CC BY
10
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
УДК 330.8 Б01 10.51608/23058641_2021_5_48
МЕСТО «ГАРВАРДСКОЙ ПАРАДИГМЫ» В СИСТЕМЕ КООРДИНАТ ИНВЕСТИЦИОННОЙ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ: ИТОГИ
© 2021 В.М. Зубаков, И.В. Лагута*
Завершающая работа из цикла статей по теме связанной с давним в теории экономики заочным спором между экономистами Э. Чемберлином и Дж. Робинсон на предмет их трактовки основ равновесия в общественных производственных отношениях. Авторы придерживаются научной правоты со стороны именно Э. Чемберлина и подтверждают верность этого мнения моделью равновесия Ф. Эджуорта. В данной части изложены выводы авторов по проблематике по проблематике «Гарвардской парадигмы».
Ключевые слова: совокупный продукт, предельный интерес, факторы производства, общее равновесие, совершенная / несовершенная конкуренция, производительность труда, экономический рост, «Гарвардская парадигма», институты и инновации, эффективность и результативность, финансовая разумность, инвестиционная привлекательность.
Работа завершает цикл статей [см. 1-2] по проблематике «Гарвардской парадигмы» в современной системе взглядов на экономику и экономическую теорию.
Таким образом, можно сделать следующие выводы.
Во-первых, в мире идёт переоценка неоклассических ценностей, так называемого, «свободного рынка». По сути, эта переоценка ценностей аналогична той, что началась ещё при жизни последних классиков теории трудовой стоимости. Например, наш известный исследователь А. Пороховский отмечает то, что ещё К. Маркс в предисловии своего сочинения «К критике политической экономии» особо выделял следующие уровни в системе буржуазной экономики того времени: капитал, земельная собственность, наёмный труд, государство, внешняя торговля, мировой рынок. И добавляет, что создание транснациональных корпораций в начале ХХ века как таковых и национальных монополий в их составе, в частности, привело уже в XXI веке к тому, что государство стало активно вмешиваться в отношения труда и капитала, став таким образом полноправным участником производственных и воспроизводственных общественных отношений (Пороховский, 2020). Это, по его мнению, фактически подтверждает выводы В.И. Ленина о крите-
риях такой формы организации производства и торговли в системе современных рыночных отношений, как государственно-монополистический капитализм [3, с. 125]. Словно продолжая эти мысли, другой наш не менее известный критик неолибералов в российской экономике акад. С. Глазьев, анализируя развитие новых процессов в белорусской экономике, приходит к схожим выводам (Глазьев, 2020). Так он констатирует, что Беларусь, исторически не располагая у себя богатыми природными ресурсами (природной рентой), весь национальный доход получает, прежде всего, за счёт аккумулирования своих трудовых и интеллектуальных ресурсов (человеческий капитал), что позволяет народу Беларуси иметь у себя уровень жизни выше, чем у более богатых ресурсами своих соседей в лице России и Украины [4]. Мы, со своей стороны, по всем внешним признакам также можем констатировать наличие в экономике Беларуси партнёрских форм частно-государственной монополии в ключевых сферах её промышленного производства. Как тут не вспомнить ещё одного уважаемого эксперта акад. Г. Клейнера, который ещё в начале XXI века отмечал справедливость изучения формирующихся в российской экономике мезо-струк-тур, под которыми он тогда уже понимал: совокупности предприятий и организаций, демон-
* Зубаков Вячеслав Михайлович (zvyacheslav@mail.ru) - кандидат экономических наук, доцент, кафедра «Экономическая теория», ЧОУ ВО «Казанский инновационный университет им. В.Г. Тимирясова» (Казань, РФ); Лагута Ирина Владимировна (Ilaguta2013@yandex.ru) - старший преподаватель кафедры «Технология и организация строительного производства», ФГБОУВО «Самарский государственный технический университет» (Самара, РФ) .
№ 5 (30)
стрирующие одновременно поведение группы объектов и группового объекта [5]. И мы, опять-таки, также отмечали выше, что корпоративные экономические образования в условиях монополистической конкуренции и есть этот самый мезо-уровень в системе национальной экономики. Не случайно, что и Президиум РАН ещё в 2008 году включил своим постановлением данную тему: «Мезоэкономика, микроэкономика, корпоративная экономика», - в состав основных научных направлений для экономических исследований в России.
