CC BY
14ПУБЛИЧНОЕ ПРАВО
Ю.П. Синельщиков
Место уголовного процесса в Большом терроре 1937-1938 гг.
В статье анализируется значение официального уголовного процесса в массовых репрессиях 1937-1938 гг., а также роль рядовых сотрудников правоохранительных органов в них.
Ключевые слова: Большой террор; прокуратура в период массовых политических репрессий; упрощенное судопроизводство; пытки.
Репрессиям 1937-1938 годов прошлого века посвящено значительное число работ. При этом, пожалуй, лишь в немногих исследователи уделяли внимание такой проблеме, как соотношение уголовного судопроизводства и непроцессуальных мер при осуществлении репрессий. Например, работа П. Соломона «Советская юстиция при Сталине». В этом фундаментальном труде использованы многочисленные архивные, литературные и нормативные источники; сформулированы заслуживающие внимания выводы. Однако П. Соломон, профессор университета Торонто, недостаточно осведомлен о практике российского и советского уголовного судопроизводства, отчего его труд имеет определенные неточности [5]. Автор настоящей статьи предпринял попытку дать оценку места уголовного процесса в массовых политических репрессиях этого периода с учетом анализа уголовных дел, которые прошли через отдел реабилитации жертв политических репрессий прокурора г. Москвы, решения по которым принимались автором этой работы как первым заместителем прокурора Москвы. В статье также использованы воспоминания ветеранов прокуратуры, суда, исполнительных органов власти, просто граждан, которые делились с автором своими впечатлениями о событиях тех лет.
Большой террор 1937-1938 гг. прервал реализацию начатой в 1934 г., в стране программы развития эффективной и справедливой системы правосудия. В этот период политических репрессий завершилось разделение сфер деятельности между ведомствами, которые осуществляли обычное уголовное правосудие, и теми, которые осуществляли репрессии политического характера. Дела о политических преступлениях сосредоточиваются в специальных коллегиях областных и республиканских судов, в военных трибуналах, а также особом совещании НКВД и «тройках» при управлении НКВД (это внесудебный орган уголовного преследо-
вания действовал в СССР в 1935-1938 гг. на уровне края, области. «Тройка» состояла из начальника областного управления НКВД, секретаря обкома и прокурора области). По имеющимся в литературе данным, этими внесудебными органами НКВД в 1937-1938 гг. было осуждено 1330 тысяч человек. Количество дел такого характера, рассмотренных судебными органами, т.е. специальными коллегиями и военными трибуналами, было примерно в 20 раз меньше [15: с. 26].
Большой террор начался в сентябре 1936 г. Все потоки террора были направлены на достижение цели, поставленной Сталиным, а именно: на ликвидацию всех лиц, которые якобы представляли собой потенциальную опасность для государства, особенно в условиях предвоенного периода [5: с. 230].
Планы Большого террора предполагалось реализовывать через упрощенное судопроизводство. Такая процедура была закреплена еще за два года до его начала Постановлением ЦИК СССР «О внесении изменений в действующие уголовнопроцессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти» от 1 декабря 1934 года. Постановление вводило следующие правила: 1) следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней; 2) обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде; 3) дела слушать без участия сторон; 4) кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать; 5) приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора [8: с. 347]. В сентябре 1937 г. таким же постановлением разрешалось применять эти положения по отношению к лицам, которым предъявлено обычное политическое обвинение [8: с. 396].
В 1995-2003 гг. автору настоящей статьи довелось участвовать в пересмотре уголовных дел в отношении лиц, подвергшихся политическим репрессиям. Как показал проведенный анализ, наиболее существенными нарушениями закона, допущенными должностными лицами, были следующие: необоснованные и незаконные аресты, явно «завышенная» квалификация, отсутствие доказательств, подтверждающих виновность осужденных, упрощение уголовно-процессуальной процедуры.
