CC BY
27
9.1. МЕСТО УГОЛОВНО-
ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ НОРМАТИВНЫХ АКТОВ В ОБЕСПЕЧЕНИИ ДОСТИЖЕНИЯ ЦЕЛИ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА
Попов Алексей Павлович, д-р юрид. наук, доцент. Должность: профессор. Место работы: Российский экономический университет им Г.В. Плеханова. Филиал: филиал в г. Пятигорске. Подразделение: кафедра уголовного права и процесса. E-mail: p.aleksey777@mail.ru
Аннотация: В статье в контексте целеполагания в уголовном процессе - назначения, цели, задач -рассматриваются проблемы абсолютизации в современной доктрине уголовно-процессуальной формы - установленной нормативными актами процедуры судопроизводства, ее влияние на правоприменительную практику. В этом контексте анализируются правовые средства, обеспечивающие надежность и эффективность уголовно-процессуального доказывания. Уделено внимание средствам минимизации негативных последствий, сопровождающих законотворчество.
Ключевые слова: теория уголовного процесса, целеполагание в уголовном процессе, теория доказывания, доказательственное право.
PLACE OF CRIMINAL PROCEDURE LEGAL ACTS IN ENSURING THE ACHIEVE THE GOAL OF THE CRIMINAL PROCESS
Popov Aleksey Pavlovich, Dr. of Law, Associate Profes-sor.Position: Professor. Place of employment: Plekhanov Russian Economic University. Branch: Pyatigorsk branch. Department: Criminal Law and Procedure chair. E-mail: p.aleksey777@mail.ru
Annotation: In an article in the context of goal-setting -purpose, goals, tasks - disregarded the problem of absolutization in the modern doctrine of the criminal procedural forms - established by regulatory enactments the trial procedures and its impact on law-enforcement practice. In this respect, the analyzes of legal means to ensure the reliability and efficiency of the criminal procedure proofing. Paying attention means of minimizing the negative effects that accompany the lawmaking. Keywords: theory of criminal proceedings, goalsetting in criminal proceedings, proof theory, the law of evidence.
«Дедукция из вдохновенных книг -это метод достижения истины, которым пользуются юристы, христиане, последователи Мухаммеда и коммунисты» Бертран Рассел
В словах, определённых нами в эпиграф, среди категорий лиц, использующих ссылки на «священную» книгу как способ познания истины, Бертран Рассел поставил юристов на первое место. Вопрос только вот в чем: можно ли назвать современные отечественные уголовно-процессуальный и уголовный кодексы священными и, тем более, вдохновенными книгами? Поскольку у нас, отнюдь не безосновательно, возникают подобные сомнения, то впору продолжить цитирование Б. Рассела: «...Дедукция как средство достижения
знания разрушается, когда её посылки подвергаются сомнению» [14, с. 105].
Один из величайших философов (к сожалению, не юрист) ХХ века лорд Бертран Рассел последователен в приведённом выше суждении. Подходя к ситуации с другой стороны, он пишет, что как только мы отказываемся от своего разума и довольствуемся опорой на авторитет, сразу появляется множество затруднений. «На чей авторитет опираться? На практике люди выбирают книгу, которая считается священной в том сообществе, в котором они рождены». И далее автор отмечает: при этом выбирают из книги фрагменты, которые им нравятся, игнорируя другие. Таким образом, даже если есть у нас священная книга, мы всё равно считаем истиной то, что совпадает с нашим предубеждением [14, с. 105].
Для уголовного судопроизводства положение усугубляется. Из драмы жанр переходит в трагедию. Трагедия правовой сферы состоит в том, что предубеждения, закреплённые в законе, становятся обязательными и для тех, кто непредубеждён - для правоприменителей.
