CC BY
71
УДК
Р.С-И. Семыкина, канд. филол. наук, доцент БГПУ, г. Барнаул
МЕТАФИЗИКА ДЕТСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ Ю.В. МАМЛЕЕВА
В статье рассмотрен один из важных мотивов в творчестве Ю.В. Мамлеева - мотив детства. Детство осмыслено писателем в русле христианской культуры, в рамках которой разрабатывалась концепция априорной духовной одаренности детства. Ключевые слова: детство, мотив, метафизический реализм, трансцендентное, Бог, бытие, вечность.
Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное.
Мф. 18, 3
Надо вглядываться в детей, чтобы понять христианское откровение о человеке, чтобы ощутить самое главное и определяющее в человеке.
В. Зеньковский
О Ю. Мамлееве сложился миф как о писателе не только загадочном и экстремальном, но стоящем «совершенно особняком» в русской литературе. В 1960-е годы начинающий писатель, можно сказать, «затеял процесс» с современной ему литературой, потому что «отступил» от магистральных и господствующих художественных направлений и открыл новые, подчас парадоксальные, эстетические и философские принципы творчества, составившие теоретическую основу весьма значительного сегодня метода метафизического реализма. Этот метод предполагает, по словам Ю. Мамлеева, «включение в художественное произведение элементов метафизики <...> расширение и углубление реальности <....> интуитивное проникновение в самые парадоксальные, скрытые, неведомые пока стороны человеческой души и самого мира в целом» [1, с. 3]. Однако при всей своей значительности метафизический реализм предметом специального изучения еще не стал. А теоретик и основатель этого метода — Ю. Мамлеев — странным образом изъят из современного литературного процесса1.
Лауреат премии Андрея Белого, Пушкинской премии, президент клуба метафизического реализма, кавалер Ордена Дружбы, автор более 40 книг, переведенных на многие языки мира, Ю. Мамлеев — одна из самых ярких фигур в современном литературном процессе. Поэтому осмысление художественного феномена этого самобытного и обойденного вниманием литературоведов писателя не только интересно, но и а актуально2. Предметом исследования в данной статье является концепция детства в цикле Ю. Мамлеева «Конец века», еще раз проявляющая оригинальность и самобытность художественно-философского мышления писателя.
Мистик и эзотерик, духовидец и Вестник другой реальности Мамлеев создает в своих произведениях особый мир: в нем оживают мертвецы, появляются монстры, «причудливые твари», идейные убийцы и самоубийцы, маргинальные, «зачеловеческие» существа. А необычные (метафизические) дети оказываются в экстремальных, исключительных ситуациях: на границе, в «зазоре» между Бытием и Не-(Сверх-)бытием, одержимы стремлением к загадочному, необъяснимому, трансцендентному, рассуждают о Вечности и Бесконечности, Смерти и Бессмертии, пытаются найти доказательства Божественного присутствия. Только они — «великие метафизики» — полны особого (метафизического) жизнечувствия и способны приблизиться к тайне трансцендентного бы-
тия. Об этом, Божьем, даре детской души пишет В. Зень-ковский: «То, что сквозь внешнюю оболочку физического или социального мира для детской души раскрывается таинственная и манящая к себе сфера смыслов, которые дитя пытается постигнуть, — что детская душа наполняется горячим и страстным желанием проникнуть в ту светящуюся сферу, откуда лучи освещают для него мир, — что дитя не просто живет в мире, не просто ориентируется в нем и приспосабливается к нему, но любит мир, живет горячим и страстным к нему интересом, стимулирующим всю психическую жизнь ребенка — это является величайшим свидетельством того, что и в ребенке идет подлинная духовная жизнь, зажигающая его душу влечением к Бесконечности» [2].
Феномен детства осмыслен Ю.В. Мамлеевым в русле христианской культуры, в рамках которой разрабатывалась концепция априорной духовной одаренности детства. Именно в христианстве «детство самосуще, ибо мыслится не как начальный период жизни, а как ее высшая точка. Последующее «развитие» есть не что иное, как регресс, упадок изначальной бытийной полноты, излившейся на ребенка из благодатной выси неотмирных горизонтов. Ведь взросление — это взросление грешника, идущее и ведущее к смерти. Для тела — это старение, для ума — рационалистическое увядание, для души — хитрость и лицемерие <...> Христианство воспринимает детство как дар Божий, ибо в этот чудесный миг дана благодатная возможность грешному человеку видеть мир метафизически, возможность, которая в будущем уже никогда не повторится» [1]. Евангельские тексты отразили особое благословенное отношение Христа к детям как раз за их удивительную способность к сверхчувственному мировосприятию, к пониманию тайны трансцендентного бытия.