Закон не освобождал НКВД от обязанности получать санкцию на арест у прокуроров. В большинстве случаев они их давали, что называется, «не глядя», иногда «задним числом» (если сотрудники НКВД по каким-то причинам не обращались к прокурору своевременно), иногда накануне выходного или праздничного дня (тогда выдавали сотрудникам НКВД бланки постановлений с прокурорской печатью и подписью, куда позже эти сотрудники вписывали фамилии арестованных), такие примеры приводили автору ветераны прокуратуры, работавшие в те годы. В некоторых случаях сотрудники НКВД арестовывали людей и без санкции прокурора.
Прокуратура являлась одной из шестеренок этого репрессивного механизма. Бывший наркомом внутренних дел СССР с сентября 1936 г. по декабрь 1939 г
Н.И. Ежов пояснял это следующим образом: «Прокуратура СССР не могла, конечно, не заметить этих извращений. Поведение Прокуратуры СССР и, в частности,
Прокурора СССР Вышинского я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя менее “революционным” в смысле проведения репрессий. Только этими причинами я могу объяснить фактическое отсутствие какого бы то ни было прокурорского надзора за этими делами и отсутствие протестов на действия НКВД в правительстве...» [7: с. 87].
Другим распространенным нарушением была переквалификация обвинений из обычных в политические. Особенно часто подобное встречалось по делам о должностных и экономических преступлениях, а также по делам о хулиганстве. К каждому должностному лицу, совершившему преступление по службе, к каждому хулигану примерялись статьи о вредительстве, измене Родине, антисоветской агитации. Все дела об антисоветской агитации и пропаганде того времени, по существу, являлись делами о заурядном хулиганстве, причем во многих случаях по закону за эти деяния должна была наступить лишь административная ответственность.
Кроме того, практически ни одно из дел, прошедших процедуру реабилитации в прокуратуре г. Москвы, не содержало элементарных доказательств. В основном это были папочки толщиной с ученическую тетрадь. Если лицо признавало себя виновным, в таком деле не было ни протоколов допросов иных лиц, ни протоколов иных следственных действий.
Весной и летом 1937 г. от следователей, прокуроров, судей и членов «троек» все больше требовалось обнаружить и покарать «вредителей» и «предателей». К расширению политических репрессий призывали руководители органов прокуратуры и юстиции. Прокурор СССР А.Я. Вышинский издал циркуляр, предложив поджог государственного имущества квалифицировать как вредительство вне зависимости от мотивов этого деяния. Прокурорам предлагалось искать контрреволюционный умысел во всех делах, связанных с сельхозуборочными работами. Он давал прокурорам понять, что недостаточное количество судебных дел по политическим преступлениям будет рассматриваться как признак неудовлетворительной работы [14: с. 24-25]. Летом 1937 года Наркомюст призвал суды к более строгой карательной практике по делам о нарушениях техники безопасности, а также предлагал областным судам проверить эти дела на возможность переквалификации состоявшихся приговоров с халатности на вредительство [9: с. 50-51; 10: с. 50-51].
Личный пример в осуществлении террора показал А.Я. Вышинский. В 19361938 гг. он выступал по целому ряду крупных политических дел. Среди них—дело «Объединенного троцкистско-зиновьевского центра», дело «Московского параллельного антисоветского троцкистского центра», дело «Антисоветского троцкистского блока». Об этих делах, методах ведения «следствия» по ним, о «выбивании» признательных показаний у обвиняемых, а затем и у подсудимых, о фальсификациях и подлогах, а также о роли Вышинского во всем этом в свое время достаточно подробно писала пресса. Все эти дела пересмотрены, приговоры по ним отменены, а проходившие по ним лица реабилитированы [2: с. 53-55].
Главный военный прокурор Н.С. Розовский, занимавший этот пост в 1935-1939 гг., не реагировал на сигналы военных прокуроров о нарушениях в действиях органов НКВД, передавая эти заявления в руки тех же органов.
Он давал указания на места — во всем оказывать поддержку НКВД, санкции на арест давать безотказно, требовал не мешать производству арестов. Розовский старался всячески угодить А.Я. Вышинскому, превратив Главную военную прокуратуру в «одно из звеньев механизма массового истребления безвинных людей». Розовский писал наркому обороны: «Прошу ваших указаний о подготовке процесса и мерах наказания». К моменту снятия Розовского с должности в военной прокуратуре накопилось около 100 тысяч жалоб от арестованных военнослужащих РККА [20].