Не является ли абсолютизация процессуальной формы, которой столь богат, особенно в отношении процедуры доказывания и оценки доказательств действующий УПК РФ, проявлением отказа от разума судьи, прокурора, следователя, оперативного работника? Иными словами, подмена разума тех, кто работает с живым уголовным делом, предубеждениями тех, кто оказался причастным к созданию УПК? Формальная теория оценки доказательств появилась в Западной Европе во времена становления абсолютизма. Абсолютные монархи стремились подчинить себе всё, в том числе и правосудие. Чем же объяснить возрождение этой теории в наши дни в России, чему подтверждение мы находим в новейшем законодательстве, например, в создании особого порядка судебного разбирательства при согласии лица с предъявленным ему обвинением, в заключении досудебного соглашения о сотрудничестве и в сокращенном дознании?
Одна из устойчивых черт человеческой психики -считать наиболее важным то, чем соответствующий субъект занят в данной ситуации и в данный момент. «Занят» - это не обязательно делает. Можно быть занятым обдумыванием, отстаиванием каких-либо идей. Каждое из этих и других занятий также способствует переоценке соответствующей идеи. Указанной психической аберрации подвержены все - и индивид, и группа индивидов, и общество.
Правоведы, включая тех из них, которые занимаются уголовным судопроизводством, не исключение. Им свойственно преувеличивать роль права, особенно писанного (статутов), роль процессуальной формы в жизни общества.
Менее других подвержены указанному влиянию практики уголовно-процессуальной деятельности, ибо они погружены не в среду правовых текстов, а в конкретную деятельность, т.е. в реальный уголовный процесс. Его проблемы, редко разрешаемые одним только законодательством, не дают следователю, дознавателю, оперативному уполномоченному, прокурору, судье либо адвокату слишком крениться в сторону правового регулирования и не слишком толкают их к переоценке роли права. Нередко практик-юрист в повседневной деятельности влияние текстов нормативных актов, напротив, к огорчению, недооценивает.
Иное дело с теми индивидами, которые профессионально занимаются теорией уголовно-
процессуального права, и особенно с профессиональными педагогами - преподавателями уголовного процесса. И вот уже появляются вместо учебников уголовного процесса учебники уголовно-процессуального права [16, 17 и др.]. Что замышляли создатели таких учебников, отступая от вековых традиций дихотомии учебных дисциплин? Материальное уголовное право, однако, процедура его реализации - уголовный процесс. Опять же - материальное гражданское право, но - гражданский процесс.
Наличие констатированной аберрации в сознании правоведов-теоретиков и, особенно, преподавателей и законодателей не есть хорошо и не есть плохо. Это неизбежно. Из этого нужно исходить. Негативные последствия этой неизбежности надо принимать во внимание, а последствия их - корректировать.
Каждый уголовно-процессуальный (как и любой другой отраслевой) нормативный акт издаётся с определённой - своей - целью. Иногда цель, ради которой издаётся закон, замысел закона рождается в среде законодателей, чаще инициируется со стороны, а у сторон интересы разные, противоречивые. Возможности влиять на законодательный процесс, лоббировать свои интересы у сторонних субъектов разные. При этом далеко не всегда лобби правоохранительных органов, того или иного из них, оказывается сильнее лобби частных интересов, в том числе и криминальных. Выводы очевидны.
С другой стороны, общей для всех уголовно-процессуальных нормативных актов, кроме индивидуальной цели, является цель достичь определённых изменений в уголовном судопроизводстве. Предполагается, конечно, что эти изменения улучшат, оптимизируют его. Понятно также, что улучшение получается далеко не всегда. УПК РФ даёт нам достаточно примеров того, когда вместо улучшений наблюдаются усложнения. А это для социальной деятельности, которая и так не в состоянии удовлетворить все заявки на обслуживание, которая обладает недостаточной пропускной способностью - отрицательная детерминация.