Во-вторых, «святая святых» либеральных экономистов - инструмент денежно-кредитной политики как всемогущий рычаг управления процессами на уровне национальной экономики, в частности, и в мире в целом также сегодня подвергается переосмыслению. Например, ряд российских экспертов (Горюнов и др., 2021) отмечают, что накопленный объём теоретических оснований и вытекающие из них последствия для денежно-кредитной политики (ДКП) в методологии экономической науки дали на сегодня такое рабочее понятие, как «новый монетарный консенсус» (new monetary consensus). В этой связи, авторы обращаются к практике «пандемического» 2020 года, когда даже ЦБ развитых стран вынуждены были признать свою ограниченность в выборе инструментов по стимулированию совокупного спроса в своих экономиках. Появился даже специальный термин «эффективная граница процентных ставок» (effective lower bound, ELB) или «нулевая граница процентных ставок» (zero lower bound, ZLB), что означает наличие предела возможностей со стороны центральных регуляторов по воздействию (стимулированию) на макроэкономические процессы. Откуда, в этих неоднозначных для методов проведения ДКП экономических условиях, развиваются неортодоксальные теории, в частности: современная монетарная политика (modern monetary theory, MMT) как противовес «новому монетарному консенсусу» [6]. Там главным объектом критики выступает требование «Базеля» к Центральным Банкам отдельных стран по исполнению последними функции контролёра за ценами (или инфляцией), а основной функцией для национальных регуляторов ММТ объявляет цель достижения не «пруден-циальности» (или разумности), а именно -функциональности государственных финансов [7]. И здесь трудно что-то возразить, потому что, по мнению других российских экспертов
(Буклемишев и др., 2021), в условиях «шоков» пандемии и схожих с ней по своему воздействию на экономику иных социальных явлений неоклассическое равновесие между сбережениями и инвестициями (I = 8) становится заложником ситуации на рынке заёмных средств, когда уменьшается влияние динамики процентных ставок (сбережений) на конечный выпуск товаров (инвестиций). Откуда традиционная для нынешнего мирового финансового мейн-стрима «ловушка ликвидности» трансформируется по сути в две «ловушки риска» - на товарном и денежном рынках. Как следствие этого, кривая ликвидности ЬМ начинает зависеть уже не от ставок ЦБ, а от активного бюджетирования экономики со стороны государства: налоги, дотации, субсидии [8].
В-третьих, есть в российской экономике и такая популярная у властных институтов тема, как развитие национальных инфраструктурных проектов - в частности, транспортно-логисти-ческие капиталовложения, Но, опять же, наши эксперты (Варнавский, 2020) отмечают следующие особенности этих трендов на мировых рынках: в настоящее время в международный торговый оборот товаров и коммерческих услуг вовлечено около 20% производимой в мире продукции (для сравнения: в 1990 году этот показатель составлял лишь 13,7%). И далее В. Варнавский уточняет эти цифры: мировой ВВП в 2017 году (по валютному курсу) равнялся $80 трлн. долл., мировой экспорт - $23 трлн. долл., чистая стоимость глобальной внешней торговли - 72% от её валовой стоимости [9]. Да, эти цифры наверняка впечатляют инвесторов! Но где здесь место для России? На этот вопрос отвечают цифры из другой подборки автора (см. таблицу).
Внутри и межконтинентальные потоки продукции обрабатывающей промышленности на 2017 год ($ млрд. долл.)*
N. Имп. Эксп. Европа Азия Сев. Америка Юж. Америка
Европа 3442,0 571,0 493,0 84,0
Азия 824,0 2317,0 1036,0 142,0
Сев. Америка 2890,0 338,0 860,0 107,0
Юж. Америка 19,0 13,0 56,0 72,0
* Рассчитано авторами по базам данных [10-11].
Данные таблицы наглядно демонстрируют, что основные международные товарные потоки
идут, в основном, на внутриконтинентальных уровнях, где в условиях антироссийских санкций место для российской экономики весьма ограничено. Хотя, по данным В. Варнавского, простор для инвестиций в этом сегменте рынка действительно большой [9, с. 10]. Объёмы инвестиций в транспортную инфраструктуру по основным развитым экономикам мира составляют: в США - 97,2, в Японии - 37,0, в Германии - 18,1, во Франции - 15,5, в Италии - 8,5, в Испании - 5,4 (млрд. евро, соответственно) [12]. Да, опять же ряд экспертов (Стрелец, Че-банов, 2020) отмечают, что новые технологии в целом по отраслям (в торговле, в частности) заметно трансформируют глобальные цепочки стоимости (ГЦС) [13]. И те же авторы заключают этот тезис тем, что в качестве главного «драйвера» совокупного спроса в структуре ВВП страны (по расходам) могут выступать разные его источники или «модераторы» [14]:
а) внутренний спрос со стороны государства (С), как например - в Сауд. Аравии и ЮАР;
б) частный внутренний спрос (С+1), как например - в Китае и США, Канаде и Австралии, Аргентине и Бразилии;
в) внешний спрос в виде чистого экспорта ^Х), как например - в Германии и Великобритании, Италии и Франции, Японии и Индии, и в России [15].