В рассказах Ю. Мамлеева дети живут в ином онтологическом измерении, нежели взрослые. Они — существа другой природы, обладающие бесконечной метафизической мощью. Так, «развитой младенец» Никифор в рассказе «Прыжок в гроб» смущал и даже пугал соседей, особенно колдуна Козьму тем, что не могли они понять, «откуда этот Никифор пришел, от какого духа» [3, с. 30]. Никифор единственный, кто жалеет безнадежно больную Екатерину Петровну, которую родственники хотят похоронить заживо. Только перед ним Екатерина Петровна не хочет притворяться, а переглядывается с ним «огненным взглядом». И только Никифору понятен подлинный смысл происходящего («мир — плохая сказка»), сокрытый от взрослых.
По словам старца Зосимы в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», дети «безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших, и как некое указание нам» (курсив наш — Р.С.) [4, XIV, с. 289]. Так, в рассказе Мамлеева «Вечерние думы» умиляющее и очищающее действие на «пожилого убийцу и вора с солидным стажем» Михаила Викторовича Саве-
1 Например, нет ни слова о Мамлееве в учебном пособии по современной русской литературе Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого «Современная русская литература» в 3 т. М., 2001, а также в большом путеводителе, составленном С. Чуприниным, «Русская литература сегодня». М., 2007 и др.
2 В данной статье автор продолжает исследование творчества Ю.В. Мамлеева, начатое в монографии «О “соприкосновении мирам иным”: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев». Екатеринбург—Барнаул, 2007 и др. статьях.
льева оказал младенец. Действие происходит в день Пасхи. Тогда еще молодой и осатанелый Савельев, забравшись в чужую квартиру, убивает топором двух взрослых людей, мужа и жену. «Вдруг из ванны, она в глубине коридора была, мальчик ихний выходит: крошка лет пяти, он еще ничего не видел и не понял, весь беленький, невинный, светлый и нежненький. Смотрит на меня, на дядю, и вдруг говорит: «Христос воскрес!» — и взглянул на меня так ласково, радостно. И правда, Пасха была. Со мной дурно сделалось. В одно мгновение как молния по телу прошла -и я грохнулся на пол без сознания» [3, с. 21]. Малец-несмышленыш произносит здесь спасительное слово. И слово это обладает возрождающей силой: «метафизический анекдот» на всю жизнь запал в душу преступника и привел его, наконец, к покаянию и монастырю.
У Мамлеева погруженность в тайну трансцендентного - особое свойство детей. Они, несмотря на кажущуюся примитивность и простоту, способны чувствовать, слышать, воспринимать голоса иного бытия. В изображении таких детей, являющихся «выявленной мыслью Божьей», «единственной бесспорной безгрешностью» (Н. Бердяев), проявляется, на наш взгляд, переосмысленная традиция Достоевского. Известно, что Достоевский изображает необыкновенных детей, носителей мировой скорби, вроде Нелли Смит (роман «Униженные и оскорбленные»), рано задумавшихся детей (Неточка Незванова, Илюшечка Снегирев), пораженных неблагооб-разием своих отцов, философствующих подростков, вроде Коли Красоткина. У Мамлеева необычные дети подобны умудренным тяжким опытом «метафизическим старичкам»; незадолго до всякого опыта чувствуют скрытую от других высшую правду.
Особую функцию играют образы хрупких вещих метафизических девочек в рассказах «Люди могил», «Простой человек», «Дикая история» — это очень важные, знаковые фигуры слагаемой писателем мифологии детства. В рассказе «Простой человек» встречу с русской метафизической девочкой как самую важную в жизни вспоминает в своей исповеди человек, обреченный умереть через два дня: «таков уж научный прогноз». Коротая свои последние дни в маленьком ресторанчике Мюнхена, «духовный эмигрант» вспоминает Россию — «не просто страну», поразившую его «какой-то высшей тоской, словно была символом далеких и таинственных сил» (3, с. 162). Но еще больше его поразила вышедшая из леса четырнадцатилетняя девочка, избитая, с синяками и кровью. «Она подошла поближе и заглянула мне в глаза. Это был взгляд, от которого сердце замерло и словно превратилось в комок бесконечной любви, отчаяния. Она простила меня этим взглядом. Простила за все, что есть бездонно-мерзкого в человеке, за все зло, и ад, и за ее кровь, и эти побои. Она ничего не сказала и пошла дальше тропинкой, уходящей к горизонту. Она была словно воскресшая Русь» [3, с. 163]. Эта девочка вдруг помогла герою понять, «что в этой бедной отрешенной природе, от одного вида которой пронзается душа, в этих домиках и храме вдалеке, в этой стране таится намек на то, что никогда полностью не понять и что выходит за пределы мира сего...» [3, с. 162].