Так, создание упомянутых нами особых (упрощенных) порядков уголовного судопроизводства, безусловно, преследовало благую цель - упростить дорогостоящую и трудоемкую форму обычного досудебного и судебного производства «за счет исключения из него тех или иных обрядностей и формальных процедур» [5, с. 118]. Нет, казалось бы, ничего худого в самой цели - позволить следователям и судьям должным образом справиться с валом дел, на них обрушивающимся. В.Н. Григорьев весьма иронично пишет об этом: «... современную российскую юстицию отметил перст божий, благодаря чему удалось наконец-то реализовать многовековую мечту человечества и получить инструмент для быстрого, интеллектуально необременительного и наглядного определения виновного в уголовном деле и вершения на этой основе правосудия» [5, с. 120]. Однако реальная практика применения упрощенных производств, а она сопряжена с ущемлением уголовно-процессуальных гарантий участников уголовного процесса, ограничением действия ряда принципов уголовно-процессуального права, очень быстро начала приобретать гипертрофированные формы. Процедура освобождения стороны обвинения от бремени доказывания виновности лица в суде, реализация которой предполагалась лишь в исключительных случаях, стала применяться по большинству уголовных дел. Судебная статистика свидетельствует: она составляет 84 %, если считать
от числа осужденных, а если брать от общего числа уголовных дел, поступивших в суды - 60% [15, с. 7]. Не случайно на страницах юридической периодики все громче звучат авторитетные мнения о целесообразности отказа от применения особого порядка судебного разбирательства (подчеркнем - именно судебного, специфика досудебного производства - разговор отдельный) по делам, по которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве. «Трудно найти ответ на вопрос, - справедливо отмечает А.В. Победкин, - по какой причине в суде не нужно доказывать вину лица, который заключил с прокурором указанное соглашение и выполнил его» [11, с. 117].
Ясно, что разумная и взвешенная дифференциация уголовно-процессуальной формы - явление неизбежное, однако в любом случае суд не должен превращаться в регистратора выводов обвинительной власти. На пути создания рациональных процедур оптимальной нам видится декриминализация ряда уголовно наказуемых деяний. Уголовный процесс публичен по своей природе, поэтому такой подход представляется куда более привлекательным, чем поиск «баланса публичных и частных интересов», а тем более использование не процессуальных способов разрешения уголовно-правовых конфликтов.
Уголовный процесс предназначен для разрешения противоречий, опасных для существования и развития общества, жизни и благосостояния его членов и необходимого на данном этапе развития человечества такого его инструмента как государство. Вместе с тем, процесс разрешения этих противоречий - уголовное судопроизводство - сам состоит из сплошных противоречий. Также и уголовно-процессуальные нормы, являясь необходимым (и неизбежным) средством реализации норм материального уголовного права, призваны эти противоречия разрешать.
Кроме цели, ради достижения которой издаётся тот или иной закон, и правильно понимаемой общей цели всего жизненного явления (института) изменений уголовно-процессуального законодательства, каждый из вновь издаваемых законов имеет вторичную задачу. Вторичная задача стоит, собственно, не перед законом, а перед законодателем, который выпускает его в свет.
Эта вторичная задача заключается в том, чтобы обеспечить эффективное достижение той цели, для достижения которой закон издаётся, сделать закон таким, чтобы он претворялся в жизнь, чтобы результаты его применения были именно такими, какие для него планировались, а непредвиденные последствия минимизировались.
Следует иметь в виду, что каждое действие, принятие законодательного акта в том числе, кроме ожидаемых результатов, влечет за собой и непредвиденные последствия.
А.Ю. Епихин, анализируя проблемную ситуацию, порождённую потребностями обеспечения безопасности личности в сфере уголовного судопроизводства, пишет: современный уголовный процесс (его нормативная модель) в некотором смысле может рассматриваться как «источник повышенной опасности. Выявление латентных нормативных очагов опасности для личности, на наш взгляд, не менее актуально, чем разработка предложений по усовершенствованию правовых предписаний, регламентирующих активные меры безопасности» [8, с. 5]. Мы вполне солидарны с этим выводом. По нашему мнению, он представляет собой частный случай формулируемого нами более
общего суждения относительно роли процесса законо-дательствования в сфере уголовного процесса и детерминации им целеполагания в уголовном судопроизводстве.