Да, всё верно и с этим трудно спорить, но опять-таки: в условиях внешних санкций для России будет очень трудно выходить на цифровые рубежи, когда все электронные торговые площадки находятся под контролем тех самых стран, которые проводят эту антироссийскую санкционную линию.
Наконец, в-четвёртых, есть и такие каналы активизации инвестиционной привлекательности наших регионов и проектов, как промышленные кластеры и «умные города». Опять же российские эксперты (Ткаченко, Гайша, 2019) отмечают, что опыт развитых экономик мира свидетельствует об успешности кластерной теории как концепции территориального взаимодействия научно-образовательных и производственных организаций с целью достижения на основе этой локализационной кластерной формы синергетического эффекта в поступательном и результативном экономическом развитии [16]. И здесь те же авторы отмечают особый вклад в эту тематику со стороны М. Портера, который ввёл в обращение термин «кластера», определив его как «группу взаимосвя-
занных компаний и сопутствующих им организаций, которые сконцентрированы на определённой территории и в соответствующей отрасли» [18]. И далее они же отмечают положительные триттерные эффекты (быстрый переход системы в новое своё состояние), что даёт толчок для всех участников кластерной экономики для качественного развития уже в новой инновационной парадигме [17]. Да, мы согласны с этим, но опять-таки: за счёт какого «катализатора» это развитие получит соответствующий толчок? Кто, какой «мотор», будет стоять в центре этого поступательного развития? Мы считаем, что эту важнейшую функцию может взять на себя крупная и многопрофильная промышленная монополия. Начинать надо с этого.
Именно в этом смысле и важны такие агломерационные образования, как «мегаполисы» или «умные города», с которыми во всём мире не всё так просто складывается на практике. И снова обратимся к мнению экспертов (Кузнецов, 2019), которые отмечают, что агломерационные процессы в разных странах протекают по-разному. Так, среди институциональных составляющих процесса формирования агломераций эксперты выделяют: количественное и геоэтническое размещение мегаполисов, а также системы и последствия в регулировании их жизнедеятельности. В тех же развитых экономиках мира главной целью проходящих в агломерациях процессов выступает задача достижения определённого уровня и качества жизни проживающего в них населения, а также задача ликвидации межрегиональных диспропорций в отдельных странах в целом [19]. По оценке Н. Кузнецова на начало XXI века в Европе исторически сложились 42 агломерации, из которых большая часть размещается на сегодня в «старых» европейских странах. Так, в ареале Парижской агломерации проживает 15% населения Франции и потребляются: 20% электроэнергии, 40% природного газа, 25% сельхозпродукции (по отношению ко всем валовым расходам в стране). Как результат, это потребовало выделения в структуре агломераций отдельных городов-спутников. Схожие процессы проходят и в России, где на сегодня, по оценке Н. Зубаревич, существуют 29 агломераций, из которых потенциалом для своего самостоятельного развития обладают не более половины [20]. С другой стороны, эксперт В. Любовный предполагает, что в условиях инновационного (научного, образовательного, технического и
№ 5 (30)
пр.) развития в современной России именно агломерационные городские образования (мегаполисы) имеют шанс стать одной из наиболее эффективных форм территориальной организации производительных сил и расселения в них граждан страны [21]. И тут мы не будем спорить, но опять-таки: эти процессы требуют времени и больших ресурсов - как человеческих, так и материальных, что отсылает нас снова к понятию «монополистическая организация хозяйственной жизни» в стране на уровне пространственных экономических измерений общественного развития.
Даже в развитых странах специфика организации экономической жизни у населения и бизнеса не одинакова. Так, наши эксперты (Худякова, Сидорова, 2020) отмечают такие особенности этой организации [22]:
а) в странах ЕС около 40% всех сбережений домашних хозяйств размещены на депозитах в коммерческих банках, в США - только 10%;
б) в странах ЕС бизнес (прежде всего, малый и средний) преимущественно полагается на банковские кредиты (до 70% от всех компаний региона), а в США фирмы прибегают к помощи кредитов только в 40% случаев от общего объёма своего рефинансирования.