С 1926 по 1948 г. должность председателя Военной коллегии Верховного Суда (ВКВС) СССР занимал В.В. Ульрих. Начиная с 1933 г. все громкие политические судебные процессы проводились под его руководством. За период с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г. ВКВС в качестве суда первой инстанции рассмотрела рекордное число дел — на 36 906 человек, из них 25 355 были приговорены к расстрелу. Ульрих не только выносил приговоры, не только присутствовал при приведении приговоров к высшей мере в исполнение, но и сам участвовал в расстрелах, в частности, в расстреле Я.К. Берзина, начальника разведывательного управления РККА [19: с. 2].
В период репрессий многие юристы, которых история правосудия характеризует как принципиальных и компетентных, приняли активное участие в волне насилия и беспредела. Однако известны и юристы, внесшие значительный вклад в дело реабилитации жертв политических репрессий и укрепления законности в правосудии. Одним из них стал П.Т. Голяков, который, будучи в 1933-1938 гг. членом Военной коллегии Верховного Суда СССР, имел прямое отношение к гибели многих лиц, в частности, к гибели известного поэта и прозаика 20-30-х годов С.А. Клычкова, чье сфальсифицированное дело рассматривалось под его председательством [2: с. 152-153].
Давление на судей, прокуроров и следователей оказывала также центральная и местная печать, где постоянно публиковались истории об отвратительных преступлениях «предателей», «шпионов» и «вредителей». Также давление оказывали и многочисленные решения собраний рабочих и колхозников, которые требовали от правоохранительных органов и судов ужесточения борьбы с преступлениями, которым придавалась политическая подоплека.
Лица, работавшие в те годы на предприятиях г. Тулы, рассказывали, что на собраниях, где обсуждались громкие политические процессы, рабочие требовали применения смертной казни к конкретным «шпионам» и «изменникам Родине». Также на собраниях присутствующие требовали разобраться с судьями, которые к кому-либо несправедливо, по их мнению, не применили расстрел. Такие требования и выступления часто организовывались стихийно, и никто из руководства предприятия рабочих «не разжигал».
Однако уже в начале 1938 г. не только лица, стоявшие у власти, но и простые граждане почувствовали, что Большой террор существенно нарушил привычную жизнь. Партийные органы, прокуратуры были завалены громадной массой жалоб на незаконные увольнения, аресты и осуждения. Январский (1938 г.) пленум ЦК ВКП(б) подверг осуждению «огульные, массовые исключения из партии, кото-
рые часто приводили к арестам», и обвинил областных партийных руководителей в том, что допускались подобные факты [11: с. 1-5]. В апреле 1938 г. Прокуратура СССР ввела правило, в соответствии с которым для возбуждения дел по политическим статьям требовалось получение согласия руководства Прокуратуры СССР Между маем и декабрем она получила от прокуроров, работавших на территории РСФСР, 98 478 просьб о начале новых дел политического порядка. Из этого числа Вышинский удовлетворил лишь 237 ходатайств [12: с. 12-19]. Более того, союзная прокуратура возбудила уголовные дела против ряда областных и районных прокуроров за превышение власти. Все они рассматривались в Верховном суде РСФСР и окончились вынесением приговоров к лишению свободы.
Поворотный момент наступил 17 ноября 1938 г., когда было принято совместное постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Это секретное постановление, подписанное Молотовым и Сталиным, предписывало положить конец массовым арестам и высылкам; ликвидировать все «тройки» (отныне дела могли рассматриваться только судами и Особым совещанием НКВД СССР); возродить практику арестов только с санкции прокурора; установить прокурорский надзор за следствием, которое вели все органы внутренних дел (в том числе и органы госбезопасности). Постановление возложило всю вину за террор на его исполнителей — органы НКВД, которые производили «массовые и необоснованные аресты», применяли упрощенные методы расследования, ориентировались лишь на доказательства, полученные у обвиняемых во время допросов [16: с. 125-127].