Образ подобной и в тоже время совсем другой, внешне схожей, а внутренне исполненной иной сути, метафизической девочки еще появится в рассказах Мамлеева. А прототипом его является героиня новеллы Достоевского «Сон смешного человека». Там жалкая девочка из нищих, обратившись за помощью к герою, «смешному че-
ловеку», спасла его от самоубийства: в первый момент он отвернулся, а потом пожалел ее «до какой-то даже странной боли и совсем даже невероятной» (1, XXV, с. 107) и эта боль направила его мысль в «другую сторону»: «Я как бы уже не мог умереть теперь, чего-то не разрешив предварительно» (1, XXV, с. 108) . А когда он обрел «истину», понял, что смысл человеческого существования в любви и христианском самоотвержении, ему захотелось вновь увидеть эту маленькую девочку с «жизнечувствием блаженного детства», ставшую для него символом начала спасительного для человечества пути: «А ту маленькую девочку я отыскал <...> И пойду и пойду!» (4, XXV, с. 119) — так заканчивается «Сон смешного человека». Девочка здесь — «трансцендентное зеркало», «глядя в которое возможно узреть живое бытие личной Вечности» [1].
В рассказе «Люди могил» хрупкая «совсем недетская» девочка («черная такая, как черный огонь») с «взглядом из тьмы», «черной пустоты» выступает в роли вестницы из мира тьмы. Здесь радикально переосмыслен достоевский мотив встречи героя с метафизической девочкой в новелле «Сон смешного человека». «Эта девочка внезапно <. > посмотрела в мои глаза. Взгляд был тяжелый, несоизмеримый бытию. И она коснулась меня рукой. Прожгло меня черным светом изнутри и, влекомый им, я пошел» [3, с. 124]. Таким образом, функция девочки в этом рассказе прямо противоположна той, что выполняют девочки из рассказов «Сон смешного человека» Достоевского и «Простой человек» Мамлеева. Но героя-подростка спасает «внутренний свет», живущий в нем и отмеченный стариком-провид-цем, свет этот, видимо, перешел ему в наследство от матери, которую он увидел здесь же, во сне, раздираемый метафизическими припадками. Не смогла увести героя девочка с тяжелым взглядом туда, «куда и мертвым нет пути». Проекцией тайной внутренней жизни подростка явился появившийся светящийся шар, испепеливший чары девочки могил.
В рассказе «Дикая история» уродец Андрюша Ку-ренков получает предложение от соседки по коммунальной квартире старушки Ведьмы Петровны жениться на ней и под ее нажимом соглашается на брак, но свадьбу свою он неожиданно проспал, а вскоре его сшибло трамваем и отрезало голову. Смерть Андрюши осуществила его давнее желание - лечь рядом с покойницей-мате-рью, пожалеть ее, однорукую. И сам он впервые вызвал к себе жалость и настоящую любовь только после смерти. Любовь эту высказала ему тринадцатилетняя девочка Наташа. «Девочка эта всех поражала: волосы соломенные, золотистые, прямо из русской сказки, сама худенькая, а глаза большие, синие - но не этим она всех ошеломляла, а выражением глаз своих, правда иногда и поступком удивляла» [3, с. 189]. Наташа наклонилась и с нежностью поцеловала отрезанную голову Андрюши три раза, как будто прощаясь.
Пустой бездуховной жизни людей, до глубокой старости стремившихся к одним чувственным удовольствиям, здесь противопоставлена потребность иного, «высшего света» и бесконечной любви. И вновь символом этой любви является хрупкая девочка с загадочным взглядом.
Таким образом, детство в художественном мире Ю. Мамлеева — «смыслообразующая духовная субстанция», еще один «ключ» к разгадке тайны человека: «нельзя в людях увидеть отсвет Царства Божия, если не доберемся до той глубины, в которой люди близки детям» [2].
Библиографический список
1. Франк С. Непостижимое [Электронный ресурс]: http:// www.vehi.net/frank/nepost/index.html
2. Зеньковский В.В. Психология детства [Электронный ресурс]: http://needknow.avmoskalenko.ru/VVZenk01/index.htm
3. Мамлеев Ю.В. Черное зеркало. М.: Вагриус, 2001.
4. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990.
5. Мамлеев Ю.: В моих произведениях нет смерти. Беседа Р. Семыкиной с Ю.В. Мамлеевым // Литературная газета. Алтай. 2006. №10. Статья поступила в редакцию 3.G9.G8.