Здесь же указанные эксперты приводят мнение специалистов МВФ, которые отмечали тот факт, что страны ЕС, располагая большой банковской системой - до 300% общего ВВП (для сравнения: в Японии - 500%, в США -90%), в то же время имеют малые рынки капитала [23]. Так, на рынках капитала в ЕС наибольшей долей обладают инвестиционные фонды - 110% общего ВВП или 13 трлн. евро. Но при этом до 70% от этих финансовых средств идут на инвестиции внутри стран-резидентов капитала. По данным тех же авторов, вслед за инвестфондами в ЕС по уровню капитализации их активов идут страховые компании и частные пенсионные фонды - до 50% от общего ВВП или до 6 трлн. евро [24]. Поэтому не случайно, что главной целью Союза рынков капитала в странах Еврозоны с 2015 года выступают долгосрочные структурные реформы для усиления взаимосвязи между сбережениями и инвестициями, а также для достижения экономического роста[25].
Вот, и нам в российской экономике для усиления её инвестиционной привлекательности требуется в первую очередь завершить в полном объёме начатые ещё в 90-е годы ХХ века структурные рыночные реформы. И тут,
как мы считаем, в каждой из отраслей (секторов) российской экономики на первый план выходит комплексная задача по созданию хотя бы двух-трёх отечественных финансово-промышленных корпораций - конкурентных на глобальных транснациональных рынках. А выбор вариантов у нас здесь не так велик, как может показаться. Например, ряд экспертов (Гумеров, Кириченко, 2020) отмечают, что в зарубежной практике, как правило, делают качественное различие между понятиями эффективность и результативность (efficiency&effectiveness) по отношению к государственным программам развития. В первом случае речь идёт о вкладе программных мероприятий в её (программы) предметные области - с учётом затратных оценок по этим мероприятиям. Во втором случае имеются ввиду фактические достижения запланированных программных целей - с учётом уже плановых значений для установленных в программе индикаторов [26]. И, как считают указанные эксперты, в России тоже следует ставить вопросы по реализации намеченных государственных программ развития страны [27] в такой же концептуальной плоскости. И здесь мы также согласны с мнением экспертов, но опять-таки: без структурных реформ в российской экономике эти задачи снова будут не реализованы в полной мере - как это происходит с финансированием тех же самых национальных проектов. Только мощные конкурентные монопольные структуры способны выправить эту ситуацию. И только монополистическая конкуренция (с дифференциацией продукта) сможет выступить гарантом устойчивости экономического роста в любой стране мира под давлением глобальных политических вызовов в настоящее время.
Библиографический список
1. Место «Гарвардской парадигмы» в системе координат инвестиционной привлекательности российской экономики. Постановка проблемы / В.В. Зу-баков, И.В. Лагута // Основы экономики, управления и права. 2021. №3(28). С. 7-14. DOI 10.51608/23058641_2021_3_7
2. Место «Гарвардской парадигмы» в системе координат инвестиционной привлекательности российской экономики. Разрешение проблемы / В.В. Зубаков, И.В. Лагута // Основы экономики, управления и права. 2021. №4(29). С. 11-16. DOI 10.51608/23058641_2021_4_11
3. Пороховский А.А. Ещё раз о политической экономии как научной и учебной дисциплине (по поводу дебатируемых аспектов проблемы) // Рос-
сийский экономический журнал. 2020. № 5. С. 118128. DOI 10.33983/0130-9757-2020-5-118-128
4. Глазьев С.Ю. Белорусская развилка: об итогах постсоветской социально-экономической эволюции и сценарных вариантах дальнейшего развития Республики Беларусь // Российский экономический журнал. 2020. № 6. С. 70-87. DOI 10.33983/0130-9757-2020-6-70-87
5. Клейнер Г.Б. Мезоэкономические проблемы российской экономики // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т.1. № 2. С. 11-18.
6. Горюнов, Е.Л. Что мы (не) знаем об эффективности инструментов ДКП в современном мире? / Е.Л. Горюнов [и др.] // Вопросы экономики. 2021. № 2. С. 5-34. DOI 10.32609/0042-8736-2021-2-5-34
7. Palley T. Money, Fiscal Policy, and Interest Rates. A Critique of Modern Monetary Theory // Review of Political Economy, 2015, Vol. 27, No. 1
8. Буклемишев, О.В. Макроэкономическая политика в эпоху пандемии: что показывает Модель IS-LM? / О.В. Буклемишев [и др.] // Вопросы экономики. 2021. № 2. С. 35-47. DOI 10.32609/0042-8736-2021-2-35-47
9. Варнавский В.Г. Глобальная транспортно-логистическая инфраструктура // Мировая экономика и международные отношения. 2020. Т. 64. № 1. С. 5-14. DOI 10.20542/0131-2227-2020-64-1-5-14
10. Росстат и мир: 2019. Экономика и внешняя политика. Ежегодный прогноз. Рук. проекта: А.Дынкин, В.Барановский. - М.: ИМЭМО РАН, 2018.