Анализ имеющихся источников свидетельствует о том, что политические репрессии осуществлялись не столько лично Сталиным, сколько многотысячной армией судей, прокуроров, следователей, сотрудников органов дознания, органов безопасности, при поддержке исполнительных органов власти, общественности и граждан. Лица, вершившие репрессии, чаще всего сознательно нарушали элементарные нормы закона и его принципы, и не только по незнанию, но и руководствуясь самыми разными соображениями, среди которых доминировали ложно понятые интересы революции (общества, государства), карьеристские устремления, страх ответственности и др. Г.Н. Сафонов, работавший в прокуратуре с 1935 по 1953 г. (последние годы Генеральный прокурор СССР), говорил по этому поводу: «Проверка дел, по которым были вскрыты явные факты фальсификации следствия, показали, что в большинстве случаев мотивом, которым руководствовались работники, встав на нечестный путь искусственного создания обвинений против советских людей, было желание отличиться в глазах начальства» [2: с. 364].
Следователи, прокуроры и судьи, участвовавшие в злоупотреблениях, нередко имели возможность отказаться от выполнения незаконных требований, в том числе путем увольнения. Причем, как показывает история, честные и справедливые следователи, прокуроры и чаще других судьи противодействовали не только незаконным указаниям, но даже и тем законам, которые казались им негуманными или несправедливыми. Способность судей к такому противодействию отмечалась на протяжении всего периода, пока Сталин стоял во главе государства.
Многие прокуроры также противостояли попыткам органов НКВД раздувать репрессии и превращать в государственные преступления любые разговоры и предположения. Так, Главный военный прокурор СССР С.Н. Орловский в 1935 г. возглавил инспекционную командировку в Среднюю Азию, где особые отделы ОГПУ развернули широкую кампанию по борьбе с «антисоветскими» элементами в армии. По результатам проверки он представил руководству страны и наркому обороны обстоятельную докладную. В документе приводились факты выявленных нарушений законов, говорилось о массовых случаях «заведения уголовных дел на основании лишь агентурных данных либо элементарных доносов, с санкции партийного органа». Был поставлен вопрос об освобождении «не менее тысячи человек», арестованных сотрудниками ОГПУ — факт потрясающий [7: с. 70].
Подобные примеры приводятся также в книге А.Г. Звягинцева и Ю.Г. Орлова «Распятые революцией». Так, некто П.А. Сафонов, узнав об убийстве Кирова, в кругу знакомых заявил, что «мало одного Кирова, надо и Сталина убить». Сафонов был взят под стражу, и ему предъявлено обвинение по признакам статьи 58-8 УК РСФСР. 20 декабря 1934 г. помощник прокурора по спецделам КАССР Н.Я. Малкова, ознакомившись с материалами дела, предложила в письменной форме освободить Сафронова. Это вызвало резкий протест со стороны органов НКВД республики. Дело дошло до Прокурора Союза ССР И.А. Акулова. Его приказом Малкова была снята с работы. Прокурор Кандалакшского района Карельской АССР Рендель отказывал в аресте лиц, «одобрявших террористические акты». Прокурор Кинешемского района КАССР Еремин предложил органам госбезопасности, арестовавшим некоего Сотинского за контрреволюционную агитацию, прекратить уголовное дело, а обвиняемого из-под стражи освободить. Прокурор Усманского оперсектора Воронежской области Дергачев освободил из-под стражи двух арестованных, которые где-то сказали, что «надо убить весь ЦК ВКП(б)» [2: с. 253-254]. В литературе приводятся и иные примеры прокурорской принципиальности в ту пору [3: с. 89; 4: с. 226-242].
Питер Соломон, которого вряд ли можно заподозрить в симпатиях к Сталину, на основании тщательного анализа правоприменительной практики в сфере уголовного судопроизводства заявляет следующее: «Несмотря на диктатуру и внесудебный террор, у судей и других работников юстиции в сталинские времена было больше возможностей противодействовать начальству и осуществлять свое право усмотрения, чем в годы правления Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева. Это утверждение справедливо не только применительно к поколению судей периодов революции или коллективизации, но и по отношению к тем, кто вышел на сцену после окончания Большого террора и Второй мировой войны и противодействовал, например, таким мероприятиям, как введение уголовной ответственности за опоздания на работу (1940 г.) или суровых наказаний за хищения (1947 г.)» [5: с. 438].