Для того, чтобы уголовно-процессуальный нормативный акт исполнил свою вторичную задачу, он должен, в частности, наделить своих будущих исполнителей достаточными для его исполнения правами и средствами (полномочиями, правами). Совершенно необходимо также столь часто отсутствующее в уголовно-процессуальных нормативных актах установление в законе обязанностей, коррелирующих с этими правами.
Подтверждение этому тезису обнаруживаются в различных местах. Они скрываются не только в глобальных институтах уголовно-процессуального права, но в самых незаметных, казалось бы, нормах.
Одной из многочисленных иллюстраций к высказанному суждению может служить регламентация участия в уголовном судопроизводстве понятого. Следователь или дознаватель, проводя следственное действие, обязаны в предусмотренных законом случаях привлекать «для удостоверения факта производства следственного действия, а также содержания, хода и результатов следственного действия» не заинтересованное в исходе уголовного дела лицо (ч. 1 ст. 60 УПК РФ).
УПК РСФСР 1960 г. и первоначальная редакция УПК РФ никакой обязанности для лица, приглашаемого к участию в уголовном деле в качестве понятого, не предусматривали. В нынешнем виде ч. 4 ст. 60 УПК РФ содержит новую формулировку. В ней закреплено: «понятой не вправе уклоняться от явки по вызовам дознавателя, следователя, прокурора или в суд, а также разглашать данные предварительного расследования, если он был об этом предупрежден в порядке, установленном статьей 161 настоящего Кодекса. За разглашение данных предварительного расследования понятой несет ответственность в соответствии со статьей 310 Уголовного кодекса Российской Федерации». Тем не менее, эта формулировка становится чистой декларацией, если лицо, вызываемое в качестве понятого, вызову не подчинится. Не предусмотрено никаких санкций ослушнику. В частности, ст. 113 УПК РФ, регламентирующая привод, не предусматривает его применение в отношении понятого.
Да и вообще, с какого момента лицо становится понятым и, следовательно, на него начинает распространяться ч. 4 ст. 60УПК РФ? Вот подходит посреди ночи сотрудник полиции к случайному полуночнику, опасливо пробирающемуся домой по улице разбитых фонарей, и приглашает его поприсутствовать при осмотре трупа, обнаруженного на соседнем, пребывающем во тьме кромешной, пустыре. Давайте представим себе психологическое состояние вызываемого. Вот законодатель, судя по приведённым извлечениям из ст. 60УПК РФ, конкретной жизненной ситуации, нуждающейся в процессуальной регламентации, не представляет.
Закон не предусматривает ответственности даже за самовольное прерывание лицом, принявшим на себя исполнение функций понятого, участия в процессуальном действии. А, между тем, сколько негативных последствий повлечет за собой такое прерывание выполнения своих обязанностей при производстве, допустим, объемного следственного эксперимента, связанного с участием многих понятых и других участников уголовного процесса, а также большими материальными затратами.
Уголовно-процессуальное доказывание в контексте целеполагания. Усилиями процессуалистов цель доказывания оценивается двояко. С одной это явление гносеологии - познания. Однако познание, как справедливо отмечает в своих работах проф. В.Т. То-мин, категория не уголовно-процессуальная и вообще не правовая [8, с.58]. Она характеризует процесс отражения и воспроизведения реальной действительности в мышлении. Поэтому некорректно основывать познание по уголовному делу только на нормах и даже принципах уголовно-процессуального права. Законы гносеологии не корректируются правовыми нормами.
Задачи правового регулирования различных аспектов доказывания (его процедур, допустимости и релевантности доказательств, использовании результатов оперативно-розыскных мероприятий и проч.), по нашему глубокому убеждению, должны быть направлены не на ограничения средств доказывания, а на его надежность и эффективность именно в тех условиях, в которых оно осуществляется. Они должны обеспечить возможность убедить суд в правоте сторон - обвинения или защиты.