11. ВТО. URL: http://data.wto.org
12. Total Inland Transport Infrastructure Investment per GDP. OECD. Stat. Available at: https://stats.oecd.org/C04.02.2019)
13. Стрелец И.А., Чебанов С.В. Цифровизация мировой торговли: масштабы, формы, последствия // Мировая экономика и международные отношения. 2020. Т. 64. № 1. С. 15-25. DOI: 10.20542/01312227-2020-64-1-15-25
14. Technological Innovation, Supply Chain Trade, and Workers in a Globalized World. Global Value Chain Development Report 2019. Washington, World Bank, April 2019.
15. Trade and Development 2018. Power, Platforms and Free Trade Delusion. New York, Geneva, UNCTAD, 2018.
16. Ткаченко М.Б, Гайша О.Д К оценке эффективности финансирования промышленных кластеров // Российский экономический журнал. 2019. № 5. С. 36-47. DOI 10.33983/0130-9757-2019-5-36-47
17. Baily M., Montalbana N. Clusters and Innovation Districts: Lessons from the United States Experience . Washington, DC: Brooking Institution, 2017.
18. Porter M. Clusters and the New Economics of Competition // Harvard Business Review, 2018, Vol. 76, No. 6. - pp. 76-90.
19. Кузнецов Н.И. Регулирование городских агломерационных процессов в России: проблемы и подходы к их решению // Российский экономический журнал. 2019. № 5. С. 25-35. DOI 10.33983/0130-9757-2019-5-25-35
20. Ведомости. URL: https://vedomosti.ru/opin-ion/(30.04.2019)
21. Любовный В.Я. Городские агломерации России: от стихийного к целенаправленному развитии // Муниципалитет: экономика и управление. 2015. № 1 (10). С. 5-16.
22. Commission Stuff Working Document. Economic Analysis. Brussels, European Commission (08.06.2017)/
23. Byatia A., Mitra S. et al. A Capital Market Union for Europe. IMF Stuff Discussion Note. 2019/
24. Capital Market Union: Progress on Building a Single Market for Capital. Brussels, European Commission (15.03.2019)/
25. Action Plan on Building a Capital Markets Union 2015. Brussels, European Commission (30.05.2015).
26. Гумеров Р.Р, Кириченко И.А. К адекватной оценке эффектов государственных программ Российской Федерации: методологические и методические предложения // Российский экономический журнал. 2020. № 6. С. 33-48. DOI 10.33983/01309757-2020-6-33-48
27. Методические указания по разработке национальных проектов (программ). Утверждены Президиумом Совета при Президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам. Протокол от 14.10.2019 г. за № 12. URL: https://ba-zanpa.ru/(14.10.2019)
Поступила в редакцию 27.05.2021
2021 № 5 (30)
THE PLACE OF THE "HARVARD PARADIGM" IN THE INVESTMENT ATTRACTIVENESS SYSTEM OF THE RUSSIAN ECONOMY: RESULTS
© 2021 V.M. Zubakov, I. V. Laguta*
The final article of the series ofpublications on the long-standing correspondence dispute between economists E. Chamberlin and J. Robinson about their interpretation of the equilibrium fundamentals in social industrial relations. The authors maintain the scientific correctness of E. Chamberlin and confirm the validity of this opinion to the F. Edgeworth equilibrium model.
This part presents the authors' conclusions on the problem of the "Harvard paradigm".
Keywords: total product, ultimate concern, production factors, overall balance, perfect/imperfect competition, labor efficiency, economic growth, "Harvard Paradigm", institutes and innovations, efficiency and effectiveness, financial rationality, investment attractiveness.
* Zubakov Vyacheslav Mikhailovich (zvyacheslav@mail.ru) - Candidate of Economic Sciences, Associate Professor, Department of Economic Theory, Kazan Innovative University named after V.G. Timiryasova (Kazan, RF); Laguta Irina Vladimirovna (Ilaguta2013@yandex.ru) - Senior Lecturer, Department of Technology and Organization of Construction Production, Samara State Technical University (Samara, RF).
Received for publication on 27.05.2021