Разумеется, вопрос не стоит о том, каким образом покарать всех «злодеев-правоохранителей» периода репрессий. Задача государства и юридической
науки — продемонстрировать гражданам и современным юристам решающую роль исполнителей в реализации незаконных планов и методов руководителей.
Говоря о соотношении уголовного процесса и внепроцессуальных норм в репрессиях, отметим, что репрессии осуществлялись как с использованием закона, так и через неприкрытый произвол, зачастую не имевший ничего близкого к процессуальной форме.
В середине 30-х годов Сталин и Вышинский отвергли элементы «упрощенчества» в уголовном процессе по неполитическим делам. Однако судьи, следователи и прокуроры в целях облегчения прохождения дел допускали их. Так, судьи в необходимых случаях не вели судопроизводство на языке подсудимого, не допускали в дело защитника, когда в деле участвовал прокурор, необоснованно отказывали сторонам в удовлетворении ходатайств о вызове в суд свидетелей, не предоставляли подсудимому последнего слова [13: с. 5-12]. В следственной практике встречались такие нарушения, как необоснованное возбуждение уголовных дел, а также физическое принуждение лиц, заподозренных в преступлении, к признанию своей вины. Прокуроры и следователи крайне редко сами были соучастниками действий по выбиванию признательных показаний, однако они закрывали глаза на случаи, когда такими противозаконными деяниями занимались сотрудники органов внутренних дел.
Во времена хрущевской «оттепели» прокуратура осуществила проверку ряда политических процессов и групповых судебных дел. Проверка вскрыла грубую фальсификацию, когда «признательные показания» были получены под пытками. Специальная комиссия ЦК КПСС под руководством секретаря ЦК П.Н. Поспелова заявила, что имели место «факты незаконных репрессий, фальсификации следственных дел, применения пыток и истязаний заключенных» [17]. Например, в ходе допросов кандидата в члены Политбюро Р Эйхе ему был сломан позвоночник [1: с. 99], а маршал В. Блюхер скончался в Лефортовской тюрьме от последствий систематических побоев1.
Согласно записке комиссии Президиума ЦК КПСС о результатах работы по расследованию причин репрессий (комиссия Н.М. Шверника), арестованные, которые старались доказать свою невиновность и не давали требуемых показаний, как правило, подвергались мучительным пыткам и истязаниям. К ним применялись так называемые «стойки», «конвейерные допросы», заключение в карцер, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень жарких помещениях, лишение сна, пищи, воды, избиения и различного рода иные пытки. В записке, среди прочего, приводится выдержка из письма заместителя командующего Забайкальским военным округом комкора Лисовского: «...Били жестоко, со злобой. Десять суток не дали минуты сна, не прекращая истязаний. После этого послали в карцер. По 7-8 часов держали на коленях с поднятыми вверх руками или сгибали головой под стол и в таком положении я стоял также
1 Блюхер Василий Константинович // Хронос. Всемирная история в Интернете / Ред. В. Румянцев. Доступ свободный. - URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_b/bljuher_vk.php (Дата обращения: сентябрь 2011 г.).
по 7-8 часов. Кожа на коленях вся слезла, и я стоял на живом мясе. Эти пытки сопровождались ударами по голове, спине»1.
На допустимость применения насилия указывал сам Сталин. Так, 20 января 1939 г. им была направлена шифротелеграмма секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартии, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД, в которой говорилось следующее: «ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов [и] крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 г. с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков.
.. .ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и не разоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод». В годы Большого террора Сталин не только задавал общее направление репрессий, но и непосредственно указывал наркому Ежову, кого арестовать, как вести следствие по конкретным делам, во многих случаях требовал применения жестоких избиений [18: с. 4].
Установка на то, что признание в судебно-следственной практике является «царицей доказательств», существовала в сознании российских следователей, прокуроров и судей как задолго до Сталина, во время его правления, так и сейчас. Живучесть этого дефекта правосознания юристов, по-видимому, связана с тем, что на протяжении семи десятков лет вплоть до революции 1917 г. статья 316 Свода уголовных законов, изданного в 1845 г., устанавливала, что признание было «лучшим доказательством» [6: с. 740].