Конечно, обеспечение надежности и эффективности доказывания не может не вызвать необходимости в ограничении тех или иных прав участников процесса и, тем самым, вступить в противоречие с принципом обеспечения законных интересов личности в уголовном судопроизводстве. Это реальная жизненная ситуация, для её разрешения нормативные правовые акты должны содержать соответствующие средства.
Формулировки норм и конструирование институтов уголовно-процессуального права, характер их применения носят, бесспорно, субъективно-объективный характер [1, 4 и др.]. Субъективная сторона формулировок и акцентов, делаемых в текстах нормативных актов, равно как и их истолкования правоприменителями, существенно зависит от ряда факторов. От персонального состава рабочих групп по подготовке законодательных актов, от состава авторских коллективов при их комментировании, от установок дознавателя, следователя, прокурора, судьи при принятии решений и производстве процессуальных действий по уголовным делам.
В этих условиях первостепенное значение приобретает высококвалифицированная экспертная оценка проектов законодательных новаций. Существовавшая в бывшем Союзе ССР система подготовки и правовой экспертизы законопроектов была в одночасье разрушена. А вот о ее уровне и эффективности в днях сегодняшних можно судить хотя бы по той мощной волне критики, которая сопровождает практически любые изменения или дополнения, вносимые в УПК РФ, включая и руководящие разъяснения суда высшей инстанции.
Нам уже неоднократно доводилось писать о том, что при всех прочих условиях цель создания новых норм не может анализироваться изолированно от правового инструментария, составляющего механизм - средства - достижения заданной цели [12, с. 232 - 237; 13, с. 11 и др.]. Однако в заявлениях подобного рода мы не можем оставаться декларативными. Констатации и призывы нуждаются в иллюстрациях, а образчиков в необозримом объеме публикуемых ныне материалов, допускающих покушения на позитивное право, увы, предостаточно. Причем, их много настолько, что трудно порой остановить свой выбор на конкретных произведениях и на конкретных авторах.
Вот несколько типичных примеров, почерпнутых из дискуссии о судьбе института возбуждения уголовного дела.
В.М. Быков, анализируя обновленную в УПК РФ процедуру проверки сообщения о преступлении, считает: «В уголовно-процессуальном законе давно следовало бы установить четкий порядок получения объяснений». Каким же ему видится этот порядок? Автор разъясняет, - прежде всего, следует определить круг лиц, которые могут получать объяснения от граждан, порядок вызова лица и процессуального закрепления результатов полученного от него объяснения. Кроме того, предлагается указать состав лиц, от которых могут быть получены объяснения, а также последствия допущенных при этом нарушений закона [2, с. 26 - 27]. По мнению Л.Б. Обидиной, главу 19 УПК РФ необходимо дополнить статьей «Участники проверки сообщения о преступлении», в которой следует уточнить статус таких субъектов уголовного процесса как заявитель, очевидец и лицо, в отношении которого проводится проверка [10, с. 130 - 131]. В.В. Бычков высказывается за регламентацию обязанностей лиц, дающих объяснения, и способов их обеспечения [3, с. 48]. (Примеры можно продолжить).
