шанс и добиться успеха в новом обществе. См.: Йенсен Р. Общество мечты. С. 14.