К концу 1938 г. времена Большого террора прошли. В декабре Верховный Суд СССР начал пересматривать и отменять приговоры, ранее вынесенные по политическим делам. В течение нескольких месяцев было отменено 35-40 тысяч незаконных приговоров. НКВД также дал санкцию на пересмотр политических дел, которые рассматривались ранее «тройками». Однако число отмененных в 1939-1940 гг. приговоров, вынесенных «тройками», было незначительным по сравнению с числом ранее вынесенных приговоров [5: с. 247, 258]. В то же время необоснованные репрессии продолжались, хотя и в меньших масштабах. Правовой базой для этого служили не отменные законы: от 1 декабря 1934 г., предусматривавший упрощенное рассмотрение дел по терроризму и немедленное приведение приговора (в том числе и к высшей мере наказания) в исполнение, а также закон от 14 сентября 1937 г., запрещавший обжалование приговоров по делам о вредительстве и саботаже.
1 Доклад комиссии Шверника // Документы по Большому террору. Доступ свободный. -URL: http://perpetrator2004.narod.ru/Great_Terror.htm (Дата обращения: сентябрь 2011 г).
Литература
1. Геллер М., Некрич А. История России: 1917-1995 гг.: В 4-х тт. Т. 2: Мировая империя. М.: МИК, Агар, 1996. 430 с.
2. Звягинцев А.Г., Орлов Ю.Г. Приговоренные временем. Российские и советские прокуроры. ХХ век. 1937-1953 гг. М.: РОССПЭН, 2001. 536 с.
3. Расправа. Прокурорские судьбы / Под ред. Т.С. Панферова. Вып. 4. М.: Юрид. лит., 1990. 380 с.
4. Рашковец И.П. Против произвола // Они не молчали / Сост. А.В. Афанасьев. М.: Политиздат, 1991. - 448 с.
5. Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. Л. Максименко. 2-е изд. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008. 472 с.; илл. (История сталинизма.)
6. Чельцов-БебутовМ.А. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах: В 2-х тт. Т. 1. М.: Госюриздат, 1957. 839 с.
7. Бобренев В.А. Щит или меч? // Прокуроры. Документально-публицистический сборник о делах и людях прокуратуры / Сост. Н.Б. Вишнякова, Г.Е. Миронов. М.: РОССПЭН, 1996. С. 87-89.
8. Постановление ЦИК СССР от 14 сентября 1937 г. «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» // Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР, 1917-1952 гг. / Под ред. И.Т. Голякова. М.: Госюриздат, 1953. 463 с.
9. Советская юстиция. 1937. № 15. С. 50-51.
10. Советская юстиция. 1937. № 16. С. 50-51
11. Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии,
о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков. Постановление Пленума ЦК ВКП(б) от 20 января 1938 г. // Советская юстиция. 1938. № 2-3. С. 1-5.
12. Муругов А., Каганович И. Год работы на основе июньского приказа // Социалистическая законность. 1939. № 7. С. 12-19.
13. Волин А. Строго соблюдать законность в работе судов // Социалистическая законность. 1950. № 1. С. 5-12.
14. Жогин Н.В. Об извращениях Вышинского в теории советского права и практики // Советское государство и право. 1965. № 3. С. 24-25.
15. Попов В.П. Государственный террор в советской России, 1923-1953 гг. (источники и их интерпретация) // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 26-28.
16. Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. Постановление Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. № П 4387 / И. Сталин // Исторический архив. 1992. № 1. С. 125-127.
17. Наумов В.П. К истории секретного доклада Н.С. Хрущева на съезде КПСС // Новая и новейшая история. 1996. № 4. С. 26.
18. Новая газета. Спецвыпуск «Правда Гулага». 2008. № 9. С. 4.
References
1. Geller M., Nekrich A. Istoriya Rossii: 1917-1995 gg.: V 4-x tt. T. 2: Mirovaya imperiya. M.: MIK, Agar, 1996. 430 s.
2. Zvyagincev A.G., Orlov Yu.G. Prigovorenny’e vremenem. Rossijskie i sovetskie prokurory’. XX vek. 1937-1953 gg. M.: ROSSPE’N, 2001. 536 s.