В приведенных позициях, казалось бы, все просто и все понятно, но давайте зададимся вопросами, о каких конкретно новациях в данных случаях идет речь? Чем, например, не устаивает В.М. Быкова очерченный в законе круг должностных лиц, в полномочия которых входит получение объяснений от граждан? Часть 1 ст. 144 УПК включает в этот круг дознавателя, орган дознания (от имени органа дознания, как известно, выступает его начальник), следователя, руководителя следственного органа. Что, этот перечень неточен либо слишком узок или, напротив, нуждается в сокращении? Какой автору видится модернизация порядка вызова лица для дачи объяснений? Если же представить себе эту процедуру в полном объеме, то здесь, возможно, была бы более удачна постановка вопроса о средствах обеспечении явки вызываемого лица. Должна ли она отличаться от вызова лица для участия в следственных действиях и, если да, то чем именно? Какие конкретно процессуальные средства (по сравнению с существующими) могут быть применены для фиксации результатов получения объяснений от граждан? Каково должно быть место предлагаемой Л.Б. Обидиной статьи в структуре раздела VII УПК РФ «Возбуждение уголовного дела»? У нас по этой проблеме сложилось иное убеждение: статус заявителя, в частности, пострадавшего, а также лица, «в отношении которого проводится проверка», логичнее закрепить в разделе II УПК РФ «Участники уголовного судопроизводства». По крайней мере, так этот вопрос решен в УПК ряда государств ближнего зарубежья. Например, в главу 1 раздела 3 УПК Республики Молдова «Сторона обвинения» включена ст. 58 «Пострадавший», состоящая из 11 частей, объединяющих десятки норм, регламентирующих права и обязанности физического или юридического лица, которому преступлением причинен моральный, физический или материальный ущерб, но еще не признанного потерпевшим. В частности, в ч. 8 названной статьи закреплены обязанности пострадавшего являться по вызову органа уголовного преследования и давать объяснения по его требованию, подчиняться законным требованиям представителя органа, рассматривающего жалобу. (О каком-либо виде ответственности в ст. 58 УПК Республики Молдовы не упоминается). В работах Л.Б. Обидиной и В.В. Быч-
кова ни слова не говорится о конкретных правах, обязанностях и ответственности рассматриваемых ими участников проверок сообщений о преступлениях.
Вызывает также огорчение отсутствие в названных и многих других работах конкретных формулировок предлагаемых новелл, которые могут быть учтены законодателем. Оценить без них плодотворность, состоятельность и практическую значимость рассуждений авторов не только затруднительно, но и просто невозможно.
Идеологемы в уголовно-процессуальном праве.
В контексте целеполагания - назначения, цели и задач уголовного судопроизводства - обратим внимание на формулировку ч. 3 ст. 15 УПК РФ. Роль суда в ней обозначена законодателем следующим образом: «Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создаёт необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав». Нормы, содержащиеся в ст. 15 УПК РФ, с позиций законодателя принципиальны хотя бы потому, что они сформулированы в пределах гл. 2 Кодекса, именуемой - «Принципы уголовного судопроизводства».
Скажем прямо, подобное обозначение судейских функций мало согласуется с тем обстоятельством, что суд в уголовном судопроизводстве имеет собственную, отличную от сторон, функцию-задачу, с тем, что суд не может не претендовать на активную роль в судебном разбирательстве вообще, в судебном следствии, в частности.
Да и на то, как действует в реальном судебном следствии здравомыслящий судья, тоже мало похоже. Неужели судья оставит для себя неясным что-то важное для дела, скажем, в показаниях обвиняемого или потерпевшего, если стороны своими вопросами, или заявлениями, или другими действиями этого не выяснили? Не оставит и не должен оставить. Только должен он сделать это не вопреки закону, а в соответствии с его велениями, совпадающими с его, судьи, профессиональной установкой, его правосознанием, убеждениями, умениями и навыками. Его моралью, наконец [12, с. 158].
Слова «суд создаёт необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей» побудили нас обратиться к текстам статей 46 и 47 УПК РФ, в которых определяется правовой статус таких ключевых фигур стороны защиты, как подозреваемый и обвиняемый. Если верить этим нормам, то ни у того, ни у другого из названных участников уголовного процесса обязанностей вовсе нет.