3. Rasprava. Prokurorskie sud’by’ / Pod red. T.S. Panferova. Vy’p. 4. M.: Yurid. lit., 1990. 380 s.
4. Rashkovecz I.P. Protiv proizvola // Oni ne molchali / Sost. A.V. Afanas’ev. M.: Politizdat, 1991. 448 s.
5. Solomon P. Sovetskaya yusticiya pri Staline / Per. s angl. L. Maksimenko. 2-e izd. M.: Rossijskaya politicheskaya e’nciklopediya (ROSSPE’N); Fond Pervogo Prezidenta Rossii B.N. El’cina, 2008. 472 s.; ill. (Istoriya stalinizma.)
6. Chel’czov-Bebutov M.A. Ocherki po istorii suda i ugolovnogo processa v rabo-vladel’cheskix, feodal’ny’x i burzhuazny’x gosudarstvax: V 2-x tt. T. 1. M.: Gosyurizdat, 1957. 839 s.
7. Bobrenev V.A. Shhit ili mech? // Prokurory’. Dokumental’no-publicisticheskij sbornik
0 delax i lyudyax prokuratury’ / Sost. N.B. Vishnyakova, G.E. Mironov. M.: ROSSPE’N, 1996.
S. 87-89.
8. Postanovlenie CIK SSSR ot 14 sentyabrya 1937 g. «O vnesenii izmenenij v dejstvuyu-shhie ugolovno-processual’ny’e kodeksy’ soyuzny’x respublik» // Sbornik dokumentov po istorii ugolovnogo zakonodatel’stva SSSR i RSFSR, 1917-1952 gg. / Pod red. IT. Golyakova. M.: Gosyurizdat, 1953. 463 s.
9. Sovetskaya yusticiya. 1937. № 15. S. 50-51.
10. Sovetskaya yusticiya. 1937. № 16. S. 50-51
11. Ob oshibkax partorganizacij pri isklyuchenii kommunistov iz partii, o formal’no-byurokraticheskom otnoshenii k apellyaciyam isklyuchenny’x iz VKP(b) i o merax po us-traneniyu e’tix nedostatkov. Postanovlenie Plenuma CK VKP(b) ot 20 yanvarya 1938 g. // Sovetskaya yusticiya. 1938. № 2-3. S. 1-5.
12. Murugov A., Kaganovich I. God raboty’ na osnove iyun’skogo prikaza // Sociali-sticheskaya zakonnost’. 1939. № 7. S. 12-19.
13. Volin A. Strogo soblyudat’ zakonnost’ v rabote sudov // Socialisticheskaya zakon-nost’. 1950. № 1. S. 5-12.
14. Zhogin N.V Ob izvrashheniyax Vy’shinskogo v teorii sovetskogo prava i praktiki // Sovetskoe gosudarstvo i pravo. 1965. № 3. S. 24-25.
15. Popov V.P. Gosudarstvenny’j terror v sovetskoj Rossii, 1923-1953 gg. (istochniki
1 ix interpretaciya) // Otechestvenny’e arxivy’. 1992. № 2. S. 26-28.
16. Ob arestax, prokurorskom nadzore i vedenii sledstviya. Postanovlenie Soveta Narodny’x Komissarov SSSR i CK VKP(b) ot 17 noyabrya 1938 g. № P 4387 / I. Stalin // Istoricheskij arxiv. 1992. № 1. S. 125-127.
17. Naumov VP. K istorii sekretnogo doklada N.S. Xrushheva na s”ezde KPSS // No-vaya i novejshaya istoriya. 1996. № 4. S. 26.
18. Novaya gazeta. Speczvy’pusk «Pravda Gulaga». 2008. № 9. S. 4.
Yu.P. Sinelshhikov
The Role of Criminal Procedure in the Great Terror in 1937-1938.
The importance of formal judicial procedure in the mass repressions of 1937-1938 and the role of ordinary law enforcement, who took part in these repression are analyzed in the article.
Key-words: Great Terror; prosecutor’s office during the period of mass political repression; simplified legal proceedings; tortures.