Сплошные права - и они все более расширяются! Очень характерное для отечественного уголовного судопроизводства нарушение баланса, с одной стороны, прав и обязанностей обвиняемого (подозреваемого, подсудимого, осужденного) и потерпевшего, пострадавшего от злочинства, с другой. Однако исследование проблемной ситуации, образовавшейся в уголовном судопроизводстве вследствие очевидной разба-лансировки процессуальных статусов сторон обвинения и защиты, побуждает нас прийти к выводу, что такая разбалансировка мало того, что безусловно существует, но еще и является одной из причин дис-функциональности целеполагания, заложенного в современном уголовном судопроизводстве.
К выводу о том, что такая разбалансировка не только существует, но и порождает дисфункции в деятельности по охране условий существования и развития об-
щества, индивида и государства, приходит ряд других исследователей. При этом анализ состава авторов, придерживающихся этой позиции, указывает, что большинство из них знает реалии уголовного судопроизводства не только по литературным источникам.
И.И. Карпец, заслуженный деятель науки России, доктор юридических наук, профессор, прошедший в органах внутренних дел почти все основные службы -экспертно-криминалистические подразделения, уголовный розыск, следствие, опять уголовный розыск -утверждал: «Строить теорию о правах человека в уголовном процессе, отталкиваясь лишь от личности совершившего преступление, и говорить о её правах, -глубокая ошибка, хотя внешне выглядящая весьма гуманистично. Такая однобокая теория чревата и еще одним подтекстом: презюмируется: органы расследования (и прокурор) - нарушители законности.» [9, с. 89 - 90].
Далее. Думается, что слова «суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты» - это вовсе и не гипотеза, и не диспозиция, и, тем более, не санкция правовой нормы. Это суждение, автор которого, воспользовавшись близостью к производству проекта Кодекса, включил поддерживаемое им суждение в текст закона. Приведённым словам, по нашему мнению, место не в статье закона, а в научной либо пропагандистской статье. Для текста закона они нефункциональны и, следовательно, излишни. Для нас, первая «норма» ч. 3 ст. 15 УПК РФ - типичная идеологема.
В философии, политологии, лингвистике, где идео-логемы уместны и интересны, под ними принято понимать вербально выраженную идеологическую идею. «Под идеологемой, - пишет Г.Ч. Гусейнов, - понимается знак или устойчивая совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации к сфере должного -правильного мышления и безупречного поведения - и предостерегающих их от недозволенного» [7, с. 13].
Логично и в правоведении, хотя бы операционально, определять идеологему как идеологически маркированную норму (например, «равенство граждан перед законом и судом») или иной идеологически окрашенный фразеологизм, используемый в юридических текстах (например, «правовое государство») [ 6, с. 269]. Выявление идеологем в праве должно представлять несомненный интерес, например, в криминологической науке, где они могут быть использованы для оценки вектора уголовной политики государства в различные периоды его существования. В процедурных же отраслях права они не несут никакой прагматической нагрузки. Пребывая в тексте УПК РФ, они не порождают никаких уголовно-процессуальных отношений [18, 128]. Наш вердикт - в источниках уголовно-процессуального права идеологемам не должно быть места.
Уголовно-процессуальное законодательство - отражение правовой культуры и цивилизованности государства и общества. В работе над его совершенствованием должны быть использованы и здравый смысл, и юридическая техника, и достижения уголовно-процессуальной науки.
Список литературы:
1. См.: Бойко А.И. Мечтать не вредно (о политических увлечениях в современном обществознании и уголовно-правовой науке) // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 3 (14). С. 9 - 15.
2. Быков В.М. Новый закон о порядке рассмотрения следователем и дознавателем сообщения о преступлении // Российская юстиция. 2013. № 5. С. 24 - 30.
3. Бычков В.В. Стадия возбуждения уголовного дела
- нарушение конституционных прав граждан // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 1 (12). С. 41 - 51.
4. Гмырко В.П., Зинченко И.А. Парадоксы доказательственного права // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 2 (13). С. 9 - 17.
5. Григорьев В.Н. Фемида в поисках удобной формы (о некоторых современных тенденциях в развитии уголовно-процессуальной формы) // Актуальные проблемы российского права. 2015. № 12. С. 116 - 121.
6. Григорьев В.Н., Зинченко И.А., Победкин А.В. О современных воззрениях на презумпцию невиновности // Вопросы правоведения. 2012. № 3. С. 126 - 143.
7. Гусейнов Г. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х. М.: Три квадрата. 2003. - 272 с.
8. Епихин А.Ю. Концепция обеспечения безопасности личности в сфере уголовного судопроизводства: автореф. дис... докт. юрид. наук. Н. Новгород, 2004.
9. Карпец И.И. Дело, которому мы служим (размышления юриста). М.: Юрид. лит., 1989. - 288 с.
10. Обидина Л.Б. Участники проверки сообщения о преступлении: проблемы правового статуса // Вестник Нижегородской правовой академии. 2015. № 5. С. 128
- 131.
11. Победкин А.В. Содержание уголовно-процессуального права как выражение объективной социальной потребности // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2016. № 3 (26). С. 110 - 118.
12. Попов А.П. Уголовный процесс России: целепо-лагание, система задач и средств. Пятигорск: РИА на КМВ, 2016. - 300 с.
13. Попов А.П. Регламентация результатов оперативно-разыскной деятельности в уголовно-процессуальном праве // Вестник Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России. 2013. № 1 (31). С. 7 - 11.
14. Рассел Б. Философский словарь разума, материи, морали. М.: Издательский дом «Port-Royal», 1996.
- 368 с.
15. Стенограмма парламентских слушаний на тему «Вопросы совершенствования уголовного законодательства Российской Федерации: тенденции и перспективы». 24 июня 2014 г. М. : СФ ФС РФ, 2014. С. 7 // URL: http://council.gov.ru/media/ files/41d4ecb1640d5bea55f6.pdf.
16. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: учебник / отв. ред. П.А. Лупинская. М.: Норма, 2009. - 1072 с.
17. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: учебник для вузов / отв. ред. И.Л. Петрухин. М.: Проспект, 2006. - 664 с.
18. Уголовный процесс современной России. Проблемные лекции: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / под ред. В.Т. Томина, И.А. Зинченко. -2-е изд. перераб. и доп. - М.: Юрайт, 2014. - 575 с.
Рецензия
на рукопись статьи А.П. Попова «Место уголовно-процессуальных нормативных актов в обеспечении достижения цели уголовного процесса».
Доктор юридических наук, доцент А.П. Попов в рецензируемой статье продолжает предпринятое им ранее исследование проблем целеполагания в уголовном процессе. Если в предшествующих работах объ-
ектом и предметом внимания автора избирался уголовный процесс как особый и специфический вид государственной деятельности, то в настоящей статье его взгляд обращен на проблематику уголовно-процессуального права. Исследования последнего десятилетия неоспоримо свидетельствуют об актуальности и практической значимости этой работы. Уверен, что она важна не только для теории права, но для разрешения многочисленных проблем и противоречий, укоренившихся в современном обществе.
Использованный А.П. Поповым методологический подход позволил, на мой взгляд, поднять, казалось бы, традиционную проблематику на качественно более высокий уровень, затронуть в статье широкий спектр проблем. Они касаются характеристики цели и задач издания нормативно-правовых актов, специфики влияния на законотворческий процесс различных субъектов, особенностей ожидаемых и непредвиденных последствий, неизбежных в этой непростой деятельности, и др. Убедительно в изложении автора выглядит и используемый им эмпирический (в широком смысле этого понятия) материал.
Рецензируемая статья подготовлена на высоком научном уровне, соответствует профилю журнала «Пробелы в российском законодательстве».
Вывод: рукопись статьи А.П. Попова «Место уголовно-процессуальных нормативных актов в обеспечении достижения цели уголовного процесса» в представленном виде может быть рекомендована к опубликованию.
Рецензент: Заслуженный деятель науки РФ, доктор юридических наук, профессор В.Т. Томин.
